Участник:Stas Lobov/Песочница3

Рукавишниковский приют

Московский Городской Рукави́шниковский приют для малолетних — исправительное учреждение для несовершеннолетних правонарушителей мужского пола, работавшее в Москве в 1864—1918 годах. Старейшее исправительное учреждение для несовершеннолетних в Российской империи, организованное ещё до судебных реформ 1860-х годов.

Основан в 1864 году Обществом распространения полезных книг по инициативе А. Н. Стрекаловой как школа для малолетних арестантов. Получил существенное развитие и известность в годы, когда его директором был Н. В. Рукавишников, уделявший воспитанникам всё свое время. За заслуги Николая Васильевича на поприще воспитания малолетних преступников в 1873 году приюту присвоили наименование «Рукавишниковский».

В 1878 году перешел в ведение городской управы и в том же году разместился в доме на Смоленском бульваре, пожертвованным приюту Константином и Иваном Рукавишниковами, братьями покойного директора. Младший из братьев, Константин Васильевич, принял на себя попечительство над исправительным заведением.

В 1904 году неподалёку от Москвы открылось филиальное отделение приюта — Фидлеровская земледельческая колония.

Исправительное воспитание малолетних преступников в Российской империи

В обществе и пеницентиарной науке существовали дискуссии о характере приютов и колоний. Правительствующий сенат, а затем и ученые правоведы рассматривали их не как карательные учреждения, а как исправительно-воспитательные, а само содержание в них несовершеннолетних преступников не мерой наказания, а принудительного воспитания.

Помещение ребёнка в приют или колонию не считалось осуждением или наказанием — эти учреждения считались не карательными, а «богоугодными».

История

Под управлением Общества распространения полезных книг

Школа для малолетних арестантов

У истоков создания первого в России исправительного учреждения для несовершеннолетних правонарушителей стояла Александра Николаевна Стрекалова — известная благотворительница, основательница и председательница Общества распространения полезных книг и нескольких других благотворительных организаций. В 1863 году у Стрекаловой возникла идея организовать в Москве школу для малолетних арестантов, что, по её мнению, имело бы благотворное влияние на общественную нравственность. К тому времени в Европе уже длительное время работали специальные исправительные учреждения для несовершеннолетних — колонии и приюты, в России к детям применялись почти те же наказания, что и к взрослым преступникам: обыкновенной и распространённой карой для несовершеннолетних являлось тюремное заключение. Инициативу Александры Николаевны поддержали члены Общества распространения полезных книг, среди которых выделялся секретарь Общества, профессор права Московского университета Михаил Николаевич Капустин, активно взявшийся реализовывать эту идею. Для открытия школы собрали 550 руб., из которых 100 руб. пожертвовала почётный член Общества великая княгиня Елена Павловна, а остальные средства выручили от благотворительного концерта.

П. А. Валуев, министр внутренних дел в 1861—1868 годах

В 1864 году Стрекалова от имени Общества сняла у Симонова монастыря на один год небольшой, одиночно стоявший неподалёку от монастыря деревянный дом, и 21 мая 1864 года открыла там первую в России исправительную школу для малолетних мальчиков, «находящихся в тюрьме под следствием, отдаваемых на поруки, остающихся без призора, праздношатающихся и нищенствующих». Так как школа была основана ещё до появления законодательства о подобного рода учреждениях, разрешение на её открытие дал военный генерал-губернатор Москвы М. А. Офросимов и утвердил министр внутренних дел П. А. Валуев. В письме, направленном Стрекаловой по случаю открытия, Валуев сообщил, что назначение школы «вполне соответствует видам правительства и ожидаемым в непродолжительном времени преобразованиям в нашей карательной системе, с осуществлением коих потребность в подобных заведениях сделается настоятельной».

Вид на Симонов монастырь. Вплоть до конца XIX века местность вокруг монастыря оставалась пустынной. Фото 1895 года

Попечителями школы стали А. Н. Стрекалова и князь А. В. Оболенский, бывший в то время вице-президентом Московского тюремного комитета, директором назначили казначея Общества П. М. Хрущёва, М. Н. Капустин принял на себя заведование воспитательной и учебной частью; для надзора за детьми наняли смотрителя и двух надзирателей из солдат.

За недостатком помещений школа была рассчитана на единовременное пребывание лишь 10 мальчиков. Их состав был непостоянен: бо́льшая часть правонарушителей поступала из Тюремного комитета Московского общественного управления, по первому же требованию которого они подлежали возвращению обратно, независимо от степени исправления; меньшую, более постоянную часть, составляли дети, направленные в школу из Воспитательного дома.

По замыслу организаторов, школа должна была существовать за счет доходов от выполнения детьми работ для Общества распространения полезных книг, для чего в доме устроили брошюровочную и переплётную мастерские и наняли опытного мастера. Однако частая сменяемость состава детей и высокая конкуренция со стороны частных ремесленников не позволили школе достичь достаточного уровня собственных доходов. Расходы, составлявшие в первый и последующие несколько лет сумму около 2000 руб., покрывались главным образом за счёт помощи частных лиц — пожертвования в адрес школы делали Мария Александровна и другие члены императорской семьи, иноки Симонова монастыря безвозмездно обучали детей закону Божьему, чтению и письму, купец Г. И. Иванов за свой счёт снабжал школу мясной провизией и обеспечивал мальчиков необходимой одеждой и обувью. Спустя год после открытия школы «Русские ведомости» писали:

Благодаря усердной заботливости Комитета Общества распространения полезных книг, маленькая школа — начало исправительных школ в России — идёт весьма удовлетворительно. Посещение этого благодетельного заведения оставляет впечатление такого рода, какое бывает, когда видим доброе дело, проникнутое истинным человеколюбием, без примеси тщеславия, несовместного с истинной благотоврительностью.

Пожертвования на нужды школы позволили Обществу распространения полезных книг заключить в 1865 году с Симоновым монастырём договор аренды дома на 7 лет, с правом его приспособления под нужды учреждения. В том же году дом перестроили и расширили. Однако в остальном отношения Общества с монастырём испортились: в газете «День» стали появляться критические статьи в адрес школы, за которыми, по мнению Капустина, стоял кто-то из Симонова монастыря; прекратилось и преподавание монахами закона Божьего — два инока, активно помогавшие школе с момента её открытия, вышли из монастыря, а другие учить детей отказались. Общество вынуждено было пригласить детям приходского диакона.

Период руководства Михаила Капустина. Реорганизация школы в приют

Михаил Николаевич Капустин. Рисунок П. Бореля 1885 года

Судебная реформа 1864—1866 годов позволила взамен тюремного заключения помещать малолетних преступников в исправительные приюты и открыла возможности общественной и частной инициативе по созданию таких учреждений. Правительство оставило за собой право утверждать уставы исправительных заведений, а также закрывать учреждения, в случае выявления каких-либо злоупотреблений.

В 1867 году школу возглавил М. Н. Капустин, под руководством которого в феврале 1868 года заведение реорганизовали в исправительный приют. Для изучения дела исправления несовершеннолетних, Капустин посетил ряд детских приютов Англии, Германии и Франции, но, по его словам, ни один из них не послужил готовым образцом при организации московского приюта. Согласно утверждённому П. А. Валуевым уставу, Общество распространения полезных книг, как учредитель приюта, получило право назначать попечителей, занимающихся вопросами изыскания средств на содержание несовершеннолетних, и директора, на которого возлагалось непосредственное управление приютом. Устав предусматривал основания помещения в приют несовершеннолетних преступников — отныне большинство детей стали принимать на определённый срок по приговорам окружного суда и мировых судей. Директором исправительного учреждения назначили М. Н. Капустина.

Тем временем приток пожертвований приюту со стороны частных благотворителей сократился, что, по словам Капустина, было следствием «равнодушия почти всего русского общества». В 1869 году приют впервые начал получать средства из казны: Московская городская дума установила постоянное пособие в размере по 5 рублей ежемесячно и по 10 рублей единовременно за каждого помещённого в приют уроженца Москвы; дополнительные 5 рублей за своих питомцев начал выплачивать Воспитательный дом. Общество распространения полезных книг тратило на содержание учреждения почти все доходы от издательской деятельности; крупную сумму пожертвовали присяжные заседатели Московского окружного суда.

К концу 1860-х годов количество содержащихся в приюте мальчиков несколько увеличилось, однако Капустин не стремился расширять приют, исходя из ограниченных средств учреждения, а также опасаясь, что рост числа воспитанников повредит целям их исправления:

Мне кажется, что задача приюта может быть выполнена только при ограниченном числе содержащихся в нём. Лишь при таком условии возможно наблюдение за каждым мальчиком, за его характером и наклонностями и принятие сообразно с этим особых мер исправления. Без индивидуального характера исправления все меры его окажутся безуспешными, и возникает опасность, чтобы они не покрылись плесенью формализма.

В 1869 году Михаил Николаевич стал заведующим учебной частью Усачёвско-Чернявского женского училища в Москве, а в конце того же года получил назначение в Ярославль директором Демидовского юридического лицея, и должен был подыскать себе подходящего приемника в приюте. Озабоченный этим вопросом, весной 1870 года он выступил в Московском университете с публичной лекцией о значении исправительного воспитания малолетних преступников и деятельности на этом поприще возглавляемого им приюта. В числе слушателей оказался 24-летний Николай Васильевич Рукавишников, на которого слова Капустина произвели огромное впечатление: по окончании лекции он высказал Михаилу Николаевичу желание работать в приюте, а посетив учреждение, окончательно укрепился в своём решении.

Период руководства Николая Рукавишникова

Николай Васильевич Рукавишников. Фото фирмы «Шерер, Набгольц и К°» начала 1870-х годов

Николай был средним сыном Василия Никитича Рукавишникова (1811—1883) — крупного золотопромышленника, владельца горных заводов и земель в Пермской губернии. По настоянию отца Николай после окончания Московского университета поступил в Петербургский горный институт — Василий Никитич видел в нём продолжателя семейного дела. Мать, Елена Кузьминична (1817 или 1818—1879), была женщиной религиозной и придерживалась строгих патриархальных взглядов, воспитывая сына в духе безусловной покорности старшим, особенно отцу. Василий Никитич не одобрил желание сына заняться приютом и поначалу пытался его отговорить: «Что за блажь! Если это заведение пришлось тебе по душе, жертвуй ему часть своих доходов — на то твоя воля. Но из чего же собой-то жертвовать? Тебе ещё надо пожить для себя». Однако Николай проявил необычайную твёрдость в своих намерениях, и в августе 1870 года Общество распространения полезных книг по рекомендации Капустина назначило его директором приюта. Капустин переехал в Ярославль, но связь с приютом сохранил — стал его попечителем и помогал учреждению материально, а молодому директору оказывал дружескую поддержку.

Директорство Рукавишникова началась с несчастья — в сентябре 1870 года здание у Симонова монастыря сгорело, а вместе с ним погибла и бо́льшая часть скудного имущества приюта. Рукавишников нанял новое, более просторное помещение ближе к центру города — дом Грачёва в Хамовниках — и перевёз туда воспитанников.

С приходом Рукавишникова финансовые дела учреждения значительно улучшились: доходы приюта, не превышавшие в предыдущие годы 2-3 тыс. руб., уже в 1870 году составили 4,2 тыс., а к 1875 году возросли до 36 тыс.. Новому директору удалось увлечь идеей исправления малолетних преступников нескольких частных благотворителей: два московских купца-миллионера П. И. Губонин и В. Д. Коншин обязались до конца своих дней помогать приюту материально и вслед за Стрекаловой и Капустиным стали его попечителями, крупные пожертвования сделали текстильный фабрикант К. Т. Солдатёнков, обер-камергер Э. Д. Нарышкин, купчиха М. Ф. Морозова, митрополит Московский и Коломенский Иннокентий. Кроме этого ежегодные субсидии приюту стали выделять Московское общественное управление, Московское губернское земство и Купеческое общество. Но более всех жертвовал сам Рукавишников — ежегодная сумма его расходов на нужды приюта составляла около 2 тыс. рублей.

Рост благосостояния приюта позволил увеличить количество содержащихся в нём мальчиков — численность воспитанников выросла к 1873 году до 50-ти человек. В сентябре 1873 года Рукавишников нанял неподалёку от прежнего места усадьбу Плечко в Большом Саввинском переулке, с каменным двухэтажным домом с мезонином, двумя деревянными зданиями служб и большим, поросший деревьями двором. Однако и это помещение не удовлетворяло Рукавишникова — он мечтал о времени, когда у приюта появятся собственный дом:

Прискорбно лишь то, что приют, призревающий погибающих детей нашей первопрестольной столицы, остаётся бесприютным, не имея собственного крова, странствуя целое десятилетие по наёмным квартирам; но я смею надеяться, что если это мало ещё известное богоугодное и полезнейшее заведение просуществовало десять лет при самых скудных средствах, то при видимом общем к нему сочувствии оно несомненно получит от благотворителей потребную помощь на приобретение своего дома.

П. И. Губонин, попечитель приюта. Портрет неизвестного автора конца XIX в.

Директор все дни с утра до поздней ночи проводил в приюте — обучал мальчиков грамоте и арифметике, наблюдал за их работой в мастерских, читал книги, принимал участие в играх, водил по музеям и памятным местам Москвы, увлекая историческими рассказами; дети отвечали ему любовью и уважением. Отец, Василий Никитич, долго не хотел примириться с подобным выбором сына, но постепенно тоже проникся жизнью приюта, нередко его посещал, а на Рождество и Пасху даже приглашал мальчиков к себе домой, где за большим столом с угощениями они сидели вместе со всем семейством.

Дополнительно к брошюровочной мастерской в 1871 году Рукавишников открыл три новых — сапожную, портняжную и столярную. Возглавить мастерские он пригласил опытных ремесленников, положив им высокое жалование и приняв их семьи на своё содержание. Основная часть мальчиков работала в сапожной мастерской, продукция которой (башмаки, сапоги и калоши) не только шла на нужды самих воспитанников, но и успешно продавалась в московских магазинах. Неопытных новичков директор определял сначала в брошюровочную мастерскую (работа там была несложная, и после недолгого обучения мальчик начинал работать самостоятельно), а затем переводил их в другие мастерские

В декабре 1873 года по ходатайству Общества распространения полезных книг и с Высочайшего соизволения Александра II, в честь заслуг Н. В. Рукавишникова на посту директора, исправительный приют для малолетних преступников получил наименование «Рукавишниковского».

Приют имеет целью исправлять малолетних преступников от порока и преступления, в которые они впали, быть может, по вине безнравственных родителей, по подстрекательству или вследствие крайней бедности; приучить их в приюте сознавать полезным честный труд, сделать хорошими гражданами, для чего, со стороны приютского управления требуется не строгость или наказание, а мера исправления воспитанников мягким с ними обращением, сострадание к ним и поощрение на доброе дело.

Рукавишников настаивал на том, чтобы приют не принимал взрослых преступников, а также мальчиков на короткий срок — «взрослые, как чума, вносят в приют свои пороки и заражают ими маленьких».

Английский проповедник, декан Вестминстерского аббатства Артур Стэнли, находясь в 1874 году в Москве, несколько раз побывал в приюте и, возвратившись домой, на первой же проповеди сказал прихожанам: «Я могу умереть спокойно: я видел святого».

В первых числах июля 1975 года, гуляя с подопечными по Воробьёвым горам, Рукавишников сильно простудился, на следующий день слёг и больше уже не вставал — простуда перешла в пневмонию; 8 августа Николай Васильевич скончался.

Результатом деятельности Н. В. Рукавишникова на посту директора стало признание приюта одним из лучших исправительных учреждений для малолетних не только в России, но и в Европе.

Высоко оценивали деятельность приюта и заслуги Николая Рукавишникова видные русские юристы Д. Г. Тальберг, В. Д. Набоков, Н. С. Таганцев, М. В. Шимановский, Н. В. Муравьёв; итальянский криминолог Э. Ферри назвал Рукавишникова «директором-психологом». Специалист по уголовному праву, профессор Киевского университета А. Ф. Кистяковский писал в 1878 году:

Юный, глубоко преданный делу исправления малолетних, самоотверженный до забвения своей индивидуальной жизни, поставленный судьбой в возможность оказывать заведению значительную материальную помощь, покойный Рукавишников дал этому заведению другой характер, довёл его до значительных сравнительно размеров, привлёк к нему всеобщее внимание, симпатию и поддержку. И если этот приют назван Рукавишниковским, то быть может, никогда название заведения не выражало в такой мере того, чем оно обязано лицу, чьё имя оно носит.

К 1875 году в учреждении содержалось 75 несовершеннолетних.

Городское учреждение

Под попечением К. В. Рукавишникова

Константин Васильевич Рукавишников. Фото М. Панова. Около 1871 г.

Стремясь осуществить желания Николая Рукавишникова о расширении приюта и обретении им собственного крова, в сентябре 1875 года его братья, Иван Васильевич и Константин Васильевич, выразили готовность отказаться от наследства покойного и купить на эти средства дом, достаточный для размещения в нём ста воспитанников, с условием передачи учреждения в ведение Московской городской думы, принятия городом расходов на его содержание и сохранения за ним названия «Рукавишниковский». Дума согласилась и постановила выделять на содержание приюта ежегодно по 22 тыс. рублей. Однако инициатива Рукавишниковых всретила неожиданное сопротивление Общества распространения полезных книг, которое отказалось уступить городу управление приютом, посчитав, что подобное учреждение может приносить пользу обществу «только в руках частных лиц, которые будут относиться к делу не рутинно, а с самым чувством любви к детям, впавшим в проступки». Переговоры растянулись на долгие три года и за это время приют стал неузнаваем: в учреждении то и дело менялись директора и воспитатели, ремесленные мастерские пришли в упадок, а резчицкая и сапожная и вовсе закрылись; желающих жертвовать на содержание учреждения с каждым годом становилось всё меньше, что привело к сокрашению штата воспитанников до 50 человек; дети стали чувствовать недостаток в одежде и других необходимых вещах. По словам А. Ф. Кистяковского, состояние, в которое пришёл приют после смерти Николая Рукавишникова, служит «доказательством того, как хрупки и непостоянны те учреждения, судьба которых связана с личностью одного, хотя бы и замечательного человека».

Иван Васильевич Рукавишников, старший трёх из братьев

Наконец, в сентябре 1878 года Общество распространения полезных книг передало приют в ведение городской думы — учреждение вошло в число городских общественных учреждений Москвы. Братья Рукавишниковы выполнили своё обещание и приобрели за 120 тыс. рублей на Смоленской-Сенной площади усадьбу с большим двором и трёхэтажным каменным домом в глубине участка, а также пожертвовали 30 тыс. рублей на устройство при приюте церкви. В декабре того же года Рукавишниковый исправительный приют переехал в собственный дом. В 1879 году к заднему фасаду здания пристроили церковь в память Николая Рукавишникова, которую на Николу зимнего освятили в честь Святителя Николая Чудотворца, а в 1880 году на деньги городской управы с левой стороны дома сделали вместительную трёхэтажную пристройку.

Систему управления приютом изменили. Во главе приюта встал избираемой городской думой попечитель, а при нём образовали совещательный орган — Совет приюта. В Совет включили попечительницу, назначаемую попечителем, пожизненного почётного попечителя, избираемого семьёй Рукавишниковых, представителя городской управы, одного из мировых судьей и директора приюта. Однако такая система управления, по выражению Д. Г. Тальберга, была «полулегальной», так как прежний устав действовать перестал, а новый принят не был, что создавало дополнительные трудности в деятельности приюта: «неопределённость положения приюта, как учреждения, не имеющего юридического бытия, — писал Тальберг в 1882 году, — лишает нас возможности определить задачи, объём и характер деятельности этого учреждения». Первоначально попечителем от города стал П. Д. Ахлёстышев, в 1884 году его сменил К. В. Рукавишников; одновременно с 1878 года Константин Васильевич являлся почётным попечителем приюта от Рукавишниковых. Должность попечительницы так же заняла представительница семьи Рукавишниковых — Е. Н. Рукавишникова (1849/1850—1921), жена Константина Васильевича. Евдокия Николаевна, урождённая Мамонтова, была родной сестрой жене коллекционера П. М. Третьякова, а её двоюродным братом был С. И. Мамонтов. В мае 1879 года на должность директора приюта пригласили А. А. Фидлера, молодого учителя физики одной из московских гимназий; Александр Александрович оставался директором более 25-ти лет, стал за эти годы, по выражению С. В. Познышева, «одним из глубоких знатоков детской преступности», и получил за «долговременную и беспорочную службу» на этой должности орден Святого Владимира 4 степени.

Евдокия Николаевна Рукавишникова. Фото 1910-х годов

После передачи приюта в ведение города его доходы начали складываться, в основном, из ассигнований городской думы: в 1880—1894 годах поступления из городской казны составили 68 % от всех доходов приюта. Второй крупнейшей статьёй доходов стали пожертвования Константина Рукавишникова, достигшие за тот же период 53,5 тыс. руб. Кроме этого почётный попечитель приобрёл и подарил приюту соседний участок на углу с Глазовским переулком, на котором за свой счёт построил дом для служащих и бани для воспитанников, выделял средства на ремонт зданий и покупку оборудования для мастерских, выдавал дополнительное жалованье воспитателям, учредил для служащих пенсионную и ссудосберегательную кассы, оплачивал многие другие расходы приюта. Существенную прибавку к доходам учреждения давали процентные выплаты на переданный братьями Рукавишниковыми в 1883 году в управление городу неприкосновенный капитал в 100 тыс. руб., которому они дали имя отца, Василия Никитича, скончавшегося незадолго до этого. Кроме этого город основал специальный капитал, куда поступали пожертвования от частных лиц и собранная воспитанниками милостыня; из этого капитала оплачивались экстраординарные расходы приюта, в том числе строительство новых зданийПостоянно увеличивались доходы приюта от деятельности мастерских — в 1891 году выручка от продажи изготовленных воспитанниками изделий составила 24,5 тыс. руб. Основная часть изделий изготавливалась на заказ, а поделки воспитанников по программе обучения мастерству продавались в магазине приюта.

Имя отца, Василия Никитича, братья Рукавишниковы дали неприкосновенному капиталу, доходы от которого шли на содержание приюта

Благодаря городскому финансированию и поддержке со стороны Рукавишниковых, приют стал не только самым крупным, но и наиболее обеспеченным среди исправительных заведений России, что, по мнению К. В. Рукавишникова, накладывало на учреждение дополнительные обязанности: «по моему глубокому убеждению, [приют] обязан постоянно проводить разные опыты с целью выяснения вопросов, которые могут интересовать исправительные учреждения». В 1881 году по инициативе Рукавишникова, получившего высочайшее разрешение императора, в Москве состоялся первый съезд представителей русских исправительных заведений для малолетних. Всего состоялось 8 таких съездов, 6 из которых были проведены на средства К. В. Рукавишникова и под его председательством. В 1891 году император утвердил состав постоянного бюро съездов — его возглавил К. В. Рукавишников, членами стали профессоры Н. С. Таганцев и В. В. Миклашевский, секретарём избрали А. А. Фидлера. Бюро занималось организацией съездов, определяло программы и вопросы для обсуждения, вело переписку со всеми учреждениями по различным вопросам исправительного воспитания. Заседания бюро проходили в помещениях Рукавишниковского приюта. Фактически съезды стали органом, руководившим всем делом исправительного воспитания в России, а их постановления, в силу авторитетности, почти всегда исполнялись отдельными учреждениями, и служили основанием для принятия законодательных актов — изменения законодательства 1897 года, расширившие область применения исправительного воспитания, и изданное в 1909 году Положение о воспитательно-исправительных учреждениях во многом явились результатом работы съездов.

Несовершеннолетние попадали в приют по судебному приговору, а до его вынесения, как правило, содержались под арестом в полицейских участках или тюрьмах, где для них не было устроено отдельных помещений: «Трудно и представить себе, — говорил Константин Рукавишников, — насколько они развращались во время этого ареста, находясь часто подолгу в одной камере вместе с взрослыми арестантами, и на сколько, следовательно, затруднялась дальнейшая задача приюта». Начиная с 1879 года Рукавишников несколько раз ходатайствовал перед властями об открытии при приюте подследственного отделения, куда бы суды помещали подвергнутых аресту детей. Разрешение последовало лишь спустя два года, и в августе 1882 года такое отделение было открыто. Сначала отделение разместили в ветхом деревянном флигеле по Глазовскому переулку, в 1890 году здание сломали и на средства города выстроили новый каменный корпус, рассчитанный на 25 подследственных. Отделение было изолировано от остальной территории приюта высоким забором; воспитанники приюта и подследственные не могли общаться друг с другом. Арестованные помещались в приют и находились там, как правило, непродолжительное время — до вынесения приговора; в случае обвинительного приговора их переводили из подследственного отделения непосредственно в приют, при оправдании — выпускали на свободу.

Константин Васильевич Рукавишников. Фото конца 1890-х — начала 1900-х годов

Неопределённость юридического положения приюта была разрешена лишь с принятием в 1890 году нового устава — с этого времени он стал именоваться Московским Городским Рукавишниковским приютом для малолетних. В уставе закрепили уже сложившуюся систему управления учреждением, во главе которой стоял избираемый на 5 лет думой попечитель и Совет приюта. Дополнительно в Совета ввели избираемую городской думой попечительницу, представителей от Городской управы и Съезда мировых судей, губернского тюремного инспектора и директора приюта, который состоял секретарём Совета.

В 1895 году исправительные приюты были приняты под Высочайшее покровительство Николая II и получили определённые льготы, среди которых безвозмездное предоставление земледельческим колониям участков, освобождение недвижимого имущества приютов от налогов и введение платы из казны за каждого воспитанника учреждения в той же сумме, что и затраты государства на одежду и питание заключенных в тюрьмы.

В 1904 году на расширение Рукавишниковского приюта из штрафного капитала Москвы выделили 336 тыс. рублей. Эти средства позволили увеличить штатную численность учреждения до 150 человек и организовать недалеко от станции Икша филиальное отделение приюта — земледельческую колонию на 100 человек, целью которой стало исправление и приучение к сельскохозяйственному труду несовершеннолетних преступников старшего возраста. Колония получила название Фидлеровской — в честь 25-летней безупречной работы во главе приюта А. А. Фидлера, что нашло отражение в утверждённых в том же году изменениях устава приюта. Для устройства колонии из казённых земель выделили лесной участок в 278 десятин, на котором на личные средства Константина Рукавишникова возвели каменные дома для воспитанников, семей служащих, здания мастерских и школы, а также церковь, которую освятили в честь равноапостольных Константина и Елены. Директором колонии назначили П. С. Селивёрстова, бывшего директора Нижегородской колонии для несовершеннолетних, добившегося на прежнем месте работы заметных результатов. Торжественное открытие колонии, в котором приняли участие делегаты VI Съезда представителей русских воспитательно-исправительных заведений, состоялось 21 мая 1904 года, ровно через 40 лет с даты основания приюта. Фидлеровская колония стала первым в России учреждением земледельческого профиля, возраст воспитанников которых был жестко ограничен между 15-ю и 17-ю годами.

Фидлеровская земледельческая колония приюта в 1913 году

В конце XIX века в приюте содержались 110 несовершеннолетних.

Закон от 8 февраля 1893 года установил направление подследственных несовершеннолетних в особые учреждения, названные впоследствии воспитательно-исправительными. Рост числа таких учреждений шёл очень медленно из-за постоянно испытываемого недостатка благотворительных пожертвований; многие приюты и колонии закрывались спустя некоторое время после основания из-за недостатка средств. К концу XIX века в России было 25-27 подобных учреждений http://www.vui-fsin.ru/vestnik/2010/Vestnik-2010-2.pdf, а в 1914 году их число достигло 60; в воспитательно-исправительных учреждениях содержалось менее 30 % от общего числа несовершеннолетних преступников. Большинство подследственных по-прежнему проходило через тюрьмы http://index.org.ru/nevol/pdf/nevol-5-2005.pdf

В 1888 году в одном из корпусов приюта открылась 2-я Городская бесплатная читальня имени А. Н. Островского, которая располагалась здесь вплоть до перевода её по соседству в бывший особняк Листа в Глазовском переулке.

В конце XIX века в одном из помещений приюта размещалось Хамовническое отделение Городского попечительства о бедных, участковым попечителем которого был В. И. Герье, а в состав совета также входил А. А. Фидлер.

В 1883 году на средства Рукавишникова при приюте организовали церковный хор и духовой оркестр из числа воспитанников, который возглавил один из лучших в Москве капельмейстеров, музыкант Большого театра Ф. Ф. Крейнбринг. Оркестр нередко становился участником разных городских праздников. Музыку воспитанникам преподавал другой артист Большого театра — М. П. Адамов.

Н. В. Муравьёв отмечал, что «Рукавишниковский приют сделался родоначальником и образцовым заведением для подобных же заведений, которые последовательно открываются в разных частях нашего необъятного отечества».http://www.knigafund.ru/books/40424/read#page359 Приют был признан образцовым исправительным учреждением не только в России: по его типу был основан приют в Рио-де-Жанейро. Тюремный конгресс в Риме присудил в 1885 году Рукавишниковскому приюту высшую награду, а спустя четыре года Международный Тюремный конгресс в связи с 25-летием создания приюта дал самую высокую опенку деятельности К. В. Рукавишникова.http://t-portnova.ru/wp-content/uploads/2013/06/t-portnova.ru-moskovskaya_dyma.pdf

Приют в 1905—1917 годах

Наблюдавшееся в России в конце XIX века — первом пятилетии XX века снижение детской преступности сменилось её резким ростом с началом революционных событий 1905—1907 годов: количество совершаемых несовершеннолетними уголовно наказуемых правонарушений выросло более чем в 2 раза (преступность взрослых увеличилась при этом лишь на 35 %), участились случаи рецидива. Тяжелое время отразилось и на деятельности детских исправительных учреждений: многие из них оказались переполненными и начали испытывать финансовые затруднения, а в ряде приютов и колоний произошли волнения. Кризис затронул и Рукавишниковский приют — в 1905 году там случился первый за его историю бунт воспитанников.

Александр Иванович Гучков. Фото 1910 года

В 1905 году Константин Рукавишников, к тому времени много болевший, уступил пост почётного попечителя приюта от семьи Рукавишниковых своему сыну Николаю, сложил полномочия попечителя от города и вышел из бюро съездов представителей русских исправительно-воспитательных учреждений, бессменным председателем которого он являлся с 1891 года; последние два съезда в 1908 и 1911 годах прошли без его участия. Вскоре покинул приют и А. А. Фидлер, получив назначение директором Малаховской гимназии, а затем реального училища И. И. Фидлера. Константин Васильевич уехал в собственное имение в Феодосии, которое ещё в 1860-х годах приобрёл его отец, и в Москве с тех пор бывал лишь наездами.

Попечителем Рукавишниковского приюта от городской думы стал Александр Гучков. В 1906 году он назначил директором приюта бывшего латышского пастора П. Э. Неандера — своего политического соратника, члена Центрального комитета «Союза 17 октября». Сменилось руководство и в Фидлеровском отделении — его возглавил Н. Я. Межин, выходец, как и прежний директор филиала, из Нижегородской колонии. Неандер активно взялся за дело, немедленно начав менять жизненный уклад приюта и сложившуюся систему воспитания, назвав её «игрой в любовь», ужесточил режим содержания детей и ввёл в разряд наказаний новые репрессивные меры. Приют стали покидать воспитатели и другие служащие, не согласные с проводимой новым директором политикой.

Отец и сын Рукавишниковы стали добиваться увольнения Неандера, несколько раз обращались с этим вопросом к городскому голове Николаю Гучкову, старшему брату городского попечителя, но все усилия оказались тщетными — соратник Гучковых оставался на своём месте. Тогда Н. К. Рукавишников направил Н. И. Гучкову письмо, в котором заявил, что «семья Рукавишниковых вынуждена отказаться от всякого участия в делах приюта» . Вскоре покинул пост попечителя от городской думы и Александр Гучков. Рукавишниковский приют остался без попечителей, и у Неандера оказались развязаны руки.

Хитров рынок. Фото 1900-х годов

В 1908 году вокруг приюта разразился крупный скандал, когда в прессу просочились подробности устроенной Неандером в начале зимы охоте на зайцев, на которой в роли гончих использовали воспитанников Фидлеровской колонии. В ответ на критику Совет приюта заявил, что «не усматривает в этом ничего вредного для воспитанников и предосудительного со стороны директора приюта, ибо главная цель устройства такой охоты заключается не в преследовании зверя, а в предоставлении им возможности побегать на свободе в лесу». Этот скандал удалось замять, однако в октябре того же года на проходившем в Москве VII Съезде представителей русских исправительно-воспитательных заведений вспыхнул новый — в ходе обсуждения доклада Неандера о принятой в Рукавишниковском приюте системе исправления несовершеннолетних («системе Неандера», как называл её сам директор) стали известны случаи направления воспитанников на совместные заработки с обитателями Хитрова рынка и подёнщицами, большинство которых составляли проститутки, а также факты жестоких избиений детей воспитателями и Неандером самолично. Съезд единодушно осудил подобную практику, после чего острая критика Нандера вновь зазвучала в прессе, а затем и в городской думе. Однако и на этот раз Неандеру удалось сохранить своё место.

Рукавишниковы, устранившись от участия в делах приюта, не оставляли попыток изменить ситуацию. В сентябре 1910 года Константин Васильевич выступил на заседании Московской городской думы, где изложил мотивы, по которым семья отстранилась от участия в делах Рукавишниковского приюта:

…долгий опыт не одного Рукавишниковского приюта, но всех приютов убеждает, что во главе подобного учреждения должно всегда стоять лицо, знающее и любящее это дело, обладающее истинно добрым сердцем, относящееся к делу без сухой формальности, глубоко любящее детей и чутко вникающее во все их нужды. <…> близкое наблюдение за ходом воспитания несчастных детей вполне убедило, что приют всё более и более утрачивает свойственное ему святое значение места духовного перерождения детей и превращается в простое место заключения их.

Недовольство режимом приюта росло и среди воспитанников, участились побеги; с течением времени раздражение приобретало всё более острые формы. В январе 1911 года дети взбунтовались — наотрез отказавшись следовать установленному распорядку, они потребовали увольнения самых ненавистных дядек, мастеров и воспитателей, начали ломать мебель и бить стёкла. С помощью полиции волнения удалось подавить, 35 мальчиков поместили в карцер. Через несколько дней, когда бо́льшая часть воспитанников уже вернулась к обычной жизни, несколько работающих в малярной мастерской детей вновь принялись бить стёкла. На шум сбежались служащие, в числе которых были директор и швейцар приюта. По приказу Неандера швейцар схватил одного из мальчиков и поволок в карцер, по дороге нанося удары железной кочергой. Один из ударов стал роковым — ребёнок умер от разрыва сердца. Выплеснувшаяся в прессу история подняла в обществе небывалую волну возмущения, газеты описывали всё новые и новые факты жестокого обращения с детьми в приюте. Наконец, активизировалась городская дума — оттуда зазвучали настойчивые требования уволить Неандера. Однако сделать это формально было некому: по уставу приюта право назначения и увольнения директора принадлежало попечителю от думы, место которого оставалось вакантным. Ситуация разрешилась в начале марта добровольной отставкой П. Э. Неандера, прошение о которой он подал напрямую городскому голове; Н. И. Гучков его немедленно удовлетворил. Однако волнения на этом не прекратились — осенью того же 1911 года крупные беспорядки вспыхнули в Фидлеровском отделении: после того как за плохое поведение 11 из 33 содержащихся на тот момент воспитанников заперли в карцер, остальные, вооружившись ножами и топорами, стали громить мастерские, разграбили склад, и, сломав двери карцера, освободили своих товарищей; в итоге 20 воспитанников колонии сбежали.

После увольнения Неандера Николай Рукавишников вновь стал почётным попечителем приюта, а Евдокия Николаевна вернулась к обязанностям попечительницы. Встал вопрос о подходящей кандидатуре на место попечителя от города. За рекомендациями обратились к отдыхающему на юге К. В. Рукавишникову, который посоветовал на эту должность молодого гласного городской думы Сергея Владимировича Бахрушина. Бахрушин ответил согласием, был тут же избран думой и в итоге оставался попечителем Рукавишниковского приюта вплоть до октябрьской революции. Бахрушин был выходцем из известной семьи меценатов и благотоврителей, к тому времени серьёзно занимался историей, в думе занимался вопросами школьного образования и призрения сирот. Директором приюта назначили психолога П. Г. Бельского, в советское время — профессора, специалиста по «детской дефективности», автора метода индивидуального воздействия на «трудных» детей и схемы организации учреждений для них, после октябрьской революции в основных чертах принятой к реализации. В 1913 году врачом Рукавишниковского приюта стал психиатр Н. Е. Осипов, победившний со своей «Программой исследования личности» в организованном приютом конкурсе на замещение этой должности. Осипов оставался врачом приюта вплоть до середины 1917 года.

В 1913 году было решено перевести приют в городское владение по Вятской улице — помещения на Смоленской-Сенной площади перестали удовлетворять санитарно-гигиеническим и противопожарным требованиям. Однако эти планы осуществлены не были.

В конце 1913 года скончался А. А. Фидлер, а ещё через два года не стало К. В. Рукавишникова. С. В. Бахрушин в речи, посвящённой памяти Константина Васильевича, сказал: «С покойным терпением подходил этот человек, уже преклонных лет, к маленьким детским горестям, со вниманием и вдумчивостью вникал во все мелочи приютской жизни, во все детали приютского строя. Всё у него было продумано и всё было основано на любви к воспитанникам и на знании их нужд».

http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/carski_prijut.htm

Несмотря на деятельность съездов, развитие исправительных учреждений для малолетних преступников было весьма слабым. К 1917 году в России существовало всего 57 воспитательно-исправительных учреждений, в которых содержалось 2570 воспитанников. Суды по делам несовершеннолетних, первый из которых возник в 1910 году, с началом первой мировой войны прекратили существование.

После октябрьской революции

После октябрьской революции существовавшая судебная система была ликвидирована, тюремное заключение для несовершеннолетних в возрасте до 17 лет было отменено, а рассмотрение совершённых ими общественно-опасных деяений передали вновь образованным комиссиям по делам несовершеннолетних. Возраст несовершеннолетних преступников, дела которых были подведомственны комиссиям, несколько раз менялся и в итоге был установлен до 14 лет.

Исправительные приюты и колонии для несовершеннолетних стали государственными учреждениями и были переданы сначала в ведение особого отдела Наркомата социального обеспечения (НКСО), затем отделам охраны детства при Наркомпросе, занимавшихся детскими домами и дефективными детьми. Рост детской преступности, начавшийся в России ещё в 1905—1907 годах, к началу 1920-х годов принял гигантские масштабы. Так, в одной только Москве в 1921 году несовершеннолетними было совершено 10,7 тысяч преступлений

Декрет от 4 марта 1920 года предполагал создание для несовершеннолетних, не поддающихся мерам медико-педагогического воздействия, специальных учреждений — реформаториев, однако опыты по их созданию оказались неудачными. Вместо реформаториев с 1921 года для осуждённых несовершеннолетних стали организовывать трудовые дома; Московский трудовой дом для несовершеннолетних правонарушителей (Моструддом) разместился на Шаболовке. Однако штатная численность подобных учреждений была невелика — в первые годы советской власти до 60 % осужденных детей отбывали наказание в виде лишения свободы в тюрьмах. Однако до

Действовавшие до октябрьской революции колонии и приюты стали государственными учреждениями и были преобразованы в различные учреждения.

В 1918 году Рукавишниковский приют был реорганизован в детский дом для морально-дефективных детей II ступени. Директором назначили врача Ф. Д. Забугина, который занимал эту должность вплоть до 1923 года. Примерно до этого же времени детский дом нередко упоминался под своим старым названием — «Рукавишниковский» или «бывший Рукавишниковский». Вскоре учреждение вошло в состав крупнейшего в Москве детского дома имени А. Д. Калининой, объединившего отделения и приёмники-распределители для детей обоего пола. Во второй половине 1920-х годов помещения бывшего приюта заняли трудовая коммуна № 8 и учебно-производственные мастерские для детей детдомов и безнадзорных на 500 чел., а также ночлежка на 100 детей. В начале 1930-х участок передали Техникуму точной механики; учебное заведение, сменив несколько раз название и профиль, размещалось на Смоленской-Сенной площади вплоть до 1992 года.

В 1919 году у детского дома появилось новое отделение — топливный кризис и ухудшение продовольственной ситуации в Москве вынудили администрацию отправить около 30 мальчиков со слабым здоровьем сначала в дачный посёлок близ станции Пушкино, а затем перевезти их в бывшее имение Щенковых в 7 верстах от той же станции. Там дети трудились в огороде, самостоятельно заготавливали дрова и работали на кухне. Вскоре в усадьбе оборудовали столярную и сапожную мастерские, организовали лесную школу и ввели обучение общеобразовательным предметам — временное убежище превратилось в отделение детского дома, получив название «Лесной городок». Снабжение отделения всем необходимым и руководство его деятельностью осуществлял Педагогический совет детского дома

Фидлеровская земледельческая колония, будучи филиальным отделением детского дома, в первой половине 1920-х годов так же сохраняла прежнее название; численность её воспитанников достигла к 1924 году 150 человек. Во второй половине десятилетия учреждение стало сельскохозяйственной колонией «Возрождение». В 1927 году на базе колонии организовали городок для несовершеннолетних правонарушителей, а в 1932 году перепрофилировали его в колонию НКВД для беспризорников. Летом 1940 года колонию расформировали, а участок передали под размещение завода «Гидропривод»; вскоре началась война и запустить завод не удалось. В военное время на территории размещался 15-й артиллерийский полк, а в зданиях бывших мастерских изготавливали боеприпасы. В феврале 1945 года участок вновь отдали под детскую исправительную колонию, позднее получившую название Икшанской воспитательной колонии для несовершеннолетних. Всё это время территория продолжала оставаться открытой — возведение охранных сооружений начали лишь в 1953 году. В 2010 году учреждение перепрофилировали в женскую колонию — Федеральное казённое учреждение «Исправительная колония № 1» УФСИН России по Московской области. На территории колонии установлен памятник Н. В. Рукавишникову.

Население приюта

Основания помещения детей в приют и продолжительность их содержания

В первые годы работы школы круг оснований, по которым в неё попадали дети, был довольно широким — административные власти помещали туда мальчиков, находящихся под следствием или судом, остающихся без приюта после окончания над ними суда, а также праздношатающихся и нищенствующих. Срок их содержания был неопределённым, но, как правило, дети покидали школу после кратковременного в ней пребывания — одних удавалось определить в частные ремесленные мастерские, других передавали родителям или в сиротские дома, нескольких мальчиков возвратили в Тюремный комитет «по малой надежде на их исправление и по вредному влиянию на других».

По закону 1866 года исправительные приюты учреждались для нравственного исправления несовершеннолетних, помещаемых туда по судебным приговорам. В реальности приюты принимали различные категории детей, приобретая тем самым смешанный характер.

После реорганизации школы в исправительный приют сложились две категории принимаемых в приют детей: первую, основную по численности, составляли несовершеннолетние, приговорённые мировыми судьями или окружными судами к заключению в тюрьме на срок более 3-х месяцев; вторая группа включала мальчиков, отданных в приют родителями за плохое поведение, а также помещённых туда административными властями (бесприютных, не помнящих родителей или брошенных ими). Суды нередко приговаривали детей к помещению в приют на более короткие сроки, иногда на несколько дней. В целом же, по наблюдению профессора Кистяковского, в конце 1860-х годов малолетние правонарушители проводили в приюте в среднем лишь по нескольку месяцев, что не могло способствовать целям их исправления

Н. В. Рукавишников, вступив в должность директора, высказался за введение правила «не принимать в приют взрослых и никого на короткий срок».

С переходом Рукавишниковского приюта в ведение города бо́льшая часть несовершеннолетних стала поступать туда на основании судебных приговоров, принятие детей от родителей прекратили. Число помещаемых в приют по решениям властей сократилось до единичных случаев (был случай, когда мальчика 13-ти лет поместили в приют по распоряжению императора). Согласно уставу 1890 года в приют могли быть приняты несовершеннолетние не старше 15-ти лет на основании судебных приговоров на срок не менее 3-х лет; предельный возраст нахождения в приюте ограничили достижением подростком 18-летнего возраста. Однако полностью доступ в приют детей, не осуждённых по судебному приговору, закрыли лишь в 1896 году.

Доля преступлений против собственности
среди оснований помещения в приют, %

Основания помещения приют	1868—1870	1879—1885	1885—1894	1903—1907
Преступления против собственности (простая кража, покушение на кражу, кража со взломом, растрата, конокрадство, мошенничество и др.)	66	244	651	302
Другие преступления и проступки (поджог, святотатство, убийство, дурное поведение, нищенство, бродяжничество и др.)	31	14	143	25
Общее количество помещённых в приют	97	258	794	327

Большинство поступающих в приют детей были осуждены за преступления имущественного характера, среди которых преобладали простые кражи. Воровство, в основном, было вызвано тяжёлым материальным положением их родителей, однако встречались случаи, когда дети совершали кражи не из нужды, а с целью потратить украденные деньги на развлечения или пьянство. Так, 40 из 57 содержащихся в 1870 году в приюте воспитанников были осуждены за кражи, 4 сданы в приют родителями «за дурное поведение», остальные — за поджоги, бродяжничество и нищенство. В 1885—1894 годах 82,1 % от общего количества воспитанников были помещены туда за кражу, кражу со взломом, покушение на кружу, растрату, конокрадство. К началу XX века доля малолетних, содержащихся в приюте за совершение преступлений имущественного характера, составляла 98—100 %. Осуждение несовершеннолетних за другие преступления, в том числе тяжких против личности, являлось весьма редким основанием для помещения их в исправительные учреждения — в 1864—1894 годах в приют были помещены только два ребёнка, осужденных за убийство и его укрывательство, а в 1903—1907 годах таких случаев не было

Продолжительность содержания детей в подследственном отделении приюта зависела от хода судебного процесса и составляла в среднем 40 дней. Лишь 15—20 % подследственных попадали затем в приют; остальных приговаривали к тюремному заключению, или оправдывали

Приют принимал несовершеннолетних, осужденных судами Москвы и Московской губернии. В редких случаях в приют помещались несовершеннолетние преступники из других губерний.

Помимо несовершеннолетних, помещаемых в приюты и колонии по судебным приговорам, в большинство учреждений был открыт доступ детей по самым разным основаниям и поводам. При этом как малолетние преступники, так и отданные в приют родителями, содержались совместно, что оказывало негативное влияние на воспитательный процесс.

Согласно отчёту приюта за 25-летие его деятельности (1888), «преобладающее число поступающих малолетних принадлежит к числу детей, в которых дурное значительно превышает хорошее и среди коих почти не встречаются дети, о которых нельзя было бы сказать ничего дурного».

Продолжительность пребывания в приюте большинства осужденных детей составляла 2—4 года; в редких случаях дети оставались в учреждении менее 2-х и более 5-ти лет.

В подследственное отделение могли приниматься несовершеннолетние не старше 16-ти лет по постановлениям судебных или административных властей.

Поступивших в приют детей вначале направляли в отделения приюта для малоиспорченных и неиспорченных детей, а затем, при необходимости, переводили в другие отделения, соответственно оцениваемому уровню их нравственной испорченности.

Закон 1892 года изменил порядок направления малолетних преступников в исправительные учреждения — дети должны были находиться там не менее 1 года, а по возрасту — не старше 18 лет, при этом определение продолжительности пребывания было оставлено за руководством приютов и колоний.

Социальный и возрастной состав воспитанников

Сословный состав поступивших в приют, чел.

Сословие	1868—1870	1879—1885	1903—1907
Крестьяне	46	170	248
Мещане	22	45	62
Солдатские дети	10	33
Цеховые		12	5
Дворяне и дети чиновников	10	3	1
Купеческие дети	1
Другие (разночинцы, незаконнорожденные, не сообщившие о себе и др.)	8	16	11
Общее количество поступивших в приют	97	279	327

Со времени основания приюта большинство помещаемых туда детей принадлежали к крестьянскому сословию — это были выходцы из деревень ближних губерний, приехавшие в Москву «на заработки». Доля таких детей постоянно росла и к середине 1900-х годов они составляли ¾ от числа помещаемых в приют мальчиков. Несмотря на принадлежность к крестьянскому сословию, большинство их родителей кормились ремеслом и мастерством, нанимались на подённую работу или вовсе нищенствовали: из 248 мальчиков крестьянского сословия, поступивших в приют в 1903—1907 годах, только 21 воспитанник сообщил, что родители «крестьянствуют», то есть обрабатывают земельный надел. Число уроженцев Москвы среди воспитанников было невелико, однако они отличались от деревенских жителей более тяжёлым характером преступной деятельности и большей её продолжительностью.

Поначалу данных о семьях преступников в приюте не было.

Большинство детей выросли в неблагополучных, неполных и малообеспеченных семьях. До 20 % родителей содержащихся в приюте малолетних преступников сами имели уголовное прошлое; нередко они целенаправленно обучали ребёнка кражам, что было выгодно при любом исходе: мальчик самостоятельно заботился о своём существовании, промышляя воровством, а в случае поимки — поступал на казённое содержание в исправительный приют. Большая часть родителей были алкоголиками. Так, в 1900—1909 годах сильно пьющие отцы воспитанников составляли 54 %; среди умерших родителей доля пьющих отцов составляла 44 %, а пьющих матерей — 38 %; к 1913 году доля алкоголиков увеличилась до ⅔ от общего числа родителей. Вредные привычки передавались и детям: проведённое в том же 1913 году обследование 105 воспитанников выявило, что 53 из них выпивали, а 75 курили. Около 39 % воспитанников приюта имели две и более судимостей.

По роду предыдущей деятельности большинство детей в начале 1870-х годов были в услужении у кабачников, посыльными в разных заведениях или «праздношатались». Позднее среди воспитанников стала преобладать доля мальчиков, бывших ранее «в учении» у частных ремесленников, в основном у сапожников. Однако мастера так же, в основном, использовали детей «на побегушках», ремеслу их не обучали и жалованья не выдавали (обеспечивали только одеждой и пропитанием), за малейшую провинность нещадно их избивали, а зачастую и попросту выгоняли на улицу. Оставшиеся без работы и крова деревенские мальчики начинали промышлять воровством. По словам А. А. Фидлера, большинство частных мастерских того времени являлись для детей «не школой обучения ремеслу, а школой порока, разврата и преступления».

Около 41 % поступающих в приют детей были неграмотными и лишь четверть детей до осуждения окончили курс начальной школы

Зачастую возраст преступника было определить проблематично, так как в приговоре нередко отсутствовали метрические данные

Несмотря на то, что никто из воспитанников не заявлял о своём отрицательном отношении к религии, подавляющее число мальчиков «здравых религиозных понятий» не имели, до помещения в приют не говели и церковных обрядов не соблюдали.

Законодательство допускало направление в исправительные учреждения несовершеннолетних от 10 до 17 лет на срок, указанный в судебном приговоре, и предписывало их освобождение по достижению 18 лет. Минимальный срок содержания определён не был и устанавливался приютами и колониями самостоятельно, как правило, путём понижения верхней границы приёмного возраста; в Рукавишниковском приюте приём был ограничен 15-летним возрастом.

Нижний придел нередко нарушался — были случая направления в приют детей 6-7 летнего возраста

Согласно исследованию состава воспитанников Рукавишниковского приюта, проведённого в 1903—1907 годах Демидовским юридическим лицеем, средний возраст поступающих в этот период в приют правонарушителей составлял 14-15 лет.

В приют не принимались несовершеннолетние, не подходящие по возрасту, однако на практике встречались ошибки — зачастую реальный возраст мальчика по внешним признакам установить было сложно, а документы у него отсутствовали.

Около 3/4 от поступивших в приют приходилось на возраст от 13 до 16 лет. Гораздо меньше (около 15 %) детей поступило в возрасте 11-13 лет; встречались единичные случаи направления в приют детей младше 11 и даже 10-ти лет.

Численность воспитанников

Первоначально учреждение было рассчитано на постоянное содержание 10-ти мальчиков. К концу 1860-х годов число детей несколько увеличилось, однако возглавлявший приют М. Н. Капустин не стремился его расширять, исходя из ограниченных средств учреждения, а также опасаясь, что рост числа воспитанников повредит целям их исправления:

Мне кажется, что задача приюта может быть выполнена только при ограниченном числе содержащихся в нём. Лишь при таком условии возможно наблюдение за каждым мальчиком, за его характером и наклонностями и принятие сообразно с этим особых мер исправления. Без индивидуального характера исправления все меры его окажутся безуспешными, и возникает опасность, чтобы они не покрылись плесенью формализма.

В связи с этим, даже после расширения школьного здания, число воспитанников в 1864—1866 годах редко превышало 8—10 человек, а возраст подопечных составлял 11—14 лет.

Со вступлением в должность директора Н. В. Рукавишникова штат воспитанников начал расти: в 1870 году — до 27, в 1873 году — до 35, и в 1875 году — до 60 воспитанников.

Ввиду ограниченности шататной численности, вызванной, в свою очередь, недостатком помещений и средств на содержание детей, приют не мог вместить всех в него направляемых. В большинстве случаев приговоры московских судов «в Рукавишниковский приют или особое помещение при тюрьме для несовершеннолетних» исполнялись путём заключения ребёнка в обычных тюрьмах — отдельных помещений там тоже не хватало. Так, по статистике за 1908—1909 годы Рукавишниковский приют принял лишь 12,2 % от общего количества осуждённых в Москве к лишению свободы детей. При этом, по причине ограниченного круга оснований, по которым приют мог отказаться принять воспитанника, на освободившиеся места зачастую попадали опытные рецидивисты, которые оказывали на воспитанников развращающее влияние.

Предельная численность открытого в 1882 году подследственного отделения изначально была ограничена в 20 человек, однако на протяжении полутора десятилетий фактическое количество содержащихся там малолетних арестантов редко превышало 10—13 человек; в конце XIX века штат подследственного отделения расширили до 25 человек. В 1906 году — 12 человек, 1907 году — 22 человека. Колония 1906 — 38

Уставом 1890 года штатное число воспитанников Рукавишниковского приюта было определено в 120 человек, включая 20 человек в подследственном отделении. Рукавишниковский приют уступал по численности воспитанников Санкт-Петербургской и Студзенецкой (близ Варшавы) колониям для несовершеннолетних, население которых составляло по 200 человек.

Численность населения приюта (включая Фидлеровскую колонию), чел.
1864	1868	1870	1873	1875	1876	1879	1880
10	↗24	↗27	↗35	↗60	↗69	↗96	↘87
1881	1882	1883	1884	1885	1891	1895	1897
↗106	↗125	↘123	↘118	↗122	↘110	↗120	↘110
1898	1903	1906	1907	1914	1917
↗113	↗170	↘169	↗181	↗270	↘260

Штат приюта

Закон 1866 года об исправительных приютах предъявлял особые требования к руководителям таких учреждений: заведовать им мог человек «непорочной нравственности», имеющий аттестат на право преподавания.

Дядьки нанимались из отставных унтер-офицеров. В их функции входил круглосуточный контроль над воспитанниками. Дядьки ночевали в приюте совместно с воспитанниками

Никаких специальных учебных заведений для подготовки служащих исправительных учреждений для несовершеннолетних не существовало. Рукавишниковский приют с конца 1880-х годов самостоятельно проводил подготовку воспитателей; специальные лекции организовывало и Бюро съездов.

Согласно положению 1909 года директора и преподаватели учреждений освобождались на время службы от воинской повинности.

Закон 1866 год не устанавливал минимальный размер штата служащих, образовательного ценза для воспитателей, равно как и не предоставлял служащим никаких служебных прав и преимуществ, результатом чего явилось крайнее разнообразие состава служащих, разная нагрузка на воспитателей, разная штатная структура Для обучения воспитателей К. В. Рукавишников ввёл должности кандидатов в воспитатели, которые после окончания 6-месячного обучения направлялись другие колонии и приюты

В 1899 году — директор, 6 воспитателей (они же учителя), 10 дядек; кроме того 2 дядьки в подследственном отделении

Штат сотрудников был достаточно велик — в некоторые годы на двух воспитанников приходился один служащий.

Система воспитания и исправления

Устав
Московского Городского Рукавишниковского приюта
для малолетних
и подследственного отделения
при нём

Общие положения § 1

Московский Городской Рукавишниковский приют имеет целью нравственное исправление малолетних преступников мужского пола и приучение их к честному и полезному труду.

§ 2

Цель Приюта достигается религиозным, нравственным и физическим воспитанием и практическим ремесленным образованием, которое должно давать воспитанникам существовать, по выходу из Приюта, честным трудом.

§ 3

Главным средствами для достижения этой цели служат:
а) Личное влияние директора, священника и других лиц воспитательного персонала;
б) Правильная трудовая жизнь в Приюте;
в) Элементарное образование.

Дореволюционное законодательство устанавливало общие начала деятельности исправительных учреждений для несовершеннолетних, однако порядка содержания преступников, плана их обучения, трудовой деятельности, системы наказаний и других важных вопросов не регулировало. Поскольку учреждения устраивались разными частными благотворителями и организациями, то и подходы к делу исправления несовершеннолетних отличались разнообразием. Необходимость разработки инструкции о внутреннем режиме, учебно-воспитательной работе и хозяйственной жизни русских исправительных учреждений для несовершеннолетних неоднократно озвучивалась на съездах данных учреждений, однако по разным причинам единый документ так и не приняли.

Целью Рукавишниковского приюта декларировалось «нравственное исправление малолетних преступников мужского пола и приучение их к честному и полезному труду», а средствами её достижения определялись религиозное, нравственное и физическое воспитание и практическое ремесленное образование По словам А. А. Фидлера, краеугольным камнем системы исправления и воспитания малолетних преступников в Рукавишниковском приюте «является любовь лиц, посвятивших себя этому труду, религиозно-нравственное влияние, труд, образование, обучение ремёслам и грамоте». Капустин: «При всём уважении к нравственным правилам, мы не думаем, чтобы можно было достигнуть хороших результатов одним поучением.<…> Необходимо, чтобы вместе с проповедью действовали постоянно две другие силы: труда и порядка».

При этом на первый план ставилось приучение детей к дисциплине и ремесленному труду. А. Ф. Кистяковский, сравнивая этот подход с системой исправления в Санкт-Петербургской земледельческой колонии, в основу которой было положено обучение воспитанников нравственности, отдавал предпочтение подходу приюта: «Баснями соловья не кормят, а тем более испорченного мальчика. Для него необходим твёрдый, чуждый жестокости режим; его всенепременно нужно обучить режиму».

Наиболее сложной оказалась реализация задач нравственного воспитания в силу специфики контингента детей.

предоставление регулярного отпуска воспитанников к родным для их общения с окружающей жизнью: «отучая своих воспитанников от дурного путем лишения свободы, приют должен был приучать их также к самостоятельности, умению обходиться без надзора и постоянного о себе попечения».

Принятая в приюте воспитательная система и схема устройства мастерских была принята за основу для организации других русских исправительных заведений.

Положение 1909 года изменило название учреждений для несовершеннолетних — они стали называться не исправительно-воспитательными, а воспитательно исправительными, чем подчёркивалось, что на первом плане должны стоять элементы воспитания, а исправительные, карательные функции — на втором.

Режим и условия содержания

Основой режима Рукавишниковского приюта был строгий распорядок дня, разный для будних и праздничных дней, спланированный с тем расчётом, чтобы свободных от организованных занятий часов оставалось у воспитанников как можно меньше, а их отдых был преимущественно коллективным. Этими ограничениями администрация стремилась добиться «механического отучения» детей от преступных наклонностей и дурных привычек, для проявления которых им попросту не оставляли времени. Распорядок дня в приюте неоднократно менялся, как правило вместе со сменой директора. По словам М. Н. Капустина, «каков бы ни был порядок, существенно важно лишь то, чтобы он соблюдался строго».

Побеги. Уединённое место расположения приюта близ Симонова монастыря позволяло видеть в дневное время бежавшего, однако ночью это создавало дополнительные трудности: ближайший полицейский участок находился на расстоянии 2 вёрст

Воспимтанники во дворе приюта

В первые годы работы приюта дети вставали в 6 утра, затем убирали постели, молились и в 7 часов приступали к учёбе. В 8 часов — завтрак и отдых, с 9 до 12 — работа в мастерских, с 12 до 14 — обед, отдых и игры, с 14 до 19 — вновь работа в мастерских, с часовым перерывом на отдых. В 19 часов — ужин и в 21 — отбой. После прихода Н. В. Рукавишникова распорядок несколько изменили, увеличив время работы. По будням воспитанники вставали в 6 утра, после чего час отводился на уборку комнат, завтрак, пение молитв и чтение Евангелия. С 7 до 12 часов — совместная работа в ремесленных мастерских, затем обед и свободное время. В 13:30 работа в мастерских возобновлялась и шла вплоть до 20:00 часов. Параллельно, между 13:30 и 17:30 часами, проводились занятия в школе, отдельно для каждого класса, в соответствии с установленной очередью. Закончившие занятия или ожидающие своей очереди дети трудились в мастерских. По окончании работы проводился урок нотного пения и в 21:00 — ужин, после которого дети молились, читали Евангелие и отходили ко сну. В выходные и праздники мастерские были закрыты, однако распорядок дня воспитанников так же был строго регламентирован: с утра — пение в церкви, затем рисование; после обеда — беседа с дьяконом, затем прогулка на свежем воздухе (независимо от сезона) и вечером чтение.

А. Д. Ушинский, директор Киевской исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних и брат основоположника научной педагогики К. Д. Ушинского, отмечал, что в Рукавишниковском приюте отсутствовала воспитательная система как таковая, а всё держалось на личности директора, зависело от его взглядов и влияния.

Позднее этот порядок, в целом сохранялся, однако вводились некоторые изменения. Так, подъём был установлен в 5:30

По праздникам в приюте устраивался обед, на рождество елка. На всех праздниках присутствовал К. В. Рукавишников, часто принимал участие в чтении, будучи талантливым рассказчиком. Особо почитаем в приюте был Николин день, накануне которого в домовой церкви совершали панихиду по Николаю Рукавишникову, а в сам праздник устраивали большой званый обед — за общим столом собирались дети, высокие гости во главе с городским головой, а также бывшие воспитанники приюта; по воспоминаниями Е. К. Дмитриевой (1872—1958), дочери Константина Васильевича, отец «хотел, чтобы живущие ещё в приюте мальчики видели этих уже окончивших, опрятно и даже франтовато одетых, бодрых, весёлых — что и они будут такими же при хорошем поведении».

Воспитанники были обеспечены одеждой и обувью по сезону, на каждого выделена отдельная кровать в общей спальне; бельё менялось еженедельно в день посещения бани. Суточный рацион питания детей был составлен в расчёте на взрослого человека и включал в будние дни разные мясные супы, каши на сале, черный хлеб и квас; по выходным и праздникам каши сдабривали сливочным маслом, чёрный хлеб заменяли белым, а вместо кваса подавали чай. В пост детей кормили щами со снетками, белой рыбой и кашами на растительном масле. Вне зависимости от сезона совершались прогулки на свежем воздухе, а летом работа в мастерских нередко заменялась работой в саду.

Во дворе приюта были устроены площадки для игр и гимнастики, а зимой заливался каток В первые полтора десятилетия жизни приюта формальной классификации воспитанников не было: дети содержались совместно, спали и проводили свободное время в одних и тех же общих помещения. С ростом населения приюта возникла необходимость обособления детей друг от друга, и в 1882 году воспитанников поделили на 4 группы, назвав их отделениями; тогда же составили правила для воспитанников и инструкции для служащих. В ряде других русских исправительных учреждениях, как и в крупных европейских приютах, группы детей именовали семьями; К. В. Рукавишников же категорически возражал против такого названия, так как приют, по его мнению, должен внушать малолетним преступникам «понятие о семье, как о идеале, к которому и они должны стремиться, а потому нам представляется чем-то неправильным, фальшивым, даже вредным в педагогическом отношении называть семьёй группу случайно собранных малолетних». Основанием зачисления мальчика в то или иное отделение служила степень его «нравственной испорченности», критерии которой были установлены весьма приблизительно и основаны на таких субъективных понятиях, как, например, распущенность, развращённость натуры, приученность к дисциплине; возраст ребёнка также учитывался, но решающего значения не имел. В 1892 году число отделений возросло до 5, позднее появились 6-е и 7-е отделения. Никаким особым режимом или применяемыми способами воспитания отделения друг от друга не отличались Численность некоторых отделений доходила до 30-35 человек, что затрудняло проведение воспитательной работы

Саратовский криминалист М. И. Красовский считал подобный подход неудачным, поскольку обособление воспитанников по критериям нравственной испорченности «образует неустойчивую среду, которая допускает полную возможность порчи отдельных воспитанников друг другом», а сам набор критериев называл сложным и неудобным в применении. Д. Г. Тальберг критиковал принятую систему за непоследовательность — несмотря на то, что отделения закрепили за рызными мастерскими и выделили детям отдельные спальни, все воспитанники по-прежнему встречались друг с другом во время отдыха, игр и трапезы, из-за чего их обособление теряло практическое значение. К концу 1900-х годов низкая эффективность выбранного способа классификации воспитанников стала очевидна и для администрации приюта, и детей поделили на группы по возрастам. В 1911 году в отдельную группу выделили «трудноисправимых» подростков, а для новичков организовали «новициат» — в течение короткого времени Педагогический совет изучал поступившего в приют мальчика, а тот, со своей стороны, знакомился с режимом учреждения.

С 1889 года в штате приюта ввели должности врача и фельдшера, которые принимали и лечили больных детей, осуществляли медосмотры, следили за гигиеной и санитарным состоянием помещений приюта

Способы морального воздействия — беседы, чтение. Устраивались вечера и спектакли, однако позднее от них отказались из-за проявлений негативного.

Ни один из неблагонадёжных воспитанников никогда не оставался без наблюдения служебного персонала, к чему были приспособлены, в том числе, и помещения приюта. Так, спальни отделений, которые в дневное время использовались для игр, представляли собой большие открытые комнаты с откидными кроватями, что способствовало не только наблюдению за воспитанниками, но и поддержанию помещений в чистоте и порядке. Надзор за воспитанниками осуществляли «дядьки», в основном из числа отставных унтер-офицеров, под руководством фельдфебеля. После введения классификации воспитанников по группам дядек закрепили за отделениями — каждый из них надзирал за детьми во время игр и ночью (дядька спал в общей спальне отделения). Кроме того, дядьки по очереди дежурили в ночное время, наблюдали за детьми в мастерских и столовой, присутствовали при других работах и занятиях воспитанников.

С приходом на должность директора приюта П. Э. Неандера в помощь дядькам из числа воспитанников организовали особую группу «для наблюдения за товарищами», а также наняли ряд нештатных сотрудников с той же задачей. Кроме этого, в связи с уходом ряда воспитателей, не согласных с проводимой директором политикой, Неандер нанял ряд новых воспитателей, одним из которых стал С. И. Аралов.

Известные трудности ограничения влияния одних воспитанников на других вызывало и помещение приюта — во многих других учреждениях была принята павильонная система содержания (по отдельным зданиям)

Большое значение придавалось влиянию на детей священника и воспитателей. «Воспитатель, — говорил Фидлер, — должен дать душу порядку, установленному в заведении, иначе этот порядок обратится в солдатский режим».

Как персоналу, так и самим воспитанникам, было запрещено рассказывать о совершённых детьми преступлениях, а некоторым из мальчиков, отданным туда родителями, запрещали даже называть себя по фамилии. По мнению Капустина, «нет ничего отвратительнее, как публичная реляция о совершённом воровстве: это убивает всякое чувство стыда». Капустин был сторонником деления воспитанников исключительно по степени их испорченности

С 1909 года учреждения вместо исправительно-воспитательных стали именоваться воспитательно-исправительными, чем подчёркивалось, что элементы воспитания должны стоять в их деятельности на первом месте; это же положение запрещало применения телесных наказаний, но в Рукавишниковском приюте они широко практиковались.

«Рано утром будил пронзительный звонок. Отделение, смеясь, шумя, улюлюкая, бежало умываться. Затем собирались на молитву. Надзиратель, судорожно шевеля бородёнкой, читал привычные слова торопливым срывающимся тенорком. Сзади, сохраняя внешнее благоприличие, приютские воспитанники занимались, кому чем нравится»

В 1913—1917 году — приют 150 человек, подследственное отделение 30 человек, колония — 80 человек. Попечитель колонии — Бахрушин.

В докладе Рукавишниковского приюта Киевскому съезду представителей русских исправительных заведений для несовершеннолетних (1884) так были определены воспитательные начала учреждения: «Во первых, существенной частью системы перевоспитания малолетних считается порядок жизни приюта, который должен быть приноровлён к тому, чтобы мальчик был здоров и чтоб он, путём простого навыка, приобретал ряд хороших привычек и свойств; во-вторых, меры предупредительные и надзор должны стоять на первом плане; при этом распределение дня должно быть составлено так, чтобы свободного времени оставалось возможно мало, и чтобы отдых основывался на смене занятий; в-третьих, система воспитания, сама по себе, не может ещё воспитать малолетнего, а необходимо влияние образованного, глубоко преданного делу человека».

Приют стремился избежать этапирования детей и посылал за осужденными несовершеннолетними своего служущего.

Подследственное отделение имело своего воспитателя, мастера и двух дядек, дежуривших по очереди круглосуточно

В приюте велись специальные альбомы, куда вклеивались фотографии мальчиков при поступлении в приют и при выходе из него.

Задачи воспитания и обучения несовершеннолетних были возложены на штат воспитателей, которых сначала закрепили за детьми по возрастам, а с 1882 года — за отделениям (назвав «отделенными воспитателями»). Как и дядьки, воспитатели дежурили в приюте по очереди, по три человека через день. Ежедневно один из дежурных воспитателей делал директору подробный доклад обо всём, что произошло в приюте — фактах нарушения режима и проступках воспитанников; по указанию директора эти события заносились в кондуитный журнал, что помогало администрации составить личностный портрет каждого ребёнка. В приюте существовала бальная система оценки воспитанников, учитывающая степень доверия к ним администрации (от 0 до 6): присваиваемые подростку баллы повышались или снижались в зависимости от его поведения.

Наказания и поощрения

Закон 1866 года не устанавливал перечня и условий применения наказаний к воспитанникам исправительных учреждений, за исключением случаев побега, который предписывалось карать возвращением беглеца в учреждение и содержанием там под особо строгим присмотром, отдельно от других несовершеннолетних, но не более одного месяца. Как и многие другие вопросы внутреннего уклада, перечни и условия применения наказаний и поощрений почти целиком зависели от взглядов руководства учреждений.

По словам М. Н. Капустина, во время его директорства заранее определённых санкций за совершение детьми проступков не было (за исключением побега, который карался так, как того требовал закон) — наказания подбирались к каждому нарушителю индивидуально. Среди наказаний были тёмный карцер на 2-3 часа, содержание за решёткой, стояние на коленях или в углу, лишение лакомств. Директор прибегал к наказаниям довольно редко, а наиболее строгих наказаний старался избегать, вместе с тем «не останавливался перед ними, если был убеждён в их действенности».

В годы директорства А. А. Фидлера взыскания налагались воспитателем или директором приюта, в зависимости от тяжести совершённого проступка, при этом Фидлер старался по возможности избегать наказаний, воздействуя на детей преимущественно убеждением. Среди наказаний были замечание, выговор, ограничение в пище (оставление на сутки на хлебе и воде), отлучение от игр, работа в выходные и праздничные дни, перевод на «черную» работу вместе с дворниками (качание воды, чистка двора, носка дров и проч.) и заключение в карцер. Сечение розгами не практиковалось, хотя сам директор считал такое наказание в особых случаях вполне оправданным. Среди проступков детей, за которые следовало наказание, встречались кражи, утайка и умышленная порча материала в мастерских, леность в работе, грубость и матерная ругань, драки, курение, побеги; наказания следовали и за выявленные случаи мастурбации и гомосексуализма.

В 1890 году формы наказания закрепили в уставе приюта, где указывалось, что воспитанники и подследственные по распоряжению директора могут быть подвергнуты выговору наедине, публичному выговору,… На практике круг наказаний был шире. Наказания распадались на две группы — принуждение к каким-либо тяжёлым обязанностям, например, стоянию «столбом», маршировке, выполнению «черной» работы (носить воду и дрова, чистить двор и проч.) и сопряжённые с лишениями, например, удовольствий (гостинцев, подарков, игр), отпусков, экскурсий, еды и, наконец, свободы — помещение в карцер. Самым распространённым наказанием быдло ограничение в пище или её лишение. источник Карцер представлял собой довольно светлую отапливаемую комнату; изолированный в нём ограничивался в еде — получал одно блюда вместо положенных двух.

V съезд в 1900 году постановил, что в исправительных учреждениях для малолетних «тёмный» карцер должен быть запрещён, а «светлый» может применяться не более 7 суток подряд; оставление воспитанника «на хлебе и воде» дозволялось не более 1 суток. Положение о воспитательно-исправительных учреждениях 1909 года законодательно закрепило часть этих решений, оставив учреждениям право самим выбирать меры дисциплинарного воздействия на воспитанников, запретив применение телесных наказаний и заключение в «тёмном» карцере. Однако на практике эти наказания продолжали применяться, в том числе и в Рукавишниковском приюте — при П. Э. Неандере детей подолгу держали в карцере, избивали скрученными полотенцами, секли розгами, причём в одном случае таким образом был наказан психически больной мальчик. Практику применения в Рукавишниковском приюте телесных наказаний отдельно рассматривал и осудил VII съезд представителей русских исправительно-воспитательных учреждений.

Принятая система наказаний и поощрений способствовала развитию в детях лицемерия, когда ребёнок быстро усваивал свою выгоду от преднамеренного совершения «хороших» поступков и утаивания дурных наклонностей — к таком выводу в конце 1900-х годов независимо друг от друга пришли Демидовский юридический лицей и Учительская комиссия Московской городской думы; последняя рекомендовала администрации учреждения ликвидировать эту систему, предложив взамен стремиться к индивидуализации наказаний, сокращению репрессивных мер и руководствоваться началами доверия к детям.

После увольнения Неандера наказание воспитанников карцером стало снижаться. Так, если в 1908 году каждый наказанный карцером в среднем проводил в нем 15 дней, то в 1913 году — 3,8 дня.

Ещё при Капустине в приюте завели специальные журналы, в которые записывали все проступки, которые совершил каждый ребёнок, и наказания, которым он был подвергнут

В отличие от наказаний, поощрения были не только индивидуальными, но и коллективными, которые распространялись на отделение или всё население приюта. Среди коллективных наград были летние поездки за город, посещение музеев и зоосада, осмотр достопримечательностей, проведение какого-либо праздника. Индивидуальные касались, главным образом, постепенного предоставления воспитаннику большей личной свободы и выражались в уменьшении надзора, предоставлении отпусков и, наконец, условно-досрочном освобождении. Помимо этого ко дню основания приюта — 21 мая — прилежным ученикам дарили книги, а за успехи в ремесленных мастерских разрешали изготовить какую-либо вещь для себя или награждали инструментами, делались подарки к дням рождения и церковным праздникам.

В приюте практиковались внешние знаки отличия для лучших воспитанников. При М. Капустине это были значки с надписями «отличный» и «очень хороший». При Н. Рукавишникове за хорошее поведение, усердную работу и прилежание в учёбе на рукав пришивали специальную бляху. Отмеченные бляхами пили чай по два раза в день, тогда как остальные получали его только по выходным и праздникам. При А. Фидлере самых лучших по поведению стали дополнительно выделять нашивкой на воротник золотого кантика. С 1883 года лучшим по поведению 15-ти детям стали присваивать звание воспитанников В. Н. Рукавишникова.

Отпуски воспитанников практиковались ещё в 1870-х годах, хотя и не были предусмотрены законом. В начале 1880-х годов по ходатайству I Съезда исправительным учреждениям дали право отпускать детей на срок до 3-х дней; Рукавишниковский приют ограничил это время 7-ю часами. При этом мальчику воспрещалось посещать тех родственников или близких, благонадежность которых вызывала у администрации сомнения. С 1896 года в исключительных случаях (например, при смерти кормильца) воспитанникам стали предоставлять длительные отпуска для помощи семье. Поведение детей во время отпусков было удовлетворительным, поэтому данный вид поощрения практиковали довольно широко. Так, в 1913 году мальчикам предоставили в общей сложности 3108 отпусков, за время нахождения в которых было зафиксировано лишь 17 случаев проступков.

Чтобы приучить детей к свободе и удостовериться в их исправлении, ещё при М. Н. Капустине приют начал проводить своеобразные «эксперименты»: мальчиков посылали за пределы приюта за покупками или с мелкими поручениями, сначала вместе со смотрителями, а затем и одних. Позднее эту практику продолжил и К. В. Рукавишников. По воспоминаниям его дочери, однажды Константин Васильевич сказался больным и сговорился с Фидлером, чтобы тот прислал к нему домой на Большую Никитскую воспитанника с просфорой, как бы в знак внимания: «До чего отец волновался, поджидая мальчика, всё подходил к окну, из которого виден был двор, где он должен был пройти». Увидев ребёнка, Рукавишников так обрадовался, что сам выбежал во двор его встречать и благодарить. С тех пор благонадёжных воспитанников стали время от времени пускать свободно ходить по городским улицам: «то их посылали с поручением в аптеку, в библиотеку, то навестить заболевшего родственника и т. д., и никогда не было случая не только побега, но даже и опоздания».

Условно-досрочное освобождение. Так, например, в 1905 году было условно освобождено 12 человек и никто из низ впоследствие в приют возвращён не был; в 1913 году 4 из 57 досрочно освобождённых детей возвратили обратно в приют за совершённые правонарушения.

Поощрениями при Фидлере были зачисление в более высокий разряд по поведению, предоставление отпуска; образцовые разряды имели право на сокращения срока пребывания в приюте.

Приучение к труду

Законодательство предусматривало два вида исправительных учреждений для несовершеннолетних — колонии и приюты, которые отличались трудовыми занятиями детей: в колониях обучали земледелию, в приютах — ремеслу. Разрешалось и открытие смешанных учреждений — земледельческо-ремесленных.

Рукавишниковский приют в 1864—1904 годах обучал детей ремеслу, в связи с чем к его названию нередко добавляли «ремесленный».

Работа в ремесленных мастерских была обязательной для всех воспитанников приюта и служила не только главным способом исправления малолетних преступников, но и гарантией того, что по выходу из учреждения ребёнок получит возможность добывать средства к существованию честным путём. Дети младшего возраста проводили за работой в полтора раза больше времени школьных занятий, а старшие воспитанники — более чем в два раза.

Воспитанники приюта за работой

в Сапожной мастерской

в Плотницкой мастерской

Первоначально в школе, а затем в приюте мальчиков обучали брошюровочному и переплётному ремеслу на заказах Общества распространения полезных книг. Эта работа, по мысли М. Н. Капустина, не давала «рассеиваться мыслям», требуя сосредоточения внимания, и, кроме того, содействовала развитию вкуса. В 1870 году открыли сапожную мастерскую, в 1872 году — портняжную. После передачи учреждения городу и расширения приюта к ним добавились футлярная, столярная, токарная, слесарная, решетицкая, малярная и кузнечная мастерские. Каждая мастерская обеспечивала нужды приюта и выполняла частные заказы. Обучение портняжному и решетицкому делу вскоре прекратили, по причине высокой конкуренции с частными ремесленниками и больших расходов на содержание мастерских. Новичков на 2—6 недель направляли в так называемую «швальню», где они учились чинить свою одежду (все мальчики были обязаны самостоятельно поддерживать её в порядке), а затем переводили в одну из мастерских. При выборе мастерской администрация принимала во внимание личное желание ребёнка, его возраст, физическое развитие и характер — одни работы требовали недюжинной силы, другие, напротив, аккуратности и усидчивости. Большую часть воспитанников обучали сапожному делу. Вышедшие из приюта нередко меняли род занятий, что, по мнению Д. Г. Тальберга, свидетельствовало о недостаточном внимании администрации к индивидуальным наклонностям детей, их предыдущему опыту и занятиям родителей. С открытием в 1882 году подследственного отделения там организовали отдельную брошюровочную мастерскую.

В первые 10-15 лет деятельности учреждения дети овладевали профессией поэтапно: под руководством мастера новичок выполнял сначала простейшие работы, затем, по мере обретения навыка, более сложные, и лишь по окончании обучения его переводили на исполнение заказов. Фидлер ввёл новую систему — так называемый «наглядный способ», — под наблюдением мастера воспитанник должен был сразу выполнить вещь или работу в целом её виде. Позднее обучение ремеслу разбили на IV класса, перевод между которыми осуществлялся по решению Педагогического совета, исходя из оценки уровня подготовленности воспитанника. Программа ремесленного обучения, выработанная в приюте, была взята за основу Долгоруковским городским ремесленным училищем.

Хозяйство Фидлеровского отделения приюта включало сад, огород, оранжерею, пчельник, скотный двор, хлебопекарню и мастерские. В летнюю пору все дети занимались сельскохозяйственными работами, зимой — получали теоретические знания по садоводству и огородничеству и трудились в мастерских, где их обучали преимущественно «сельским» ремёслам: столярному, шорному, кузнечно-слесарному и сапожному. Как и в городском приюте, всех воспитанников делили по уровню мастерства на классы — в колонии их было три (селянина 91).

Во время работы воспитанников в мастерских двери запирались на ключ. (селянина 90)

Первоначально всем воспитанникам в зависимости от прилежания в труде начисляли за работу денежное вознаграждение — от 1 до 5 копеек в день, — независимо от прибыли приюта. Треть от этих сумм мальчик мог тратить в магазине приюта, остальную сумму получал по выходу. Позднее от этой практики отказались — за усердие в труде полагалась прибавка в еде, а за леность, наоборот, пищи лишали. Администрация считала, что жалованье не могло стать достаточным стимулом для малолетних преступников, многие из которых привыкли на свободе получать большие средства за счёт краж и грабежей. В 1911 году для старших ремесленных классов ввели вознаграждение за прилежную работу в виде отчислений до 10 % от стоимости изготовленной вещи, которые воспитанник мог получить по выходу из приюта; за побег этих накоплений лишали(селянина 90, 92).

Мастерские приносили приюту некоторые средства, однако существенного значения в доходах приюта со второй половины 1870-х годов не имели. В Фидлеровской колонии доходность была ниже, так как ведение хозяйства требовало значительных финансовых вложений, а реализация продукции затруднялась удалённостью от Москвы. (селянина 92). Руководство приюта зачастую бралось за выполнение невыгодных с финансовой точки зрения заказов, лишь бы воспитанники не оставались без работы

Один из сотрудников приюта в 1913 году писал по этому поводу: «Лишь только мальчик исправится и выучится работать, как он устраивается на место и заменяется новичком, который, прежде чем что-то заработать, перепортит немало материала».

Благодаря пожертвованиям К. В. Рукавишникова мастерские были оснащены всем необходимым оборудованием, инструментами и материалами. Однако неопытные дети часто ломали оборудование и портили материал, нередко намеренно, за что немедленно следовало наказание.

Так как приют находился в центре города, имел опытных мастеров-ремесленников и не нёс расходов на оплату труда детей, цены на его изделия оставались сравнительно низкими, благодаря чему мастерские, по словам А. А. Фидлера, были «завалены частными заказами». При отсутствии заказов изделия изготавливали на продажу — для этого в 1886 году при приюте открыли специальный магазин . Изделия мастерских неоднократно экспонировались на различных выставках и получали там высокие награды: так, на Всероссийской ремесленной выставке 1885 года в Москве они завоевали Большую золотую медаль, экспонировались на выставках арестанского труда в Риме (1885) и Санкт-Петербурге (1890), приуроченных к проведению там Международных тюремных конгрессов; на выставке в Риме работы воспитанников получили бронзовую медаль (серебряная и золотая не присуждались), а один из делегатов от Испании даже заказал стулья и кресла, которые изготовили и отправили ему в Барселону.

К началу 1910-х годов оборудование мастерских обветшало; в неудовлетворительном состоянии находились и мастерские Фидлеровской колонии

Начальное образование

Система преподавания образовательных предметов в приюте постоянно совершенствовалась, однако долгие годы неизменными оставались принципы, заложенные ещё М. Н. Капустиным, который придерживался мнения, что обучение должно ограничиваться лишь начальными знаниями по ограниченному кругу дисциплин, так как приют — учреждение исправительное, а не учебное. Приют не ставил перед собой образовательных целей, считая главным средством исправления несовершеннолетних преступников приучение их к порядку и труду.

Грамотность детей при поступлении в приют, %

Уровень грамотности	1868—1870	1880—1885
Грамотных	72,1 %	37,9 %
Малограмотных	?	24,8 %
Неграмотных	27,8 %	37,3 %

По наблюдению М. Н. Капустина, грамотными в приют поступали в основном городские жители. Однако грамотность этих детей не свидетельствовала об их более высоком нравственном уровне, а «давала только сознание превосходства<…>: грамотный смотрит свысока на безграмотного и считает его созданным для эксплуатации».

Из 385 малолетних преступников, поступивших в приют в 1903—1907 годах, подавляющая их часть (225 человек) не смогли окончить даже начальной школы; 36 воспитанников и вовсе нигде не учились.

На уроках использовались не только учебники, но и научно-популярная литература, наглядные пособия

При Капустине обучению в классах отводили 4 часа в день зимой и 3 часа летом; детей обучали Закону Божию, арифметике, чистописанию, первоначальным сведениям из истории и географии России. С приходом Н. Рукавишникова был введён трёхлетний курс обучения Закону Божию (история Ветхого и Нового заветов, краткий катехизис), русскому чтению и письму, арифметике (с основами бухгалтерского учёта); ученикам старшего (третьего) класса дополнительно давали основы географии. В подготовительном и первом классах общеобразовательные дисциплины преподавали директор и его помощник, во втором и третьем — учителя Хамовнического городского училища. Закон Божий объяснял дьякон церкви Успения на Крутицах, а по праздникам приглашали дьякона близлежащей церкви Неопалимой купины, который проводил с детьми беседы о Евангелии, символе веры, молитвах и богослужениях. Занятия в классах начинались в послеобеденное время и продолжались не более 2 часов в день; дополнительно к этому по вечерам дети занимались церковным пением, а по воскресеньям — техническим рисованием.

После перехода приюта в ведение города обучение начало базироваться на программе начальной народной школы — детям преподавали Закон Божий, русское и церковнославянское чтение и письмо, арифметику, географию, рисование и музыку. Как и ранее, воспитанников делили на три возрастные группы, причём младшая группа включала два отделения — для неграмотных и малограмотных мальчиков; вечерние занятия были отменены. Наибольшее количество часов проводили в школе дети младшей группы, которая, в основном, состояла из новичков; по мере взросления воспитанников количество часов обучения сокращали, заменяя их трудом. Занятия в школе стали вести воспитатели. Успешно окончившие курс от общеобразовательных занятий освобождались, но до выхода из приюта продолжали посещать уроки музыки и рисования (обучение рисованию было призвано помочь детям в успешном освоении ремесленных специальностей); позднее для них организовали «повторительную группу», дабы дети не забывали грамоту. Для получения льготы по отбыванию воинской повинности некоторых выпускников направляли на экзамены при городской комиссии, нескольким детям удалось по выходу из приюта поступить в общие учебные заведения.

В 1870-х годах ввели 5-бальную систему оценки знаний воспитанников, а результаты обучения стали записывать в классных журналах; детям выдавали «домашние» задания, для подготовки которых отводилось специальное время в течение дня. Позднее от этой практики отказались — обучение ограничили только классными часами. Летом занятия облегчали и сокращали, но каникулов не предоставляли — по словам К. Рукавишникова, за время перерыва в обучении дети забывали все полученные знания. Уроки длились по 45 минут

Читальня имени А. Н. Островского

Обучение детей в приюте было сопряжено с рядом трудностей, связанных, прежде всего, с невозможностью организации полноценного учебного процесса — в отличие от обычных школ, дети поступали в учреждение и выбывали из него на протяжении всего года, что не давало возможности установить чёткие границы начала и окончания учебного курса. После ряда опытов выработали систему деления всех классов на полугодичные курсы; новичков сначала принимали в школу два раза в год — 1 сентября и 1 января, затем стали определять в сборную группу, из которой по результатам экзамена (в мае, августе и январе) переводили в соответствующий знаниям класс.

На успешность освоения детьми предметов влияла и их предшествующая жизнь — по выражению Фидлера, в большинстве своём они были «туги» на учение и небрежно относились к школе. Преподавание большинства предметов велось воспитателями. Дети поступали в приют с разным уровнем развития и навыков. Интересно, что грамотными в приют поступали наиболее испорченные дети, как правило, уроженцы города, занимавшиеся искусным мошенничеством. В 1913 году сформировали отдельный вспомогательный (коррекционный) класс для педагогически запущенных детей, где в целях развития речи и нравственного воспитания практиковалась «разговорная работа» — рассказ ученика на заданную тему с последующим обсуждением услышанного всеми воспитанниками.

Особое внимание приют уделял обучению воспитанников грамоте и поощрял читающих мальчиков. Константин Рукавишников из собственных средств учредил специальную премию за написание книг для чтения в исправительных заведениях, которые были бы интересно написаны и сообщали воспитанникам практически-полезные сведения. В конце XIX века начала работать приютская библиотека, а в 1912 году в одном из зданий приюта открыли бесплатную городскую читальню имени А. Н. Островского, которая пользовалась среди воспитанников большой популярностью.

После 1909

Патронат над бывшими воспитанниками. Рецидив

Закон 1866 года предписывал, что «выпущенные из приюта несовершеннолетние должны состоять, в течение определённого срока, под покровительством приюта, который обязан оказывать им возможное содействие в деле устройства их будущности», однако конкретного срока и способов покровительства не устанавливал. Положение 1909 года конкретизировало срок патроната (он был определён в 3 года), но вопрос о его допустимых формах остался открытым. Не удалось выработать единой позиции по данному вопросу и съездам русских исправительных учреждений. В силу этого, практика осуществления патроната над бывшими воспитанниками отличалась многообразием, завися от взглядов руководителей и возможностей конкретного учреждения, и, в целом, признавалась неудовлетворительной. Лучше других вопрос патронирования был организован в Рукавишниковском приюте и Студзенецкой колонии.

По уставу 1868 года Рукавишниковский приют был обязан покровительствовать выпускникам (нередко их называли «выпущенниками») в течение трёх лет со дня их освобождения. Поначалу патронат добровольно принимал на себя один из членов Общества распространения полезных книг, который подыскивал ребёнку работу, справлялся о его жизни и, при плохом поведении мальчика, мог ходатайствовать о его возврате в приют. С ростом числа выпускников исполнение этих задач стало для небольшого Общества затруднительным. Зачастую ребёнку не удавалось найти подходящего места и ему позволяли жить при приюте, поручая работу по хозяйству. Николай Рукавишников, стремясь в воспитательных целях удлинить срок пребывания детей в учреждении, намеренно оставлял при приюте отбывших срок мальчиков на правах воспитанников или подмастерьев. В некоторые годы в приюте жило до 10 выпускников.

После перехода учреждения в ведение города, Константин Рукавишников пробовал внедрять разные способы попечительства над бывшими воспитанниками, считая, что «каждый способ покровительства, лишь бы он удовлетворял цели, будет пригоден». Однако первые опыты оказались неудачными.

В 1884 году Рукавишников на свои деньги устроил при приюте мастерские на артельных началах, но вскоре вынужден был их закрыть — приют не смог подыскать достаточного объёма заказов и артели, по словам Константина Васильевича, стали превращаться в богадельни. В следующем году он решился на новый эксперимент: по его предложению бывших воспитанников стало принимать Общество пособия несовершеннолетним, освобождаемым из мест заключения, председателем которого был Н. В. Муравьёв, а секретарём Д. А. Дриль; приют обязался выплачивать Обществу за каждого патронируемого по 50 руб. (25, 15 и 10 руб. за первый, второй и третий годы соответственно). Поначалу выпускников приюта пытались определять к частным ремесленникам, но те с неохотой брали на работу детей с преступным прошлым, и в 1886 году Общество открыло свою мастерскую на 12 человек. Однако вскоре и этот опыт устройства патроната был признан неудачным: по словам Рукавишникова, Общество не проявляло «достаточной заботы о приискании мест» выпускникам приюта, а те немногие, что получали работу в мастерской, трудились там вместе с основным контингентом Общества — несовершеннолетними, вышедшими из тюрем, «степень испорченности» которых была куда более высокой.

С. В. Пучков, один из деятельных членов Общества попечительства над бывшими воспитанниками Московского Рукавишниковского приюта

С 1888 года приют вернулся к самостоятельной организации патроната. Выпускнику выдавали единовременное пособие в 25 руб., новую одежду и обувь, воспитатели подыскивали ему соответствующую навыкам работу, а если у мальчика отсутствовали благонадежные родители, то и жильё. Патронируемый был обязан раз в три месяца являться в учреждение и писать о себе, менять место жительства или работы без разрешения администрации приюта ему запрещалось. На каждого выпускника формировали залоговый капитал, за счет которого приют принимал денежные обязательства перед работодателями на случай кражи или порчи ребёнком их имущества; в трудной ситуации мальчик мог получить из этого капитала часть средств под поручительство двух других выпускников. Если патронируемый соблюдал все обязательства, имел «безукоризненное» поведение, залог не тратился, то по истечении 3-х лет покровительство прекращалось, а капитал поступал в распоряжение выпускника. Фактов выплаты возмещения работодателям в 1888—1891 годах не было.

В августе 1899 году было учреждено специальное Общество попечительства над бывшими воспитанниками Московского Рукавишниковского приюта, которое обязалось принимать под опеку всех выходящих из учреждения. Общество вначале возглавил К. В. Рукавишников, затем его сменил Н. К. фон Вендрих, бывший мировой судья, гласный городской думы, по воспоминаниям В. Ф. Джунковского — «честнейший человек, справедливейший; к его честному голосу все прислушивались, и скромности при этом он был поразительной. Он не выносил никакой несправедливости и выходил из себя, если замечал её». Членами-попечителями Общества являлись Г. С. Фельдштейн, С. В. Пучков, С. И. Мамонтов, Е. Н. Рукавишникова, Н. К. Рукавишников.

Обществу не удавалось сразу всех воспитанников при выходе из приюта на рабочие места и подыскать им жильё, поэтому для выпускников организовали специальное убежище, а при нём — столярную мастерскую. Деятельность Общества не приносила желаемых результатов. в докладе на VII съезде члены-попечители назвали его положение «печальны». Многих выпускников Общество теряло из вида и в дальнейшем никакого содействия им не оказывало. Тем не менее покровительством Общества в 1899—1914 годах ежегодно пользовалось порядка 120—150 человек.

В 1912 году государство предоставило обществам патроната некоторые налоговые льготы вместе с этим усилив контроль за их деятельностью.

Количество рецидивов среди выпущенных из приюта в конце XIX века по разным данным колебалось от 6 до 18 %; в то же время среднее количество малолетних преступников, осуждённых в Москве за совершение повторных преступлений, достигало 40 %. После революции 1905—1906 годов этот показатель стал расти. Так, из 192-х подростков, выпущенных из приюта в 1903—1907 годах и попавших под патронаж Общества попечительства над бывшими воспитанниками Московского городского Рукавишниковского приюта, 49 человек совершили в ближайшие три года повторные преступления; в некоторые годы рецидив доходил до 30-50 % от числа выпущенных из приюта. Вместе с тем, по наблюдениям Демидовского юридического лицея, новые преступления совершали, как правило, те бывшие воспитанники, которые ещё до поступления в приют имели несколько судимостей, то есть сформировавшиеся преступники.

Помещения приюта

Главное здание приюта в 1913 году

Корпуса читальни имени А. Н. Островского. Позади виден дом Несвицкой

Квартиры для служащих приюта

За время своей деятельности приют сменил несколько адресов. О первых из них — домах, арендованных у Симонова монастыря и у Грачёва в Хамовниках, сведения крайне скудны. Нанятый Николаем Рукавишниковым дом Плечко близ Девичьего поля, помещаясь в котором приют получил известность и общественное признание, описан одним из современников как двухэтажное здание с мезонином, окружённое «громадным полудвором, по которому разбросано, кроме того, несколько деревянных построек, приспособленных к различным хозяйственным нуждам заведения». В главном здании усадьбы помещались мастерские, столовая и квартиры служащих приюта; во флигелях — школа и спальный дортуар, вид которого был «более чем скромный, почти бедный, но чистый и приветливый».

Долгое время авторство здания приписывало М. Ф. Казакову, на основании того, что чертежи планов двух этажей, фасада и разреза дома Несвицкой помещены в один из «Альбомов» Казакова.

Дом со всех сторон был окружён большим двором, в задней части которого — небольшой участок для огорода. В 1881 году были выстроены больница на 6 кроватей, каменный сарай и погреба, сушилка для дерева, используемого в мастерских. По словам Д. Г. Тальберга, главный корпус приюта в 1880-х годах производил впечатление «равное тому, какое выносится, когда побываешь в хорошем средне-учебном заведении, на обязанности которого лежит дать воспитанникам, детям достаточных родителей, ту обстановку, к которой они привыкли с детства, в которую они поставлены с самого рождения своего». Обстановка была простой, везде поддерживалась безукоризненная чистота и опрятность.

И. Э. Грабарь находил в архитектурном облике дома «явное влияние архитектурных идей Баженова». В 1952—1955 годах авторским коллективом под руководством Либсона проведены исследования и выполнены основные работы по восстановлению главного фасада здания.

Главный дом городской усадьбы обозначен на плане Москвы 1775 года. Участком, принадлежащим Желябужским с 1638 года, в это время владел Н. М. Желябужский. В 1794 году усадьбу приобрела А. И. Несвицкая. Вероятно, в это время здание было перестроено в соответствии с чертежами из альбома Казакова. В начале XIX века дом показан вместе с двумя симметричными деревянными корпусами служб, замыкавшими ограду усадьбы. Во время московского пожара 1812 года усадьба горела и, предположительно, после него главным дом подвергся переделкам. Позднее появляется ряд пристроек, а во второй половине XIX века по красной линии Садового кольца возводится каменное здание, заслонившее собой дом Невицкой.

Главный дом некогда обширной усадьбы, первоначально принадлежавшей дворянам Желябужским, был возведён в середине XVIII в. в стиле барокко и украшен пышным декором, в котором особенно выделялись нарядные, выложенные из кирпича наличники высоких окон. Основная планировка и объёмы здания с высоким главным этажом на сводчатом подклете, центральным ризалитом парадного фасада и узкими боковыми ризалитами со стороны двора были сохранены при его перестройке в классицистическом стиле после 1794, когда усадьба перешла к Несвицкой. Именно тогда фасады получили свой сохранившийся до настоящего времени строгий и гармоничный облик, центральный ризалит был украшен изящным портиком из 6 поставленных парами колонн коринфского ордера; над окнами по сторонам портика помещены лепные тонко проработанные розетты, а углы здания выделены лёгкими по пропорциям ордерными членениями.

В 1879 по проекту архитектор А. Л. Обера к заднему фасаду здания была пристроена церковь Николая Чудотворца в «русско-византийском стиле». Исправительная школа для малолетних, находящихся в тюрьме под следствием, отдаваемых на поруки, остающихся без призора, праздношатающихся и нищенствующих открыта в 1864. В 1866 преобразована в приют. Дом на Смоленской пл. приобретен для приюта К. В. и И. В. Рукавишниковыми, вскоре ими же с дворового фасада к зданию приюта пристроена однокупольная церковь в псевдовизантийском стиле, освященная 6 дек. 1879 в память почившего брата — директора приюта Н. В. Рукавишникова. Службы прекратились в 1919, имущество роздано в разные церкви в 1920. Внешне здание неплохо сохранилось.

По воспоминаниям Е. К. Дмитриевой, церковь была «очень уютная, симпатичная, вся белая, при входе была большая картина художника Рачкова — Христос, окружённый детьми, иконостас был белого мрамора небольшой вышины, окна были высоко, что придавало мягкое освещение сверху». На каждой обедне в церкви поминали Николая Рукавишникова и его мать, Елену Кузьминичну. По воскресеньям церковь посещал отец братьев Рукавишниковых, Василий Никитич; здесь же его отпевали в 1883 году. В 1915 году отпевали К. В. Рукавишникова, в присутствии всех мальчиков и служащих приюта

В начале 1882 года на средства К. В. Рукавишникова провели перестройку внутренних помещений, приспособив их под размещение отделений

В 1885 году построен магазин, бани, пекарня и дом для служащих на 15 квартир.

усадьба С. Н. Грачева ? http://www.knigafund.ru/books/114225/read#page263

со стороны Смоленского бульвара возведён эклектический по своему архитектурному решению корпус, заслонивший классицистический фасад главного дома.

В 1888 году на земле приюта по красной линии улицы на деньги города построили здание городской бесплатной читальни имени А. Н. Островского.

Позже были пристроены два флигеля (один из них снесен в 1990-е годы, был известной читальней Островского). С 1950-х годов там располагался Московский авиационный техникум.

В 1913 году по красной линии улицы по проекту архитектора Л. К. Коромальди на деньги города были выстроены три отдельных корпуса для размещения бесплатной читальни имени А. Н. Островского, заслонившие собой дом Несвицкой. Возможно, что кандидатуру архитектора порекомендовал К. В. Рукавишников — ещё в 1890 году Коромальди выполнил по его заказу оставшийся неосуществлённым проект корпуса Рукавишниковского приюта. В советское время два южных (правых) корпуса были снесены, сохранился небольшой корпус читальни в левой части владения.

http://www.svetlovka.ru/pdf/v34.pdf. Церковь святых равноапостольных Константина и Елены при Фидлеровской колонии была закрыта в 1920-х годах и разорена, а затем перестроена под литейный цех; долгие годы полуразрушенное здание пустовало. В 2011—2013 годах на средства благотворителей провели реставрацию храма — восстановили колокольню, купола, пристроили алтарную часть, изготовили четырехъярусный иконостас. На восстановлении церкви работали в том числе и заключённые колонии. В декабре 2013 года храм освятил митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий.

Примечания

Комментарии

Источники