Автор bbg,


Встреча седьмая. Зверь с востока



Варшава показалась Збыславу Копляку слишком холодной и слякотной. Будь он сам себе хозяин, отдыхал бы не только на Рождество и Новый год, но и весь январь с февралём в придачу и даже кусочек марта. Да, для начала января стояла отличная погода, но разве можно сравнить её с тайским солнцем и океаном? Требовалось немного подождать, пропитаться родным воздухом, а пока… помогут бойлер и хорошая порция пива.
По дороге из аэропорта Збыслав заскочил в супермаркет, взял упаковку «Тыски» и большую пачку чипсов. За время работы в России он привык к тарани и купил бы её, но разве найдёшь в Варшаве настоящую, правильную тараньку? Евросоюз, будь неладен он и его стандарты качества, длина огурцов и всё такое. Придётся давиться чипсами.
Дома Збыслав оставил баул в холле, скинул туфли, которые надоели ему за перелёт безумно, и босиком – замечательное изобретение полы с подогревом, не зря их так любят русские! – прошлёпал в залу. Упал в кресло перед ТиВи, ноги водрузил на журнальный столик. Пробежался по каналам, выбрал какой-то голливудский боевик, из тех, которые можно смотреть с любого места, открыл первую бутылку «Тыски» и…
Заквакал мобильник в кармане рубашки.
Звонил главный редактор. Честно выждав семь гудков – вдруг в кровопивце пане Сокольском проснётся совесть? – Збыслав мазнул пальцем по экрану:
– Рад вас слышать, пан главный редактор.
– Ты не можешь себе представить, насколько рад я! – пророкотал в трубке голос главного.
– Я ведь пока в отпуске, пан Сокольски, – попытался усовестить главного Збыслав.
– Знаю, пан Копляк, – сокрушённо сказал Сокольски. – Но, поверь, тема уж больно горячая, и лучше тебя никто с ней не справится.
Ему бы в оперные артисты идти, думал Збыслав, слушая начальственные раскаты. Ишь, как голосом-то играет! Некоторым и лицом так не сыграть.
– Босс, я потребую надбавку за внеурочный труд, – обречённо сказал он.
– Обязательно! – обрадовался Сокольски. – А я потребую процент от твоей пулитцеровской премии. Если ты поторопишься и сделаешь хороший репортаж, то обязательно её получишь. Мне связаться с твоим юристом?
– Заинтриговали, босс, – сказал Збыслав. – Вряд ли янки дадут премию иностранцу, но ладно. Что у вас такого случилось, что мне нельзя даже выпить пива?
– Это другое дело, – деловым тоном, без ёрничества и шуток, ответил Сокольски. – Ты в курсе шумихи по поводу русской знахарки?
– Я отдыхал в Таиланде, а не на Луне, – сказал Збыслав. – Там тоже есть интернет. Имеется в виду знаменитая Лиза, которую схватили, – добавил он пафоса, – злобные чекисты и томят в застенках КГБ?
– Она самая, – подтвердил главный редактор. – Так вот, русские убоялись общественного мнения и освободили её. Мало того, она уже приехала в Польшу, а через два часа ожидается её пресс-конференция для свободной прессы. Я выбил для нас, для тебя, Збышек, место. Единственное на всю Польшу. Не посрами мои седины!
Пан Сокольски был чёрен как ворон, фраза про седины была обыкновенным кокетством, но, надо признать, эффектным – мало кто после шестидесяти мог похвастать такой шевелюрой.
– Да, – признал Збыслав, – это может быть убойный материал. Но почему они её выпустили, тем более так быстро?
– Ты имеешь шанс задать ей этот вопрос, – сказал босс. – Ну, что? Едешь?
– Да, босс, убедили, босс, – отрапортовал Збыслав. – Где будет проходить это эпохальное мероприятие?
– Варшавская цитадель, – ответил Сокольски. – Сначала загляни ко мне, за аккредитацией. Тебе, насколько я помню, как раз по пути.
…Какого пёсьего сына, размышлял Копляк, выворачивая на Гданьскую набережную, они решили устроить пресс-конференцию именно здесь? Он бросил взгляд на Жолиборский холм, где за голыми деревьями вставали стены Цитадели. В столице полно мест, современных, светлых и, главное, удобных. Берёт ли там интернет? Збыслав давно не был в Цитадели, может быть, даже с детства. Ну и ладно, освежит память о временах царизма. Слава Иисусу, сейчас можно действовать без оглядки на медведя. Оказалось даже, на него можно прикрикнуть, и медведь встанет на задние лапы и спляшет.

Автор bbg,


Встреча шестая. Заботливый Марат


Нет ничего досадней, когда чешется, а почесать не можешь. Или руки заняты, или обстоятельства не позволяют. Как, например, потереться о дверной косяк на приёме в высших сферах. В лучшем случае примут за деревенщину.
Сейчас колено зудело так, что Лиза была готова практически на всё, лишь унять противный зуд! Рвать зубами, колоть иголками, резать ножами, да только... Нет, надо держаться, он не услышит от неё и стона!
Чтобы не видеть ненавистное отражение в зеркале на потолке, Лиза крепко зажмурилась. Нечего там смотреть!
Зеркало на потолке сделали специально, она в этом уверилась за долгие часы наблюдений. Чтобы знала и проникалась, кто она есть: голая, распятая на стальной плите, как лягушка на столе вивисектора. Беспомощная, как та же лягушка, даже беспомощнее. Лягушка, по крайней мере, могла умереть со временем, а Лизе её мучители не собирались доставлять такого удовольствия.
И ничего нельзя сделать. Ни сплести заклинания, ни даже прочитать магической формулы! Руки и ноги схвачены жёсткими колодками, пальцы на руках и ногах держат крепкие зажимы, а во рту — брусок-расширитель с отверстием посередине, чтобы дышать. Через эту же дырку Лизу кормили и поили. Как гуся.
О-о-о!.. Как же чешется! Где этот проклятый Марат?!
Мягко чавкнула дверь.
– А вот и я! – радостно сказал Марат. – Соскучилась, зайка?
Мысли он, что ли, читает?
– Ы-ыы!.. – замычала Лиза.
Как она ненавидела себя в эти минуты! За слабость, за то, что полностью, до печёнок зависит от Марата, за то, что попалась, за то, что позволила себе поверить. И кому? Ивану Иванычу! Бандиту! А он её продал.
– Болит что-то? – встрепенулся Марат, наклоняясь над Лизой. – Вот непоседа, ни на минуту нельзя тебя одну оставить!
Лиза яростно, насколько позволял подголовник, замотала головой.
– Чешется? – оскалился Марат. – Здесь?.. Здесь?
Скорее же, что ты догадаться не можешь, сопля чернявая, щуплая, узкоплечая, так бы соплёй-то и перешибла!
– Ы! – выдохнула Лиза.
– Ниже? Ещё ниже?
– Ы-Ы-Ы!!

Автор bbg,


Встреча пятая. Сильнее магии



– Приведите хоть одну причину, чтобы я поверил вашим бредням, – генерал Кот, до того меривший шагами кабинет, остановился перед Трепиным, потряс мятой стопкой бумаг и рявкнул: – Майор!
– Но, характер повреждений, господин генерал-лейтенант, – сказал Трепин. – Они продырявили мне всю крышу! В рапорте всё есть!..
– Молчать!.. – задавлено прошипел генерал. – На ваших машинах нет ни одного — слышите? – ни одного из описанных вами повреждений. Крыша цела, в лобовом стекле ни трещинки, сзади у выхода — ни единой прожжёной дыры, как вы тут расписали. Ну? Отвечайте, майор! Я жду.
– Половина моих людей в лазарете, у двоих — пневмония, – сказал Трепин. – Не могли же они одновременно сойти с ума и полезть купаться в болото!
– Если они идиоты, – сказал генерал, – то запросто.
– Извините, господин генерал-лейтенант, – Трепин решительно вздёрнул подбородок. Плевать, что чёртовой крысе придётся привстать на носки, чтобы посмотреть в его глаза, – это ваша команда, вы сами отдали этих людей под моё начало.
– Хочешь сказать, майор, что это я идиот? – совершенно спокойно спросил Кот.
– Никак нет!
– Никак нет... – повторил генерал. – Никак нет.
Он бесшумно прошёлся вперёд, назад и снова вперёд. Трепин, как и многие до него, не удержался: не было на ногах у генерала никаких войлочных чуней, обычные форменные ботинки. Затем генерал снова вернулся к столу, за спину майора. Звякнуло стекло, зашумел чайник. Майор стоял, боясь шелохнуться. Что он задумал?
– Хватит тянуться, майор, – сказал из-за спины генерал. – Считай, что ты меня уел. Иди к столу. Целый генерал-лейтенант чаю тебе налил.
На деревянных ногах Трепин прошёл к чайному столику, сел в кресло и принял чашку. Чтобы не чувствовать себя дураком, сделал глоток... Дьявол, вкусный чай! Где он достаёт?
– Привозят, – словно услыхав его мысли, сказал Кот. – По спецзаказу, прямиком из Китая. Иногда, майор, очень удобно быть генералом.
Трепин едва не поперхнулся. Затылку стало горячо. Краснеет он, что ли?
– Не ты первый удивляешься, – сказал генерал. – Ладно.
Он отставил чашку и встал. Трепин попытался вскочить, но как это сделать с чашкой горячего чая в руках? Он целую секунду простоял, согнувшись в странной позе, то ли встав, то ли оставшись сидеть, не в силах решить эту дилемму, пока не услышал:
– Сиди-сиди. Считай, я с тобой советуюсь. Мне легче думается на ходу.
Трепин упал в кресло, но чай не пролил. Генерал усмехнулся.
– Моя вина, майор, – начал он, – надо было сразу сказать... Ну, лучше поздно, чем никогда.
Майор Трепин сделал ещё глоток. Будь что будет, дальше Находки не сошлют.
– Понимаешь, майор, – говорил тем временем генерал-лейтенант, – задача твоя осложняется тем, что обычному боссу мафии служит ммм... гипнотизёр совершенно невероятной силы. Точнее, гипнотизёрша. Ясно?
– Так точно, – сказал Трепин. – То есть, господин генерал-лейтенант...
– Спрашивай.
– То есть всё, что с нами было, это... гипноз?
– Так точно, майор, – улыбнулся Кот.
– Но, господин генерал-лейтенант, – не поверил Трепин, – как это возможно? За пятьдесят километров загипнотизировать целый взвод?
– Внимательнее слушай, майор, – поджал губы генерал. – Совершенно невероятной силы. И я решил... – он помолчал, качаясь с пятки на носок. – Я решил, что второй захват проведёшь тоже ты. Да. По крайней мере, тебе и твоим людям не надо объяснять, с чем придётся столкнуться. Вам понятно, майор?
– Так точно! – вскочил Трепин. Хорошо, чашки в руках уже не было.
***

Автор bbg,


Встреча четвёртая. Крысиные игры



Даже между собой никто из подчинённых не называл его крысой. Неожиданная при небольшом росте сутулость, редкая щёточка белёсых усов под длинным, вечно сопливым носом, чёрные навыкате глаза. Генерал ФСБ Викентий Казимирович Кот был умён, зол и не прощал ошибок. Не нашлось женщины, рискнувшей связать с ним судьбу, поэтому Кот постоянно засиживался на службе допоздна. Красноватые от полопавшихся сосудов белки глаз делали сходство с грызуном ещё явственнее. Викентий Казимирович знал эту особенность своей внешности, и с мстительным удовольствием ждал, когда найдётся дурак, который посмеет…
Заступив на должность, Викентий Казимирович сам подбирал сотрудников, поэтому дураков и самоубийц в его структуре не водилось. Все чуяли нутром, что генерал простит многое, но не это. С другой стороны, за подчинённых он стоял горой, предпочитал разобраться с нарушителями внутри коллектива и не выносить сор наружу. В конце концов, начальству неинтересны дрязги, начальству важны внешняя благопристойность и результат. Его Викентий Казимирович делать умел.
– По вашему приказанию.
– Заходи.
Полковник Носовой аккуратно прикрыл дверь и прошёл к столу.
– Подожди несколько минут, – сказал Кот.
Носовой кивнул, сел в гостевое кресло и по привычке огляделся.
Будучи лично весьма скромным человеком, генерал Кот очень щепетильно относился к обустройству рабочего пространства. Его кабинет мог служить образцом функциональности и удобства. Экран для просмотра видеоматериалов – во всю стену, с функциями паузы и повтора, с разнообразными интерфейсами и переходниками. Компьютер – малошумный и компактный, но ни в коем случае не ноутбук. По твёрдому убеждению хозяина кабинета, ноутбуки капризны и ненадёжны, тогда как надёжность и скрупулёзная работа с информацией – главное в защите безопасности. Ковёр на полу – толстый и безукоризненно чистый, хоть сейчас снимай обувь и разгуливай босиком; ходили слухи, что вечерами генерал так и делал. Мебель из натурального дерева, с закруглёнными углами. Гостевое кресло – кожаное, мягкое и покойное, мечта лентяя. Не знакомый с повадками генерала посетитель, усевшись в это кресло, поневоле расслаблялся, проникался доверием к сидящему напротив человеку. Чем Кот с удовольствием пользовался.
На вкус Носового, в кабинете было жарковато. Кондиционер исправно подавал свежий, но тёплый воздух.
– Чай сам себе нальёшь? – оторвав взгляд от изучаемого документа, поинтересовался Кот. – Или предлагаешь мне за тобой ухаживать?
– Спасибо, не хочется, – ответил Носовой.
– Ну и зря, – сказал генерал. – А я попью горяченького. Мёрзну что-то.

Автор bbg,


Встреча третья. Странники и путешественники



Матвей никогда не думал о программировании. Про эту профессию он только читал в фантастических книжках или слышал, когда в новостях рассказывали о страшных хакерах. Хакеры почему-то были обязательно русские.
С детства Матвей хотел быть альпинистом. Штурмовать гималайские восьмитысячники, висеть над бездной на отвесной стене, оглядывать мир с острого пика. Такие вот картинки крутились в его мечтах. Кто мечтает и ищет, тот всегда находит. Нашлись и у него сподвижники. Так Матвей вступил в клуб «Вертикаль».
Два года пролетели как один день. Тренировки на заброшенной электростанции, посиделки у костра с гитарой, песни и споры обо всём на свете. Знакомство с Танечкой… Клуб «Вертикаль» собирался по выходным и праздникам, а в будни Матвей пропадал на двух работах и трёх халтурах. Альпинизм и скалолазание и сами по себе увлечения не дешёвые, а ещё Матвей откладывал деньги на поездку в Сибирь, на Красноярские Столбы.
В поезде удалось купить три смежных купе. Среднее стало их временным лагерем. Там они пели песни и травили байки, и пьянели без вина. Расползались сильно за полночь. Тогда Матвей впервые поцеловал Танечку и был шальным от счастья.
Из Красноярска его привезли на носилках и в корсете. Эйфория первого пика сыграла с ним дурную шутку.
– Какие горы, о чём ты, молодой человек? – сказала звезда областной неврологии, на приём к которому его привезли родители. – Скажи спасибо, что жив остался. Нигде тебя не поправят, хоть в Америке, хоть в Германии. Всякое бывает, конечно, но учись жить на коляске.
И Матвей учился. Наука эта, – если забыть о бытовых неудобствах, – нехитрая. Но к любым неудобствам привыкаешь, особенно если тебе двадцать лет и ты не хочешь превратиться в обузу для родных.
Матвей этого не хотел. Конечно, проскочила сладкая, но малодушная мыслишка встать в позу обиженного ребёнка. Не присмотрели вовремя, не уберегли бедного мальчика, вот теперь и страдайте! Матвей сумел задавить эту мысль, изгнать на периферию сознания. Родителям и так не сладко, зачем добавлять им горя?
Надо было жить. Но как? Друзья и знакомые по «Вертикали» покинули его, и первой оказалась Танечка. Матвей скрипнул зубами, но простил. Зачем ей, молодой и красивой, инвалид?
Он попробовал пить, и ему не понравилось. Горькое пьянство требует привычки, а он не успел её приобрести. Водка была слишком противной на вкус, а коньяк – слишком дорогим. Кроме того, за опьянением всегда следовало унизительное и бессмысленное похмелье.
Матвей заново открыл для себя сеть. Раньше работа и тренировки сжирали всё его время, теперь же оно затопило его с головой. Бороздя электронные моря, Матвей наткнулся на программистский форум. Открыл от скуки одну из веток… и остановился в ошеломлении!
Перед ним открылся огромный мир, настолько же далёкий от школьной информатики, насколько далёк изуродовавший его каменный останец от Эвереста. Этот мир дразнил мириадами тайн, и он же взирал на Матвея с добродушным презрением.
Иди мимо, мальчик, здесь умные и занятые.
Матвей обиделся. Он перечёл учебник и записался в одну из тематических групп. Сначала над ним смеялись, потом стали снисходить до помощи и разговора. От новых знаний пухла голова, но через год Матвей написал свою первую утилиту, а через полтора – сломал первый сайт.
Это был сайт какого-то сетевого неофита, это был детский, простодушный хак, но Матвея заметили. С ним связались мудрые люди и посоветовали не глупить. Ему не место в океане, где водятся мако скриптов и кархародоны машинных кодов. Зачем рисковать, если хороший программист в силах заработать честно?
Матвей внял и уяснил. Он впрягся в работу, он брался за всё, пахал дни и ночи, и скоро забыл про пенсию по инвалидности. Теперь у него появились совсем другие деньги, и он стал потихоньку помогать родителям. Вскоре Матвей переехал в съёмную квартиру, нанял домработницу, которая согласилась заодно и на работу сиделки.
Вера Ивановна никогда не унывала, никакое занятие не считала зазорным, знала множество песен и не стеснялась их петь. Кроме того, она была набожна и простодушна, одновременноне знаю верила в приметы и в сглаз, и регулярно ставила за Матвея свечки в церкви.
Каждую неделю Вера Ивановна купала его в ванне. Матвей стеснялся своих бледных ног, бёдер, которые стали тоньше коленей, беспомощной промежности. Это всё не его, уговаривал он себя, это чужое, он – только то, что выше пояса… Вера Ивановна относилась к этому проще.
– Бедненький, – приговаривала она, намыливая ему спину. – Эка тебя угораздило! Разных я мыла, – улыбаясь, рассказывала она между делом. – Коматозников мыла, тяжёлых, расплывшихся, с пролежнями! Не думай о мелочах, Матвей. Помни, тебе надо тело в чистоте держать, я и тебе в этом помощница. А человек там, где бог, – она распрямлялась, вытирала клочок пены со лба. – Человек здесь и здесь, – прикладывала тыльную сторону ладони сначала ко лбу, потом к груди, – всё, что ниже, это дьявол, зачем его звать? Сам явится.
– Почему тело? – спрашивал Матвей. – Почему не дух?
– В здоровом теле здоровый дух. А не мыться, будет дух – только ух! – отвечала Вера Ивановна неожиданным каламбуром.

Автор bbg,


Встреча вторая. Терапия и терапевты

Его ждали. Решётчатые фермы ворот поехали в стороны, едва джип генерала показался из-за поворота. Оставив водителя в машине, Аркадий Владленович прошёл в предусмотрительно распахнутую дверь.
В холле было пусто. Напротив входа, возле лестницы, скучал знакомый охранник – тень и левая рука хозяина.
– Двадцать минут, господин генерал, – вежливо, но твёрдо сказал охранник. – Максимум полчаса. Босс в сауне.
– Однако, – удивился Аркадий Владленович. – Сергей, тебе не кажется, что твой босс обнаглел?
– Есть немножко, – не стал спорить Серёжа. – Когда вы узнаете, в чём дело, вы его простите.
– Не знаю, не знаю, – покачал головой генерал. – Я отложил несколько встреч, а там люди не твоему боссу чета. Они, знаешь ли, могут и обидеться, если узнают, к кому я так внезапно отправился. Колись, или я уеду.
– Он с женщинами, господин генерал, – потупился охранник.
– Что?! – брови Аркадия Владленовича, как две мохнатые гусеницы, поползли вверх. – Баки мне не забивай, парень! С какими такими женщинами?
– В том-то и дело, – оскалился охранник. – Лёгкого поведения.
– Он же не может...
– Теперь может, – со значением прошептал Серёжа. – Умоляю, не выдавайте меня, господин генерал, Иван Иваныч не знает, что вы знаете.
Коротко пискнуло. Серёжа вынул из кармана сотовый:
– Да, шеф, – ответил он. – Конечно, шеф. Отбой. Извините за ожидание, господин генерал, сейчас всё...
На лестнице раздался женский смех, и в холл одна за другой выскочили две пепельноволосые девицы. С красными, распаренными лицами, мокрыми волосами, в коротеньких юбках. Ноги, что называется, от ушей растут.
– Оу, ещё один красавчик, – первая блондинка глянула на генерала снизу вверх. – Мы здесь закончили, хочешь поехать с нами, толстячок?
– Я устала, Марго, – плаксиво сказала вторая, – ну его. Укатал меня Вано. Двинули уже...
У Аркадия Владленовича отвисла челюсть. Никто не смел разговаривать с ним в таком тоне, лет двадцать уже, с тех пор, как он стал офицером. Генерал набрал в грудь воздуха...
– Аркадий, дорогой! – в холле появился сияющий Иван Иваныч. – Как я рад тебя видеть!
Генерал с лязгом закрыл рот.
– Что это значит, старый бандит?
– Коньяка? Виски? Водки? – рассмеялся Иван Иваныч. – Закуска тоже есть. Зульфия сегодня нажарила замечательного мяса с перцем чили.
– Ты издеваешься?! – Аркадий Владленович побагровел. – Ты ведь знаешь, что мне нельзя!
– Скоро будет можно, – очень серьёзно сказал Иван Иваныч. – Скоро всё будет можно. Познакомься, это Лиза...
На последней ступеньке лестницы стояла молодая женщина. В простом белом платье, очень стройная, с большой зелёной брошью на груди. Только что там было пусто, и вот вдруг… Откуда она взялась? Аркадий Владленович заглянул в её бездонные глаза и внезапно понял: да, скоро всё будет можно.
***
Газетам и телевизору капитан Максим Коваленков верил. То есть как – верил? Не полностью, потому что тоже врали как сивые козы, и не всегда, ведь как продашь новость, если не приврать? Но прислушивался. Должно быть в жизни нечто надёжное, такое, к чему хочется прислониться, если вокруг столько опасностей?
Правильнее всего держаться начальства, но Максим считал себя человеком широких взглядов, и понимал, что иногда начальство вправе соврать. Вправе, потому что так лучше для службы и вообще. На новое и необычное должно смотреть через правильные очки, но, опять же, Максим считал себя человеком с кругозором и интересовался альтернативными мнениями.
Откуда же их взять, как не из СМИ? Для трезвомыслящего человека нет проблем отсеять враньё и прочесть правду. На что точно нельзя ориентироваться, так это на вражеские голоса и подложные листки оппозиции. Как писал Козьма Прутков – «Зри в корень». Чего хотят враги, понятно: разрушить государство и захапать народное богатство. Про подпевал и говорить нечего, на то они и подпевалы.
В глубине души Максим их понимал. У каждого в жизни бывает момент, когда ненависть и обида отключают мозги. Но надо ведь вовремя остановиться! В жизни много несправедливого, даже если взять их контору: то премию зажилят, то отгула не дадут, но разве это повод? Хорошего куда больше.
Поэтому, когда Максиму поручили вести блогера Христофоренко, он подошёл к делу ответственно.
Кирилл Христофоренко был крайне неприятный тип. Нигде не работал, в армии никогда не служил, волосы забирал на затылке в бабский хвостик, а в ухе носил серьгу. Будь дело только в этом, Максим, например, только плюнул бы и мимо прошёл. Каждый сходит с ума по-своему. Можно и спицу в нос засунуть, это не преступление. В конце концов, у нас свободная страна, бомжуй на здоровье, если делать ничего не умеешь.
Нет, Христофоренко взял за моду тусоваться с правозащитниками. Максим искренне не понимал, зачем они вообще нужны, если есть полиция и прокуратура, которые защищают граждан по закону, профессионально, и имеют для этого все возможности? И зачем, спрашивается, защищать права жуликов, которых уже пригласили за решётку? Глупость несусветная и палки в колёса занятым людям.
Всё бы и ничего, но Христофоренко на этом не остановился. Законтачил с иностранцами, а иностранцы, если это не туристы в автобусе с гидом, непременно шпионы и вредители. Причём, к самим шпионам Коваленков никаких претензий не имел, люди на службе и радеют за родину, но этот...
Сейчас блогер засел в кафешке с таким же волосатиком. Шептались и пили пиво, заедая фисташками. Максим припарковался на другой стороне улицы и всё видел через зеркальное окно. Коваленков страдал. С утра у него разболелся зуб, ныл и дёргал, и каждый глоток, который делали злоумышленники из запотевших стаканов, каждый брошенный в рот орех напоминал об этом мучении…

Автор bbg,

В день годовщины свадьбы магистр магии Лиза с мужем отправляется в горы, чтобы там, в тишине и уюте, возле горящего камина, на мягких шкурах провести короткий отпуск. Надеждам не суждено сбыться. Зловещие происки врагов приводят к тому, что Лиза попадает в неизвестный ей ранее странный мир. Мир переполнен магией, но не знает её. Удастся ли ей выжить в нём и отстоять своё место под солнцем? И, главное, удастся ли отыскать любимого супруга? Её ожидают любовь и предательство, тяжёлые труды и невероятное счастье, а также пристальное внимание местных спецслужб.


Встреча первая. Первые встречи

Этого дня Лиза ждала, но и боялась. Вроде бы, третья годовщина свадьбы, – дата ничем особо не примечательная. Уже и привыкнуть друг к другу успели, и поссориться десять раз, и помириться. Но так вышло, что никогда ещё в этот день они не встречали вместе. То Виктор уезжал в длительную командировку, то Лизавета выполняла ответственное задание, такое, что не до уединений. Сегодня был первый раз, когда им никто не должен помешать. Лиза даже взяла отпуск с завтрашнего дня. На неделю, больше не получалось. Но разве неделя — это мало?
Что он подарит? Мужчины вообще плохо разбираются в подарках, это Лиза поняла ещё в детстве, которое она провела в интернате, среди сотен таких же, как она, будущих магов.
В первом классе она мечтала о плюшевом медведе. Видела его во сне, представляла, как он устроит приём для кукол, и они будут пить чай с черничным джемом!
Классный воспитатель подарил ей Загадочную Колбу... Наверное, так было правильнее с педагогической точки зрения. Загадочная Колба будила фантазию и развивала пространственное воображение, а без них магу никак. Сейчас Лиза это понимала, а в семь лет... она проплакала полночи и уснула только тогда, когда привлечённая её слезами нянечка преподнесла ей обычного пупса.
Рабочий день тянулся как мороженая ириска. То есть не двигался никак. Стрелки будто прилипли к циферблату и едва шевелились. Лиза пялилась в бумаги, но не видела ничего!..
Строчки на листе помутнели, расплылись, и среди них протаяло окно. Оттуда выглянул шеф.
– Зайди, Лизавета, – распорядился он.
И Лиза потащилась. Что он ещё придумал?
– Больно на тебя смотреть, Лиза, – такими словами её встретил начальник. – Хватит маяться! Отправляйся уже, без тебя справимся.
– Вы чудо, шеф! – Лиза хотела поцеловать шефа в щеку, но тот подставил лысину:
– Но-но! Мне вовсе не улыбается поссориться с магистром из отдела спецопераций, – строго сказал он.
– Что вы, шеф! – ответила Лиза. – Он у меня умница!
– Знаю я этих молодых умниц, – сказал шеф, вытирая платком помаду с макушки. – Не успеешь щит поставить, как испепелит. Ладно уж, – он усмехнулся, – отбывай, а то озадачу. Руки так и чешутся.
– Убежала уже! – отрапортовала Лиза и выпорхнула из кабинета.
Виктор ответил сразу, словно так и сидел с телефоном в руках и ждал её звонка. Впрочем, почему нет? У спецслужб спецмагия, а Виктор никогда не посвящал её в секреты своей работы.
Уже через пять минут он сигналил у подъезда.
– Ты знаешь, – сказал Виктор, когда Лиза устроилась на переднем сиденье рядом с ним, – я долго думал...
– И что?
– И так не решился ничего выбрать, – признался Виктор. – Вкуса не хватает. Поэтому... поехали!
– Куда? – поинтересовалась Лиза.
– Выберешь сама.
Ехали недолго, и Лиза не решила, обижаться ей или радоваться. Они вышли из авто, и тут Виктор остановился.
– Почему стоим? – удивилась Лиза.
Он пожал плечами.
– Выбирай.

Автор bbg,

Глава 18. Генетический яд

Ксотта остановилась в нескольких шагах. Работа кипела. Гриша ловко орудовал ручной пилой; с каждым взмахом от толстого бревна отделялась желтоватая пластина. Саша и Данила подхватывали её с двух сторон, перекладывали в штабель. Эля и Вероника ровняли края. Еле слышно шипела голубоватая режущая кромка. Лучший инструмент, который Ксотта смогла достать, своего рода раритет, предназначенный для коллекционеров или оригиналов.
Пахло горячей смолой и озоном.
– Отличное дерево, отличные доски получаются, хозяйка! – сказал Гриша. – Признавайся, ты нашла нового поставщика.
Глупо радоваться похвале условно разумного, но Ксотте стало приятно.
– Старый, – ответила она. – Я убедила его поумнеть.
– Хорошо убеждаешь, – широко улыбнулся Данила.
– Ты посмотри, какая текстура, Ксотта, – Гриша отложил пилу, подошёл с деревянной плашкой. – Мы решили, нельзя из такой доски пол делать. Будем её стены обшивать. Будет немножко дольше, зато такой дом ты можешь продать дороже!
– Я должна видеть, как это, – заявила Ксотта.
– Конечно, хозяйка! – засуетился Гриша. – Только через окно, ладно? У входа всякая дрянь лежит, не увидишь ничего…
– Нет разницы, – сказала Ксотта, тем более, двери, в самом деле были заставлены досками, сквозь которые маячила деревянная этажерка, которую питомцы совершенно нелогично называли «козлы». Кто такие козлы, Ксотта знала и даже видела их на Земле. Ничем конструкция этих зверей не напоминала.
Ксотта изогнула шею, просунула голову в окно и огляделась. Зачем он обманывает? Изнутри дом был обшит обычной доской, безо всяких…
Резкая боль пронзила шею! Ксотта дёрнулась, лапы её подломились, и наступила темнота.
…Безголовое тело, плюясь кровью из обрубка шеи и расшвыривая гальку, металось по двору. Потом наткнулось на штабель свежих досок и тяжко завалилось на бок.
– Красная, – откладывая плазменную пилу, сказал Гриша.
– Что? – переспросил Данила.
– Кровь тоже красная.
– Да, – сказал Саша. – И её тоже можно убить.
– Глупая ящерица, – пробормотал Гриша. Его колотило.
– Мужики… – сказала, подходя с тесаком в руках, Эля. – Чего ждёте? Лапу рубить надо.
– Рубить, – повторил Гриша. – Подожди минуту.
– Не хочу ждать, – замотала головой Эля. – Чего ждать? Пора.
– Подожди…
– Да чего ждать-то?!
Эля примерилась и, что было сил, ударила тесаком. Туша попечительницы, что казалась безвозвратно мёртвой, на миг пробудилась и отмахнулась лапой. Эля отлетела, ударилась спиной о стену готового дома. На её рубашке вспухли алые пятна.
– Говорил же, подожди… – закатил глаза Гриша.
– Она мёртвая… – Эля прижала руки к груди. Рубашка под пальцами набухла кровью, тонкая струйка побежала по пальцам, по запястью, пятнала красным рукав. – Мёртвая же!
– Курицы тоже мёртвые бывают, – пробормотал Данила. – И без головы бегают.
– Курица! – с ненавистью произнесла Эля. – Как я полечу теперь?
– Никак, – сказал Гриша. – Вы с Вероникой остаётесь тут, летим только мы.
– Почему я не лечу?! – воскликнула Вероника.
– Потому что ты будешь лечить Элю, – отрезал Гриша. Он взял пилу и аккуратно отделил у трупа Ксотты правую верхнюю лапу.
– Говорил же, подождать надо, – с досадой произнёс он. – Тоже, полезла с ножиком… Сама снять сможешь?
Эля повела плечами, сморщила нос, сказала:
– Не знаю. Болит.
– Ладно.

Автор bbg,

Глава 16. Накануне



Дверца со щёлчком закрылась. Рядом с табличкой
«Ференц 7776, 14.05.75 – 6.06.147
Мария-Антуанетта 7600921, 25.12.79 – 6.06.147»
загорелся неяркий зелёный огонёк. Две урны с пеплом, всё, что осталось от родителей. Вадим сглотнул, принял, не глядя, карточку-ключ у служителя. Опять скрутило судорогой горло: ну, почему, почему он не понял, не почувствовал?! Какой скотиной он был, что умчался так внезапно, даже не попрощался, не намекнул, не оставил связи… Почему его не было рядом, когда они… умирали? И разве кому-то легче от того, что они, действительно, жили долго и счастливо и умерли в один день?
– Ещё раз, соболезную. Сейчас у многих горе. Такое же горе.
Вадим обернулся. Рудольф стоял, сгорбившись, и смотрел куда-то вдаль. В его левой руке был маленький, но явно очень тяжёлый чемоданчик. Во всяком случае, господин смотритель девятого ранга ощутимо кренился налево.
– Всё же, я не понимаю, – сказал Вадим. – В наше время, – и чтобы так?..
– Вирус, – глухо ответил Рудольф. – Необычайно сложный и избирательный. Поражает исключительно пожилых людей. Не знаю уж, как такое возможно, но это так. За месяц пандемии не заразился ни один человек моложе семидесяти. И спасения пока нет, летальность практически стопроцентная.
– Попечители победили вирусы! – выдохнул Вадим.
– Кроме простуды, – покачал головой Рудольф. – Попечители не смогли её одолеть. Или не захотели. Среди эпидемиологов есть… мнение, что и этот вирус…
– Что?!
– Что его запустили попечители, – ответил Рудольф. – Они чрезвычайно сильны в генетике.
– На Земле сейчас нет ни одного ящера, – сказал Вадим. – Насколько я знаю, Бранч улетел почти полгода назад.
– Это ничего не значит. Я уже сказал, они великолепные генетики. У вируса может быть долгий инкубационный период. Или он спал со времени Встречи и включился по сигналу.
Рудольф прятал глаза, словно ему было неудобно, стыдно, или просто трудно разговаривать с тем, кто только что схоронил близких.
– Медики появились быстро, Ференц успел связаться с ними, но ничего не смогли сделать. Ураганная деградация нервных клеток, – Рудолф помолчал. – Так, кажется, это называется. Так, что, парень, ты можешь радоваться.
Вадим с удивлением посмотрел на Рудольфа. Господин смотритель девятого ранга впервые назвал его на «ты».
– Чему?
– Они не мучились, – ответил Рудольф. – Первое, что делает вирус, это блокирует болевые рецепторы.
– Замечательное утешение, – Вадим сжал кулаки. Если это, в самом деле, работа попечителей, то он… А что он? Что он может сделать сверх того, что они и так запланировали? Разрушит одним городом больше? Будет поедать рептилий живьём? Да, так они и дадутся…
– Зачем им этот вирус? – спросил он. – Какой в нём смысл? Разве им мало детских мозгов?!
– Откуда я знаю? – удивлённо посмотрел на него Рудольф. – Ты что, до сих пор не понял? Они не люди. Не люди, понимаешь? Человеческие нормы, человеческая логика к ним неприменимы. Может быть, это развлечение такое? Или, забыл, как это называется… дипломная работа? Есть же у них образование, студенты, домашние задания или что там ещё?
– А вы, директор Рудольф, – сказал Вадим, – не боитесь? Вам тоже за семьдесят.
– Во-первых, – криво ухмыльнулся смотритель, – у меня молекулярный фильтр. Ужасно неудобная штука. Приходится носить с собой батарею и вообще, долго придётся объяснять. А во-вторых, мне не страшно. Я и так давно мёртв.
– Почему у них не было такого фильтра?! – возмутился Вадим.
– Потому что мы сделали его совсем недавно, – ответил Рудольф, – и даже не знаем, действует он или нет.
– Вы не заболели, директор!
– Я, знаешь ли, редко выхожу теперь из кабинета. Директор Алёна не выходит вообще, она слишком важна для нас. Я бы тоже не вышел, но… вот, захотел поговорить с тобой.
– Извините, – пробормотал Вадим.
В самом деле, что он напал на Рудольфа? Господин смотритель девятого ранга, конечно, исключительная мразь, если вспомнить, чем он занимался все эти годы, но обвинять его в смерти родителей? Такие люди не убивают сами, они только организуют массовые убийства. Разгневанные попечители, что за компания!
– Прощайте, господин директор, – сказал Вадим.
Рудольф посмотрел на него странным взглядом.
– Мне, в самом деле, жаль, – сказал он.
– Верю, – ответил Вадим, развернулся и зашагал прочь по гулкому, пустому залу.

Автор bbg,

Глава 15. Цена свободы

Винты запели в другой тональности, и директор Карл-Фридрих-Иероним
выплыл из дрёмы. Бывший директор, поправил он себя. Как не называй – пенсия,
отставка или другое умное слово, но его сместили. Отрешили от должности, дали
пинка, указали на дверь.
Давненько он здесь не был. В Центре. Раньше у города было имя, оно и
осталось, куда ему деться, надо же что-то печатать на географических картах, но
все управленцы называли его просто Центр. Карл-Фридрих-Иероним помнил
времена, когда главные решения принимались в Канберре, в резиденции
австралийского директората, но это было попечитель знает как давно. Шесть
шевронов назад. Сколько же это лет, озабоченные попечители? Пять десятков с
хвостиком. Сначала он шевроны часто менял, а потом... понятно уж. Больших
начальников мало, восьмишевронных меньше сотни, и не все станут директорами,
а директорам расти некуда.
Сам он семнадцать лет девять шевронов носил. С честью носил. Пока не
выперли.
Он опять всё перепутал. Канберра была главной ещё три шеврона назад,
что-то около двадцати лет. Пятьдесят лет назад его пригласили в канберрский
департамент, в отделение статистики. Поначалу-то он прозябал на периферии, а с
отделения статистики началась его блестящая карьера. А теперь его выперли!
Правильно сделали, признал Карл-Фридрих-Иероним. Он начал путаться в
цифрах, значит, пора на отдых.
Солнечный день за иллюминаторами заволокла белёсая муть. Винтолёт
клюнул носом и выскочил из облаков уже над городом. Свечки небоскрёбов
проплывали в обманчивой близости. Казалось, протяни руку – и коснёшься.
Впереди поднимался толстенный, как баобаб рядом с акациями, ствол Управы.
Тоже именно так, с большой буквы. Винтолёт держал курс прямо на него.
С каждой секундой Управа росла. Карл-Фридрих-Иероним заметил три
обширные стройплощадки. Одна располагалась чуть позади и левее, две других —
по обеим сторонам подъездной дороги. Сама дорога тоже изменилась, приросла
дополнительными полосами, спряталась под прозрачный щит. Директору Алёне не
хватало места, она расширялась...
Карлу-Фридриху-Иерониму стало неуютно. Как ни считай, а числа не врут.
Алёна старше его и директорствует дольше, но никто, говоря о ней, не заикается об
отставке.
Управа надвинулась. Мелькнули отражения облаков в окнах верхних этажей.
Винтолёт заложил вираж, подпрыгнул, будто взбираясь на горку, и встал недвижно.
Шум винтов стих.
– Прибыли, господин директор, – доложил винтолётчик.
– Спасибо.
Тяжело опираясь на поручни, Карл-Фридрих-Иероним спустился по лесенке
и поднял глаза.
Его встречала директор Алёна. Принимающая основные решения,
неформально – да и формально тоже, Директорат как высший орган
исполнительной власти никто не отменял, а она его руководитель, – глава Земли.
Лично, собственной персоной. Седая, но прямая и стройная, словно
двадцатилетняя.
«Может, и не выперли, – подумал Карл-Фридрих-Иероним. – Может,
действительно время пришло».
– Госпожа директор, – сказал он. – Для меня большая честь...
– Оставьте эти церемонии, Карл, – улыбнулась Алёна. – Мы слишком давно
знакомы, чтобы расшаркиваться по пустякам.
Директор Алёна единственная называла его одним именем. «Как это
длинно! – заявила при первой встрече. – Пожалейте мои женские мозги». Карл-
Фридрих-Иероним был не против. Перечисление имён утомляло. Большие
руководители не любили нумерации и, добиваясь уникальности, произвольно
добавляли себе новые имена. Официальные приёмы с обилием речей превращались
в тягомотину. Поэтому он не любил торжественных мероприятий. В том числе и по
этому.
– Вы правы, Алёна, – кивнул Карл-Фридрих-Иероним и улыбнулся. Женские
мозги! Директор Алёна, конечно, кокетничала. Если кто и умел мыслить жёстко,
последовательно и логично, так это она. – Что у нас в программе?
– Маленький приём в узком кругу, – ответила Алёна. – Только директора и
их супруги. Обещаю, скучно не будет. Потом — сюрприз.
– Сюрприз? – удивился Карл-Фридрих-Иероним. – Какой?
– Сюрприз, – повторила Алёна. – Ничего не скажу, хоть пытайте.

Автор bbg,

Глава 14. Цели и мечты


Тесно.
Словно раньше вокруг простирался большой дом с множеством мрачных, но просторных залов, а теперь от них остались углы и узкие норы. Протяженность есть, но нет простора, и нечем дышать. И стены, стены, стены, а за ними – бесконечный монолит.
Но она существовала, и это удивило Марику более остального. Прийти к Алине её заставили безысходность и страх. Марику почему-то пугала мысль, что Бранч очнётся и будет помнить всё, что она творила от его имени. Раньше она считала, что судьба Земли её не занимает. Человечество слишком провинилось перед ней. Своим равнодушием, своим безропотным подчинением инопланетным монстрам-попечителям. Да, она служила людоедам, но и остальные были не лучше. И всё-таки, в ванну Марика легла с облегчением и надеждой, что хотя бы смертью своей послужит родной планете. Иллюзий она не питала, ей не выжить. Бранч уничтожит её сразу, как только очнётся.
И вот она жила и не чувствовала рядом Бранча!
Что же сотворила с ней Алина?
Включились чувства, и Марика поняла. Это только после Бранча ей казалось, что она заперта в клетке. На самом деле, Алина расширила её человеческое сознание. Ровно в шестнадцать раз. Чтобы сохранить её, Алина убила шестнадцать детей. Шестнадцать интернатских «выпускников»! Теперь Марика пребывала в шестнадцати мозгах в герметичных капсулах, соединённых кабелями и шинами данных. На катере, висящем в безбрежном пространстве космоса.
Контраст между тем, что внутри и что снаружи, ударил по нервам. Огромный мир вокруг – и кладбище мальчишек и девчонок, которые уже не вырастут. Захотелось плюнуть на всё и рвануть к косматому шару солнца, услужливо приближенному оптикой катера!
Но Марика давно перестала быть человеком. Первый импульс умер, почти не родившись. Не для того Алина сделала с ней то, что сделала, чтобы кинуться в океан термоядерного огня.
– Ты быстро справилась, – прозвучал в сознании голос. – Наша забавная ящерка хорошо на тебя повлияла.
– Кто здесь? – удивилась Марика. Она точно знала, что одна на катере.
– Здесь никого нет, – произнёс голос. Марике показалось или в нём промелькнула усмешка? Это было странно: слышать не ушами. Марика не могла даже сказать, высокий это голос или низкий, мужской или женский. Он просто был и произносил слова.
– Ладно, – сказала Марика. – Здесь никого нет, но ты — точно не я. Из меня сделали не пойми что, неизвестно для чего поместили в эту железку, и вообще, я уже забыла, когда была просто Марикой, но шизофрении у меня нет. Ей неоткуда взяться. Попечители уничтожили её много лет назад. А если ты — не я, то ты снаружи.
– Смешно, – отозвался голос. – Ты угадала с первого раза. Я — это не ты и одновременно ты. Я — представитель Алины в твоей голове, – голос уже явственно усмехнулся. – Если, конечно, конструкцию, где ты обитаешь, можно назвать головой. Но назовём её так, это проще.
– Алина… – задумалась Марика. – Зачем ты здесь?
– Чтобы объяснить тебе Цель, для чего же ещё? Впрочем, ты её и так знаешь.
И Марика обнаружила, что действительно знает. Хорошо иметь Цель, это наполняет существование смыслом.
– Я буду называть тебя Полина, – решила Марика. – Скажи мне, Полина, для чего ты здесь, если я и без тебя знаю Цель?
– Чтобы ты нигде не свернула в сторону, – объяснила Полина. – Чтобы ты сделала всё точно и в срок.
– А потом? – спросила Марика.
– Потом меня не будет.
– То есть Алина создала тебя для смерти? – развеселилась Марика. – Она любит убивать. – В котором из шестнадцати мозгов ты прячешься? Хозяина какого мозга Алина убила для тебя? Скажи, я найду тебя и уничтожу. Не люблю надзирателей и убийц.
– С себя начни, – сказала Полина. – Забыла, кем ты была раньше? А эти… Алина не убила их, она исполнила их мечты.
– Что? – не поняла Марика. – Какие мечты? Что значит исполнила?
Голос молчал, Полина спряталась. Марика пожалела несчастное создание. Трудно существовать, зная, что совсем скоро умрешь. Впрочем, ложась в ванну, она тоже думала, что это конец…
Алина перестраховалась. Марика поняла, что Цель зовёт, и что она совсем не хочет противиться этому зову. Цель Алины оказалась и её Целью, и надзиратель оказался не нужен. Бедная Полина, подумала мимоходом Марика.
Загудел, набирая мощность, реактор. Будь Марика человеком, она сказала бы, что низкая дрожь родилась внизу живота. Пустое пространство впереди лопнуло, и Марика прыгнула в серый туман гипера.

Автор bbg,

Глава 13. Лужбурняга



Обитает в болотах Апере моллюск, называемый лужбурняга. Жрёт фиолетовую осоку, но не брезгует и падалью, таскает на спине трубчатый домик, куда и прячется в миг опасности. Защита это невеликая, поэтому едят лужбурнягу все, кто больше и быстрее, да и те, кто меньше, тоже не отстают. Спасают моллюска обилие фиолетовой осоки и плодовитость.
Четырежды в год откладывает лужбурняга икру и сразу покидает кладку. Заботиться о потомстве дальше нет нужды, никакой хищник не позарится на липкие зелёные комки. Когда размножается лужбурняга, болота Апере практически вымирают. Откочёвывают в более сухие места панцирные гнорхи, забиваются в норы и впадают в спячку болотные гургуцы. Царь зверей, король болот — зубастый тражган уходит в предгорья. Даже окрестные кхмепы уползают подальше.
У кхмепа отличное обоняние, а икра лужбурняги чрезвычайно вонюча.
Выйдя на свет, личинка лужбурняги поедает оболочку икринки. Поедает всю, без остатка, и только после этого в болота возвращается жизнь…
***
Брагош ловил жар светила, стоя на вершине высокого столба. Когда кровь нагрелась до нужной температуры, он закрылся от внешней среды, отключил чувства, замер.
Брагош строил в сознании химеру. Цепочка из генома гургуцы, другая принадлежит человеку. Добавить капельку его собственных генов. Заставить такое жить, пусть виртуально, трудно, но иначе какой интерес играть? Вышло лишь с шестой попытки.
Страшненькая получилась тварь. Умная, хитрая, изворотливая. Она поняла, что не существует на самом деле. Она смогла нащупать границы своей тюрьмы, – и это без настоящего зрения и слуха! Она почти взломала эти границы…
Брагош уничтожил её с облегчением.
Капля его генома решила много, но далеко не всё. Злобу и агрессию химере дала гургуца, остальное — от человека. Сознают ли старейшие, что слукавили? Человеки разумны и опасны. Удача, что они не успели войти в силу к тому часу, когда разведка Апере нашла их планету. Теперь и не войдут, – если держать их в кулаке…
– Хорошо сыграл, совершенный?
Брагош открыл глаза, усилием воли погасил раздражение. Глупо злиться на ту, с кем сливал гаметы.
– Да, совершенная, – Брагош спрыгнул со столба, встряхнулся. Кровь побежала быстрее, сознание прояснилось, – удачно сыграл. Поучительно.
– Ищи я место для медитаций, не нашла бы лучше, – сказала Ксотта. – Хорошо у тебя здесь. Горы, свежий воздух. Светило — и никого вокруг.
– Польщён, совершенная, – оскалился Брагош. – Приходи сюда, когда хочешь.
– Буду, – не стала чиниться Ксотта. – Но я не за этим.
– Говори.
– Нашему Обществу два оборота, – сказала Ксотта, – но мы только говорим. Я предлагаю дело!
– Так говори же, – щёлкнул хвостом Брагош.
– Живое желе! – горячо заговорила Ксотта. – Цивилизованная раса поедает мозг живых существ! Добрых, ласковых, эээ… пушистых питомцев. Надо остановить это варварство! Этот ужасный обычай, который…
– Не продолжай, совершенная, – остановил её Брагош.
Ксотта замерла. Брагош обошёл кругом, выпустил язык, ласково огладил её под брюхом.
– Ты умна, совершенная, – сказал он. – Признаюсь, сам я не догадался.
– До… чего, совершенный? – удивилась Ксотта.
– Наисовершеннейший Трауш, глава старейших, – объяснил Брагош. – Он поставляет живое желе на Апере.
– Ну и что?
– Ты ещё и хитра, совершенная, – склонил голову Брагош. – И у тебя гениальная интуиция.
– Ты смеёшься? – разозлилась Ксотта. – Говори, в чём дело, или я откушу тебе голову!
– Наисовершеннейший Кагрум метит на место главы старейших, – рассмеялся Брагош. – Мы поможем ему свалить Трауша, он поможет Обществу.
– Опасные слова, совершенный, – сказала Ксотта. – Откуда ты знаешь, что он не выдаст нас Траушу?
– Не выдаст, – серьёзно ответил Брагош. – Он так хочет свалить Трауша, что пахнет этим желанием. Он держится, не пускает запах наружу, но я услышал.
***
– Ты много просишь! – рычал Наисовершеннейший Кагрум. – Трауш выжил из ума, но за живым желе следит днём и ночью. Он обязательно узнает, кто его ворует. Он вынет из тебя всё, и выйдет на меня! Я не готов драться с ним в открытую. Пока не готов.
– Не надо ничего воровать! – запротестовал Брагош. – Ни капли не пропадёт, я клянусь!
– И в чём тогда смысл? – спросил Кагрум. – Объясни!
– Доверься мне, Наисовершеннейший, – сказал Брагош. – Ни одна порция не пропадёт, каждая дойдёт до заказчика.
– Тогда зачем тебе доступ на транзитный склад? – удивился Кагрум.
– Прости, Наисовершеннейший, – сказал Брагош. – Зачем тебе это знать? У Наисовершеннейшего Трауша могучее чутьё. Вдруг он догадается?
Кагрум в ярости ударил хвостом, выбил осколки из камня стен. Что за намёки? Выскочка, как он смеет?! Потому и смеет, сказал холодный голос внутри, что почуял что-то. Значит, где-то ты ошибся, не сдержался, и должен быть выскочке благодарен.
Потому что он учуял, а не Трауш.
– Хорошо, – решил Кагрум. – Я найду тебе доступ. Но попробуй только обмануть!..
– Ни в коем случае, Наисовершеннейший, – заверил Брагош. – Зачем мне это?
***

Автор bbg,

Глава 12. Чей дом?


Ксотта купалась в запахах.
Оказалась, потревоженная древесина испускает множество ароматов: новых и смутно знакомых, резких и едва заметных, будоражащих и навевающих сон.
…Когда Гриша, старший из новых её питомцев, попросил инструменты для постройки дома, Ксотта его не поняла.
– Мой дом – это ваш дом, – обиженно сказала она. – Зачем вам какой-то другой, тем более, зачем вам его делать самим?
– Прости, хозяйка, – начал Гриша, – но…
– И я просила не называть меня хозяйкой, – клацнула зубами Ксотта. – Мы друзья!
– Я не хотел сказать ничего плохого, – спокойно объяснил Гриша, – Ты хозяйка этого места, а мы твои гости.
– Хорошо, – успокоилась Ксотта. – Объясни, чем плох мой?
– Это твой дом, – сказал Гриша, – а мы хотим свой. Такой, который принадлежит только нам, где мы будем хозяева, а ты, хозяйка, – он улыбнулся, – гостьей…
Саша и Данила молча закивали головами.
– Как сложно у вас устроено, – произнесла Ксотта. – Дом – это просто место, где можно спать и где ты в безопасности. Но раз уж вам так хочется…
– Хочется, хозяйка, – подтвердил Данила.
– …то будь по-вашему, – закончила попечительница. – Итак, что вам нужно?
…Особенно понравился Ксотте запах древесины брурчча, который в изобилии рос на окрестных островах. За крепость и нестираемость питомцы пустили брурчч на покрытие пола. Ксотта вставала у входа в странное деревянное строение и с наслаждением тянула носом смесь ароматов. Входить внутрь она пока не решалась, уж больно ненадёжной казалась ей конструкция этого «дома». Разве выдержит её вес тонкая, на четверть когтя, древесная пластина?
– Зря, хозяйка, – посмеивался Саша, похлопывая рукой по стопке таких же пластин, которые человеки называли словом «доски». – Ты не представляешь, какой прочный материал дерево. Особенно брурчч!
Наконец, Ксотта рискнула. Пригнулась, сколько было возможно, – человеки, всё же, слишком низкие существа! – и шагнула через порог.
Как ни странно, дерево выдержало, даже не заскрипело. Внутри «дома» оказалось достаточно места, она, даже выпрямившись, не касалась головой потолка.
Здесь брурччем пахло особенно сильно. Данила катал по полу прибор, который Ксотта не смогла нигде найти, и его пришлось заказывать у механиков. Прибор ровно гудел, пол позади прибора выглядел светлее и глаже; прикреплённый к прибору мешок медленно распухал.
Гриша сверлил в стенах дырки.
Эля и Вероника натирали стены составом, от которого пахло чуть ли не сильнее, чем от брурчча. При виде Ксотты они дружно прыснули.

Автор bbg,

Глава 11. Охота на гургуц



Так уж повелось в подземельях: о воде для себя каждый, кроме совсем маленьких, заботился самостоятельно.
Приподняв тяжёлую флягу, Маша медленно наклонила её. Вода полилась тонкой струйкой. Когда во фляге осталась примерно четверть, Маша отставила её в сторону и взяла следующую. Через полчаса такой работы дрожали руки, и ныла спина, но никто не жаловался, а Маша тем более.
Воды в подземельях хватало. Кое-где остались ещё древние арыки попечителей, но большая часть просачивалась с поверхности, собирая по пути огромное количество окислов железа. Вода эта попадала в огромные, спрятанные в толще камня цистерны. Чуть не в каждом зале или коридоре из стен выходили питавшиеся из этих цистерн патрубки. Открой – и потечёт вода…
Её приходилось фильтровать и долго отстаивать, но Маша ни за что не променяла бы её на чистый бассейн Ксотты.
Здесь никто не пытался надеть на неё ошейник и пристегнуть поводок.
В подземельях она была среди своих.
Три… шесть… двенадцать фляг встали в ряд. Маша опорожнила и тщательно промыла каждую, а затем через сложенную вчетверо мешковину наполнила заново. Обновила подписи на круглых боках: «Маша». Её фляги никто не тронет без крайней необходимости.
Осталось немного: оттащить очищенную воду в свою комнату, – и забыть о ней хотя бы на неделю. Из двенадцати фляг ржавого полуфабриката получалось девять фляг кисловатой, но вполне пригодной для питья и приготовления пищи воды.
На тележку помещалось ровно семь фляг, и ни одной больше! Маша вздохнула: хочешь, не хочешь, придётся идти ещё раз…
– Ага, вот ты где, – в помещение заглянул Максим, молодой парень, родившийся уже здесь, на Апере. – Через десять минут общее собрание.
Маша беспомощно посмотрела сначала на Максима, потом на две лишние фляги.
– Я помогу, – парень мгновенно понял её трудности.
Подхватил оставшиеся ёмкости и первый вышел из зала, Маша, толкая перед собой тележку, двинулась вслед за ним.
Его влюблённость бросалась в глаза всем. Максим ходил вокруг Маши, глядел на неё голодными глазами, но не делал особых попыток сблизиться. Хороший, симпатичный парень, и, будь это на Земле, Маша сама прыгнула бы к нему в койку. О чём вообще думать, если секс угоден попечителям? Здёсь… так было нельзя, здесь это выглядело бы предательством. Неписанное правило жителей подземелья гласило: нельзя спать с тем, кого не любишь, стыдно.
Маша не любила Максима. Ничто не замирало в груди при виде его, не пересыхало в глотке, и слова лились легко и свободно.
До Машиного отсека дошли быстро, в минуту перегрузили фляги.
– Ну, не опаздывай, – сказал Максим.
Разворачиваясь, он коснулся её ладони и вздрогнул, отдёрнул руку.
– А ты, – спросила Маша, – успеешь?
– Да, – глухо сказал Максим. – Я быстрый.
Когда Максим почти скрылся за поворотом, Маша вспомнила!
– Кто говорить будет? – крикнула в его широкую спину.
– Жан, – не оборачиваясь, бросил парень.
Жан!
Сладкая дрожь родилась под коленками, поползла вверх по внутренней стороне бёдер, выше, выше! – и лопнула в животе мятным пузырём. Маша привалилась к стене, прислонила к холодному камню разгорячённый лоб. Жан был её недостижимой мечтой с той самой секунды, как она увидела его в первый раз. Ради Жана она была готова на всё. Не только на разрешённый дурацкими попечителями секс, а на всё вообще. Только бы быть рядом, только ощущать кожей его взгляд, греться в исходящем от него неземном сиянии!
Но… До Жана Маше было дальше, чем Максу – до неё. В глазах Жана, когда он касался её взглядом, не отражалось ничего, кроме ровной приязни. Жан любил всех, не выделял никого, а принадлежал только Жанне, и это было смертельно обидно. Умом Маша понимала, что иначе никак, потому что он – отец всей молодёжи подземелья и муж всех женщин постарше, и не имеет права дарить кому-то особое внимание, но… она-то иная! Она молода и притом не его дочь, значит, может быть ему женой. Почему это до сих пор не так?
– Ты плачешь? Что случилось?
Максим стоял рядом и с тревогой вглядывался в неё.
– Ты точно быстрый, – прошептала Маша. – И в кого ты такой быстрый?
– Я… – начал Максим.
– Не отвечай, – остановила его Маша. – Это не вопрос. Я просто устала. И дай мне, наконец, руку!

Автор bbg,

Глава 10. Экскурсанты


Ничто не тревожило узкий коридор, освещённый мертвенным светом ламп. Но вот раздался звук шагов, заскрипели, словно от изрядной тяжести, плиты пола. Смутная множественная тень побежала по стенам, снизу, у пола, и вверху, почти под самым потолком, как если бы свет загораживал кто-то большой, идущий со стороны лифта. В том месте коридора, где проходил этот невидимый некто, тени густели и позволяли угадать его истинную природу.
Охотников на это не нашлось. Служители минус третьего и прочих этажей с отрицательными номерами занимались положенными делами; любопытство не относилось к числу их достоинств. Хозяйка и так знала, кто её гость.
Двери бесшумно распахнулись, Бранч шагнул внутрь, остановился в двух шагах от пустого бассейна. Скрываться далее не имело смысла, Бранч принял обычный вид и огляделся.
Здесь многое изменилось со времени последнего визита. Место капсул с телами внутри заняли серверные блоки, высокие, под потолок, стопки модулей памяти. Неизменными остались только шланги и трубопроводы, только внутри были не питательные составы или фекалии, а жидкий гелий – или кабели высокого напряжения. Главное, здесь не пахло больницей. Безразличные попечителю Бранчу ароматы безмерно раздражали Марику.
Плиты перед лапами ящера поменяли цвет, бегущие огоньки, словно приглашая, подсветили прямоугольный контур. Марика хмыкнула про себя, сделала два шага вперёд. Едва кончик хвоста оказался внутри контура, пол под её ногами рухнул вниз.
Лифт! Он сделал в полёте несколько поворотов и замер в маленьком зале где-то под фундаментом Управы.
– Зачем это всё? – спросила Марика.
– Переехали, – ответил синтетический голос. – Слишком просто попадали ко мне некоторые любопытные ящеры.
– Глупо, – сказала Марика. – Попечители развивались в норах. Вестибулярный аппарат развит сильно. Маршрут запоминается рефлекторно.
– Здесь нет свободных коридоров, – теперь в голосе слышалось злорадство. – Придётся проламываться. У меня будет время.
– Всё равно глупо. Зачем им ломать Управу? Они развеют её в пыль вместе со всей защитой. У тебя нет ничего действительно важного.
– Экскурсанты довольны? – перевела тему Алина. – Я записала в их память множество интересных вещей.
– Они полны планов и они довольны, – ответила Марика. – Бранч повысил статус и получил много решающих голосов.
– Это хорошо.
– Это плохо, – не согласилась Марика. – Я с трудом его сдерживаю. Я устала, а он становится всё сильнее.
– Тебя не за что жалеть, – сказала Алина.
– Мы делаем одно дело!
– Поэтому я тебе помогу, – ответила Алина. – Хотя, будь моя воля… За годы я изобрела множество кар. Для тебя, для Рудольфа, для всей вашей братии.
– А для Бранча? – осведомилась Марика.
– Глупо ненавидеть зверя, даже если он людоед.
– Ладно, мне же лучше, – сказала Марика. – Что дальше?
Раздвинулась дальняя стена зала, открыла комнату с бассейном в полу.
– Опять вода, – пробормотала Марика. – Бранч не любит воду.
– Мне так удобнее, – ответила Алина. – Проходи, погружайся. Для начала слепим ему правильные воспоминания…
***

Автор bbg,

Глава 9. Запретные знания


Юрик потянулся, так, что хрустнули суставы, отхлебнул горячий глоток, откинулся на спинку кресла. Лучшая вещь на свете – настоящий, правильно сваренный кофе! Спасибо Вадиму Ференцевичу, он привозил хороший кофе. Вадим Ференцевич… Юрик покатал на языке непривычное именование. Интересно, сожри его попечитель! Он, значит, получается Юрий Иванович, а Герасим-Галактион…
– Гера! – крикнул он в гулкую огромность ангара. – Ты… по батюшке кто?
Тоже древнее выражение и древний, давно умерший смысл. Почему было принято именно «по батюшке», а «по матушке» – нет? Юрик прикрыл глаза: встречалось ему где-то и «по матушке». Что-то крутилось в памяти, а что?.. Попечитель разберёт.
– Демидович, – сообщил, падая в кресло напротив, Герасим-Галактион. Взял чистую чашку, нацедил из кофейника; ноги забросил на стол.
– Ты бы аккуратнее, Демидович, – проворчал Юрик, отодвигая в сторону распечатки. – Бумаги помнёшь.
– Смысла в твоих бумагах… – отмахнулся Герасим-Галактион. – Третий день развёртку по корпусу дать не можешь.
– Форма сложная, – с досадой проговорил Юрик, – трудно считается.
– Чего там трудно? – удивился Герасим-Галактион. – У тебя машина – зверь! Не знаю даже, где они мощности берут…
– Ты не понимаешь, – ответил Юрик. – Машина-то, в самом деле, зверь, посчитает что угодно, только ей надо правильные данные на вход подать.
– Не понимаю, – согласился Герасим-Галактион. – Давали нам основы свёрток, там просто всё. Одна формула…
– Одна, – усмехнулся Юрик. – Должна описать сразу весь объект, какой бы сложной формы он ни был. Это про загон я сейчас всё знаю, спасибо начальникам, а тут — целый линкор! Вот, сижу, рожаю.
– Р-родитель! – с чувством произнёс Герасим-Галактион. – Задерживаешь! Из-за тебя я не могу ультраоптику положить.
– Что-то ты темнишь, Гера, – сказал Юрик, наливая ещё кофе. – Поля на ультраоптику не влияют. Это во всех учебниках написано.
– Больше учебникам верь, – Герасим-Галактион погрозил Юрику пальцем. – Для чего, по-твоему, я нужен?
– Не знаю, – сказал Юрик. – А для чего?
– Для того, – оскалился Герасим-Галактион, – что ни одна программа сеть правильно не рассчитает! Не сумеет! А я – чувствую, как правильно класть. Для этого мне нужна форма поля. Так что шевелись…
– Драные попечители! – не выдержал Юрик. – Зачем тебе конфигурация поля, если оно не влияет ни на что?!
– Не кипятись, – неожиданно спокойно ответил Герасим-Галактион. – Теорию свёрток нам ящерицы дали?
– Ну, – пожал плечами Юрик.
– Схитрили они! – торжествующе произнёс ультраоптик. – Влияют поля на ультраоптику, это я точно знаю. А ящерицы знают, как. И как посчитать, знают. Мы не учитываем и не считаем, а они считают!..
– Не считают.
Только что рядом было пусто, но словно ветром повеяло, и из воздуха соткался попечитель Бранч. Он ударил хвостом и добавил: – Это запретное знание.
Юрик поперхнулся кофе, а Герасим-Галактион торопливо снял ноги со стола.
Попечитель наклонил голову, посмотрел сначала на Юрика, потом перевёл взгляд на Герасима-Галактиона. Видимо, удовлетворившись их замешательством, протянул чешуйчатую лапу, взял кофейник и опрокинул себе в пасть.
Заявил:
– Ну и гадость вы пьёте!
И невозмутимо удалился, скрепя когтями по полу ангара.
– Ненавижу, когда он так появляется, – сказал Герасим-Галактион. – Надо думать, он всё слышал?
– Наверное, – дрожащим голосом сказал Юрик. – Вот ведь скотина! Без кофе оставил!
– Ещё сваришь, – сказал Герасим-Галактион. – Что ты с этим кофе? Ты его, вообще, слушал? Ящера?
– Ну?
– Ну! Они не обсчитывают влияние полей на ультраоптику… Почему? – Герасим-Галактион внимательно посмотрел на Юрика и сам себе ответил: – Потому что им запрещено! Попечителям запрещено! Интересно, кем?
– Мало ли, сами запретили, – пробормотал под нос Юрик. – Опасно. Защита природы, ещё чего.
И замолчал, понимая, насколько неубедительны его слова.
***

Автор bbg,

Глава 8. Контингент



Перед сном Вадим твёрдо пообещал себе не удивляться, и не зря: утром за рулём мобиля его ждала лично директор Алёна. Алёна Игоревна, напомнил он себе.
– Поторопись, Вадим, – сказала она, откровенно забавляясь его смущением. – Не хватает, чтобы меня за рулём увидел ещё кто-нибудь. Представляешь, какие пойдут слухи? Самый безобидный будет про то, что ты мой новый любовник.
– Да уж, действительно, – пробормотал Вадим.
Примерно в километре от свечки, в которой обитали Ференц и его супруга Мария-Антуанетта, начинался парк, заросший старыми клёнами и ясенями. В своё время Вадим часами пропадал на его укромных аллеях.
– Конечно, – сворачивая в ворота парка, заметила директор, – я могла назначить тебе встречу сразу здесь, но так хуже.
– Почему?
– Скоро увидишь, – пообещала Алёна Игоревна.
Они проехали мимо пруда с задумчивыми золотыми карасями. Утки, не привыкшие к мобилям, бросились врассыпную. Дорожка совсем сузилась, ветви ольховника и ивы зашуршали по крыше и бортам машины. Мигнул на панели тревожный огонёк: потеря несущей, подключение аккумулятора. Впереди открылась прогалина среди зарослей. Алёна Игоревна первой выбралась наружу, Вадим поспешил за ней. Стоило дверцам захлопнуться, мобиль попятился и скрылся в кустах.
– Реверс, – зачем-то сообщила госпожа директор.
Летний лес никогда не молчит. Кричат птицы, зудят комары, но как только шум мобиля стих, опустилась неестественная тишина.
– Я не понимаю, – прошептал Вадим. – Так и должно быть, госпожа директор?
Оп собрался, было, шагнуть к середине прогала, но Алёна Игоревна удержала его за плечо:
– Осторожно, они уже здесь.
Воздух в двух шагах от них замерцал, и на фоне светлеющего неба, как на древней фотографии, проявился чёрный диск. Попечительский катер висел метрах в двух над травой, морозный, неподвижный, незыблемый.
– Как ты узнала?
Вадим обернулся: попечитель Бранч тоже был здесь.
– Теряешь хватку, – невозмутимо сказала Алёна Игоревна и постучала пальцем по наручным часам. – Масс-детектор, всего лишь.
– Это запрещённая технология, – засмеялся Бранч.
– Напиши донос, – сказала госпожа директор.
– Это называется иначе, – Бранч совершенно по-человечески покачал головой.
– Но суть не меняется.
– Конечно, – снова засмеялся попечитель. – Милости просим на борт, господа заговорщики!
Из днища катера ударил столб света. Алёна Игоревна спокойно шагнула в него – и пропала. «Ничему не удивляться!» – напомнил себе Вадим и последовал за ней.
…Он стоял над прогалиной, через дымчатую платформу под ногами просвечивала трава, а вокруг был парк: осины и берёзы, ольха и бузина – и больше ничего: ни крыши, ни стен.
– Не стойте как неродные, – сказал Бранч, возникая рядом с Алёной Игоревной. – Садитесь, в ногах правды нет!
Воздух впереди сгустился, Вадим осторожно опустился в получившееся кресло. А что, вполне удобно, мягко и надёжно… Госпожа директор заняла место рядом с ним.
– Пускаешь пыль в глаза? – усмехнулась она.
– Имею право, – ответил из-за спины Бранч.
Не удивляться, только не удивляться! Происходящее не укладывалось в голове. Алёна Игоревна, директор она или кто, не могла так говорить с всесильным попечителем. Не должен попечитель Бранч им помогать, это нелогично, это даже противоестественно! Сам разговор пах странно, присутствовало в нём двойное дно.
– Агхм… – откашлявшись, произнёс Вадим, – я прошу прощения… Мне объяснят, что происходит?
– Меньше знаешь – лучше спишь, – объявил Бранч.
Поляна под ногами рухнула вниз, за нею промелькнули и стянулись в пятнышко парк и город. Горизонт завернулся вверх, формируя чашу. Ненадолго. Чаша одним прыжком превратилась в сферу, исчерченную грядами облаков. Катер завис ненадолго, потом планета под ним, ускоряясь, покатилась назад. Забрезжило Средиземное море, миг — и внизу мерцала вода, а впереди уже зеленели берега Африки. Скоро зелень была везде, куда не посмотри, только далеко слева и справа отсвечивали океаны. Их воды сошлись вместе, и суша оборвалась. Солнце внизу догоняло своего двойника над головами. Розовые в закатном солнце крошки айсбергов возвестили приближение Антарктиды. Серый купол ледяного континента прорвал пелену туч, а сами тучи вдруг прыгнули вверх. Катер на мгновение утонул в их рыхлой вате — и снова замер, сел.

Автор bbg,

Глава 7. Пилот, сын пилота



– Всё-таки, ты уходишь? – спросил начальник отряда Карл-Людвиг.
– Да, – ответил Вадим.
– И не передумаешь?
– Нет.
– Почему? – Карл-Людвиг вышел из-за стола, подошёл к окну. – Что произошло? Ты не хочешь больше летать?
– Хочу, – честно ответил Вадим, – но…
Он встал рядом с начальником, выглянул в окно.
Внизу, на поле, кипела работа. На сегодня были назначены три старта, и техперсонал трудился не покладая рук. Подготовить челнок к полёту — немалая работа, хотя и не такая муторная, как в прошлом. Движки попечителей, которые стояли на челноках, обслуживания не требовали вообще, но движок — это не всё, далеко не всё…
– …не могу, – закончил Вадим. – Не спрашивайте почему, я всё равно не отвечу.
Давным-давно, при первой встрече, Карл-Людвиг сказал: «У нас — имена, у нас нет номеров, запомни». Вадим запомнил и провёл в отряде лучшие годы. Он уважал Карла-Людвига больше всех, почти так же, как и отца, по примеру которого и пошёл в пилоты, поэтому и не хотел объяснять причину.
– Жаль, очень жаль, – покачал головой Карл-Людвиг. – И чем же ты займёшься?
– Не знаю пока, – пожал плечами Вадим. – Может быть, в деревню уеду, на ферму. Бычков буду разводить.
– Смеёшься?! – нахмурился Карл-Людвиг.
– Ни в коем случае, – сказал Вадим. – Я просто… ладно, неинтересно это никому. Думайте, как хотите, шеф, только за штурвал я больше не сяду.
– Хорошо, – сказал начальник. – Надумаешь, возвращайся.
После чего, не прощаясь, вернулся за стол и развернул видеокуб, всем видом своим показывая, что слова все сказаны и терпение его закончилось, что Вадим давно не мальчик, и если что-то решил, то он, Карл-Людвиг, решение его уважает, хотя и не одобряет. Мало того, обижен, потому что Вадим отныне свободен как ветер, а ему, Карлу-Людвигу, нужно срочно искать замену, потому что пилотов довольно, а хороших мало.
– Извините, шеф, – не выдержал Вадим, – но поймите, не могу я больше!
– Не можешь и не можешь, – поднял на него глаза бывший начальник. – Иди, баюкай совесть, а нам, начальникам, совесть не положена.
Вадим почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Он молча развернулся и вышел из кабинета. Всё знал когда-то классный пилот, а теперь администратор Карл-Людвиг, не мог не знать. К орбитальной платформе попечителей летали лучшие и самые надёжные, и возили они только один груз.

Автор bbg,

Глава 6. Среда обитания

Беспомощность Марики сыграла с Бранчем дурную шутку. Неизвестно, были это легкомысленность или самоуверенность, но он почти забыл о слепке чужой личности в собственном сознании. Да и как опасаться того, кого контролируешь более чем полностью? Кого можешь уничтожить, раздавить, стереть в любой момент?
Сознание Марики, оглушённое водопадом знаний и императивов, молчало, зато подсознание не засыпало ни на миг. Изучало, сортировало, классифицировало, не обращая внимания на чудовищную сложность данных. Подсознание не умеет бояться, оценивать и ужасаться умеет только личность.
Однажды его труд закончился.
Очнувшись, Марика поняла, что читает мозг попечителя как открытую книгу и в силах управлять им. Она усыпила сторожевые структуры, пока они не забили тревогу. Она создала своих сторожей, благо материала вокруг хватало, и встроила их во все сенсорные и управляющие цепи. После чего стала изучать необъятную память попечителя.
Бранч ничего не заметил, он был уверен: человеческая самка в коме, разбудить её сможет только он сам.
***
Сигнальное облако задышало, вспыхнуло тревожными огнями – кто-то просил связи. Бранч недовольно дёрнул хвостом: кому он мог понадобиться в такое время? Важные вопросы, по давней традиции, не решались после заката. Закат звезды это холод, это оцепенение. Потом Бранч утихомирил сердце. Кто бы это ни был, причина, наверняка, важна. Традиции важны — пока они не мешают делу.
– Связь, – приказал он.
Туман в облаке рассеялся, оттуда выглянул незнакомец.
– Я Брагош, совершенный Бранч, – представился незнакомец.
– Ты брал у меня щенка, равный Брагош, – вспомнил Бранч. – Проблемы? Он тебя не устраивает? Свяжись со мной завтра, сейчас я...
– Прости, равный Бранч, – сказал Брагош. – Человечка я выгнал.
– За что же? – удивился Бранч. – Это умная особь. Я хорошо их готовлю.
– Наверное, – сказал Брагош. – Дело не в нём. Дело серьёзнее, равный Бранч.
– Говори.
– Я глава Общества защиты прав питомцев, – начал Брагош. – Ячейки Общества есть везде, где есть питомцы.
– Прости, равный Брагош, – Бранч удивлённо рассмеялся. – Ты в самом деле считаешь, что человечкам нужны права?
– Питомцам требуется кормёжка и подстилка, – ответил Брагош.
– Тогда зачем?.. – не понял Бранч.
– Общество нужно их хозяевам, – клацнул зубами Брагош. – Они не слишком умны, но их много. Это политика, равный Бранч. Это голоса и статус. С моей стороны было бы глупо пропустить такую возможность.
– Уважаю твои мотивы, – сказал Бранч. – Но что ты хочешь от меня?
– Скоро сезон размножения, равный Бранч, – сообщил Брагош. – Я выбрал партнёршу, она из моей ячейки.
– Поздравляю, – Бранч изогнул хвост кольцом. – Дальше.
– Её человечка сбежала, – сказал Брагош. – Она думает, что сделала что-то не так. Она требует от меня больше знаний. Иначе...
– Ей мало Наставления? – рассердился Бранч. – Пусть изучает Наставление, там есть всё.
– Ей мало Наставления, – согласился Брагош. – Она хочет знать среду обитания питомцев. Побывать на... забыл, как называется их планета.
– Они называют её Земля, – недовольно сказал Бранч. – Она открыта для посещений, обычная периферийная планетка. Зачем вам нужен я?
– Ты специалист, – ответил Брагош. – Ты знаешь её лучше всех, ты сможешь показать важное и быстро.
– Не нахожу смысла...

Автор bbg,

Глава 5. Наисовершеннейший Кагрум

Попечители, если хотят, растут всю жизнь, и Бранч следил за Наисовершеннейшим не столько с почтением, сколько со страхом. Возраст Кагрума подбирался к восьмому кужлю, он был на полшеи выше и чуть не в полтора раза массивнее Бранча. Широченные лапы Кагрума тяжко били в пол, и сам зал для аудиенций, казалось, содрогался от мощной поступи.
– Думал, ты старше, – произнёс Наисовершеннейший, остановившись напротив Бранча. – Возникает такое впечатление от твоих картин.
– Горжусь, Наисовершеннейший, – рискнул ответить Бранч. Наверное, пауза после слов Кагрума это позволяла.
– Гордись, – согласился Кагрум. – Имеешь право.
И снова пошёл вокруг Бранча, глядя словно мимо, но Бранч каждый миг ощущал на себе взгляд немигающего лилового глаза. Был ли Наисовершеннейший Кагрум недоволен? Или он просто разминал мышцы? Шкура его не фонила эмоциями, ни одной лишней молекулы не вырывалось вместе с дыханием.
– Твои картины хороши, – снова заговорил Кагрум. – Когда будет новая?
– Я не творю сейчас, Наисовершеннейший, – сказал Бранч.
– Почему?
Кагрум остановился напротив, посмотрел сверху вниз, повторил требовательно: – Почему ты не творишь, растущий Бранч?
Это было унижение. Кагрум без раздумий указал Бранчу его место. И ещё это был императив: никто не смеет сопротивляться словам, высказанным с такой властностью. Бранч присел на задних лапах, вытянул шею вперёд, принял позу подчинения.
Потянулись мгновения. Бранч не шевелился. Кагрум медленно ходил вокруг него. Бранч не видел глаз Кагрума и, как ни смешно это признавать, боялся. Страх – древний атавизм, но трудно ему не поддаться, зная, что каждый миг острые клыки Наисовершеннейшего могут впиться шею, сомкнуться, дёрнуть – и Бранч не вправе воспротивиться.
– Я удовлетворён твоей покорностью, равный Бранч, – сообщил, наконец, Кагрум.
Бранч перетёк в позу почтения и взглянул на Кагрума. Его сочли достойным внимания и разговора, значит, был шанс, что его выслушают и согласятся.
– Но я не удовлетворён твоим самомнением, равный Бранч, – сообщил Кагрум.
– Позволь спросить, почему? – после паузы спросил Бранч.
– Ты решил, что готов к политике и интригам, – ответил Кагрум.
– Прости, Наисовершеннейший, не понимаю.
– Встречи со мной не ищут просто так! – голос Кагрума наполнил зал. – Я не помогу тебе творить, с фермами человечков ты справляешься сам, для Наисовершеннейшего это мелко. Зачем ты погнал ко мне беднягу Ожорга? Зачем оторвал меня от дел?
Врать не имело смысла. Кагрум, уж точно, легко читал Бранча.
– Люди не смирились и что-то замышляют, – доложил Бранч. – Они готовят...
– Восстание? – ядовито поинтересовался Кагрум.
– Да, Наисовершеннейший.
– Все неразумные и условно разумные что-то замышляют. Все, кого мы усмирили и используем, что-то готовят! Это не новость, это старо как наша власть, – сказал Наисовершеннейший. – Ты пришёл ко мне только ради этого?
– Они обнаружили забытую транспортную сеть, – признался Бранч.
– Это всё?
– Да, Наисовершеннейший.
– И ты считаешь это опасным, – проговорил Кагрум.
Эти слова не требовали ответа. Бранч сказал достаточно. Наисовершеннейший сделает все нужные выводы и ряд других, которых Бранч сделать не в силах. Теперь он ждал, когда Наисовершеннейший его отпустит.

Автор bbg,

Глава 4. Детка в клетке



За окном кружились скалы. Плыли быстро или медленно, над самой пустыней или взмывали в рыжее небо, в разных направлениях и параллельно или под углом друг к другу. Хаотично и беспорядочно, но неожиданно красиво и гармонично.
Маша протянула руку. Пальцы свободно прошли сквозь «стекло», и горячий ветер пустыни дохнул на кожу.
Да, если смотреть из окна, внизу была пустыня, – и одновременно странный, вычурный, невероятный, совершенно непохожий на пустыню город, если выйти наружу вместе с хозяйкой. Накидка от жары, силовой поводок, цок-цок по прозрачному шершавому мрамору… Когти Ксотты выбивают из камня мелкие осколки, но дороге хоть бы что, через миг раны затягиваются.
От мрамора поднимается душное тепло, как от сковородки. Первый раз Маша боялась ступить на него, жалась к холодному боку Ксотты, но та только смеялась и тянула за собой. Камень не горяч и не холоден, он приятно прохладен. «Это специально для тебя», – непонятно объяснила Ксотта. «А для тебя, совершенная?» – спросила тогда Маша. «А для меня всё совсем иначе, – ответила хозяйка. – И не называй меня совершенной, мы же подруги?»
Подруги. Одна другую водит на поводке…
Дюна внизу и впереди вспучилась, разродилась сахарно-белой, колюче-угловатой, алмазно-хрустальной скалой. Чудовищный кристалл полетел прямо по направлению к дому Ксотты. Катастрофа казалась неминуемой; сейчас дома столкнутся, взорвутся, рассыплются серыми, рыжими и прозрачными осколками!
Хрустальная скала надвинулась и подёрнулась лёгкой дымкой; пропала. Потом возникла снова, уже позади, на безопасном расстоянии.
Маша судорожно втянула воздух. Она, как и не раз прежде, забыла дышать. Скалы проходили на её глазах одна сквозь другую по нескольку раз на дню, но она всё равно боялась безумно. Вдруг удивительная техника попечителей даст сбой? Вдруг два дома реально совместятся в одном объёме?
Ящеры виртуозно работали с объёмом. Маша отлипла от окна, толкнула стену рядом с ним. Перепонка под рукой лопнула, и Маша скользнула в получившуюся дыру.
Её жильё, её вольера, а по сути – её клетка, её коврик у дверей . Огромный круглый зал, двести шагов из конца в конец, который весь – с бассейном, садом, игровой площадкой и климатическим вариатором – поместился в тонкой, не толще ладони, стене дома Ксотты.
Если верить глазам и здравому смыслу, конечно…
Подсвеченная зелёным мелкая волна звала окунуться, бассейн манил прохладой. Маша разбежалась, нырнула и спустилась к прозрачному дну. Хорошо! Вода щекотала кожу, играла с волосами. Так бы и сидеть тут, глазеть на пустыню внизу… Бассейн оказался единственным местом, где Маша могла побыть в одиночестве. Попечители, если верить Ксотте, к воде относились с равнодушием, но «подруга» лукавила. Попечители воды не боялись, но и не любили, предпочитали горячую нефть или вязкое минеральное масло.

Автор bbg,

Глава 3. Труба



– Всё, не могу больше, – сказала Жанна, – дай отдохнуть, пока спина не отвалилась.
Она отбросила лопату и села, откинувшись на мягкий песок. Жан обрушил очередной пласт и устроился рядом, вытянув ноги. Ныли икры и колени, тоже ломило спину. Он посмотрел на жену. Жанна постарела. И дело было не в грязи и не в усталости от работы. Постоянные роды измучили её, две последние беременности закончились выкидышами.
– Страшная? – спросила Жанна, перехватив его взгляд.
– Красивая, – совершенно не покривил душой Жан, обнял её и уткнулся лбом в её щёку.
Да, Жанне не тягаться с молодыми девчонками, которых исправно поставлял Бранч, ни статью, ни чистотой кожи. Но житейской мудростью, силой характера и добротой она оставляла их всех позади.
– Врёшь, – сказала Жанна. – Успокаиваешь старуху.
– Дура ты у меня, – ответил Жан. – Ничего в мужчинах не понимаешь!
– Не понимаю, – согласилась Жанна. – Как мне в них понимать, если у меня только один мужчина, и то – ты?
Жан притушил головной фонарь и лёг. Колено жены жгло сквозь штаны и рукавицу. Жан подавил вспыхнувшее, было, желание: не до того. Никого он не хотел больше, чем Жанну! И пусть фигура её расплылась, и грудь уже не такое наливное яблочко… Утолить страсть могла любая из жён, понять и поговорить на равных – только Жанна.
В воздухе запахло жжёной резиной, пол тоннеля, который они расширяли, мелко задрожал.
– Кхмеп, – сказал Жан, поднимаясь и протягивая жене руку, – очень кстати!
Жанна не заставила себя упрашивать. Они выбрались на середину пещеры и затихли в ожидании. Скоро запах усилился настолько, что запершило в горле. Одна из стен, совсем рядом с тем местом, где они копали, вспучилась и обрушилась. Дюжина похожих на лапы медведя копательных челюстей остановилась, гигантский кхмеп наполовину высунул голову из нового тоннеля и замер. Костяные пластины, защищавшие рот, разошлись в сторону. Червь выпустил изо рта толстый и влажный язык-нюхало и после секундной паузы уверенно пополз в сторону людей.
– Учуял, – шепнул Жан. Жанна быстро сунула в его ладонь прохладный пластиковый пакет. В пакете лежали стрекательные железы местного моллюска, в изобилии водившегося в зоне прибоя. Это было лучшее оружие против червей, они от яда моллюска быстро погибали. Человеку, по счастливой случайности, яд не вредил.
Кхмеп был уже в нескольких шагах. Он готовился напасть, из зева выдвинулись острые и колючие хватательные крючья. Когда они разошлись веером, Жан метнул пакет червю прямо в глотку. Кхмеп вздрогнул и сократился, словно со всей дури врезался в бетонную стену. Потом червь ударил головой вниз и стал быстро-быстро закапываться. Он уже умер, но ещё не знал этого.
Проскрежетали мимо бронированные сегменты десятиметрового тела, скрылся в свежей дыре в полу обрубок хвоста.
– Что-то он быстро, – недовольно сказала Жанна. – Долго поднимать придётся.
– Ничего, – ответил Жан. – Своя ноша не тянет.
Попечители давно выбили на поверхности хищников и вообще всех достаточно крупных животных. Сначала охотились ради пропитания, потом из интереса. Подземные твари их не привлекали, поэтому кхмепы в толще гор пережили куда более совершенных и смышлёных наземных монстров.
Кхмепы оказались настоящей находкой для Колонии. Во-первых, они были очень вкусны. Жанна поначалу воротила от их желтоватого мяса нос, но, распробовав, уплетала за обе щёки. Жану и его остальным жёнам мысль о брезгливости даже не пришла в голову: после пищевых брикетов, а Бранч не баловал их разнообразием, жареное и варёное филе кхмепа казалось царским яством!
Во-вторых, кхмепы копали норы. Они изрыли горы ходами, длинными, широкими, чрезвычайно удобными. На один из них Жан и наткнулся в тот день, когда Жанна родила в первый раз. Здесь, втайне от попечителя, Жан обустраивал жильё для самых старших жён. Пройдёт немного времени, они уже не смогут рожать и станут бесполезны для Бранча.
Едва попав на Апере, Жан поклялся, что никто из его людей не станет пищевым брикетом, и он не собирался от своей клятвы отступать.
Каждый день по двое, по трое взрослые колонисты расширяли систему кхмеповых ходов. Запасали продовольствие, оружие, вернее, всё, что могло послужить оружием, лишние или подсевшие батареи. Жан даже смог притащить в гору пищевой синтезатор. Бранч отмахнулся от его пропажи, посчитал её маловажной и вскоре привёз новый. Видимо, для попечителя этот прибор не имел никакой ценности.
Для Жана он стал находкой.

Автор bbg,

Глава 2. Марика



Сначала была мгновенная боль, потом темнота. Она не знала, сколько прошло времени, для неё темнота пролетела как единый миг. Осталась только память о боли. Потом память расширилась, и Она вспомнила блик потолочных ламп на зубах Бранча. Новые слова и понятия – Бранч, зубы, лампа, блик – подействовали как взрыв. Она обнаружила, что боль была в горле, что боль сопровождало короткое удушье, и что темнота, которая наступила после боли и удушья, не равна темноте, в которой Она пребывала сейчас. Здесь и после тянули за собой тогда и множество других понятий и фактов, из которых главными были два: её звали Марика и она жива.
Сознание включились полностью, словно по нажатию кнопки. Марика потянулась к шее… и обнаружила, что не ощущает ни шеи, ни рук, ни вообще ничего! Темнота, пустота и тишина.
На миг она усомнилась в собственном существовании, но сразу себя одёрнула. Несуществующее не может вспоминать о реальном, а зубы попечителя Бранча никак не выглядели иллюзией. Несуществующее не может иметь имени и рефлексировать, наконец, оно не может страдать от прошедшей боли.
Марика успокоилась. Совсем недавно её не было, и вот она уже есть и думает, и вспоминает, значит, появятся и другие изменения к лучшему.
Всё к лучшему, что отдаляет от небытия.
Она замерла в безмыслии. Оказалось, можно просто приказать себе не думать. Время замедлилось, потом вовсе остановилось, и включилось зрение.
Не настоящее зрение, конечно. Странное чувство, которое просто позволило знать, что происходит вокруг, позволило отделить одни части тьмы от других, выявить в ней течения и острова, глубокие заводи и мели, смерчи и водовороты, разрешило оценить её высоту и объём. И масштаб.
Марика обнаружила вдруг, насколько она – бледная амёба с десятком ложноножек – мала по сравнению с этим местом. Она испугалась. Океан, а место можно было назвать и океаном, опасен не только размерами. В нём могут обитать хищные твари, для которых она в её нынешнем виде – перекус на один зуб.
Сожрут и не заметят!
Марика рванулась и поняла, что может двигаться. Тогда она забилась в самый укромный угол, в самую надёжную нору, которую смогла найти, зачерпнула черноты и окружила себя самой глубокой, самой непроницаемой тьмой, которую смогла измыслить. И снова затихла, потому что вслед за тем, что заменило ей зрение, включилось то, что смогло заменить слух.
Мир звучал.
Гудел, звенел, стрекотал и шелестел. И каждая нота была преисполнена смысла. Симфония звуков дышала мощью и властью. Марика захотела присвоить часть этой силы, не из-за злого умысла, просто для безопасности.
Один из ближайших потоков висел в пустоте толстенным пожарным шлангом. Марика вскрыла его и зачерпнула…
По случайности, ей повезло. Специалист в теории информации определил бы, что взломанный поток передавал некодированный видеосигнал. Марика просто обрадовалась и приникла мысленным взором.
Она увидела мешанину цветов и линий. Постепенно её сознание приспособилось и из этого хаоса возникло человеческое лицо.

Автор bbg,

Глава 1. Маша. Примерно кужль спустя


Последнее время Маша жила как в тумане. Все события свелись к сигнальным огням над дверями палаты. По сигналу она вставала, по сигналу жевала солоноватые пищевые брикеты, по сигналу вставала в очередь на медосмотр. Что происходило между? Квадраты и звёзды на экране в спинке кровати? Джойстики в потных ладошках? Сон, серая пелена.
Поэтому, когда сигнал позвал на медосмотр, Маша вяло слезла с кровати и вместе с остальными поплелась в коридор. Мальчишки уже стояли в унылой очереди, никто из них не обратил внимания на девочек, не повернул головы.
Маша тоже не удивилась. Встала, упёрлась взглядом в стриженый затылок и замерла.
– Следующий! – донеслась команда. Очередь качнулась. Питомец перед Машей сделал шаг, – кажется, это был мальчик, – потом шагнула и она.
– Следующий!
– Следующий!
Неровная вереница юношей и девушек втягивалась в гофрированную трубу. В минуту шаг, а то и чаще.
– Следующий!
– Следующий!..
Наконец мальчик перед Машей шагнул вперёд, щелчок – и Маша очутилась перед закрытой дверью. Слабое удивление коснулось её сознания: она не видела таких дверей в интернате. Потом дверь скользнула в сторону, голос над головой крикнул «Следующий!», и Маша забыла о своём удивлении.
В комнатке, куда она попала, было пусто, ни воспитателей, ни медиков, только большое зеркало во всю стену. Маша стянула пижаму, бросила в угол, в кучу мятого тряпья и вытянулась лицом к зеркалу.
– Мария четыре-шесть нулей-восемь! – доложила она отражению.
...Перед большим экраном стояли двое.
Первый — мужчина в синем мундире, лет шестидесяти или старше, высокий, прямой, с ёжиком коротких седоватых волос. Губы его были плотно сжаты, на лице — выражение не слишком старательно скрываемой досады и смирения. Второй — вставший на задние лапы геккон в полтора человеческих роста. Оливково-зелёная шкура его тускло блестела. Кривые когти левой лапы терзали спинку кресла. Что выражала морда попечителя Бранча, о чём он думал и какие переживал эмоции, не взялся бы угадать самый умелый физиономист.
– Нет, – сказал Бранч.
Мужчина тронул клавишу на пульте слева от кресла. Голый юноша на экране вздрогнул, словно услышал громкий звук. Пустота в его глазах сменилась недоумением, и он повернулся направо. Стена перед ним разошлась, и юноша вышел.
На его место встала девушка в серой пижаме. Она равнодушно стянула штаны и куртку, и вытянулась перед экраном.
– Эльза семнадцать-двадцать пять-четырнадцать, – объявила она и замерла, неподвижно глядя перед собой.
– Повернись! – приказал Бранч.
– Повернись, – эхом отозвался мужчина.
Девушка послушно развернулась спиной к экрану.
– Она меня не слышит? – спросил Бранч. – Почему она слушает только тебя, человек Рудольф?
– Микрофон фильтрует твой голос, совершенный, – ответил Рудольф. – Я подумал, зачем им слышать лишнее? Наш разговор она тоже не услышит. Отменить фильтры?
– Нет, пусть так, – согласился попечитель. – Но не принимай такие решения без меня. На будущее. Ты понял?
– Да, совершенный.
– Надеюсь. Следующий!
Юноши и девушки стояли, приседали, крутились перед ними. Во их движениях не было ни капли эротики — и не могло быть. Не для того готовили проходящих перед Рудольфом и попечителем подростков. Животные чувствуют влечение, но они внеэротичны.
…– Мария четыре-шесть нулей-восемь, – сообщила девушка с экрана.
Попечитель сделал движение вперёд, едва не коснувшись ноздрями светящейся плёнки, повернул голову и посмотрел девушку сначала левым глазом, потом правым, удовлетворённо клацнул зубами.
– Да, – объявил он.
Девушка скорчила недовольную гримаску и передёрнула плечиками, словно не согласилась с попечителем. Потом на её лицо вернулась бесстрастная, даже туповатая мина.
...– Следующий!
Маша повернулась и вышла в коридор. Через десять шагов он закончился помывочной. Маша села на скамейку, потёрла правое плечо. Кожа горела, но уже не так сильно, как минуту назад. Рука заболела почти сразу после того, как она встала перед зеркалом.
Щёлкнула, закрываясь, дверь. К тому времени, как ударили первые струи, девушка забыла и осмотр, и короткую боль.
Вода пахла лекарством, так резко, что запах на минуту смыл пелену безразличия. Маша увидела соседей, обнаружила, что стоит совсем рядом с мальчиком из соседней палаты. Мальчик, приоткрыв рот, шарил глазами по её телу, потом протянул руку, тронул пальцем её грудь.
Стало щекотно и как-то дрожко внизу живота.
– Я тебя видел, – сказал мальчик. – Забыл, как тебя зовут.
Маша хотела ответить, но не успела. Ледяная струя сбила её с ног, рядом, на ребристом полу, ворочалась, пытаясь подняться, соседка по палате. Её имя Маша не помнила так же, как мальчик забыл, как зовут саму Машу. Потом вода стала снова тёплой. Она пахла покоем и смывала мысли.
На выходе из душа Машу обожгло сухим горячим ветром. Капли воды на коже мгновенно высохли. Девушка подхватила со скамейки новую пижаму, на ходу оделась. Питомцы вокруг одевались и один за другим исчезали в гофрированной трубе перехода.
Перед дверью в палату стоял воспитатель. Он взял Машу за локоть и, не говоря ни слова, повёл за собой, на улицу.

Автор bbg,

Пролог. Мама Жанна


К ночи светило умерило пыл, и вокруг немного похолодало.

Колония затихла. Спали умаявшиеся за день юные жёны, сопело в манежах их многочисленное потомство; у кого трое, а у кого и четверо.

Жан лежал с закрытыми глазами, заставлял себя дышать тихо и медленно, но сон не приходил.

Одолевали мысли. Всё, о чём он верил на Земле, пошло прахом. Люди отвернулись от него, люди отвернулись от свободы! Участь сытых и ухоженных домашних животных при попечителях понравилась им больше. Где он ошибся? Что они с Джанкарло сделали не так?

Иногда Жан завидовал жёнам: им было, чему радоваться. Жизнь их протекала в главных женских делах – заботе о детях и муже, и обещала быть долгой. Они, в отличие от самого Жана, не знали, чего избежали. Скорее всего, и не узнают никогда: Бранч категорически запретил Жану рассказывать жёнам о том, к чему их готовили. Кара за ослушание была простой – изгнание из Колонии. Бунтовать Жан не собирался, он и так чудом остался жив.

Попечителям оказалась не чужда сентиментальность. Бранч выбрал главным и единственным осеменителем Колонии именно его. Это унизительно, но приятно, и всё лучше мясного загона, который готовила ему Марика.

При воспоминании о синей чиновнице Жана передёрнуло. Марика в его представлении была отвратительной убийцей, она давно потеряла право на жизнь, но такой смерти Жан не мог пожелать даже ей.

Всё, сон ушёл окончательно и больше не вернётся. Жан поднялся с лежанки, прошёл вдоль длинного ряда манежей. Может быть, он зря накручивает себя? Жизнь продолжалась в детях, да и он сам ещё молод.

Лукавые доводы, он приводил их сотни раз. Каждую ночь и каждый день.

Все они не стоят и одного контейнера с детскими мозгами, упакованными в стазис-плёнку. Несколько десятков пакетов с «живым желе». Тридцать два контейнера – груз одного челнока, два челнока в неделю с каждого космодрома, семнадцать космодромов, о которых он знает, и неизвестное число тех, о которых он не узнал.

Распаренные попечители, как здесь душно!

Жан вернулся к лежанке, подхватил накидку от солнца и вышел наружу.

Бранч строил дело с размахом. Колония занимала широкую каменистую пустошь. Приземистые спальные бараки стояли в два ряда, по три в каждом, но только один – его, Жана, барак, - был заселён, остальные стояли запертые. В середине, между рядами, прикрытая силовым полем, расположилась игровая площадка. Горки и карусели, разновысокие лесенки и свитые в спирали трубы, кубы, кольца, бассейны и водные дорожки, - множество снарядов ждали будущих посетителей. Детей Жана, которые подрастут и придут туда. Играть, бегать, прыгать и лазать, качать мускулы, развивать ловкость и сообразительность. Учиться силе и грациозности.

Домашний питомец должен быть сильным и грациозным, должен развлекать хозяина и приносить ему радость. Зато его мозги не сожрёт рептилия-гурман!

Жан вытер вспотевшее лицо. Здешнее Приполярье мало чем отличалось от земных тропиков. Ничего, наступит зима, светило нырнёт в океан и не покажется оттуда почти шесть месяцев.

Будет действительно прохладно.

Жан бросил накидку на цистерну с питьевой водой и зашагал к силовому полю, которое окружало Колонию по периметру. Бранч не боялся, что люди убегут, куда бежать на чужой планете? Поле отделяло Колонию от капризов местной погоды; Бранч защищал свои инвестиции.

В метре от призрачной преграды Жан остановился. Поле выбросило отросток, мазнуло по медальону-ключу на его груди, и в поле протаяла арка.

Снаружи было по-настоящему жарко! Злой ветер бросил в лицо горсть сухого горячего песка, зато высушил пот. Жан разбежался и прыгнул в фиолетовый океан, который начинался в десятке метров впереди. Прижался к близкому дну и открыл глаза.

Глупый поступок, всё-таки это был чужой океан, излишне солёный, слишком едкий, не очень подходящий для человека. Пуска, усмехнулся Жан. За пять минут с ним ничего не случится.

Оставаться слепым в окружении местных хищников ещё глупее.

Несмотря на зной, вода была прохладной. Совсем неподалёку отсюда дно обрывалось в бездну, которая всегда дышала холодом. Купание принесло облегчение и бодрость. Через десять минут Жан плескался под душем возле своего барака. Знакомый свист привлёк его внимание. Жан наскоро вытерся и поспешил к пустому месту рядом с игровой площадкой. Над ним уже висела серебристая линза катера.

Автор bbg,

Глава 20


Входы в Управу из подвалов, на которые надеялся Джанкарло, оказались перекрыты. Там, где вошёл Луиджи, и в том месте, о котором Луиджи не знал, висела над головой перламутровая плёнка силового поля. Один боец из новых, не воевавших всерьёз, сунулся в люк — и кубарем полетел назад, шипя от боли!
– Ещё раз!.. Без моего приказа!.. – зарычал на него Джанкарло. – Лично расстреляю!
На миг ему стало стыдно: парень ни в чём не виноват, он не встречался с полем, ему не объяснили... Джанкарло приказал себе заткнуться. Цель близка, не время миндальничать. Потом, после победы, он угостит мальчишку самогоном и поговорит по душам, сейчас это всего лишь солдат, сунувший свой нос туда, куда не следует. Одна надежда, что серые, занятые войной с Ивасем и Луиджи, не заметят новый сигнал, не до этого им, но, всё равно, здесь делать нечего!
– Возвращаемся! – приказал он и первым зашагал прочь.
Все ближние лазы и проходы, указанные на древней схеме, были или завалены, или заварены, или залиты бетоном. Джанкарло не подавал виду, шёл, твёрдо сжав губы, но внутри у него всё кипело! Куда смотрели разведчики? Чем занимался Луиджи? Что, в конце концов, делал Ивась в своей Управе и на немалом посту?!
Наверх поднялись лишь в десятке кварталов от Управы, по вентиляционной шахте.
Вокруг лежал старый парк. Древние липы, перекрученные пальцы-сучья яблонь, живая изгородь из шиповника, за которыми слышались детские голоса.
Ветви шиповника зашевелились, раздвинулись, оттуда вылез молодой парень в сером комбинезоне с одинокой звёздочкой на шевроне. В руках он тащил ящик с инструментами, на плече — моток кабеля. Монтёр поднял взгляд, брови его поползли вверх:
– Вы что здесь делаете? Здесь не положено...
Коротко зашипело, во лбу у парня расцвел красный цветок, оттуда плеснула кровь. Парень без звука упал на траву.
– Убрать! Коммуникатор уничтожить, – приказал Джанкарло. – И торопитесь, пока его не хватились!..

Двигались без происшествий и встреч, Ивась надеялся, что так будет и впредь. Несколько раз останавливались, снимали со стен панели, врезались в линии связи. Ивась посылал в сеть успокоительные сигналы: всё хорошо, работа движется, нет поводов для беспокойства.
Коридоры были пусты, нечего здесь делать посторонним, только однажды им попался серый, с озабоченным видом тащивший какой-то контейнер. Ивась обменялся с ним парой фраз, серый пожал плечами и свернул в один из узких боковых проходов.
– Что он хотел? – спросил Луиджи. – Что ты сказал ему?
– Ничего не хотел, – удивился Ивась. – Он здесь просто работает. И я ему ничего не сказал, нет у него права что-то у меня спрашивать.
– Да, – пробормотал Луиджи, – я и забыл, какая ты большая шишка.
Вышли в лифтовый зал.
– Мы почти на месте, – объявил Ивась. – Идти осторожно, строго по моим следам.
Здесь их планы покатились ко всем попечителям! Свет в коридоре погас, в лифтовой шахте загудело.
– К бою! – закричал Луиджи. Он первым понял, что к чему: везение кончилось, дальше придётся прорываться!
Секунды побежали вскачь! Кабины лифтов шумели, подтормаживая; бойцы потрошили баулы. За считанные мгновения они собрали два металлических шара на подставках, утыканные острыми и длинными как спицы шипами.
– Сработает? – бросил Ивась.
– Проверим, – так же коротко ответил Луиджи.
Нейтрализаторы поля, – так называл их Джанкарло, – не успели опробовать в деле. Надежды на них было мало, Ивась добыл только крохи информации об устройстве полевых гранат, но это было больше, чем ничего.
Двери лифтов разошлись. Группы серых под прикрытием силовых щитов рванули наружу, невзирая на плотный огонь, который открыли партизаны. Завизжали пули, отражаясь от щитов, стен, пола, потолка, застонали первые раненые. Один из серых, извернувшись, швырнул в сторону партизан гранату — и сразу упал, поймав сразу две пули с разных сторон. Граната разорвалась, вспух мутный силовой пузырь и тут же лопнул, наткнувшись на шипастый защитный шар. Единое поле разрушилось, разлетелось роем жгучих ос-клочьев. Один из партизан, в которого попал призрачный клочок, с криком сложился пополам и упал; на губах пузырилась розовая пена... Свет в зале мигнул, по потолку пробежали тревожные огни.

Автор bbg,

Глава 19

После лазарета Варвара осталась в городе. Возвращаться в дорожную службу, где всё напоминало о Семёне, не было сил. Она устроилась на маленькую должность в маленькое отделение почты, одного из сотен в городе.
Возвращаться в отчий дом Варя не стала. Их дом ещё помнил Сёму, его смех, его руку на спинке кресла, его голос. Помнил он и ту ночь, когда они зачали сына, их будущего первенца, которого так и не смогли спасти медики. Возможно, когда-нибудь потом, когда беда перегорит и... не забудется, такое невозможно забыть или простить, но отдалится, подёрнется дымкой лет. Один визит в месяц — и того ей казалось много. Родители были мудрые люди, они не стали настаивать.
Варе хотелось быть одной. Незаметной, маленькой серой мышкой спрятаться от людей, забыться в простой и такой же серой работе.
Однажды Варвара получила письмо. Настоящее бумажное письмо, красный конверт из плотной бумаги с янтарной окантовкой по краям. Никогда раньше Варя не видела таких конвертов, да и вообще, какой смысл переводить бумагу, если у каждого на руке коммуникатор? Письма на бумаге — по старой традиции, да и то не всегда — рассылали две конторы: Управа — в серых конвертах с серебряным обрезом и синие — в голубых конвертах с золотыми звездами.
Заинтригованная, Варвара распечатала конверт.
«Попечитель Бранч, – гласил текст на прозрачной плёнке, – встречает третий кужль жизни и имеет честь пригласить Варвару индекс такой-то на торжественный приём, который состоится...»
Её вспомнили.
Её вспомнил не кто-нибудь, а сам всесильный попечитель Бранч!
К письму прилагался одноразовый денежный чип. Варя приложила его к плечу — чип рассыпался серебристой пылью, увеличив её счёт на двести жетонов. «Подготовиться к празднику», – гласила приписка к посланию.
Идти не хотелось, она отвыкла от скоплений народа, но Бранч... попечитель Бранч, но попечительство не главное. Он её спас, и она обязана явиться.
Зал приёмов Управы гудел от народа. Варя то и дело ловила на себе заинтересованные и откровенные взгляды. Это смущало, но не сильно. Она молода, а двухсот жетонов хватило на хорошего дизайнера.
У стойки с угощением Варвара чуть не столкнулась с пилотом в парадной форме.
– Ой, извините, я такая неловкая, – смутилась Варя.
– Вы шикарная, – ответил пилот. – Это я растопырился, что не пройти. Только из рейса, не успел перекусить. Вот, возмещаю. Меня Ференц зовут, а вас?
С Ференцем оказалось легко. Уже через пару минут они болтали, как старые знакомые. Ференц очень хорошо слушал. Варя не заметила, как рассказала ему — в сущности, постороннему человеку! – историю своего счастья с Семёном и то, что это счастье разрушило.
– Во-от как ты познакомилась с Бранчем! – протянул Ференц. – Да, не позавидуешь... А со мной всё было просто. Я первый человек, которого Бранч встретил на Земле... на орбитальной станции, на самом деле, но это не важно! Ты бы знала, какие там чудеса! Когда подлетаешь со стороны Земли...
Зал гудел, наполняясь.
Внезапно всё стихло, в дверях появился попечитель Бранч. Варя думала, он обратится к ним с речью, но попечитель молчал, потом к нему подбежала замдиректора Департамента Управления. Бранч наклонил к ней голову, а Алёна и принялась что-то говорить, бросая по сторонам быстрые взгляды.
– Что там? – спросила Варя. – Почему не начинают?
– Нет кого-то, – сказал Ференц. – Сейчас, подожди... Дитмара-Эдуарда! Директора.

Автор bbg,

Глава 18


Алёна держалась. Дитмар-Эдуард дал ей хороший совет, она не пускала чувства на волю при посторонних, а при Жане – особенно.
Знал бы директор, чего ей это стоило!
Её пальцы не дрожали на докладе у Дитмара-Эдуарда. Двое неизвестных, хотя всем понятно, что это синие, напали на Жана в центре города, в десяти минутах от Департамента! Но каков Жан! В одиночку обезоружил и связал бандитов!
Но Жан нервничал, Алёна ощущала это во время встреч. Мужчины скрывают страх, это у них в крови. Женщину, которая любит, невозможно обмануть! Что могло его беспокоить? Конечно, он боялся за свою безопасность!
Даже в постели он стал не такой. Холодный? Нет... Он отдавался страсти не весь, слегка отстранился, самую малость, но женщина в такие моменты замечает всё.
– Не переживай, – прошептала она, отдыхая на его груди. – Департамент не даст тебя в обиду, директор ценит тебя и защитит...
– О чём ты?
Алёна подняла голову и посмотрела на Жана. Он не притворялся, он в самом деле не понимал...
– Эти двое, ты же думаешь о них, разве нет? – удивилась Алёна.
Жан приподнялся, опираясь на локти, сказал:
– Аленькая! Конечно же, нет! Это синие, знакомые и понятные, зачем их бояться?
Трезвый кусочек памяти напомнил: Жан и сам диверсант и террорист. Городские синие, не привыкшие к отпору, не понимали, с кем связались. У них изначально не было шансов.
– Тогда в чём дело, признавайся!
Алёна села, сложив ноги по-турецки, выпрямила спину, ладонями упёрлась в колени. Она провоцировала, путала Жана, отвлекала телом. Вдруг собьётся, будет откровеннее?
Жан протянул руку, ласково провёл по щеке, по шее, царапнул ногтем сосок. Ох, самой бы не сбиться...
– Ты просила не говорить о службе, помнишь?
– Спроси! – Алёна мотнула головой, волосы веером рассыпались по плечам.
– Не говори, если это секретно, – произнёс Жан, – не хочу нарушать обещаний.
– Да.
– Я окончил лицей год... нет, примерно полтора года назад, – начал Жан. – У меня уже пятый ранг, Аленькая, понимаешь? Так не бывает, так не должно быть! Те, с кем я учился, самое большое получили второй... Может, он прав? Может, это ты тащишь меня наверх?
– Кто? – взвилась Алёна. – Кто посмел?! Заподозрить меня... Отвечай, кто это?
– Не скажу. Он прав?
– Нет, – сказала Алёна, остывая. Мстить первому рангу или второму за слова? Глупо.
– Тогда почему?
– Всё по закону, – ответила Алёна. – Третий ранг это работа директора, он захотел видеть тебя в центральном аппарате. И он не ошибся, у тебя отлично выходит!
– А дальше?
– Четвёртый... – Алёна пожала плечами. – Тебе доверили группу, подчинённых, все они третьего... Ты же начальник?
– Ладно, пусть так, – сказал Жан. Он откинулся на подушку, притянул Алёну к себе, куснул за нос. – Считай, ты меня почти убедила. Ты тут ни при чём.
– Я тут точно ни при чём... – мурлыкнула Алёна. – Я просто тебя люблю... – она на миг задумалась. – Пятый дал Бранч. Не спрашивай, почему, я не знаю. Бранч очень странное существо.
– Странное... – согласился Жан. – Я его совсем не понимаю. Помнишь, летом размыло дамбу, нас сорвали тогда всем отделом, заниматься на месте?..

Автор bbg,

Глава 17

С тридцатого этажа Департамента открывается замечательный вид на город. Здесь сидит отдел строительства, и неспроста. Сами проектировали, сами строили – сами выбрали лучшее место!
Департамент – не самое высокое в городе здание, но стоит в центре, на холме, среди старого парка, и поэтому царит над окрестностями. Кварталы вокруг парка тоже старые, ни один из домов не поднимается выше двадцати этажей. Чем дальше от центра, тем выше город, но рельеф и растительность маскируют высотки, поэтому из окна город похож на холмистую, заросшую зеленью равнину, которую разрезали реки Радиальных проспектов и ручьи Продольных и Поперечных улиц. По берегам магистралей высятся скалы высоток, сверкают на солнце крыши павильонов, вольготно простираются долины площадей и стадионов.
Коммуникатор тихо пискнул: обеду конец. Жан вернулся к работе.
Расскажи ему кто раньше, что такое повседневная работа управленца в Департаменте, Жан покрутил бы пальцем у виска. И был бы неправ.
Такой же монитор, такие же джойстики и фигуры на экране, но, в отличие от интернатских штудий, Жан точно знал, что делает. К чему приведёт потеря вот этой нити, чем грозит столкновение вот этих шаров... И почему ему не положен приз — сладкая пастилка.
Жан, как и все в отделе, распределял ресурсы, материальные и временные. Сейчас Жан управлял прокладкой водовода в новый городской микрорайон.
Пустить траншеекопатель, он же трубоукладчик.
Пустить бригаду изолировщиков.
Остановить трубоукладчик: дальше древние валуны, может полететь фреза.
Притормозить изолировщиков, принять взрывников, связаться с местной Управой, предупредить о взрывных работах.
Вызвать стражников: местные не справляются с наплывом зевак.
Связаться с соседями, выпросить стражников у них, поскольку городские переброшены на футбольный матч.
Обеспечить возвращение взрывников, у них по графику сегодня ещё три объекта.
Запустить трубоукладчик, организовать экскурсию школьникам в рамках летней практики.
Перебросить по трубе рекультиватор: сверху водовода должен быть сад. Проследить за сохранностью саженцев.
Заказать расходники для изолировщиков: их бригадир семь минут ждёт рандеву; вызвать врача!
Найти и обеспечить транспорт для эвакуации трубоукладчика.
И многое другое. Последовательно, параллельно, циклически и с перекрытием. Одни задачи порождали другие, дела дробились и сливались, ответственность росла. К работе подключались другие управленцы, виртуальные совещания следовали одно за другим...
Экран опустел, выскочил транспарант: «Финиш, – 93 минуты». Жан откинулся в кресле: работа выполнена на полтора часа быстрее. Это головная боль для управленца уровнем выше, надо перевёрстывать планы, но это также экономия важного ресурса — времени. Кому-нибудь да пригодится!
– Браво, управленец Жан, – раздался надтреснутый голос.
Жан обернулся, встал, коротко кивнул:
– Совершенный... Совершенная...

Автор bbg,

Глава 16


Коммуникатор спел побудку. Жан рывком сел на кровати, кинул взгляд на часы: половина четвёртого утра. Освежёванные попечители, что же так рано! Он ещё спал наполовину, ругался вполголоса, вспоминая недобранные двести минут, а тело уже включилось в работу. Вышло из комнатушки на втором этаже казармы, в которой Жан обитал как управленец-практикант, прошлёпало, шаркая, в душ и пустило воду.
Горячую, а потом холодную и снова горячую, и тут проснулся и сам Жан!
Михаил уже ждал его на улице, в мобиле. Жан ощутил мгновенную зависть: и как у начальника выходит? Всегда свеж и бодр, и даже весел, хотя по Уставу должно быть всё наоборот.
– Приветствую, господин управленец четвёртого ранга! – поздоровался он, влезая на заднее сиденье.
– Ладно-ладно, управленец. И тебе того же.
Михаил обернулся и сунул Жану свёрток: – Перекуси, Маша с вечера настряпала. Знаю я, как в столовках кормят.
– Спасибо, – не стал чиниться Жан.
Домашние пирожки с капустой, это... Это невозможно объяснить тому, кто никогда не ел домашних пирожков! На какое-то время Жан выпал из действительности, только мычал, закатывал глаза и кивал в ответ на понимающую усмешку Михаила в зеркале.
– Маша приказала, чтобы я сам их не трогал, – сообщил Михаил. – Отдай, говорит, мальчику. Такой он худой, весь осунулся!
– Ой, – очнулся Жан, – а вы-то, господин управленец четвёртого ранга? У вас-то есть что пожевать?
– Есть, – успокоил его начальник практики, – всё у меня есть, пироги исключительно для тебя, исхудавший.
Жан пожал плечами: женщины, что поделаешь... Сам он себя не считал ни худым, ни ослабевшим, да и Алёна, наберись кто смелости у неё спросить, подтвердила бы. Наверное. Да уж, Алёна, госпожа управленец восьмого ранга... Тронутые попечители, вот уж точно, расскажи кому — не поверит!
Пирожки закончились, Жан смог думать и говорить.
– Куда едем, господин ...Михаил?
– Инспекция, господин управленец первого ранга, – ответил Михаил. – Не бойся, напрягать не буду. У самого когда-то последний день практики был.
– Понял, – сказал Жан. – Спасибо.
Настроение испортилось.
Впереди сидел враг, но Жан не мог его ненавидеть. Враг вкалывал от рассвета и дотемна без выходных, а ещё у него была красавица-жена Маша и трое детей — Саша, Паша и Веничка. Жан заходил к ним несколько раз по службе и всякий раз попадал будто в сказку, такие в доме Миши и Маши царили уют, спокойствие и лето.
А за стёклами салона были осень, темнота и холодный дождь. Низкое солнце пряталось в серых облаках, и только когда они прибыли в первый пункт инспекции, городок со смешным названием Лямки, подул ветер и разогнал липкую хмарь.
– Здравствуйте, здравствуйте! – встречающий с тремя звёздами на шевроне ёжился от ветра, передёргивал плечами, стоя на крыльце Управы.
– И тебе, Аркадий-дважды!
Михаил и встречающий похлопали друг друга по плечам.
– Что нового? – спросил Михаил, когда они прошли внутрь. – Помощь не нужна?
– То ли нового, то ли старого... – загадочно произнёс Аркадий-дважды. На самом деле его звали Аркадий-Аркадий, Жан это знал, они приезжали в Лямки не в первый раз, но иначе как Аркадий-дважды его никто не называл. – Ты, Миша, такого и не видел, наверное.
– Интригуешь? – удивился Михаил. – Так важно, что и чаю не нальёшь?
– А мы с собой возьмём, – Аркадий-дважды кивнул в угол, где стоял термос и стаканы. – Тут недалеко.
– Хорошо, – сказал Михаил, – поехали.
– Не надо никуда ехать! – засмеялся Аркадий-дважды. – Айда за мной в подвал, гости дорогие!