КАЛЛАС И ЕЕ ЛОНДОНСКАЯ ПУБЛИКА В 1973 ГОДУ: Стерео 4K HD. В 1973 году, после восьмилетнего перерыва, Мария Каллас вернулась к публике с концертным туром по Европе, Северной Америке и Дальнему Востоку. Каллас нервничала, и дату открытия концерта перенесли; в итоге мероприятие состоялось 25 октября – правда, не в Лондоне, а в Гамбурге. Каллас и Ди Стефано наконец предстали перед лондонской публикой 26 ноября 1973 года в сопровождении Айвора Ньютона и при содействии Роберта Сазерленда. Случай действительно был особенным. Фестивальный зал имел вместительную звездную публику, среди которой были такие имена, как Клаудио Аррау, Элизабет Шварцкопф и Джесси Норман; сам концерт должен был транслироваться по телевидению BBC и записываться EMI. Перед самым выходом Каллас открыто призналась Сазерленду: «Мне страшно, Роберт»; от его теплой, но молчаливой поддержки ей удалось улыбнуться. Когда свет в зале наконец погас, появление Каллас и Ди Стефано на сцене было встречено бурными аплодисментами. Медленно махая руками и улыбаясь то в одну, то в другую сторону, две звезды подошли к роялю. У присутствовавших Каллас действительно производила впечатление напуганной перед лондонской публикой, спустя восемь лет после своего последнего выступления там в роли Тоски. Она сжимала пианино больше, чем обычно, и казалась более расслабленной только по мере того, как вечер продолжался. Голос, услышанный теми, кто сидел в нескольких футах от нее и фортепиано, был негромким по звуку и относительно небольшим по объему; пение поначалу было напряженным и скованным, но по ходу вечера имело тенденцию к некоторой ослабленности. Магия начала проявляться по мере того, как Каллас постепенно проникалась симпатией к публике, с которой у нее были такие особые отношения (иногда даже описываемые как «любовный роман») с момента ее лондонского дебюта ровно двадцать один год назад. По ходу вечера она начала расслабляться и расширяться, хотя голос не прибавлял в громкости. Большую часть времени это была лишь тень былой славы. Внезапно старая магия Каллас появлялась и великолепно сияла в течение нескольких музыкальных фраз, а затем снова исчезала. Однако, как согласятся многие присутствовавшие, больше всего впечатлило именно присутствие. В простом белом шелковом платье с кобальтово-синим плащом до пола, закрепленным на левом плече, переходящим через шею спереди и развевающимся сзади при движении, Каллас одним своим присутствием сумела вызвать в воображении сценический образ. Часовая программа под аплодисменты растянулась чуть больше чем на два – непрерывная череда оваций. В конце программы теплым, мягким голосом Каллас объявила арию «O mio babbino caro» из оперы Пуччини «Джанни Скикки» на бис к своему «публичному каро». Тем не менее, говоря о лондонской публике честно и с более реалистичной точки зрения, она сказала Роберту Сазерленду несколько дней спустя: «Они любят меня больше, чем я заслуживала… Они любят то, чем я была, а не то, что я есть»