«Северный лес» Дэниела Мейсона: путь из шумного города современной литературы

Чего мы обычно ожидаем от поэзии? Образности, возвышенности. Лиризма, задушевности. Глубоких откровений. Метких заметок. Всё это с лёгкостью можно отыскать в «Северном лесе» Дэниела Мейсона. Он и в предыдущих своих романах, в «Настройщике» и в «Зимнем солдате», был лириком. Здесь же этот его талант раскрывается в полную силу.

«Северный лес» — чистая поэзия бытия, в которой частные судьбы становятся фрагментами потрясающей воображение литературной мозаики.

Традиционный американский трансцендентализм Торо и Эмерсона возрождается в этой книге с новой силой. В череде трескучих романов, брызжущих крикливой публицистикой, погрязших в нынешней повестке, книга Мейсона стоит будто вне времени, выделяется классической строгостью, отточенностью литературного стиля. Читатель словно и впрямь выбирается из шумного города современной литературы и попадает в лес словесности старой, чьё разумное устройство дышит глубокой таинственностью и атмосферой религиозного собора.

Истинная поэзия всегда символична. Она обращена ко всем и при этом тяготеет к аллегории — за конкретным рассказом и простой житейской историей различим отзвук далёких миров и горных вершин.

Прикидывающаяся безыскусным повествованием о доме посреди леса, эта книга не только лесная хроника Америки. «Северный лес» — скорее развёрнутая история эволюции человечества, его ниспадения из золотого века в железный

Люди бежали в лес за покоем, за спасением, за просветлением. А следом вторглись в него, принеся с собой праздность и суету. Они наслаждались ладом лесного мироздания, а после превратили его в объёмную декорацию для беззаботного времяпрепровождения. Отношение к лесу проделало путь от благоговения к прагматике, от храма — к месту для релакса. Лес сменил сад. Однако после и сад показался делом чересчур хлопотным. Лес будоражил душу, вдохновлял на великое, открывал глаза на мир. Посреди леса и человеческая жизнь обретала размах и значение.

Увы, «Северный лес» Мейсона рисует перед нами картины обмельчания человеческой породы. От легенды, поэзии в высшем смысле, книга к финалу всё больше движется к сатире, комедии и даже фарсу. От высокого — к низкому.

Содержание романа мельчает вслед за мельчанием человеческой души. И череда новых персонажей, попавших в лес уже ненароком, приобретших дом по объявлению, теряя индивидуальные черты, сливается в единую безликую массу мимолётных владельцев загородного места с историей. Этим пришельцам, приехавшим в лес для пикника, купившим дом на сезон-другой, уже не дано стать здешними лесными голосами, стать призраками, навеки связавшими свою судьбу с лесом. От современных обитателей северного леса и духа не останется, как, возможно не останется вскоре его и от всего человечества.

Финальные страницы романа проходят под знаком потери памяти. Игривое поначалу творческое воображение, предпочитающее сочинять, а не постигать, судьбу предыдущих лесных обитателей, превращается в форму эгоистического переписывания и присвоения истории, в форму прагматического использования её на службе собственному тщеславию.

Собственно, поэтому всё ближе к финалу «Северный лес» приобретает характер весьма необычного экологического романа, заставляющего своей содержательной масштабностью вспомнить столь не похожую на него книгу — «Широты тягот» Шубханги Сваруп. Трагедия гибнущего леса, потерявшего свой смысл ориентира «жизни в лесу» оборачивается концом всего человечества.

И вот при этом-то содержательном богатстве в «Северном лесе» читателя поджидает ещё и история литературная. Играя стилем, Мейсон движется от первичных форм творчества — легенд и сказаний, пословиц и поговорок, стихов и баллад, записок и мемуаров — к победившей всё и вся авторской прозе и поэзии. В этой книге перед вами промелькнёт целая литературная энциклопедия человечества — от пасторали до детектива и юморески.
Кажется, что и здесь, в литературе, золотой век миновал.

Но не будем слишком этому верить. «Северный лес» — живое тому опровержение.