Спаси меня, Люся

Коля оторвал голову от подушки.
- Ой! – В голове взорвалась петарда, яркая, с синими блёстками, пыхнула, и растворилась в тягучей и звенящей темноте.
Зрение возвращалось постепенно; с зелёными кругами, красными звёздочками и височно-затылочной болью.
- Люся, - позвал Николай, протяжно и жалобно.
«Дзинь, дзинь, дзинь», - ветер раскачивал стеклянную гирлянду.
Коля вытянул руку и помахал ею в неизвестность. «Умираю», – думал он, вернее не думал, а плыл по течению широкой реки подсознания. – «И, пусть…»
Короткая скупая слеза выкатилась из левого глаза. «Жалко. Люся, пусть потом жалеет всю жизнь».
- Люся, – вместо крика надрывный шёпот. «Забыли? А вчера…», - Коля напрягся и приподнялся. К петардам присоединились хлопушки и два бенгальских огонька. «Красиво, вот так умереть, жалко никто не увидит».
По затылку ударили кувалдой.
- Ку-ку!
«Это не я», - ураганом пронеслось у Коли в голове.
- Лю-лю-лю, - дрожали губы. «Что же я вчера пил?» - перед глазами у Николая весёлой каруселью кружились лица, тарелки с салатами, серпантины, рюмки и чьи-то ноги. «Пил, много пил, а сегодня первое января… или не первое?» - Земля гудела реактивным самолётом, и звала притяжением. «Я – чудовище, я – исчадье ада!» - Из груди на волю рвался жар.
- Люся! – Последний крик, как зов раненного дельфина на частоте, недоступной человеческому уху.
Дверь скрипнула слишком громко. Каблуки, как гвозди в руки распятому мученику. Шуршанье платья – ураган в пустыне Невада. Холодная ладонь – нежнее шёлка, прохладнее горного ручья.
- Ты звал меня, Коля?
- Люся. – Только шелест губ.
- Милый, вот, я принесла. Ну, давай глоточек. За маму, за папу, за сестрёнку Лариску, за жёнушку Люсю.
Коля припал к банке. Огурец тыкался в верхнюю губу и мешал пить, веточка укропа норовила залезть в ноздрю.
- Хо-ро-шо.
Люся гладила Николая по голове.
- Ну, как, дурачок ты мой? Господи! Не уследишь за мужиком, и помереть может.
Коля облегчённо вздохнул:
- Люся, Люсенька, как же я тебя люблю.