Тема: Выставка Жан-Леона Жерома в Эрмитаже (2011, Санкт-Петербург)

Жан-Леон Жером. "Дуэль после маскарада", 1857 год


Журнал "Коммерсантъ Weekend", №41 (3637), 28.10.2011


Разговор вокруг гарема
Кира Долинина о выставке Жан-Леона Жерома в Эрмитаже


Этой выставки не могло бы быть, если бы не случившееся с картиной Жерома "Бассейн в гареме" в 2001 году несчастье: она была украдена из постоянной экспозиции Эрмитажа. Через пять лет ее нашли в Москве, вернули в музей, долго реставрировали (она была вырезана из рамы, сложена вчетверо, неизвестно где хранилась, что нанесло полотну очень существенные раны). Сегодня ради нее, окружив виновницу торжества другими произведениями Жерома из собрания Эрмитажа, устраивают выставку — что не может не радовать, но не может и не вызывать вопросов.

Дело в том, что сам по себе Жером (1824-1904), "неогрек", академист, ориенталист, любимец Парижского салона, гладкий и сладкий поэт невольничьих рынков и восточных гаремов, считается в отечественном искусствознании ну совсем уж моветон. Как, впрочем, и почти все его коллеги по бравому французскому академическому цеху — термином "салонное искусство" их припечатали давно и, судя по всему, надолго. Это, конечно, не значит, что их полотна пылятся в фондах — такую красоту скрывать грешно, они вполне парадно висят в постоянных экспозициях главных отечественных музеев. Но заинтересованный (а главное, проблемный) разговор об этом искусстве в наших краях — огромная редкость.

Да простят меня реставраторы (а их работа с "Бассейном в гареме" действительно профессиональная победа), но здорово, что на Жерома десять лет назад покусились. Сначала над этой историей больше посмеивались: на этом полотне едва ли не самые соблазнительные женские ягодицы во всем Эрмитаже, воров можно понять. Но теперь, когда все кончилось хорошо, да еще с устроенной по такому поводу небольшой, но все-таки монографической выставкой Жерома, стоит порадоваться,— эта экспозиция вполне могла бы стать первым серьезным разговором о Салоне вообще, и об ориентализме в частности.


Жан-Леон Жером. "Бассейн в гареме", 1875 год

На Западе этот разговор идет уже лет тридцать. И, надо сказать, ученые тут рвут друг друга на части. Один араб, Эдуард Саид, обвиняет западную цивилизацию и художников-ориенталистов (от Джейн Остен до Делакруа или Жерома) в расизме и колонизаторском взгляде на Восток. Другой араб, Ибн Фаррак, размазывает все аргументы первого тонким слоем, защищая европейский ориентализм как способ решения чисто внутренних политических и художественных задач, форму романтизма, переросшую романтизм как таковой. Жару поддает и гендерный фактор — именитый историк искусства Линда Нохлин, мало того что вторит Саиду, так еще добавила в это дело феминизма. Слово "ориентализм" то ли дискредитировано частично, то ли полностью, но споры не утихают.

Жером в этих боях один из главных объектов. Он, хоть и позволял себе всякое,— будучи верным учеником Поля Делароша, был сильным историческим живописцем; одно время увлекался античными экзерсисами, навеянными Помпеей и хорошим знанием древних источников, которые у него и других французских художников вылились в то, что Теофиль Готье назовет стиль "неогрек"; писал Наполеона, не гнушался заказами на патриотические монументальные росписи, увлекался сценами из современной жизни,— но восточные сцены удавались у него едва ли не лучше всего остального. Это нынешняя выставка в Эрмитаже доказывает безусловно.

А вот, чего там, увы, не будет, так это собственно истории искусства. Той, в которой с Жеромом дружил Дега, в которой от Рафаэля через Энгра и Жерома идет линия к "Завтраку на траве" и некоторым другим работам многолетнего соперника Жерома Мане. В которой Жером оказался едва ли не самым рьяным среди живописцев противником импрессионизма — известна его фраза, сказанная на открытии Выставки столетия французского искусства в 1900 году президенту Франции: "Не входите сюда, господин президент. Здесь позор французского искусства". И эта история не столько о том, как одни были передовые, а другие с ними боролись, сколько о том, из чего, на каком фоне и в диалоге с чем выросли эти самые передовые. Жером — это язык, на котором говорило искусство совсем рядом с Мане и его собратьями. И заимствованиями из этого языка великие вовсе не брезговали.

Санкт-Петербург, Эрмитаж, со 2 ноября 2011 года по 5 февраля 2012 года



Жан-Леон Жером. "Вакханка", 1897 год


Источник : Сайт ЗАО «Коммерсантъ. Издательский дом»

Посетители Эрмитажа взглянули на обнаженных одалисок Жерома новыми глазами. Фото: Александр Коряков / Коммерсантъ


Газета "Коммерсантъ", №210 (4751), 10.11.2011


Большой слащавый стиль
Жан-Леон Жером в Эрмитаже


В Санкт-Петербурге открылась выставка ""Бассейн в гареме" и другие произведения Жан-Леона Жерома в собрании Эрмитажа". Вынесенная в название экспозиции картина — вещь, конечно, знаменитая и изгибами тел представленных на ней дам запоминающаяся, но стать героиней целой выставки ей позволила злая (или, наоборот, счастливая?) судьба. Украденная и возвращенная в музей картина теперь пользуется особым успехом. Разглядывая работы Жерома, большого мастера большого стиля, КИРА ДОЛИНИНА думала о несправедливости такой его эрмитажной судьбы.

В советское время о Жероме и ему подобных академиках и любимцах Парижского салона принято было писать так: "Жером, Жан-Леон (1824-1904) — слащавый художник академического направления, пользовавшийся в свое время известным успехом". Волшебный стиль — сказано как отрезано. Ну, в общем, действительно отрезали — о салонном искусстве писали только строго по необходимости, в каталогах и комментариях, выставок не делали, диссертаций не сочиняли, а признаваться в любви или хотя бы в интересе к подобным прыщам на теле высокого (для данного периода читай — импрессионистического) искусства было все равно что расписаться в мещанстве и дурновкусии.

Справедливости ради стоит сказать, что до 70-х годов на Западе тоже не слишком чтили салон — упоение модернизмом диктовало свою волю. Постмодернизм вернул все на место — академизм и салон, искусство "красивое" и о красивом, "вторичное" и "замшелое" оказалось в центре пристального внимания специалистов. Открывшийся в 1986-м музей Орсе дискуссию об уместности салонного искусства в музеях, вершиной экспозиции которых являются Курбе, импрессионисты и их последователи, закрыл: весь первый этаж парижского музея отдан тому, что было до импрессионистов, а сами небожители были отправлены в душные и скромные зальчики наверху (мол, их будут смотреть и там). Расчет оказался верным — если вы хотите понимать, что такое французское искусство XIX века и из чего вырос импрессионизм, будьте добры прошагать мимо сотен квадратных метров первоклассной салонной живописи, из которой, собственно, растут ноги не только ваших любимых Мане и Дега (ранние работы второго, кстати, совсем не зря повешены рядом с самими кондовыми историческими живописцами на первом этаже), но и Гогена, и даже Пикассо.

Жером стал одним из премьеров этого спектакля. Это очень правильный герой — хорошая школа (был учеником страстного историографа Поля Делароша и доучивался у заразившего его любовью к Востоку Шарля Глейра), сам отменный исторический живописец, одно время увлекался античными экзерсисами, навеянными Помпеями и хорошим знанием древних источников, которые у него и других французских художников вылились в то, что восторженный Теофиль Готье назовет стиль "неогрек"; писал Наполеона, не гнушался заказами на патриотические монументальные росписи, несколько раз увлекся сценами из современной жизни и, конечно же, был одним из первых ориенталистов своего времени. Его любили (Дега) и ненавидели (Золя), давали всевозможные призы и награды, чествовали и обсмеивали, много покупали, он разошелся по самым что ни на есть престижным собраниям. Человек он был завистливый (образ Мане и после смерти последнего не давал Жерому покоя), резкий (любимый анекдот про него, как он сказал на открытии выставки столетия французского искусства в 1900-м году президенту Франции: "Не входите сюда, господин президент. Здесь позор французского искусства"), полемист и дуэлянт, но живописец блистательный.

Четыре картины и две скульптуры из эрмитажного собрания — это, конечно, немного, но говорить о Жероме как о художнике вполне можно. В центре внимания — "Бассейн в гареме", одна из наиболее знаменитых жеромовских ориенталий, гладкая и эротичная до предела, где самый смак в сочетании пряно-восточного декорума с подчеркнуто европейской внешностью "наложниц". Эскиз к композиции "Генерал Бонапарт со своим штабом в Египте" — театрализованное шествие, встреча Запада с Востоком. "Дуэль после маскарада" — острейший по тем временам укол завсегдатаям салона (современный сюжет), редчайшая для отрицавшего фривольные игры рококо XIX века отсылка к комедии дель арте, пряный привкус реальной дуэли, стоящей за картиной. "Продажа невольницы" — поздняя отсылка Жерома к его же снискавшей огромную популярность картине на близкую тему, "Фрина перед судом ареопага".

То, что вещи, раньше сосланные в залы, куда не ступала нога спешащего на встречу с импрессионистами зрителя, стали сюжетом отдельной выставки,— отлично. То, что эта выставка ничего не говорит о том, как смотрит на Жерома и Ко западная наука,— очень грустно. А между тем Жером опять в моде — последняя его большая ретроспектива прошла в прошлом году все в том же музее Орсе и в музее Поля Гетти в Лос-Анджелесе. Статьи и книги пишутся и пишутся. А в них такой вроде бы понятный и скучный Жером оказывается постоянным источником цитирования для всеми любимых модернистских гениев. А уж в своей политике тиражирования собственных работ всеми возможными в эпоху технической воспроизводимости способами, сделавшей жеромовские образы знакомыми каждому верстовому столбу Франции, вообще считается предтечей Уорхола. Вот тебе и "слащавый художник академического направления, пользовавшийся в свое время известным успехом".


Источник : Газета "Коммерсантъ"