В XV – XVII вв. основу русской кавалерии составляла поместная конница. Она была основана на системе условного поместного землевладения, при котором дворяне, «дети боярские» и другие «слуги вольные» получали земельные наделы только в том случае, если они несли военную службу. Служба же в поместной коннице была пожизненной и наследственной.

«Недоросли» дворянские по достижении 15-летия переводились в «новИки», и начинали военную службу. За первые служебные успехи новиков «верстали поместьем», а в случае дальнейшего старания – еще и денежным окладом. Это делало «детей дворянских» самостоятельными и отделяло их от отца, который еще сам служил. Однако одного из сыновей изначально «припускали» в отцовское поместье, как заместителя - в предвидении будущей невозможности родителя служить, которая рано или поздно наступит. Этот сын после смерти отца наследовал его землю, а вместе с ней и служебные обязанности своего родителя.
В случае боевого похода дворяне и «дети боярские» должны были являться на службу «людными, конными и оружными» - приводить с собой по ратнику от каждых 50 десятин пахотной земли, обеспеченного лошадью, оружием, продовольствием и фуражом.
Поместная конница делилась на несколько разрядов. В первый, малочисленный разряд (не более 5-6 тысяч человек) входили представители знати, занимавшие в войске командные должности. Это были высшие придворные чины, бояре со своими свитами, московские дворяне и «жильцы» (богатые, «выборные» дворяне из других городов, несшие службу в Москве). Второй, самый многочисленный разряд составляли городовые дворяне и «дети боярские» из других городов страны. А к третьему, низшему разряду относились: татарское ополчение, городовые казаки, и вспомогательная сила – «конные даточные люди» (крестьяне, приведенные дворянами, прибывшими на службу).

В XV – XVI вв. многочисленная поместная конница была грозной силой, способной защитить государство. Но за XVII в. ее численность заметно сократилась, ухудшилось снаряжение, вооружение, обеспечение лошадьми. Большие потери в «Смутное время», в последующих длительных войнах, дробление земельных наделов на все более мелкие участки, приводившие к обнищанию части дворянства, снижение интереса занятых своим хозяйством дворян к обучению военному делу, из-за чего конники все хуже владели оружием – все это отрицательно сказывалось на состоянии поместной конницы. К тому же на протяжении нескольких столетий тактика ведения боя у поместной конницы совершенно не изменилась, и оставалась по-азиатски простой. Даже в начале XVIII в. русские поместные конные воины густой нестройной толпой с криками и свистом неслись на неприятеля, стремясь его ошеломить, напугать и обратить в бегство. Если противник отступал, то всадники, бросив преследование, грабили его обозы. Если же атака не удавалась, то конники поворачивались, и прятались за свою пехоту; а то и вовсе бежали с поля боя – как кому захочется…

Этот упадок поместной конницы привел еще в середине XVII в. к попытке дополнить ее конными полками «иноземного строя» рейтарского типа. Правда, создание первого такого полка из приглашенных иностранцев с треском провалилось – англичане, шведы и голландцы за год совместной службы перессорились и разъехались по своим странам. Тогда решили набирать «иноземные» полки из своих мелкопоместных и беспоместных дворян, а иностранцев ставить командирами. Но и эта попытка оказалась неудачной, потому что опять же проводилась по привычному принципу поместной конницы. «Свежеиспеченные рейтары» получили земельные наделы, управление которыми было для них важнее службы; а военное обучение, проводившееся всего 1 месяц в году, не способствовало заметному повышению их боеспособности. Таким образом, и полки «иноземного строя» практически оставались все той же поселённой конницей, плохо обученной и организованной.

В стремлении как-то исправить положение Петр I накануне Северной войны предпринял реформирование двух рейтарских полков «иноземного строя» - лучше, чем другие, подготовленных их командирами (немецкими офицерами Гулицем и Шневенцем) – в регулярные драгунские. Его выбор именно такой разновидности регулярной кавалерии основывался на том, что драгуны, которых современники называли «конными пехотинцами», обучались сражаться и верхом, и в пешем строю. А это открывало возможности более широкого их использования.
Таким образом, русский царь вступил в войну со Швецией, имея ненадежную поместную конницу, ряд слабо обученных полков «иноземного строя», и 2 регулярных драгунских полка, но еще не прошедших полную подготовку. Вся эта конница по своей боеспособности не могла конкурировать с мощной шведской кавалерией, что и подтвердил Нарвский разгром в ноябре 1700 года. Это поражение явственно высветило все недостатки, присущие поместной дворянской кавалерии – низкую боевую подготовку, неукомплектованность, пренебрежение дисциплиной. Там, под Нарвой, поместная конница вообще оскандалилась: едва заслышав канонаду, поместные всадники бросились бежать, потеряв при панической переправе через реку утонувшими около тысячи человек! Драгуны же в этом сражении не имели возможности проявить себя как кавалерия: ввиду недостатка пехотинцев их спешили и придали пехотным «генеральствам»...

Нарва показала царю, что боеспособной конницы у него просто нет. Но Петр прекрасно понимал, что без современной мобильной и хорошо вооруженной кавалерии одолеть шведов будет невозможно. И в 1701 году он создал еще 12 регулярных драгунских полков, обучавшихся по примеру союзной саксонской кавалерии; а к 1711 году довел число драгун до 33 полков. Набор в драгуны теперь осуществлялся по рекрутскому принципу, как и в пехоту; с той только разницей, что в драгуны записывалось больше вольных добровольцев. Среди рядовых драгун оказалось немало бывших воинов поместной конницы – дворян и «детей боярских», обедневших настолько, что они уже не имели возможности самостоятельно купить себе лошадь, оружие и снаряжение. А по стародавним традициям эти люди считали, что конная служба – дело сугубо дворянское; вот и записывались в рядовые драгуны, на государственное обеспечение. Так же в драгуны в большом количестве добровольно шли бывшие рейтары, копейщики, конные стрельцы, городовые казаки, ну и – уже подневольно, по рекрутскому набору – «даточные люди». Вот из этого «разношерстного собрания», где в одном ряду на одинаковом положении оказывались дворяне и вчерашние крепостные крестьяне, и формировались драгунские полки, постоянным жестким обучением превращавшиеся в единый боевой организм, способный действовать (по обстоятельствам) и как пехота, и как кавалерия.

Поначалу эти полки именовались по именам своих командиров, что при случавшейся временами смене командного состава приводило к изменению названия, и порождало неразбериху. Поэтому в 1708 году полки получили названия по месту своего формирования. Так в русской армии утвердились Московский, Киевский, Новгородский, Троицкий, Астраханский, Сибирский и тому подобные драгунские полки. Полки по два объединялись в бригады, а три бригады составляли конную дивизию.
Сам же полк обычно состоял из 5 эскадронов, в каждый из которых входило по 2 роты (итого: 10 рот в полку). В роте числилось 4 офицера, 11 унтер-офицеров, 100 рядовых драгун, и 8 нестроевых (обслуживающего персонала, мастеровых). Всего в полностью укомплектованном драгунском полку находилось 1.328 военнослужащих, и 1.300 лошадей (1000 строевых и 300 упряжных). Кроме того, каждый драгунский полк по штату должен был иметь 2 легкие пушки и 2 мортирицы, прислуга которых также была посажена на коней.

В 1705 году в драгунские полки было введено по одной конно-гренадерской роте. Их создали путем выделения гренадерских рот из состава пехотных полков, и обозначили как «гренадерские драгунские». Но уже в 1708 году эти роты были выведены из драгунских полков, и сведены в три отдельных гренадерских полка - фактически этим царь начал создание своеобразного «спецназа», который предполагалось использовать в качестве ударной силы в штурмовых операциях. И к 1709 г. гренадерские роты остались только в «учрежденных конными» гвардейских Преображенском и Семеновском полках, а так же в армейских Ингерманландском и Астраханском полках.
Однако формирование регулярных драгунских полков еще не означало появления в России полноценной боевой кавалерии. Ведь самым главным оружием кавалериста является его лошадь, рост, вес и скаковые способности которой напрямую влияют на скорость и мощь удара конницы в бою. В России же на протяжении столетий выращивали лошадей степных пород – выносливых, приученных к суровому климату страны, но коренастых, невысоких, легких, и потому в конной сшибке не способных опрокинуть более рослых и тяжелых европейских боевых коней. Недаром британский наблюдатель лорд Витворт в докладе своему правительству пренебрежительно отозвался о состоянии русской конницы: «В царской армии кавалерии, собственно, нет, а есть 16 драгунских полков, которые ездят на легких татарских лошадях. И сомнительно, чтобы они смогли устоять против шведских кирасир»…

Русской регулярной кавалерии требовались совершенно другие лошади. Ведь степные кони не только низкорослые, но еще и капризные. А в кавалерийском бою жизненно необходимо держать плотный строй: побеждали всадники с послушными дисциплинированными лошадьми. Из-за плохой выучки татарских лошадей драгунские полки Петра I больше подходили для преследования отступающей пехоты врага, или для набегов вглубь территории противника. При столкновении же с регулярной кавалерией шведов русские драгуны на протяжении длительного времени несли большие потери. И царь «для улучшения породы лошадей» распорядился создать новые конные заводы в Казанской, Азовской и Киевской губерниях. Их руководству было велено для разведения закупать жеребцов и кобыл в Западной Европе. А Архангельский и Пермский конезаводы получили для улучшения местных пород производителей из эстонских клепперов – более плотных и крупных лошадей, чем широко распространенные в России «степняки». Но улучшение породы – дело долгое, поэтому значительную часть Северной войны русским драгунам пришлось сражаться верхом на невысоких конях ногайских пород. Однако Северная война продолжалась 21 год, и к ее окончанию многие русские драгуны все же получили рослых коней новых «европеизированных» пород.


Драгуны составляли «костяк» кавалерии армии Петра I, однако они были не единственным видом его конницы. В распоряжении русского царя находились так же донские и украинские казачьи полки – легкая иррегулярная кавалерия, игравшая довольно важную роль в битвах Северной войны.
Казачество как полноценная военная сила сформировалось на окраинах русского государства в течение XVI века; и в XVII веке казачьи общины все еще оставались совершенно самостоятельными и независимыми от Москвы. Однако их военные отряды были полезны Русскому государству как заслон против могущественной Турции, и потому цари старались наладить с казаками дружественные отношения. Да и казаки, хотя и были своевольными, и иногда действовали во вред Москве (как, например, в годы «Смутного времени»), тем не менее, признавали мощь России, и часто выступали вместе с ней против общих врагов. А после подавления царскими войсками восстания крестьян и беднейших казаков под предводительством Степана Разина казачья зажиточная верхушка признала власть русского государя, и в 1671 году принесла присягу царю Алексею Михайловичу. После воцарения Петра I казаки присягнули и ему, и приняли участие в его Азовских походах, а затем – и в Северной войне. В общей сложности в начале Северной войны в составе русского войска находилось более 10 тысяч донских и украинских казаков. Они с успехом исполняли роль легкой кавалерии, занимаясь разведкой, охранением войск и нападениями на вражеские обозы. Правда, надежными союзниками России казаки не были, и в соблюдение своих интересов в самый разгар войны они не раз выступали так же и против России. В 1707 г. донской казак Кондрат Булавин поднял антиправительственное восстание (в результате подавления которого Дон потерял свою независимость), а в 1708 г. гетман Запорожского войска Иван Мазепа перешел на сторону шведов (что привело в 1709 г. к разрушению царскими войсками Запорожской Сечи). И хотя с тех пор Петр I не доверял казакам, ощущая все же их пользу военному делу, царь продолжал широко использовать казачьи войска в войне против шведов. Практически во всех кампаниях Северной войны участвовали донские, украинские, яицкие, волжские, терские казаки. А рядом с ними с успехом сражались подразделения калмыков и башкир, нередко наводивших на неприятеля ужас своими лихими беспощадными атаками. Бывали моменты, когда численность казачьих и других иррегулярных войск в составе русской армии достигала 120 тысяч человек…


Во время поездки по Европе в 1697 – 1698 годах Петр I побывал в Вене, где повидал считавшийся в ту эпоху наилучшим образцом вид легкой регулярной кавалерии – подразделения венгерских гусар. А ненадежность его собственной легкой конницы (казаков) навела царя на мысль создать в своей армии более дисциплинированные, регулярные части легкой кавалерии – по образцу венгерских гусар. И в 1707 г. он повелел сформировать из венгров, сербов, молдаван и валахов, бежавших из своих земель, оккупированных турками, легкую конную команду в 300 человек под названием Воложская Хоронгва (или Валашская хоругвь - в разных источниках даются разные названия). Созданная первая гусарская хоругвь насчитывала 8 офицеров и 300 кавалеристов. Но это было только начало: к Прутскому походу 1711 г. в русской армии количество хоругвей увеличилось до шести. Правда, в Прутском походе эта легкая кавалерия так ничем себя и не проявила, кроме… крайне низкой дисциплины! Петр был разочарован: гусары оказались ничуть не надежнее казаков, при том, что их содержание обходилось очень дорого. Поэтому в том же 1711 году царь сократил число хоругвей до трех; однако так как даже увольнениями добиться от гусар требовавшейся Петру дисциплины так и не удалось, в 1721 г. все гусарские хоругви были расформированы.