Смоленская митрополия Русской Православной Церкви Смоленский государственный университет Смоленское отделение Ассоциации преподавателей русского языка и литературы высшей школы Российская академия наук Институт русской литературы (Пушкинский Дом) ✁✂ ✄☎✆✁✝✞ ✟ ✝✆✠✄☎✡ ☛☞✌✍✎✏☞✑✒ ✓✍✔✕✖✗☞✎✘✕✗✘✙ ✗☞✖✚✗✘✙ ✛✘✗✜✍✎✍✗✢✏✏ ✣✤✌✍✗✏✥ ✦✘ ✏✧✌✘✎✏✏ ✏ ✛✖✑★✌✖✎✍ ✩✎✍✪✗✍✙ ✫✖✧✏ ✪ ✬✓✘✑✍✗✧✛✍✭ ✮✯✰✱✲✳✴✵✶ ✷✷✸✷✹ ✴✲✳✺✻✼✽✻ ✾✿✷❀ СМОЛЕНСК «СВИТОК» 2020 УДК 82+94 ББК 72 А 21 Утвержден Ученым советом ИРЛИ РАН, протокол № 5 от 19.06.2020 Редакторы: Королькова А.В., доктор филологических наук, профессор Павлова Л.В., доктор филологических наук, профессор Романова И.В., доктор филологических наук, профессор Федотова М.А., кандидат филологических наук, старший научный сотрудник (отв. ред.) Рецензенты: Рождественская М.В. – доктор филолологических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета; Ранчин А.М. – доктор филолологических наук, профессор Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова А 21 Авраамиевская седмица [Текст]: материалы международной научной конференции «Чтения по истории и культуре Древней Руси в Смоленске», г. Смоленск, 11–13 сентября 2019 г. Вып. IV / Смоленская митрополия Русской Православной Церкви; Смоленский государственный университет; Смоленское отделение Ассоциации преподавателей русского языка и литературы высшей школы; Институт русской литературы (Пушкиский Дом); ред. А.В. Королькова, И.В. Романова, М.А. Федотова (отв. ред). – Смоленск: Свиток, 2020. – 288 с. ISBN 978-5-07148-62-8 Содержание сборника составили материалы международной научной конференции «Чтения по истории и культуре Древней Руси в Смоленске», прошедшей в 2019 году в рамках проекта «Авраамиевская седмица» и организованной при участии Института русской литературы (Пушкинского Дома) Российской Академии наук. Книга рассчитана на внимание и интерес специалистов-филологов, краеведов, любителей литературы, истории и культуры. УДК 82+94 ББК 72 ISBN 978-5-07148-62-8 © Авторы, 2020 © Оформление. ООО «Свиток», 2020 ПАМЯТНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ: ПОЭТИКА, ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ, ИСТОРИЯ ПИСЬМА ЦЫПКИН ДЕНИС ОЛЕГОВИЧ УДК 94 (47); 930.2 К ВОПРОСУ О НАЧАЛЕ НОВОГО ВРЕМЕНИ В ИСТОРИИ РУССКОГО ПИСЬМА: НЕСКОЛЬКО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ НАБЛЮДЕНИЙ Публикация подготовлена при поддержке гранта РФФИ (№18-00-00311 КОМФИ «Текст и краситель: историко-материаловедческое исследование красителей текста древнерусских рукописных книг XIV–XVII вв.») Ключевые слова: история письма, древнерусская культура, книжное письмо, скоропись, Раннее Новое Время. В статье предпринята попытка комплексного рассмотрения ряда явлений и тенденций в письменной культуре Московской Руси в период ее «длинного XVI века» (2-й пол. XV в. – 1-й пол. XVII в.), в ходе которого она вступила в Новое Время. Основным предметом исследования являются не привычные для палеографии графические и графико-орфографические особенности письма, а его техника, система и «самосознание» письма и письменной культуры. Наблюдаемые тенденции и процессы свидетельствуют о глубоких изменениях, происходивших внутри древнерусской культуры письма (обнаруживающих определенные черты вестернизации), пик которых пришелся на 2-ю пол. XVI – нач. XVII вв. Публикуя настоящую статью, автор ставит своей целью не столько дать описание результатов некоего завершенного исследования, сколько предложить возможный угол зрения на различные явления, которые первоначально воспринимаются как разнородные, но на, самом деле, могут быть адекватно интерпретированы и оценены только в комплексе. Речь идет о тенденциях и процессах в развитии культуры письма Московской Руси, характерных для периода, который «широко» можно определить 2-й пол. XV в. – 1-й пол. XVII в., а «узко» сер. XVI в. – нач. XVII в. Хотя объект нашего интереса – русское письмо, однако, непосредственным предметом 204 обсуждения служат не привычные для палеографии графические и графикоорфографические его особенности, а «самосознание» письма и письменной культуры, техника письма, и система письма. Если говорить о «самосознании» письма, понимая под этим представления самих пишущих о письме, то в истории культуры Московского царства оно в полной мере начинает фиксироваться только со 2-й пол. – кон. XVI в., когда обнаруживается наличие уже сложившихся представлений о типологии письма. Буквенное письмо рассматривается как состоящее из двух типов: «книжное письмо» (оно же «устав») и «скоропись» (1). При этом присутствовало и осознание нормативности письма: оно могло восприниматься либо как нормативное, либо как относящееся к области обычного. Именно понимание существования обычного письма как самостоятельного явления в системе письма приводит к появлению специального термина – «метное письмо», который, судя по описи книг Иосифо-Волоцкого монастыря, бытовал в языке древнерусских книжников уже в 70-х–80-х гг. XVI в. [41, с. 124–135]. Источники и механизмы формирования системы категорий древнерусского письма, известной нам для XVI – XVII вв. и состоящей из двух типов письма: «устава» («книжного письма») и «скорописи», а также из обычного («метного») письма в качестве своего рода ненормативного письма, еще требуют специального исследования. Пока лишь отметим, что наиболее вероятным является ее возникновение как следствия осознания скорописи в качестве самостоятельного явления в пространстве профессионального письма. Видимо, именно такое осознание потребовало не просто терминологически отделить скоропись от остального письма (начало использования термина «скоропись»), но определить и само это остальное письмо в его профессиональной форме. Оно стало называться «уставом», то есть «правилом» (нормой) – правильным письмом для переписки книг (своего рода правильным «книжным письмом») (2). Можно предположить, что осознание скорописи вело за собой и осознание типа письма как такового. Здесь необходимо особо подчеркнуть то, что в истории древнерусской письменной культуры исследователям еще предстоит в полной мере оценить «революцию скорописи», которая, видимо, серьезным образом повлияла на само становление «самосознания» национального письма (3). Показателем формирования «самосознания» письма нужно считать и появление в кон. XVI – нач. XVII в. в письменной культуре Московского государства соответствующей специализированной «литературы». Речь идет о профессиональных текстах, в которых обсуждается техника письма, и о каллиграфических пособиях. Так, не раз привлекали внимание исследователей статьи «О пере» и «О пере ж» из Сборника Ионы Соловецкого (переписанные в 1589/1590–1591 гг.). Эти тексты с полным правом могут быть от- 205 несены к специализированной «литературе» профессиональных пишущих [40, с. 805–809]. Что касается отечественных каллиграфических пособий, то наиболее ранние из них известны нам с 1600-х гг. [40, с. 800–814] (4) Само появление данного «типа» памятников (который в форме азбуки-свитка во многом стал знаковым для русской письменности XVII в.), очевидно, также нужно связывать с осознанием скорописи как самостоятельного эстетического явления [40, с. 809]. Процесс формирования «самосознания» письма в древнерусской культуре был тесным образом связан с процессом развития техники письма. На рубеже XVI – XVII вв. фиксируется осознание профессиональными пишущими техники скорописи как отличной от книжного письма. Русское письмо понимается самими пишущими и развивается как технически двутипное. Так оно представлено в одном из самых первых, если не первом в Московской Руси каллиграфическом пособии – в «Азбуке фряской» 1604 г. (СПбИИ РАН, ф. 115, № 160) (5). Здесь скоропись и книжное письмо отнесены создателем рукописи (Ф. С. Басовым) к разным разделам [40, с. 805–808], и основывается такое подчеркнутое разделение, в первую очередь, не на форме письменных знаков, а на технике письма (на средствах и способах его формообразования). Это наглядно видно при сопоставлении графики алфавита на л. 95об., относящегося в «Азбуке фряской» к разделу книжного письма, с графикой скорописного алфавита с примерами текстов (л. 62– 92 об.). Русские каллиграфические пособия известны нам только с рубежа XVI – XVII вв., и нет каких-либо веских оснований предполагать их более раннее возникновение. Думается, что само это обстоятельство можно рассматривать как указание на то, что эстетическое и тесно связанное с ним техническое осознание скорописи древнерусским пишущим окончательно завершилось в этот период (к этому времени). Важные различия между книжным письмом и скорописью, существовавшие в конце XVI в. и проявляющиеся в заточке пишущего инструмента, зафиксированы в текстах из Сборника Ионы Соловецкого (около 1590 г.) [40, с. 806]. Чтобы понять насколько значимой составляющей техники письма является именно заточка инструмента, достаточно указать на тот факт, что книжное письмо предполагает связь размера и пропорций письменных знаков с шириной пера [47, с. 24, 56]. Если учесть регистровый характер древнерусского письма [42, с. 423–425], это означало, что профессиональный писец для книжного письма должен был быть готов одновременно (в рамках работы над одним документом) использовать несколько орудий с разной заточкой. Что касается скорописи, то здесь заточка пера не имеет прямой связи с размером большей части исполняемых письменных знаков (условно можно сказать, что она «универсальна»). Дифференциация ширины штриха достигается и движением писчего нструмента в различных направлениях 206 при фиксированном угле пера, и нажимом. Развитие древнерусской скорописи привело к тому, что она сформировалась как письмо со смешанной техникой: приемы, основанные на сохранении и изменении наклона пера, сочетаются в ней с нажимом, тогда как техника книжного письма не предполагала нажима (строится на сохранении и изменении наклона пера) (6). При этом узкий срез пера позволяет безотрывно проводить линии в любом направлении. В целом у скорописи и у книжного письма существуют отличия в системе движений, что особенно ярко можно наблюдать при сопоставлении письменных знаков книжного письма и скорописи, имеющих близкую графику (общие графические модели) (7). При этом скоропись осознавалась самими древнерусскими писцами-профессионалами как письмо, стремящееся к связности в исполнении элементов письменных знаков и групп этих знаков. Ярким примером такой установки на связность могут служить лигатурные композиции типа монокандилов, присутствующие в древнерусских каллиграфических пособиях начиная уже с самых первых из них. Установка на связность, характер движений и «скорописная» заточка пишущего прибора делали скоропись не только принципиально отличной на уровне техники от книжного письма, но и более быстрой (8). Для адекватной оценки сути и значения тех изменений в технике древнерусского письма, которые произошли в результате сложения в его системе скорописи, важную роль могут сыграть исследования в области психофизиологического изучения исторических навыков письма. В основе физиологического изучения исторических навыков письма лежит экспериментальное исследование работы профессиональных каллиграфов (специализирующихся на исторических формах русского письма), результаты которого соотносятся с материалами рукописных памятников (9). Суть экспериментальных исследований заключается в определении структуры письменных действий (10) (и в первую очередь, в выделении областей автоматизации – письменных операций (11)). Ключевую роль здесь играет получение картины распределения внимания при профессиональном письме. Клинические и нейрофизиологические данные свидетельствуют о тесной взаимосвязи внимания и параметров движений глаз. Поэтому экспериментальное исследование письма осуществлялось нами с помощью современных методик регистрации движений глаз (айтрекинг) (12). Были получены данные для разных исторических форм русского письма и для разных пишущих, обладающих соответствующими сформированными письменно-двигательными навыками. Сопоставление результатов выявило стабильные (наблюдаемые у разных пишущих) различия в характеристиках движений глаз при реализации разных исторических типов русского письма. В результате предварительно можно говорить о том, что древнерусская скоропись, с одной сторо- 207 ны, и такие формы письма как устав и полуустав – с другой (которые с точки зрения техники нужно, вслед за древнерусскими книжниками, относить к одному типу – книжное письмо), имеют на уровне физиологии процесса письма значимые различия в характере распределения внимания и, соответственно, различия в характере автоматизации письменных движений (13). Все это указывает не только на принципиальное отличие скорописи от книжного письма на уровне техники, но и на глубокую модификацию письменных навыков при сложении скорописи в качестве самостоятельного типа письма. В настоящей статье нет возможности сколько-нибудь подробно описывать наши исследования в области психофизиологии исторических навыков письма – этому будет посвящена специальная совместная публикация участников проекта. Отметим только, что, хотя результаты обработки данных, полученных в ходе экспериментов, на настоящий момент носят еще самый предварительный характер, они, в сочетании с другими наблюдениями над техникой древнерусского письма, позволяют ставить вопрос о том, что формирование скорописи в древнерусском письме можно рассматривать в качестве маркера глубокого изменения древнерусской навыковой культуры в целом – культуры навыков и привычек, изучение динамики которой должно сыграть исключительно важную роль в выявлении и понимании изменения человека в историческом времени. Рассматривая технику письма, необходимо обязательно учитывать и то, что во всей свое полноте она не может быть сведена исключительно к технике исполнения письменных знаков. Это явление значительно более широкое. В связи с этим необходимо отметить то, что в первой четверти XVII в. в русском письме обнаруживается еще одно важное нововведение. Речь идет об указаниях источников на опыты перехода от «коленного письма» к письму за столом. В процессе книгописания писчий материал начинает располагаться не только на коленях пишущего, как это было принято ранее, но и на столе. Специальное исследование данного вопроса было проведено А. Б. Беловой и сейчас готовится к публикации (14). Со своей стороны мы лишь хотим особо подчеркнуть то обстоятельство, что привычная посадка и расположение писчего материала являются одним из важных элементов техники письма, и появление тенденций к изменению этого навыка, безусловно, сигнализирует о процессах модификации письменной культуры. К области техники письма необходимо относить и материалы письма, во всяком случае, настолько насколько их выбор определяется пишущим (задачами письма), а специфика влияет на характер исполнения текста. В этом отношении показательно то, что скоропись как феномен техники письма оказалась столь глобальным явлением, что начиная со 2-й пол. XVI в. и особенно в XVII в. оно определило разделение буквально всей основной ма- 208 териальной составляющей русской письменной культуры на «книжную» и «скорописную». Так, например, на «книжную» и «скорописную» подразделяется писчая бумага [20, с. 241–242]. Чернила для письма в XVII в. также определяются как «книжные» («уставные») и «скорописные» (15). Говоря о чернилах, нельзя не отметить и то, что, как показали проводимые в ЛКИиНТЭД спектрозональные (мультиспектральная визуализация) и спектрометрические (рентгенофлуоресцентный анализ (16)) исследования рукописей из собрания ОР РНБ, во второй половине XVI в. в системе красителей, употреблявшихся для письма в Московской Руси, происходят серьезные изменения (17). Начинает наблюдаться применение кроме железистых (получивших к этому времени безусловное господство) еще и углеродосодержащих (сажевых) чернил. В XVII в. использование сажевых чернил будет носить массовый характер. Начало активного использования этих чернил мы склонны связывать с возникновением и развитием русского книгопечатания (для которого применялась краска на сажевой основе). Не исключено, что именно появление красителей данного типа первоначально повлияло на возникновение упомянутого разделения чернил на «книжные» («уставные») и «скорописные». Впрочем, эта догадка ни в коем случае не означает, что само понятие «чернила книжные» нужно связывать с углеродосодержащими красителями, а понятие «чернила скорописные» с железистыми. Такое утверждение было бы в корне неверным – противоречащим сохранившимся историческим рецептам древнерусских чернил (18). Приблизительно с кон. 60-х – нач. 70-х гг. XV в. в развитии регистровой организации системы древнерусского письма начинает ярко проявляться тенденция стилевого выделения различных регистров (графико-функциональных регистров) письма, что приводит к развитию полистилевого индивидуального письма у профессиональных пишущих (19). Пик этого процесса приходится на XVI в., притом, что с 1-й пол. XVII вв. установка на разностильность (и полиманерность) индивидуального письма закрепляется и каллиграфическими пособиями, и учебными текстами. Показательным примером здесь может служить уже не раз упоминавшаяся нами «Азбука фряская» 1604 г. (алфавиты и образец книжного письма, помещенные на л. 94–96 об.) (20). Тенденция стилевого выделения графико-функциональных регистров письма хорошо видна на примере того, как в рамках писцовой моды на так называемый «грецизированный полуустав» он используется в письме выходных записей рукописных книг, основной текст которых выполнен другим книжным письмом – то есть графически выделяется «колофонный» регистр (21). Нельзя не учитывать и тот факт, что с 1610-х гг. в письменной культуре Московской Руси начинается процесс сложения современной формы подписи [46, с. 135–139]. С одной стороны, с точки зрения развития системы 209 письма, это можно рассматривать как окончательное графическое выделение и оформление подписного регистра, а с другой, как важный этап в начале осознания письма в качестве средства саморепрезентации (графической саморепрезентации) пишущего. Одновременно это и шаг в сторону этикетно нормированной системы письма, которая будет характерна для русской письменной культуры позднейшего времени (прежде всего, для эпохи развитого курсива). Обозначенные в настоящей статье тенденции и явления в «самосознании» письма и письменной культуры, в технике письма, в системе письма, безусловно, свидетельствуют о глубоких изменениях, происходивших внутри древнерусской культуры письма, пик которых приходится на 2-ю пол. XVI – нач. XVII вв. Если пытаться определить культурный вектор рассматриваемого процесса, то надо отметить, что в нем прослеживаются черты вестернизации. Ярким примером этого могут служить изменения в подписном регистре, где происходит переход от удостоверительного текста (рукоприкладства) к современной модели подписи. Так, в самом конце Смутного времени, очевидно, под влиянием польско-литовской канцелярской традиции в московских документах обнаруживаются типичные западноевропейские росчерки-парафы, в результате русская подпись далее развивается уже в характерной западной форме [46, с. 135–139]. Думается, что к вестернизационным тенденциям можно отнести и появление на рубеже XVI–XVII вв. первых отечественных каллиграфических пособий: нам уже приходилось высказывать предположение о возможном влиянии на их возникновение соответствующей западноевропейской традиции [40, с. 809–810]. Да и исследуемое А.Б. Беловой настольное письмо московских книгописцев также должно объясняться знакомством с аналогичной западной посадкой пишущих, для которых она уже на тот момент давно стала базовой. Все сказанное соотносится с целым рядом глобальных или менее крупных явлений, которые необходимо рассматривать в единстве и можно интерпретировать как проявления прямого или косвенного западноевропейского влияния в русской письменной культуре кон. XV – нач. XVII вв. Это появление и развитие старопечатного стиля в оформлении древнерусских рукописей (22), опыты русской гравюры на металле (и использование ее для украшения рукописной книги) (23), наблюдаемые с кон. XV – нач. XVI в. изменения в конструкции и характере декора книжного переплета (24), а также возникновение и развитие в Московском государстве книгопечатания (25), и первый отлив собственной московской писчей бумаги в середине 1560-х гг. [36, с. 430–440]. Наконец, сюда можно отнести и становление в XVI в. раздельного написания слов, которое, по мнению Б.И. Осипова, первоначально возникает в русской письменности в польско-литовских землях 210 как следствие западноевропейского влияния, позже переходя в Московскую Русь. По поводу этого процесса Осипов пишет, что «пробел как специфический сигнал словесной границы появляется в русских рукописях с начала XVI в., первоначально в документах, написанных на территориях, подвластных Польше. Появление его, несомненно, связано с влиянием западноевропейской письменности (западноевропейские рукописи уже в XIV в. имеют членение на слова). Первопечатные книги с самого начала знают межсловный пробел, в рукописях же он окончательно утверждается лишь в конце XVII столетия, особенно поздно – в канцелярской скорописи» [30, с. 260]. В заключение еще раз отметим, что речь здесь шла о некоторых аспектах навыкового и технологического перелома в развитии древнерусской письменной культуры. Какие-то из составляющих этого перелома, как заведение в Москве книгопечатания, представляются очевидными. Какие-то, как, например, «революция» в технике письма, связанная со скорописью, еще требуют детального изучения и самого серьезного осмысления. Однако все они могут быть адекватно оценены и интерпретированы, только будучи осознанными в комплексе. Говоря о сути происходивших изменений, подчеркнем, что период 2-й пол. XV в. – 1-й пол. XVII в. в целом можно рассматривать как своего рода «длинный XVI век» отечественной письменной культуры, в ходе которого она вступила в Новое Время. Литература 1. Бернштейн Н.А Физиология движений и активности. М.: Наука, 1990. 495 с. 2. Борисова Т.С. Гравюры на металле в русских рукописях XVI в. // Древнерусское искусство. Русское искусство Позднего Средневековья: XVI век. СПб: Дмитрий Буланин, 2003. С. 440–455. 3. Борисова Т.С. Евангелие Иоанна Ульянова (к вопросу о происхождении орнамента старопечатного типа) // Русская художественная культура XV–XVI веков. М.: ГИКМЗ «Московский Кремль», 1998. С. 196–219. [Материалы и исследования / ГИКМЗ «Московский Кремль». Вып. XI.] 4. Быстрова Е.С., Лоцманова Е.М., Ляховицкий Е.А., Поляков И.А., Симонова Е.С., Цыпкин Д.О. Древнерусские чернила в системе письменной культуры: проблемы и перспективы исследования // Комплексный подход в изучении Древней Руси. Сборник материалов X Международной научной конференции (9–13 сентября 2019 г., Москва, Россия). Приложение к журналу «Древняя Русь. Вопросы медиевистики». М.: Индрик, 2019. С. 43–43. 5. Византийская и европейская традиция в искусстве книги Древней Руси. Тисненые переплеты XII– VII вв. / сост. Е.М. Шварц. СПб.: БАН, 1994. 21 с. 6. Гиппенрейтер Ю.Б. Движения человеческого глаза. М.: МГУ, 1978. 256 с. 211 7. Гиппенрейтер Ю.Б., Пик Г.Л. Фиксационный оптокинетический нистагм как показатель участия зрения в движениях // Исследование зрительной деятельности человека. М.: МГУ, 1973. С. 69–83. 8. Дубовик В.В. Азбуки-прописи XVII–XVIII веков: Исследования и тексты: монография. Тюмень: ТГУ, 2011. Ч. I: Азбуки-прописи. 208 с.; Тюмень: ТГУ, 2011. Ч. II: Тексты и комментарии. 224 с. 9. Зализняк А.А. Древненовгородский диалект / 2-е изд., переработанное с учетом материала находок 1995 – 2003 гг. М.: Языки славянской культуры, 2004. 872 с. 10. Зализняк А.А. Древнерусская графика со смешением ъ – о и ь – е // Зализняк А.А. «Русское именное словоизменение» с приложением избранных работ по современному русскому языку и общему языкознанию, написанных в течение последних десятилетий М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 577–612. 11. Зализняк А.А. Противопоставление книжных и «бытовых» графических систем в древнем Новгороде // Finitis duodecimo lunstris. Сборник статей к 60-летию профессора Ю.М. Лотмана. Таллин: Ээсти раамат, 1982. С. 82–85. 12. Зализняк А.А. Подпись Анны Ярославны и вопрос о некнижном письме древней Руси // Антропология культуры. Вып. 3. К 75-летию Вячеслава Всеволодовича Иванова М.: Новое издательство, 2005. С. 139–147. 13. Зацепина Е.В. К вопросу о происхождении старопечатного орнамента // У истоков русского книгопечатания: Сборник научных трудов. М.: АН СССР, 1959. С. 101–154, 256–258. 14. Киселев Н. П. Происхождение московского старопечатного орнамента // Книга. Исследования и материалы. М.: Книга, 1965. Сб. XI. С. 167–198. 15. Клепиков С.А. Из истории русского художественного переплета // Книга. Исследования и материалы. М.: Книга, 1959. Сб. I. С. 98–166. 16. Клепиков С. А. Орнаментальные украшения переплетов конца XV – первой половины XVII веков в рукописях библиотеки Троице-Сергиева монастыря // Записки Отдела рукописей [ГБЛ]. М.: ГБЛ, 1960. Вып. 22. С. 57–73. 17. Круглов А.К. К вопросу о типологии русских переплетов: один из способов шитья пергаменных рукописей XIV – XV вв. // Специальные исторические дисциплины. М.: ИВИ, 2018. Вып. 2. С. 374–404. 18. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность: учебное пособие. 2-е изд. стереотипное. М.: Смысл: Академия, 2005. 352 с. 19. Ляховицкий Е.А. К проблеме типологии древнерусского письма // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2019. СПб.: СПбГУ, 2019. № 1. С. 78–94. 20. Ляховицкий Е.А., Скопина М.А. К вопросу о древнерусских представлениях о сортности бумаги в связи с различными типами и техниками древнерусского письма // Вспомогательные исторические дисциплины в со- 212 временном научном знании. Материалы XXXI Международной конференции. Москва, 12–14 апреля 2018 г. М.: ИВИ, 2018. С. 241–243. 21. Мажуга В.И. Почерк в латинском письме VIII – середины XIII в.: дис. … канд. ист. наук. Л., 1979. 240 с 22. Мацуев О.В., Скопина М.А. О двух техниках древнерусской каллиграфии // Археографски прилози: зборник радова Одељења за археографиjу Народне библиотеке Србиjе. Београд: Retro print, 2017. Књ. 39. С. 35–68. 23. Мишина Е.А. Азбуки-свитки XVII–XVIII вв. // От Средневековья к Новому времени: Сборник статей в честь О. А. Белобровой. М.: Индрик, 2006. С. 419–431. 24. Мишина Е.А. Азбуки-свитки XVII–XVIII вв. Каталог рукописей // Книга в пространстве культуры. М.: РГБ, 2010. Вып. 1(6). С. 82–95. 25. Мокрецова И.П. Средневековый книжный переплет: История, материалы и техника, принципы реставрации: Учебное пособие М.: РГГУ, 2005. 141 с. 26. Мошин В.А. «Револуциjе» у историjи старого српског правописа // Библиотекар. Год. 15 (1963). Београд: БДС, 1964. Бр. 6. С. 465–475. 27. Мудрова Н.А. Библиотека Строгановых (вторая половина XVI – начало XVIII в.). Екатеринбург: УрО РАН, 2015. 540 с. 28. Немировский Е.Л. Возникновение книгопечатания в Москве. Иван Федоров. М.: Книга, 1964. 404 с. 29. Немировский Е.Л. Использование мотивов немецкой гравюры в русской рукописной и печатной книге XV–XVI вв. // Русско-немецкие связи в области книжного дела. Сборник научных трудов. М.: ГБЛ, 1986. С. 93–103. 30. Осипов Б.И. Судьбы русского письма: История русской графики, орфографии и пунктуации. М.: ИРЯ; Омск: ИЦ «Омский научный вестник», 2010. 320 с. 31. Павлов А.П. Гость и дьяк Михаил Смывалов: штрихи к биографии // Торговля, купечество и таможенное дело в России в XVI–XIX вв.: Сборник материалов Второй международной научной конференции (Курск, 2009 г.). Курск: КГУ, 2009. С. 123–128. 32. Поздеева И.В. Человек. Книга. История. Московская печать XVII века. М.: Фантом-пресс, 2016. 576 с. 33. Починская И.В. Книгопечатание Московского государства второй половины XVI – начала XVII веков в отечественной историографии: концепции, проблемы, гипотезы. Екатеринбург: НПМП «Волот», 2012. 400 с. 34. Преображенский А.С. Западные мотивы и формы в поствизантийской живописи Московии. Предварительные размышления // Актуальные проблемы теории и истории искусства: сборник научных статей. СПб.: НППринт, 2016. Вып. 6. С. 252–266; 881–888. 213 35. Розов Н.Н. Скорописание или скоропись? (Об уточнении термина) // Вспомогательные исторические дисциплины. Л.: Наука, 1969. Т. II. С. 134– 143. 36. Савельева Н.В. «Бумага для царя Ивана Грозного» в Древлехранилище Пушкинского Дома // ТОДРЛ. СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. Т. 55. С. 430–440. 37. Свод письменных источников по технике древнерусской живописи, книжного дела и художественного ремесла XV–XIX вв. В 2-х томах / под. ред. Ю.И. Гренберга. СПб.: Пушкинский фонд, 1995. Т. 1, Кн. 1. 448 с. 38. Скопина М.А. К проблеме шрифтового анализа древнерусских памятников искусства письма // История и культура: Статьи. Сообщения. Публикации. СПб.: СПбГУ, 2018. Вып. 15 (15). С. 253–263. 39. Турилов А.А. «Революции» в истории славянской письменности и проблема эффективности палеографического метода // Палеография, кодикология, дипломатика: Современный опыт исследования греческих, латинских и славянских рукописей и документов: Материалы Международной научной конференции. Москва 27–28 февраля 2013 г. М.: ИВИ, 2013. С. 319–325. 40. Цыпкин Д.О. «Азбука фряская» 1604 года как источник по истории искусства письма Древней Руси // Актуальные проблемы теории и истории искусства: сборник научных статей. СПб.: НП-Принт, 2016. Вып. 6. С. 800– 814, 912. 41. Цыпкин Д.О. Древнерусское метное письмо // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2019. СПб.: СПбГУ, 2019. № 1. С. 124–135. 42. Цыпкин Д.О. К вопросу о регистрах древнерусского письма // Вспомогательные исторические дисциплины в современном научном знании. Материалы XXXII Международной научной конференции. Москва, 11–12 апреля 2019 г. М.: ИВИ РАН, 2019. С. 423–425. 43. Цыпкин Д.О. Наука наблюдения: экспертный подход в изучении рукописной книги // ТОДРЛ. СПб.: Росток, 2017. Т. 65. С. 151–180. 44. Цыпкин Д.О. Понятие почерка в изучении русского исторического письма: К проблеме разработки методологии почерковедческого анализа древнерусских рукописей // ТОДРЛ. СПб.: Росток, 2016. Т. 64. С. 836–881. 45. Цыпкин Д.О. Проблема разработки единой методологической системы идентификации пишущего в изучении древнерусских рукописно-книжных памятников (на материале Софийского, Кирилло-Белозерского и Соловецкого собраний ОР РНБ) // История и культура. Статьи. Исследования. Сообщения. СПб.: СПбГУ, 2013. Вып. 11 (11). С. 225–242. 46. Цыпкин Д.О. Становление современной русской подписи в Раннее Новое время. Предварительные наблюдения // Мавродинские чтения 2018: материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 110-летию 214 со дня рождения профессора Владимира Васильевича Мавродина. СПб.: Нестор–История, 2018. С. 135–139. 47. Чобитько П.П. Азбуковник. СПб.; М.: Гимназия Св. Василия Великого, 2008. 112 с. 48. Шварц Е.М. О византийском влиянии на русский переплет // Вспомогательные исторические дисциплины. Л.: Наука, 1991. Т. XXIII. С.169–181. 49. Щавинский В.А. Очерки истории техники живописи и технологии красок в Древней Руси. М.; Л.: ОГИЗ, 1935. 160 с. [Известия ГАИМК Вып. 135.] 50. Щепкин В.Н. Русская палеография. М.: Наука, 1967. 224 с. 51. Svane G. Slavonic Manuscripts in The Royal Library. A Catalogue. Славянские рукописи в Копенгагенской королевской библиотеке. Copenhagen: The Royal Library, 1993. 131 s. [Indsigt. Håndskriftafdelingens Arkivregestraturer. Nr. 4] Примечания 1. Речь идет о представлениях о письме, существовавших в Московской Руси. Что касается древнерусской письменной культуры в целом, то наиболее раннее указание на «устав» («уставное письмо») и «скоропись» («скорописное письмо») относится к 1540 г. и содержится в Литовской метрике [41, с. 125–127]. 2. Очевидно, «устав» как термин, относящийся к письму, появился в эпоху, когда с палеографической точки зрения в переписке книг уже господствовал полуустав. Соответственно, «устав» древнерусских книжников и устав палеографов – это разные явления. Если же пытаться соотносить писцовые представления с палеографическими, то получится, что с начала своего использования, которое фиксируется в Московской Руси с 10-х гг. XVII в., древнерусский «устав» обозначал в первую очередь полуустав палеографов [41, с. 126–127]. Об истории и причинах появления «устава» и «полуустава» в русской палеографической терминологии см. [19, с. 85–87]. 3. В связи с этим нельзя не отметить, что о «революционном взрыве» скорописи в истории русской письменности в 1969 г. писал Н.Н. Розов [35, с. 138–139], отталкиваясь от статьи В.А. Мошина [26, с. 465–475]. Однако до сих пор многие аспекты этой «революции скорописи» в истории национальной письменности остаются плохо изученными. Впрочем, мало изученным остается и само явление «революций» в истории русского письма, хотя о нем говорил еще В.Н. Щепкин [50, с. 14]. Для последнего времени мы можем указать только на статью А.А. Турилова, как на специально посвященную этому вопросу [39, с. 319–325]. Представляется перспективным рассмотрение «революций» в русском письме с позиций такого социо-культурного 215 явления как мода с ее системой, закономерностями возникновения и развития (речь может идти о тех или иных письменных модах и их последующим переходом в письменную традицию). 4. Древнерусские азбуки-прописи имеют достаточно большую традицию изучения. Здесь мы ограничимся указанием на новейшие работы, содержащие сводные данные о них: [24, с. 82–95; 8]. Отметим, что монография В.В. Дубовик, к сожалению, очень плохо подготовлена. Достаточно сказать то, что автору остались неизвестными древнейшие русские каллиграфические пособия, а в работе с рукописями она по непонятной причине ограничилась исключительно собраниями Москвы (даже без учета ключевых памятников, хранящихся в Петербурге). В историографическом разделе отсутствует упоминание новейших обзорных публикаций, посвященных древнерусским азбукам-прописям [23; 24]. 5. Рукопись, созданная в основном своем объеме (за исключением 2 последних тетрадей) Ф.С. Басовым — представителем известной на Москве семьи книгописцев, была выполнена для Н.Г. Строгонова [40, с. 800–805]. Очевидно, возникнув по заказу Строгонова, она, по крайней мере до 30-х гг. XVII в., оставалась в среде представителей крупнейшего купечества, имевшего серьезное влияние на экономическую и политическую жизнь Московского государства. Так, после смерти Н.Г. Строгонова и распродажи его библиотеки в 1617–1620 гг. она перешла в собрание купца (гостя) и дьяка М.С. Смывалова [31, с. 124; 27, с. 114]. 6. К сожалению, данное обстоятельство фактически не учитывается палеографами. В связи с этим отметим, что нам не раз приходилось говорить о методологической недопустимости априорного переноса современного опыта культуры повседневности (собственного навыкового опыта исследователей) на другие исторические периоды [43, с. 165–166]. Примером такого переноса является закрепившееся в отечественной палеографии ошибочное представление о якобы нажимной технике письма уставом и полууставом [45, с. 238, 241]. Подобные представления, основанные исключительно на навыках самих ученых, сформированных моделями и инструментами их школьного обучения письму, были характерны даже для таких авторитетнейших исследователей древнерусских рукописей как В.Н. Щепкин [50, с. 116, 118]. Сегодня ситуация начинает меняться. Ключевую роль в этом процессе играет многолетнее взаимодействие Лаборатории кодикологических исследований и научно-технической экспертизы документов Отдела рукописей Российской национальной библиотеки (далее – ЛКИиНТЭД ОР РНБ) и Кафедры истории западноевропейской и русской культуры Института истории СПбГУ с профессиональными каллиграфами, специализирующимися на исторических типах русского письма. Это взаимодействие осуществляется в рамках экспериментального изучения древнерусского 216 письма [45, с. 235–236, 238–239; 44, с. 867–881]. В результате стало складываться самостоятельное направление изучения техники русского исторического письма. К этому направлению относятся работы М.А. Скопиной: статья «К проблеме шрифтового анализа древнерусских памятников искусства письма» (прочитанная в качестве доклада 17.10.2016 г. на форуме «Русское письмо: проблемы сохранения и изучения» и подготовленная к печати в том же 2016 г., но по независящим от автора причинам опубликованная только в 2018 г. [38]; и развивающая основные методологические подходы этой работы совместная публикация с О.В. Мацуевым «О двух техниках древнерусской каллиграфии» [22, с. 35–68], в которой, среди прочего, дана сравнительная характеристика техники, древнерусского книжного письма и развитой древнерусской скорописи [22, с. 41–48]. 7. Как уже отмечалось, показательным примером может служить сопоставление одного из алфавитов книжного письма, помещенного на л. 95об. «Азбуки фряской» 1604 г., со скорописным алфавитом из той же рукописи (л. 62–91). Оба алфавита, принципиально различаясь по технике исполнения, имеют значимые совпадения в графических моделях письменных знаков. В настоящей публикации нет возможности представить сравнение техники исполнения алфавитов – это тема отдельной работы (их сопоставительному анализу посвящена статья «Техника древнерусского письма по материалам «Азбуки фряской» 1604 г.», готовящаяся к печати автором этих строк). 8. Если понимать письмо как выполнение письменных знаков с помощью специально сформированной для этого системы движений, тем самым отделяя его от других способов рукописного исполнения письменной графики [42, с. 423], становится очевидной необходимость рассмотрения изменений техники в качестве важнейшей составляющей истории развития письма. С этой точки зрения изучение эволюции техники письма, как минимум, равно важно с изучением эволюции его графики (притом, что оба эти явления взаимозависимы). Данное обстоятельство уже давно осознано в латинской палеографии. Большая заслуга принадлежит в этом отечественным ученым (достаточно указать на диссертацию В.И. Мажуги «Почерк в латинском письме VIII – середины XIII в.», защищенную еще в 1979 г. и хранящуюся в ОД РГБ, Дк 80-7/430: [21]. Однако, этого нельзя сказать о русской палеографии, где такое осознание еще впереди. 9. Соответствующие эксперименты осуществляются объединенным коллективом, включающим, кроме автора этих строк, сотрудников Лаборатории физиологии зрения Института физиологии РАН им. И.П. Павлова и представителей нескольких петербуржских каллиграфических школ. Впервые эти исследования были представлены научной общественности в 2019 г. в докладе Е.Г. Якимовой, Д.О. Цыпкина, П.П. Васильева, Е.Ю. Шелепина «К 217 вопросу о физиологическом исследовании исторических навыков (на материале исторических типов русского письма)», прочитанном на микросимпозиуме «Естественнонаучные методы в изучении культурного наследия» в рамках VII Европейской конференции по рассеянию нейтронов ECNS 02.07.2019 г. в Санкт-Петербурге. 10. Формируя подход к экспериментальному исследованию исторических навыков письма, мы отталкивались от опыта работы Ю.Б. Гиппенрейтер, которая в 1973 г. совместно с Г.Л. Пик использовала исследование ФОНК (фиксационный оптокинетический нистагм) для экспериментального анализа участия зрения в движениях руки. Эксперименты проводились с использованием материала современного письма [7, с. 69–83]; позже результаты этих исследований были рассмотрены Ю.Б. Гиппенрейтер в монографии «Движение человеческого глаза» [6, с. 192–211]. В психофизиологической и психологической интерпретации полученных результатов мы (также как и Ю.Б. Гиппенрейтер в своей работе) опираемся на теоретическую базу, сформированную трудами Н.А. Бернштейна [1] и А.Н. Леонтьева [18]. 11. Кроме того, формируется и общая картина вовлеченности зрения в процесс письма, осуществляемого с использованием различных его исторических форм. Данные такого рода имеют большое значение как для оценки возможностей обращения писца к протографу в ходе переписки, так и для понимания природы писцовых ошибок. В определенном смысле они могут рассматриваться как потенциальная психофизиологическая основа текстологического исследования памятников древнерусской письменности. Особо необходимо подчеркнуть важную методологическую роль выявления автоматизмов в системе письменных движений для почерковедческого изучения древнерусских рукописей, так как только признаки, отражающие автоматизмы, должны рассматриваться в качестве обладающих априорной идентификационной значимостью (физиологически мотивированной). Соответственно, доказательная идентификация пишущего возможна исключительно на основании выявления в исследуемых рукописях проявлений автоматизмов. 12. Задачей испытуемых было написание по памяти нескольких строк одного и того же текста различными формами русского исторического письма (устав; полуустав; древнерусская скоропись; курсив, включая такую его форму как современная скоропись). В процессе письма проводилась регистрация движений глаз двумя типами айтрекеров (Tobii Pro Glasses 2 и JAZZ-novo). Оценивались количество саккад и фиксаций, длительность саккад, длительность фиксаций, а также производилось построение тепловых карт активности, велась видеосъемка движений пишущей руки. 13. Поскольку вопрос о физиологическом изучении исторических навыков до сих пор специально не рассматривался в науке, то указанные пилот- 218 ные эксперименты имеют достаточно широкое методологическое значение. Уже сейчас можно говорить как о перспективности самого направления физиологического изучения исторических навыков в их изменении во времени (физиологической истории навыков), так и об эффективности айтрекинга в качестве инструмента таких исследований, а также об эффективности предложенной нашим коллективом модели в целом. 14. Его рассмотрению посвящена статья А.Б. Беловой «Канцелярское письмо XVI–XVII вв. на материале свидетельств иностранцев. К вопросу о коленном письме», которая подготовлена для публикации в сборнике «Книжные центры Древней Руси». 15. См., например: [37, с. 88, 91, 179, 205, 296, 323]. Известны и другие древнерусские термины для определения чернил, например: «копченые чернила» [37, с.205] или «писчие чернила» [37, с. 296]. 16. РФА-исследования древнерусских рукописно-книжных памятников осуществляются коллективом ЛКИиНТЭД ОР РНБ совместно с заведующим Отделом технологических исследований Государственного Русского музея С.В. Сирро. 17. Проект по изучению чернил древнерусских рукописей, реализуемый сейчас совместными усилиями СПбГУ, РНБ и НИЦ «Курчатовский институт» при финансовой поддержке РФФИ, является прямым продолжением исследований, проводившихся еще в 1920-х – 1930-х гг. в Институте археологической технологии ГАИМК [49, с. 5–6, 21–38]. 18. В качестве примера достаточно указать на «состав о чернилех книжных» из рукописи 2-й четв. XVII в. [37, с. 91]. Для чернил, производимых с использованием сажи, в древнерусской письменной культуре XVII в. существовало определение «копченые чернила» [37, с. 205]. Скорее всего, деление на чернила «книжные» и «скорописные» производилось древнерусскими пишущими исходя из письменных свойств красителей разной рецептуры. На это указывают и результаты наших первых опытов по реплицированию исторических чернил с последующим экспериментальным их прописыванием [4, с. 44]. 19. Проблему регистровой организации пространства древнерусского письма нам уже приходилось обсуждать [42, с. 423–425]. Здесь нет возможности специально останавливаться на этом вопросе. Пользуясь случаем, отметим только, что, очевидно, первое указание на «регистр» применительно к русскому (древнерусскому) письму содержится в работе А.А. Зализняка [12, с. 146]. Однако в этой статье «регистр», упомянутый единожды как «палеографический регистр» (словосочетание взято самим автором в кавычки), не является сколько-нибудь разработанным понятием. Наши представления о регистрах письма принципиально отличаются от того значения, которое А.А. Зализняк вкладывал в словосочетание «палеографический ре- 219 гистр». Говоря о двух «палеографических регистрах», он понимал под ними существовавшие, по его мнению, на Руси уже в XI в. «книжную письменную манеру» и «некнижную»: «книжная письменная манера, более строгая и единообразная, считавшаяся обязательной для переписчиков книг», а «некнижная, более свободная и вариативная, считавшаяся нормальной для деловых и бытовых документов» [12, с. 144]. Не обсуждая здесь самих выводов Зализняка о существовании «книжной» и «некнижной» «каллиграфической манеры» в рукописных документах Киевской Руси (но, все же, вынужденно отметив, что утверждения о том, что Анна Ярославна «хорошо умела писать», о «твердости ее руки» и т. п., делаемые исключительно на основании одной сохранившейся подписи, с почерковедческой точки являются категорически недопустимыми, также как и какие-либо выводы о палеографической специфике восьми составляющих эту подпись письменных знаков), подчеркнем, что выделение А А. Зализняком двух «палеографических регистров» было своего рода развитием его представлений о существовании в древнерусской письменности двух различных графических (графико-орфографических) систем (книжной и бытовой) «начертания букв» [12, с. 144]. Однако сами эти системы (подробнее о них см., например: [11, c. 82–85; 10, c. 577–612; 9, c. 21–36]), никак не соотносятся с нашими представлениями о графико-функциональных регистрах письма. 20. О том, как установка на разностильность индивидуального письма прививалась уже в процессе обучения чтению, можно судить по азбуке из рукописной Грамматики 2-й четв. XVII в. (РГБ, ф. 299 (собр. Тихонравова), №339., л.. 63 об.–65 об.), о которой автору этого текста также уже приходилось писать [41, c. 129–130]). 21. В качестве примера можно указать на хорошо известную в науке рукопись Гурия Тушина 1511 г. – Четвероевангение: РНБ, Кирилло-Белозерское собр., № 31/36, где существует подчеркнутое стилевое различие между писцовой записью (л. 404) и основным текстом. Если говорить в целом о тенденции стилевого выделения «колофонного» регистра, то можно привести пример рукописи Кормчей: РНБ, Кирилло-Белозерского собр., № 1/1078, выполненной в 1590 г. писцом Тихоном Азацким (ср. письмо л. 646 основного текста и писцовую запись на л. 647), а также многие другие древнерусские рукописи рассматриваемого периода. В связи со сказанным необходимо еще раз подчеркнуть то обстоятельство, что речь идет именно о стилевом выделении регистров письма, так как пространство древнерусского письма с самого начала имело регистровую организацию, и выделение различных регистров, например, с помощью формата письма, обнаруживается в древнерусский книге от начала ее существования (с Остромирова Евангелия). Учитывая связь заточки пера и формата письма можно сказать, что регистровый принцип организации письма изначально присутствовал бук- 220 вально на уровне набора инструментов профессионального древнерусского книгописца. 22. Не имея возможности специально останавливаться на историографии изучения старопечатного стиля как следствия западноевропейского влияния на древнерусскую книжную культуру, укажем, в качестве примера, на некоторые работы, посвященные этому вопросу: [14, с. 167–198; 13, с. 101–154; 28, с. 121–134; 29, с. 93–103; 3, с. 196–219 и др.]. Среди новейших публикаций, так или иначе затрагивающих проблематику западного воздействия на искусство древнерусской книги, можно назвать статью А.С. Преображенского [34, с. 252–266; 881–888]. В эстетическом плане тенденции вестернизации древнерусской письменной культуры не нужно воспринимать как противопоставленные неовизантийским тенденциям, которые в XVI в. еще себя далеко не исчерпали. Во всяком случае, на уровне эстетики письменных памятников XVI в. правильнее говорить о поиске путей синтеза этих двух направлений. Ярким художественным выражением подобного синтеза могут служить, например, орнаментальные заставки таких известных рукописно-книжных памятников как Евангелие Исаака Бирева 1531 г. (РГБ, ф. 304. III (собр. Троице-Сергиевой лавры), №15(8659)) или Апостол сер. XVI в. (РГБ, ф. 173. I (собр. МДА), № 5). Очень показательным выглядит и сочетание инициалов неовизантийского и старопечатного стилей в одном из двух старейших (1600х гг.) сохранившихся русских каллиграфических пособий, составляющем часть рукописи Ny kgl. Saml. 613 8о из собрания Королевской библиотеки в Копенгагене [51, с. 67], также, как и наличие алфавитов инициалов обоих стилей (л. 3–22 и л. 24–34) в составе другого из этих старейших пособий — в «Азбуке фряской» 1604 г. [40, с. 802]; не исключено, что пособие, входящие в состав Ny kgl. Saml. 613 8о также происходит из библиотеки Н.Г. Строгонова, то есть является второй «азбукой писменой, фряской», проданной М.С. Смывалову [27, с. 114]. Однако в XVII в. (уже в его начале) на том месте в пространстве русской письменной культуры, где ранее существовало взаимодействие вестернизирующего и неовизантийского направлений, начинает полностью господствовать эстетика вестернизации. В связи с этим заметим, что как пишут И.В. Поздеева и А.А. Турилов, в инициалах азбуки из рукописи Королевской библиотеки в Копенгагене наблюдается «один из наиболее поздних <…> примеров употребления неовизантийского стиля на равных правах со старопечатным» [32, с. 519]. 23. О первых русских гравюрах на металле см. [2, с. 440–455]. 24. Проблема вестернизационных изменений в характере декора и конструкции древнерусских переплетов в XV–XVI вв. не раз становилась объектом рассмотрения исследователей [15, с. 114-117, 122–125; 16, с. 59–60, 65–72; 25, с. 46]. Не имея возможности здесь специально останавливаться 221 на данном вопросе, отметим лишь, что, как писала Е.М. Шварц: «Византийский тип тиснения был основным для русских переплетов вплоть до начала XVI в. <…> С начала XVI в. византийское влияние на русский переплет уступает влиянию европейского, «позднеготического» стиля» [5, с. 3]. По сути, с таким взглядом солидаризуется и И.П. Мокрецова, говоря, что «к концу XV в. русские переплетчики, работавшие при царских мастерских и солидных монастырских скрипториях, восприняли готический переплет» [25, с. 46]. При этом надо отметить, что предпринятая Е.М. Шварц попытка значительного удревнения византийского типа тиснения древнерусских переплетов (при всей очевидной сомнительности ряда положений работ С.А. Клепикова, с которыми полемизирует исследовательница), на уровне аргументации не является достаточно доказательной [48, с. 169–181; 5, с. 7–8]. К тому же Шварц зачастую опиралась на неверные представления о технике древнерусского переплета (что видно при сопоставлении ее замечаний со статьей реставратора-профессионала и исследователя переплетов А.К. Круглова [17, с. 374–404]). На наш взгляд, вопрос о времени распространения византийского типа тиснения в украшении переплетов древнерусских рукописей, о природе возникновения и внутренней периодизации этого явления, как и о связи данной традиции с другими традициями и модами в оформлении рукописной книги (такими как неовизантийский и балканский орнаменты) еще требует специального полномасштабного исследования. 25. Эти слова не надо рассматривать в контексте вопроса о зависимости первых московских типографов от западноевропейской традиции книгопечатания. Историография данной проблемы специально рассматривается в монографии И.В. Починской, которая показала, что исследования А.А. Сидорова, доказавшие техническую оригинальность средств московских печатников, дали здесь окончательный ответ [33, с. 129]. Однако вряд ли кто-либо станет утверждать, что сама идея заведения на Москве печатания книг могла возникнуть независимо от активно развивавшегося западноевропейского книгопечатания и имевшего на тот момент уже столетнюю историю. 222 Denis O. Tsypkin SOME PRELIMINARY OBSERVATIONS ON THE ISSUE OF THE BEGINNING OF MODERNITY IN THE HISTORY OF RUSSIAN WRITING Keywords: history of writing, Old Russian culture, book writing, cursive writing, Early Modernity. The paper attempts at complex investigation of a series of phenomena and trends in the writing culture of Muscovy on the threshold of Modernity (16th century, or broader, second half of the 15th – first half of the 17th century). The discussion is centered not on the graphic or orthographic peculiarities of writing, as is usual for paleography, but on the technique, the system and self-conscience of the writing culture. Certain phenomena and trends are singled out that while bearing the features of westernization, reveal some major changes in the Old Russian writing culture, reaching their apex during the second half of the 156th – early 17th century. 223 ОБ АВТОРАХ Валуев Демьян Валерьевич – Смоленский государственный университет, доцент, кандидат исторических наук, e-mail: [email protected]. Галашева Татьяна Николаевна – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, младший научный сотрудник, e-mail: [email protected] Захарова Анна Владимировна – Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, старший преподаватель, кандидат искусствоведения, 119991. e-mail: [email protected] Карбасова Татьяна Борисовна – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, научный сотрудник, кандидат филологических наук, e-mail: [email protected] Лобакова Ирина Анатольевна – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, старший научный сотрудник, кандидат филологических наук, e-mail: [email protected] Мальцева Светлана Владиславовна – Санкт-Петербургский государственный университет, старший преподаватель, кандидат искусствоведения, e-mail: [email protected] Накадзава Ацуо – Государственный университет города Тояма (Япония), почетный профессор, доктор филологии, e-mail: nakazawa820@nifty. com Налётова Наталья Юрьевна – Смоленский государственный университет, профессор, доктор педагогических наук, e-mail: [email protected] Павлова Лариса Викторовна – Смоленский государственный университет, профессор, доктор филологических наук, e-mail: [email protected] Понырко Наталья Владимировна – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, главный научный сотрудник, доктор филологических наук, e-mail: [email protected] Романова Ирина Викторовна – Смоленский государственный университет, профессор, заведующая кафедрой литературы и журналистики, доктор филологических наук, e-mail: [email protected] 284 Савельева Наталья Вячеславовна – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, ведущий научный сотрудник, доктор филологических наук, e-mail: [email protected] Соколова Лидия Викторовна – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, ведущий научный сотрудник, кандидат филологических наук, e-mail: [email protected] Федотова Марина Анатольевна – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, старший научный сотрудник, кандидат филологических наук, e-mail: [email protected] Хрисанф (Шадронов Я.А.) – Спасо-Преображенский Авраамиев мужской монастырь г. Смоленска, игумен, иеромонах, e-mail: [email protected] Цыпкин Денис Олегович – Санкт-Петербургский государственный университет, доцент, заведующий Кафедрой истории западноевропейской и русской культуры Института истории, кандидат исторических наук, e-mail: [email protected] Шереметов Никита Андреевич – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, младший научный сотрудник, e-mail: [email protected] Юхименко Елена Михайловна – Государственный исторический музей, главный научный сотрудник Отдела рукописей и старопечатных книг, доктор филологических наук, e-mail: [email protected] 285 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ БАН – Библиотека Российской академии наук (С.-Петербург) БАН Литвы – Библиотека Академии наук Литвы имени Врублевских (Вильнюс) ВЦИК – Всероссийский Центральный Исполнительный комитет ГАИМК – Государственная Академия истории материальной культуры, ГАНИСО – Государственный архив новейшей истории Смоленской области (Смоленск) ГАСО – Государственный архив Смоленской области (Смоленск) ГИКМЗ «Московский Кремль» – Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль» ГИМ – Государственный исторический музей (Москва) ИВИ – Институт всемирной истории РАН (Москва) ИОРЯС – Известия отделения русского языка и словесности Академии наук ИРЯ – Институт русского языка имени В. В. Виноградова РАН (Москва) НБ МГУ – Научная библиотека МГУ НКВД – Народный комиссариат внутренних дел СССР ОД РГБ – Отдел диссертаций РГБ РГАДА – Российский государственный архив древних актов (Москва) РГБ – Российская государственная библиотека (Москва) РНБ – Российская национальная библиотека (С.-Петербург) МДА – Московская духовная академия СПбГУ – Санкт-Петербургский государственный университет СПбИИ РАН – Санкт-Петербургский институт истории РАН ТОДРЛ –Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской Академии наук УрО РАН – Уральское отделение РАН (Екатеринбург) ЧОИДР – Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете 286 Научное издание ✁✂ ✄☎✆✁✝✞ ✟ ✝✆✠✄☎✡ ☛☞✌✍✎✏☞✑✒ ✓✍✔✕✖✗☞✎✘✕✗✘✙ ✗☞✖✚✗✘✙ ✛✘✗✜✍✎✍✗✢✏✏ ✣✤✌✍✗✏✥ ✦✘ ✏✧✌✘✎✏✏ ✏ ✛✖✑★✌✖✎✍ ✩✎✍✪✗✍✙ ✫✖✧✏ ✪ ✬✓✘✑✍✗✧✛✍✭ ✬✓✘✑✍✗✧✛✮ ✯✯✰✯✱ ✧✍✗✌✥✲✎✥ ✳✴✯✵ Выпускающий редактор Штырова И.А. Технический редактор Алейник М.В. Дизайн обложки Азаренков А.А. На обложке памятник прп. Авраамию Смоленскому (скульптор В.С. Гращенков), фото С. Хесиной 287 ООО «Свиток» Лицензия ЛР № 6193 от 01.11.2001 Комитет по печати Российской Федерации 214025, Смоленск, ул. Нормандия-Неман, 31–216 Тел.: 8-910-787-82-59 Подписано к печати 10.09.2020 г. Формат 6 0х90 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Гарнитура «MinionPro». Печ. л. 18 Тираж 200 экз. Заказ № 288