О сути, природе, цели (и т.д.) эпатажа можно много говорить, спорить (и т.п.) – и не родить истины в этом споре. Ибо мнения полярны и непримиримы, и суждения неизменно тенденциозны – по крайней мере, с точки зрения противоположного «полюса». Поэтому я, как человек, претендующий хотя бы на относительную объективность, хочу сразу оговорить: изрекать истину в последней инстанции не собираюсь; я всего лишь человек – со своими вкусами, взглядами и пристрастиями. Поэтому всё, что скажу, – это моя, глубоко личная точка зрения. И для начала сразу ее обозначу: я не люблю эпатажа, не симпатизирую ему, не принимаю душой, хотя рассудком вынуждена принимать как данность.
Итак, начну с попытки понять противоположную точку зрения – так сказать, «идеологов» эпатажа. Да, эпатаж – это бунтарство, это протест, это гипертрофированная, гротескная, доведенная до абсурда (читай – цинизма) степень отрицания неких норм, почему-то претящих эпатирующему автору. Что ж, почему бы и нет, в конце концов? – нормы-то и впрямь могут быть чем-то косным и загнившим, пошлым и безвкусным – словом, «достойным оплевывания». «Мысль вашу, мечтающую на размягченном мозгу, как пьяный лакей на засаленной кушетке, буду дразнить об окровавленный сердца лоскут...» и т.д. Кстати, цитата-то, можно сказать, из классика – и лет ей без малого сто.
К чему это я? Нет, не к тому вовсе, что поэт, начинающий как «эпатажник», может в дальнейшем стать апологетом строя – отнюдь: я не перестала глубоко чтить Маяковского и считать его одним из ярчайших поэтов своего (и не только своего) времени. Я о другом – а именно: о том, что вот был футуризм – самое, наверно, эпатажное явление в литературе Серебряного века; что их манифест, даже само его название – «Пощечина общественному вкусу» – это, собственно, и есть формула эпатажа. Но какой смешной и наивной, почти милой, кажется сейчас, по прошествии девяти с лишним десятков лет, та задиристость – по сравнению с нынешней агрессивностью! Как часто бывает в истории, что-то повторяется, но в более грубых и жестких (что не означает – в более ярких) формах. Эпатаж эпатажу рознь. Те эпатировали иными средствами. Слова там всякие непонятные выдумывали и прочее – прямо-таки целомудрие: ни брани ради брани, ни грубого физиологизма и натурализма. Я не пытаюсь сейчас обсуждать роль, место, вклад футуристов в русскую литературу (хотя – много ли мы знали бы о тех же Бурлюке и Крученых, не будь они современниками и – на тот момент – единомышленниками Маяковского?)
Но ведь вот что занятно: общественное-то мнение от их «пощечин» не больно пострадало. Ну, шокировали, ну, будоражили, ну, «сбрасывали с Парохода Современности» – а те-то, сброшенные, однако, не потонули. И вовсе не факт, что общественное мнение – это плохо уже потому, что оно общественное, то есть общепринятое.
Но это я помаленьку перехожу к своему личному отношению к эпатажу, а именно – к тому эпатажу, который предлагается ныне, и в частности – рукописями, представленными на литературный семинар.
Итак, протест. Против чего? Мне очень понятно объяснили: против той поэзии, которая по сути есть услаждение слуха. Признаю: я, очевидно, примитивна, консервативна, недостаточно «продвинута» и т.п. Но в самом по себе услаждении слуха как таковом я не вижу греха. Какое зло в гармонии? Почему плохо любить музыку, которая мелодична, и любить слово, которое музыкально? Зачем тогда стиху ритм и рифма? Да, я понимаю: одно только услаждение – этого мало. У стихов есть иные, скажем, функции – поэт сам для себя (и – через себя – для читателя) «расставляет приоритеты». И читатель, со своей стороны, расставляет. И лично я – как читатель, как человек, любящий поэзию и русский язык вообще; как личность, наконец, – предпочитаю, чтобы мой слух услаждали, а не оскорбляли. Спору нет, от избытка сладости может тошнить. Но помойка как альтернатива сладости меня не устраивает. Назовите это чистоплюйством – однако я предпочитаю иной термин: чистоплотность. Или даже, если угодно, брезгливость. Я считаю, что сквернословие (неважно, относятся ли скверные слова к «нормативу» с точки зрения филолога: от того, что какие-то из них вошли в словари, в обиход, в многочисленную печатную продукцию, они не перестали быть скверными, если оскорбляют) – так вот, я считаю, что сквернословие в литературе губительно, разрушительно для дорогого моему сердцу русского языка, что литература, опускающаяся до сквернословия, вольно или невольно поощряет сквернословие бытовое и общеязыковое, по крайней мере, дает ему индульгенцию. Поэтому протестовать против этого я намерена и буду.
Я понимаю и то, что не литература – первоисточник языковых сдвигов в обществе, что не она повинна в обеднении, снижении, обескультуривании русской речи – она заимствует и отражает. Но – и участвует таким образом. Да, конечно: что есть, с тем и имеем дело. Но как человек пишущий, я вижу свою задачу не в слепом следовании этим сдвигам, а в попытке уберечь и сохранить то, что еще возможно уберечь и сохранить.
Это один аспект. Теперь – что касается, так сказать, психологии эпатажа. Как врач, с психологией и психиатрией несколько знакомый, я совершенно отчетливо понимаю, что к эпатажности склонен определенный личностный тип: это чаще всего истероиды. Это совсем не обязательно патология (психопатия) – это может быть акцентуация характера или просто характерологическая особенность. А что есть истероидность? Это, в первую очередь, демонстративность. Я помню даже формулу, которой кто-то из ученых обозначал основные черты истероида: Э,Э,Э,ПИ. Три «Э» – это эгоизм, эгоцентризм и эксцентризм, «ПИ» – психический инфантилизм. Иногда к этим основным трем «Э» добавляют еще несколько: экстравертность, экстравагантность; я бы сюда же присовокупила эпатажность и экстремизм. И всё это, «обозванное по-научному», в народной речи имеет прекрасный и точный эквивалент: «выпендрёж». Так вот, прошу простить меня великодушно, я к эпатажу отношусь как к выпендрежу, он мне где-то по-жалкому смешон и, по большому счету, неинтересен.
Почему я решила написать об этом? Всё просто: не так давно через мои руки прошло несколько рукописей юных авторов, уверенных, что их эпатажные творения –
акт необычайной творческой смелости и новаторства. Возможно, с возрастом у них эта короста отшелушится, но я вполне допускаю, что этого не произойдет. Ибо, как бы ни различались авторы эпатажных опусов по почерку и степени одаренности, есть буквально во всех этих стихах нечто такое, отчего полюбить я их не смогу никогда. Это опять-таки личное, субъективное ощущение – но ощущение для меня совершенно отчетливое. Они холодны. От них не исходит ни тепла, ни любви к чему бы то ни было. Даже в лучших из них – много игры: порой ловкой, удачной игры – и очень мало души. Вероятно, авторы имеют на это право: поэзия многолика, и поэт (как сама же я декларировала выше) сам расставляет приоритеты. Но цинизм и равнодушие – явления одного ряда. Безнравственность и бездуховность – тоже. Даже при наличии одаренности. Не в этом ли корень и эпатажности, и сквернословия, и холода? Я человек, увы, не слишком набожный, но – не мною придумано: что не от Бога – то от лукавого...
Любовь Сирота (Дмитрова)
|