Серёжа ходит с указкой вдоль доски:
— Понимаете, советская литература была таким коллективным мороком. Что‑то писалось, люди работали, даже иногда создавались выдающиеся произведения. Даже, может быть, великие.
Но в целом это было какое‑то такое, понимаете, блуждание в темноте.
Кто‑то из студентов тянет руку:
— Сергей Петрович, а можно вопрос? А правда, что вас к смертной казни приговорили?
Серёжа кладёт указку на стол.
— Да, правда.
Серёжа выходит из аудитории и слышит, как ему вдогонку звучат аплодисменты.
Люди странно и даже как‑то с ужасом смотрят на него. Серёжа робко стучится в кабинет, приоткрывает дверь.
— Можно?
В кабинете сидит обыкновенного чиновничьего вида человек.
— Вы на смертную? Подождите, вызовем.
Серёжа садится в одно из кресел рядом с входом в 328‑й кабинет. Какая‑то толстая тётька демонстративно отсаживается от него на максимально возможное расстояние.
Короче, сделано всё так, чтобы не было вот этих казней, как раньше, с палачами и всем вот этим.
Чтобы никто не был убийцей. В общем, вы заселитесь на Комбинат, и вас каждый день будут выводить на прогулку, в один из разов сработает автоматический пулемёт и расстреляет вас. Может сработать на пятый день, может через тридцать лет. Как повезёт. Условия там хорошие, будете жить, как в гостинице.
Серёжа теперь уже знает о саде и о гулянии. Он просто присаживается на скамеечку, с которой хорошо видна Москва, и наблюдает за городом. И это совершенно бессмысленное наблюдение, потому что Серёжа не может туда проникнуть; при всей доступности этого всего, этих улиц, тротуаров, всего вот этого, он не может просто оказаться там, в этой вольной реальности, потому что тут же сработает план‑перехват, и другие продвинутые планы сработают, и поймают его, Серёжу, тут же, моментально, и вернут его сюда, в эту тюрьму, в эту прекрасную тюрьму, в сияющую эту тюрьму, в тюрьму, в тюрьму, в эту самую тюрьму.
У человека единственное чувство, единственное желание остаётся, абсолютно доминирующее, — вернуться туда, откуда убежал.
Рецензии:
Ровное безэмоциональное письмо замечательно подчеркивает безвыходность ситуации и абсурд, который роднит «Сашу» с «Процессом» Кафки и «Приглашением на казнь» Набокова.
Вера Богданова, «Прочтение»
