Pro_Life_Li_Ru (О_детях) все записи автора
На женских, и не только интернет - форумах, на многочисленных сайтах, цель которых - показать людям, что аборт - это не что иное, как убийство, а также в группах, членами которых являются противники абортов, я неизменно вижу два вопроса:
1. Что делать, если после изнасилования девушка забеременела?
2. Как быть, если врачи диагностировали, что ребенок может родиться больным?
Это действительно животрепещущие вопросы - человек, задающий их, возможно, решает главный вопрос своей жизни. Мне бы хотелось предложить уважаемому читателю познакомиться с замечательной женщиной с очень нелегкой судьбой - ей пришлось ответить на оба этих вопроса, причем на второй - дважды.
У матери есть право выбора. У ребенка нет ни права, ни даже возможности выбирать. Надеюсь, что прочитав это повествование, Вы сможете самостоятельно ответить на вопросы, приведенные выше.
По просьбе главной героини все имена изменены.
«Негодных же и бабьих басен отвращайся,
а упражняй себя в благочестии»
1Тим.4:7
Одиннадцать лет назад
Я
«Алла, да ты с ума сошла! Одинокая, сын нигде не работает, дочь с синдромом Дауна – обуза, а тут еще и ребенок! Нет, ты только представь, как ты будешь жить!» - Марья Константиновна, грузная женщина с оплывшим, нездорового цвета лицом, покачала головой.
Я сидела за столом, обхватив голову руками. Сейчас мне было действительно страшно – страшно, как никогда. Моя Инночка беременна! Моя пятнадцатилетняя дочь, – вечный ребенок, безобидное создание, вот уже четыре месяца носит под сердцем новую жизнь.
«На, вытри глаза» - она протянула мне платок, - «И прекрати рыдать. Надо решение принимать, в конце концов. Как же ты любишь жизнь себе и другим усложнять, Алла. Надо бороться с обстоятельствами. Надо о себе думать – кто еще о нас подумает? Твой Витька или Генка мой?» - Марья, пожав плечами, тяжело вздохнула.
«Как ей сказать? Как?» - думала я, накручивая промокший от слез носовой платок на палец.
***
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят Мф. 5, 8
Двадцать шесть лет назад.
Я
«Девочка, хорошая моя, красавица, милая! Почему же так случилось? Я так ждала тебя доченька», - безутешно рыдала я, держа на руках мою малышку. Педиатр, Дарья Петровна, покачала головой: «Возьми себя в руки. У тебя муж хороший, сыну пять лет. Себя всю оставшуюся жизнь на муки обречешь и мужиков своих? Ей в интернате лучше будет, среди таких же».
Я отвернулась к окну. Хмурый декабрьский промозглый день, снег сыплет огромными хлопьями и тут же тает… «Павел у тебя хороший – не пьет, руки золотые, жаль его потерять-то будет, Алла. Ладно, детка, утро вечера мудреней, подумай. Подумай до завтра», - Дарья Петровна взяла из моих рук безмятежно посапывающую Инночку и вышла из палаты.
На другой день я ушла из больницы со свертком в руках. Никто меня не встречал, лишь снегопад, упрямо продолжавшийся вторые сутки, был моим спутником те полчаса, пока мы с Иннушкой добирались до дома. Я укрывала ее уголком шерстяной шали, связанной лет десять назад моей бабушкой, но мокрый снег все равно проникал через отверстия еще Витиного кружевного «уголка» и тогда малышка смешно морщила носик, но не просыпалась.
Тот день был какой-то мрачный, а к трем часам, когда я подошла к нашему двухэтажному бараку, уже смеркалось. В подъезде тускло светила лампочка, и я, старательно обходя огромные, не высыхающие даже жарким летом, лужи, подошла к двери. Витюша будто бы ждал меня – дверь сразу открылась. Личико его было недовольным. «Папа ушел к дяде Ване. Она плохая!» - насупившись, Витя показал пальцем на сверток. «Здравствуй, сынок!» - я, скинув в коридоре сапоги, вошла в комнату. Стол, как обычно, был завален радиодеталями, на диване громоздились корпус транзистора и какие-то провода – мужу Павлу, мастеру на все руки, часто приносили сломавшиеся телевизоры и неработающие приемники…
Я подошла к Витиной кровати и положила на нее Инночку. «Убери!» - грозно сказал Витя. «Сынок, ее положить некуда – видишь, везде папины детали, а мне надо снять пальто, я приберусь, соберу ее кроватку и положу твою сестричку туда», сказала я. «Папа сказал, что она не моя сестричка! Папа сказал, что она плохая!» - закричал Витя, затопал ногами и разрыдался. Я взяла его на руки, села на кровать, где лежала Инночка, и заплакала. Витя, замолчав, первые несколько секунд изумленно смотрел на меня, потом зарыдал еще горше. Я гладила непокорные, торчащие «ежиком» волосы сына и без конца повторяла: «Все будет хорошо, сынок. Успокойся. Не плачь. Все образуется». Витя, всхлипывая, обнимал меня одной рукой, а другой пытался развязать бинт, которым был замотан сверток, звавшийся Инночкой – красные ленточки Павел так и не купил… Малышка тихонько посапывала. «Какой маленький носик!» - засмеялся Витя. Мам, почему папа сказал, что она плохая?».
Через час зашла Марья, жившая на втором этаже. «Где Павел? Ох, что ж ты творишь, Алла! Люди засмеют тебя, муж бросит. Сказала бы всем, что ребенок в родах умер – Дарья-то молчала бы!». Дарья Петровна, одинокая, бездетная, была маминой подругой, и я выросла практически у нее на глазах. После смерти мамы она продолжала опекать меня, давая советы, как жить дальше. Я с детства настолько привыкла молча выслушивать ее наставления, но потом все равно поступать так, как считала нужным, что практически не обращала на нее внимания. Просто по-своему любила ее, давая выговориться. Я вздохнула и, завинчивая последний шуруп – старенькая Витина кроватка была почти готова - сказала: «Мань, поставь чайник, пожалуйста». «Алла! Да что ж это такое, а?» – Марья подошла к Инночке, которая уже проснулась и недовольно пыталась вынуть ручки из-под туго запеленутого байкового одеяльца. Витя сидел рядом и смотрел на сестренку. Подняв глаза, он спросил: «Теть Мань, тебе она тоже не нравится? И папа сказал, что она плохая. Она играть не умеет, да?» «Ох, Господи! Да что же ты творишь, Аллочка! Зачем всем жизнь-то ломаешь?». «Мань, иди домой» – я, положив отвертку, подошла и взяла на руки дочь – «я устала, и ребенка кормить пора». «Ты что же это – выгоняешь меня? Ты что?» - Марья, широко раскрыв глаза, смотрела на меня с обидой и недоумением. Я, не обращая на нее внимания, расстегнула халат и стала кормить дочь. Инночка радостно схватила грудь и, зажмурившись от удовольствия, начала есть. Марья, постояв еще минуту, покачала головой и молча ушла.
Дарья Петровна зашла через неделю, осмотрела Инночку и грустно вздохнула: «Как знаешь, Алла. Как знаешь…». Потрепав по голове Витюшу, с интересом изучающего какую-то отцовскую книгу, она сказала: «Ты девочку-то окрести, Алла. Окрести. Сердечко у нее слабенькое. Давай вот прямо завтра, в субботу, и пойдем». «Зачем, Дарья Петровна?» - недоумевала я, - Виктора не крестили, и сама я некрещеная. «Крестили мы тебя, Алла, трех месяцев тебе еще не было!» «Ну, крестили. Разве жизнь у меня легче от этого стала?» - с горечью вздохнула я. «Стала легче, Аллочка, стала, детка», - Дарья Петровна обняла меня - «Ты ведь болела сильно – как родилась, не ела почти ничего, от молока материнского отказалась – козьим тебя вскармливали, а ты срыгивала все время, в весе не набирала. Я уж думала – не выживешь, а бабка моя, еще живая была, подсказала: окрестите ребенка-то. Мы с матерью твоей от безысходности – хуже не будет – понесли тебя в храм. А окрестили – ты как заново родилась – кушать начала, здоровенькая и кругленькая стала». Я, вздохнув, пожала плечами: «Хорошо».
В городке у нас было два храма. Тот, который у реки, разрушенный, стоял в отдалении, глядя пустыми глазницами выбитых окон на заброшенное кладбище, у деревушки, прилепившейся к городу несколько столетий назад, которая, по-моему, давно стала его неотъемлемой частью. Другая церковь, действующая, находилась в противоположной, северной части города, на самой окраине. Она стояла на холме, возвышаясь, окруженная старыми деревьями и крест ее был виден почти отовсюду, призывая нас задуматься о наших душах, о наших жизнях, о нашем спасении… Но я в то время не думала ни о чем – просто хотелось жить, растить детей. В храме я не бывала – только несколько раз в год приходила на кладбище, располагавшееся на территории церкви, где были похоронены мать, отец, тетка…
На другой день я, старательно закутав дочь – день был морозный, отвела Витюшу к Марье: пусть с Геной поиграют, и пошла в церковь, где уже ждала меня Дарья Петровна, вызвавшаяся быть крестной.
В церкви было как-то светло и празднично, золотоволосый молодой священник окрестил Инночку, зачем-то дав ей другое имя - Ирина, и я почувствовала какую-то необъяснимую радость и покой в душе. «Я призываю на Вашу семью Божие Благословение», - сказал он мне уже после крестин, когда я на скамейке заворачивала дочь. «Спасибо», - ответила я, не зная, что сказать, и мы с Дарьей Петровной вышли из церкви. Домой я пришла умиротворенная, буря чувств, бушевавшая внутри меня, куда-то исчезла, и в душе поселился покой.
Пророчества Марьи и Дарьи Петровны сбылись – через четыре месяца мой Павел, непьющий и некурящий, с которым мы прожили дружно, без ссор и споров, все-таки ушел к Зинаиде, парикмахерше, и практически не навещал нас – только брал иногда Витю, катал на «Запорожце», а к вечеру привозил. На дочь даже не смотрел, и ею не интересовался.«Не моя» - и все…
Марья, подруга, все-таки смирилась с тем, что я не отказалась от Инночки и по-своему привязалась к ней. Часто заходила ко мне и подолгу сидела, глядя на девочку: «Глянь, какая спокойная! Вот как ни приду – все молчит, не плачет! Ангел!». Я лишь молча улыбалась в ответ – Инна и вправду была спокойной – ела, спала, или просто лежала, глядя по сторонам. Витюша, так и не поняв, почему сестренка была «плохой», тоже тянулся к малышке – то катал ее в коляске, то тряс машинками перед крошечным личиком, то показывал книжки: «Не кусай книгу, Инна, ее читать надо!» - строгим голосом говорил сестренке старший брат. «А ты почитай ей», - предлагала я Вите, и он садился, читал по слогам, а Инна внимательно слушала, широко распахнув глаза. Это было любимое занятие моих детей – Витя, выучивший все буквы еще в четырехлетнем возрасте, любил чтитать, Инна же обожала слушать.
А люди и впрямь не давали проходу – все так и норовили взглянуть на Инну, обсудить, осудить, укорить меня… я не знала, куда деваться от этих взглядов, советов, и сплетен, как паутина оплетающих всех в нашем маленьком городке, где все друг друга знают, где ты как на ладони.
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ