"...В издательстве «Никея» вышел сборник воспоминаний о Корнее Чуковском, приуроченный к 130-летию со дня рождения писателя.
В дневнике переводчика и мемуариста Федора Фидлера рассказывается, как в 1914-м они с Чуковским фотографировались у Карла Буллы. Молодого литератора сначала спросили, «не желает ли он убрать свои космы». — «Нет, потому что тогда я буду не я». Потом посоветовали «чуть спрятать слишком крупные руки». «Руки — это лучшее, что у меня есть», — ответил Чуковский.
(...)Это возвращение включало и собрание сочинений в 15 томах, с двумя томами писем и тремя — дневников, и обновленное переиздание «Чукоккалы», и книгу Ирины Лукьяновой в серии «ЖЗЛ», и творческую, подвижническую работу сотрудников Дома-музея Чуковского в Переделкино. В 2004 году был создан сайт www.chukfamily.ru, где уже сейчас можно прочесть некоторые тексты из новой книги, а воспоминания Лидии Корнеевны Чуковской «Памяти детства», написанные в начале 1970-х и опубликованные в России в 1989-м, воспроизводятся полностью.
О дореволюционных лекциях Чуковского очень по-разному рассказывали Василий Розанов, Бенедикт Лившиц и Мариэтта Шагинян. В разделе «Талант жизни» приводятся свидетельства четверых внуков Чуковского. Наталья Костюкова напоминает о лучшем на свете способе общения с маленькими детьми:
- А сам К.И., как только приходил к нам, сразу хватал с полки книгу стихов и начинал читать нам. И не любые стихи, а те, которые мы сами могли и не узнать. Например, Мятлева, Курочкина, переводы из Гейне.(...)" http://www.izvestia.ru/news/521167
"...Л.Н.Толстой как-то обронил в беседе: Мне кажется, что со временем
вообще перестанут выдумывать художественные произведения.
Будет совестно сочинять про какого-нибудь вымышленного Ивана
Ивановича и Марью Петровну. Писатели, если они будут, будут
не сочинять, а только рассказывать то значительное или интерес
ное, что им случалось наблюдать в жизни» 1. Обострение кон
фликтов — классовых, политических, национальных — привело к то
му, что каждый, кто претендовал на право называться писателем,
должен был ощутить себя гражданином. Так, во Франции видны
ми публицистами стали Анатоль Франс и Ромен Роллан, Анри
Барбюс и Поль Вайян-Кутюрье, Жан-Ришар Блок и Луи Арагон".
Тем временем продавцы спрашивают, что именно смущает людей.
Все мы с рождения воспитываемся на добрых русских сказках, рассказывающих, что такое хорошо, а что плохо, которые учат тому, что надо быть трудолюбивыми, честными, тогда ты обязательно победишь зло. Потому что сила в правде.
Замещение русского
Это в древности за веру устраивали крестовые походы, сейчас замещение исконной культуры идёт тихо, но расползается с каждой секундой. Ещё недавно все мы гадали, что это за новое веяние у дизайнеров, устроить "крестопад" на иллюстрациях. Сначала казалось, что случайная недоработка, потом совпадение, а теперь уже слишком много прецедентов, чтобы закрывать глаза на то, как русских и русскую культуру пытаются вытеснить, а достижения присвоить себе.
На этот раз наше внимание привлекла циничная попытка приписать себе народное творчество, сделав из русских сказок "мусульманские".
Некая крайне "даровитая", почти как Дарья Донцова, писательница Алина Аматуллах, выпустила уже аж 25 таких книжек, где переписала русские сказки на мусульманский лад.
"...Толстой говорил, что замысел «Анны Карениной» возник «благодаря божественному Пушкину». Подлинный источник «Анны Карениной» усматривал и Достоевский: «Мы, конечно, могли бы указать Европе прямо на источник, то есть на самого Пушкина...». Задавшись, по-видимому, естественным вопросом: а если бы Татьяна отдалась Онегину? - романист сосредоточивается именно на измене и разводе, там, где Пушкин остановился.
Вдохновившись несколькими строфами восьмой главы, Толстой отвечает на этот вопрос на 375 страницах. Пушкин, так сказать, соавторствовал в работе Толстого, который, реконструировал окончание «Евгения Онегина», превращая романтическую Татьяну в реалистическую Анну".
"…На голове у нее, в черных волосах, своих без примеси, была маленькая гирлянда анютиных глазок и такая же на черной ленте пояса между белыми кружевами. Прическа ее была незаметна. Заметны были только, украшая ее, эти своевольные короткие колечки курчавых волос, всегда выбивающиеся на затылке и висках. На точеной крепкой шее была нитка жемчугу." Л.Н.Толстой «Анна Каренина»
===
Художник: И.К.Макаров - Портрет М.А.Гартунг, урожденной Пушкиной. Этот портрет Марии Александровны был в Ясной Поляне у Толстого.
"...То было в тридцатых годах. В Академии наук издавали юбилейную книгу о Горьком. Один из членов ученой редакции позвонил мне по телефону и спросил, не знаю ли я английского писателя Орчарда. - "Орчарда?" - "Да. Черри Орчарда".
Я засмеялся прямо в телефон и объяснил, что Черри Орчард не английский писатель, а «Вишневый сад» Антона Чехова, ибо «черри» - по-английски вишня, а «орчард» - по-английски сад.
Мне заявили, что я ошибаюсь, и прислали ворох московских газет за 25 сентября 1932 года, где приведена телеграмма Бернарда Шоу к Горькому. В этой телеграмме, насколько я мог догадаться, Бернард Шоу хвалит горьковские пьесы за то, что в них нет таких безвольных и вялых героев, какие выведены в чеховском «Вишневом саде», а сотрудник ТАСС, переводя впопыхах, сделал из заглавия чеховской пьесы мифического гражданина Британской империи, буржуазного писателя мистера Черри Орчарда, которому и выразил свое порицание за то, что его персонажи не похожи на горьковских."
===
Художница: В.М.Ходасевич
"... Очень устал, лег в 7 часов (...). Проснулся внезапно, побежал посмотреть на часы; вижу: 12 часов ровно. Через минуты две после того, как я встал, грохнула пушка, зазвонили в церкви. Новый Год. Я снова засяду за Конрада — вот только доем булочку, которую купил вчера у Бёца.
1922 год был ужасный год для меня, год всевозможных банкротств, провалов, унижений, обид и болезней. Я чувствовал, что черствею, перестаю верить в жизнь и что единственное мое спасение — труд. И как я работал! Чего я только не делал! С тоскою, почти со слезами писал „Мойдодыра“. Побитый — писал „Тараканище“. Переделал совершенно, в корень свои некрасовские книжки, а также „Футуристов“, „Уайльда“, „Уитмэна“. Основал „Современный Запад“ — сам своей рукой написал почти всю Хронику 1-го номера, доставал для него газеты, журналы — перевел „Королей и капусту“, перевел Синга, — о, сколько энергии, даром истраченной, без цели, без плана!
И ни одного друга! Даже просто ни одного доброжелателя! Всюду когти, зубы, клыки, рога! И все же я почему-то люблю 1922 год. Я привязался в этом году к Мурке (дочь Чуковского. — Прим. ред.), меня не так мучили бессонницы, я стал работать с большей легкостью — спасибо старому году! Сейчас, напр., сижу один и встречаю новый год с пером в руке, но не горюю: мне мое перо очень дорого — лампа, чернильница, — и сейчас на столе у меня моя милая „Энциклопедия Британника“, которую я так нежно люблю. Сколько знаний она мне дала, как она успокоительна и ласкова. Ну, пора мне приниматься за Синга, нужно же наконец написать о нем статью!
Вот что такое 40 лет: когда ко мне приходит какой-нибудь человек, я жду, чтоб он скорее ушел. Никакого любопытства к людям. Я ведь прежде был как щенок: каждого прохожего обнюхать и возле каждой тумбы поднять ногу".
Писатели-классики, великие и малые, несмотря на всю свою знаменитость и талант, в быту оставались абсолютно такими же людьми, как и их поклонники. Со своими недостатками, слабостями, неприглядными привычками, капризами и сложностями характера. Убедиться в этом можно на примере русских классиков, чьи имена вписаны в мировую литературу золотыми буквами.
"...Имя художницы русского авангарда Людмилы Маяковской долгое время оставалось в тени. Она, будучи старшей сестрой поэта, была непубличной личностью: трудилась в мастерских на фабриках и преподавала на текстильных факультетах, в том числе и в ВХУТЕМАСе, воспитав не одно поколение художников по ткани. Несмотря на отсутствие широкой славы, Маяковская стала новатором в технике аэрографии, обладающим узнаваемым художественным подчерком.
Именно благодаря ей мы все знаем Владимира Маяковского, как великого русского поэта и можем посещать его музеи. Ведь именно эта смелая и решительная женщина долгие годы обивала пороги различных инстанций, чтобы в СССР был открыт музей Владимира Маяковского.
Именно эта волевая женщина сделала из Владимира Маяковского знаменитого поэта. После гибели брата Людмила была членом Государственной комиссии по изданию его полного собрания сочинений и одним из его редакторов, а музею Маяковского на Лубянке, который был открыт её стараниями, она передала в дар более 15 тысяч мемориальных предметов.
Будущая художница появилась на свет в 1884 и была первенцем в семье Маяковских. Отец девочки, Владимир Константинович, работал лесничим, мать - Александра Алексеевна - была писательницей.
Отец семейства скончался в 1906 году, Людмиле на тот момент исполнилось 22 года. Семья жила очень бедно, но дружно. Переехав после смерти отца в Москву, Людмила с братом и сестрой поселилась в коммунальной квартире на Пресне. Одну комнату сдавали, чтобы иметь какой-то доход. Людмила училась в Строгановском училище, брала уроки рисования у единственного на тот момент художника, окончившего Академию художеств.
После окончания училища в 1910, Людмила работала художником-дизайнером по тканям на московских комбинатах «Трехгорная мануфактура», где заведовала мастерской аэропечатания, и «Красная Роза».
Именно Людмила долгое время содержала всю свою большую семью в трудные времена, вкалывая с утра до вечера.
В 1925 году работы Маяковской выставлялись на Всемирной выставке в Париже, где они получили серебряную медаль. В том же году Маяковская изобретает и патентует новый способ получения рисунков — метод «разбрызгиваемого краппа».
...Помню, достаточно давно, я прочитала у Евгения Евтушенко тираду о знаменитой строке Ф.И.Тютчева: "Мысль изречённая есть ложь" - следовательно, утверждал Евгений Александрович, и эта мысль является ложью. На меня эти слова произвели - по молодости моей - впечатление, и я иногда задумывалась об этой строчке, потому как очень люблю стихи Тютчева. И вот нашла интересное разъяснение у писателя Павла Басинского:
“...Как сердцу высказать себя? - Другому как понять тебя? - Поймет ли он, чем ты живешь? - Мысль изреченная есть ложь...” Последняя строка этой цитаты из стихотворения Тютчева “Silentium!” вспоминается наиболее часто и уже стала поговоркой. Между тем, вырванная из контекста, она мгновенно теряет изначальный смысл, приобретая следующий: мысль настолько сложна и глубока, что не может быть высказана, не превратившись в ложь. То есть проблема заключается в высказывании мысли. Между тем, по Тютчеву, проблема состоит в невозможности высказаться сердцем, что приводит к неизбежной лживости всякой высказанной мысли, высказать которую как раз не составляет проблемы. Смысл оказывается полностью противоположным или, по крайней мере, совсем не таким, как у вырванной из контекста стихотворения строки. “Как сердцу высказать себя?” — вот главный вопрос “сердечной культуры”.
[more = далее]
(...) Сердце высказывается однажды (даже если много раз, то каждый раз однажды) и строго напоминает об истине. Таким образом, проблема заключается не в том, что и как высказывает сердце, а в том, что оно молчит. И чем больше сердце молчит, тем разнузданнее становится мысль, тем злее, наглее и энергичнее заявляет о себе бессердечный полифонизм .
Между тем сердце нельзя заставить высказаться — сердцу не прикажешь! Оно, глупое, высказывается всегда неожиданно и всегда невпопад, когда ты вовсе на это не рассчитываешь.
В статье Достоевского “Петербургские сновидения в стихах и прозе” дается подробное описание этого сердечного произвола. Однажды, спеша с Выборгской стороны к себе домой, автор остановился возле Невы и невольно залюбовался зимним петербургским закатом. И вот: “Какая-то странная мысль вдруг зашевелилась во мне. Я вздрогнул, и сердце мое как будто облилось в это мгновение горячим ключом крови, вдруг вскипевшей от прилива могущественного, но доселе незнакомого мне ощущения. Я как будто что-то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным слухам, по каким-то таинственным знакам... Я полагаю, что с той именно минуты началось мое существование ...” http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2000/4/basin.html
"...Есть люди мира, тяжелые, без крыл. Они внизу возятся. Есть из них
сильные - Наполеоны пробивают страшные следы между людьми, делают сумятицы в людях, но всё по земле. Есть люди, равномерно отращивающие себе крылья и медленно поднимающиеся и взлетающие. Монахи. Есть легкие люди, воскрыленные, поднимающиеся слегка от тесноты и опять спускающиеся — хорошие идеалисты. Есть с большими, сильными крыльями, для похоти спускающиеся в толпу и ломающие крылья. Таков я. Потом бьется с сломанным крылом, вспорхнет сильно и упадет. Заживут крылья, воспарит высоко. [...]"
===
Художник: Уильям Блейк Сотворение Адама (Элоим создаёт Адама). 1795-1805.
“...Как сердцу высказать себя? - Другому как понять тебя? - Поймет ли он, чем ты живешь? - Мысль изреченная есть ложь...” Последняя строка этой цитаты из стихотворения Тютчева “Silentium!” вспоминается наиболее часто и уже стала поговоркой. Между тем, вырванная из контекста, она мгновенно теряет изначальный смысл, приобретая следующий: мысль настолько сложна и глубока, что не может быть высказана, не превратившись в ложь. То есть проблема заключается в высказывании мысли. Между тем, по Тютчеву, проблема состоит в невозможности высказаться сердцем, что приводит к неизбежной лживости всякой высказанной мысли, высказать которую как раз не составляет проблемы. Смысл оказывается полностью противоположным или, по крайней мере, совсем не таким, как у вырванной из контекста стихотворения строки. “Как сердцу высказать себя?” — вот главный вопрос “сердечной культуры”.
(...) Сердце высказывается однажды (даже если много раз, то каждый раз однажды) и строго напоминает об истине. Таким образом, проблема заключается не в том, что и как высказывает сердце, а в том, что оно молчит. И чем больше сердце молчит, тем разнузданнее становится мысль, тем злее, наглее и энергичнее заявляет о себе бессердечный полифонизм .
Между тем сердце нельзя заставить высказаться — сердцу не прикажешь! Оно, глупое, высказывается всегда неожиданно и всегда невпопад, когда ты вовсе на это не рассчитываешь.
В статье Достоевского “Петербургские сновидения в стихах и прозе” дается подробное описание этого сердечного произвола. Однажды, спеша с Выборгской стороны к себе домой, автор остановился возле Невы и невольно залюбовался зимним петербургским закатом. И вот: “Какая-то странная мысль вдруг зашевелилась во мне. Я вздрогнул, и сердце мое как будто облилось в это мгновение горячим ключом крови, вдруг вскипевшей от прилива могущественного, но доселе незнакомого мне ощущения. Я как будто что-то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным слухам, по каким-то таинственным знакам... Я полагаю, что с той именно минуты началось мое существование ...” http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2000/4/basin.html
===
Художник: Ипполит Рехберг - Портрет Ф.И.Тютчева
"...Я уже начинаю забывать про дом с мезонином, и лишь изредка, когда пишу или читаю, вдруг ни с того, ни с сего припомнится мне то зеленый огонь в окне, то звук моих шагов, раздававшихся в поле ночью, когда я, влюбленный, возвращался домой и потирал руки от холода. А еще реже, в минуты, когда меня томит одиночество и мне грустно, я вспоминаю смутно, и мало-помалу мне почему-то начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут и что мы встретимся…
Мисюсь, где ты?"
===
Художник: Дубинский Д.А. - иллюстрации к повести "Дом с мезонином".
/avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/271828/pub_6664d1b004185858ef1c20e9_6664d2612440b54aea7b3aed/scale_720" target="_blank">https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/271828/pu...d2612440b54aea7b3aed/scale_720 720w, https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/271828/pu...2612440b54aea7b3aed/scale_1200 2048w" width="1025px" />
