Фатьяновых в Селище — через дом. Основатель фамилии, Мартын Филиппович,— фигура для любителей народного искусства легендарная. В последние годы ни одна крупная выставка без его туесов не обходится.

Туесок, порочка... До чего ладные, ласковые для слуха слова умеет подобрать народ для доброй вещи! Назовет так, и словно частичка души человеческой уже живет в ней. Да так оно, в сущности, и есть, потому что тот же туес, или порочку,— баклажку из бересты — без души, без чуткости к дереву, к лесу, к природе не сделаешь. Вот и Мартын Филиппович кивает согласно с серьезным видом. А уж кому как не ему, самому добычливому в былые времена охотнику и рыболову, самому лучшему на Мезени, а может, и на всем Севере мастеру на берестяные поделки, не знать этого. Ведь больше его, а уж красивее, само собой, едва ли кто за свою жизнь туесов сладил. Они у него как из слоновой кости, старой и благородной.

Еще прошлой зимой посылал дед Мартын свои туеса в Архангельск, в Москву, а в этом году с трудом от зимней хворобы оправляется, да и в лес за берестой ходить теперь трудно. Зябнуть стал: жаркая печка все дольше холод из костей выгоняет. Прошлый год почти что ослеп, да спасибо архангельским врачам, операцию сделали: мир, хоть и в тумане, снова открылся деду Мартыну...

Едва я вошел из сеней в горницу, дверным скрипом разбудив тишину избы, Мартын Филиппович вскинулся на печи, нашел глазами гостя, и лицо его расплылось в детской радостной улыбке. Торчащие в разные стороны седые вихры, такая же седая всклокоченная редкая бороденка, единственный обнажившийся в широкой улыбке зуб делали его похожим на домового, доброго домового. Фатьянов свесил ноги в толстых домашней вязки шерстяных носках, и они сами собой попали в стоявшие у печи черные валенки.

— Бабка, ставь самовар, накрывай на стол, — распорядился он,— видишь, гость пришел, а я в погреб схожу, морошки принесу.

Фатьянов заспешил, засуетился, довольный от сознания, что не забывают старика в столице, едут к нему в такую даль, в архангельскую тайгу, помнят, значит.

Появился он с большим туесом в руках.

— Вот морошка, ешь, как вчера собранная.

Желтая, сочная, таявшая во рту ягода, похожая по виду на малину или ежевику, сохранившая холод погреба, была удивительно свежа и вкусна. — А-а-а, нра-вит-ся! — восторгался Фатьянов, радуясь, что угодил.— А все почему? Потому что в бересте хранилась, цельный год без сахара, а не киснет! Береста — она пользительная, она всех лучше из посуды. Я вот в туесе с малины или чего соки поставлю, сколько хошь в погребе стоит, не воспаряется, а из дерева воспаряется. Из дерева сок уходит, а береста ничего не пропускает. В ней хоть рыбы засоли — песком вымыл, запаху никакого нет. А в дереве есть, если рыбы засолил — уже все.

В крестьянском северном хозяйстве береста и вправду совсем недавно была еще после дерева, пожалуй, главным материалом. Даже лапти, даже галоши на валенки из нее плести умудрялись. А уж про посуду и говорить не приходится. На сенокос идти — брали в туесе квас, воду. В деревянном ведре не понесешь — тяжело, в туеске и не расплещется, и долго не нагреется, солнце бересту не пропекает — как древний термос. Дома держали в нем молоко, сметану, творог. Стаканы, чаши, солонки, ковши, корзины делали, на стропила под крышу бересту для тепла и от гнили клали. С глубокой древности — с языческих времен — пришла береста в крестьянский дом.

— Расскажите, пожалуйста, Мартын Филиппович, как вы бересту снимаете, как туес делаете...

— Про бересту, про туеса тебе рассказать? Это можно. Туеса у нас во всех домах делали. Дядя у меня был богатырь ядреный, бывало, для дома передок рубит — один семивершковое бревно несет. Вот двухпудовый туес его работы стоит. Отец мой туеса делал, меня научил. С берестой трудностей много. Уметь надо березу выбрать. Иной снимет дупле — дуплем у нас называют сколотень, или чулок с березы, а оно дырявое, зашивать его нельзя, лучше не берись. Мои туеса в Москву, Ленинград и в Японию на выставку ездили.

Туес прежде сошить надо, а до того сходить в лес и найти березу, чтобы игольев не было и дупле толсто. Если иголья продольны есть, так туес будет текучим: у жара будет стоять — щель сделается. Бересту снимать надо, когда береза цветет в полный лист, и в самый жаркий день, когда морошка созревает. В это время береста внутри белая, а как отцвела, она красная делается: луб у березы парной — свежий, он соком красится и бересту окрашивает. Да не каждый год береста падает.

Березу ищешь чистую, высокую, спилишь ее в груди, чтоб на земле не лежала, она падает вниз вершиной; и с вершины до комля всю бересту снимаешь: по десять — двенадцать дупел с одной, из-за трех-четырех ее не валишь. Туеса от двух килограммов до трех пудов — из комля — выдержат!

Дупле рябиновым точем — клином — со всех сторон оттисну, потом ремень оберну и поверну вокруг дерева, дупле и сходит.

Домой дупел двадцать — тридцать принесешь, подготовишь — счистишь все ножичком, на обручки — узкие ободки — дупле вырежешь, на них узор молоточком набьешь.

Сейчас я тебе свой струмент покажу,— вспомнил Фатьянов и нащупал на шкафу картонную коробку из-под ботинок, в которой среди мотков суровой нитки и прочих вещей, в хозяйстве необходимых, отыскал горсть деревянных крепей — самодельных штампов, которыми мастер выдавливает узор на туесе. Были в коробке медведи, лоси, зайцы и прочие лесные обитатели.— Вот птица, а это полет гусей, это сосны, это елка, хошь ельник сделаешь, ишь тут гусь летит. Полет гусей набьешь — вот рядом летят, все полетели — из Заполярья они летают на юг. Вот домики, целую улицу сделать можно. Вон тетерка сидит на дереве с косачом, а это пеструха на току глухаря ждет.

Узоры набил — теперь мерить точно надо. Кругом обогнешь веревочкой, чтобы в аккурат дупле на дупле. Снизу и сверху в кипятке размочишь, края загнешь и обручки натягиваешь. Шьешь его так: можно в штоки брать — прорези делать в замок, как на сумке, а можно сшивной. Тогда сарга нужна — прутик черемухи чистый, несуковатый или корень. Крышку и дно еловы делаешь, чтоб запаху в туесе не оставалось. Дно крепко просушить надо на ровном жару, чтоб не рассыхалось, не протекало. В бересту его кипятком размоченную оправишь, а когда она высохнет, его обожмет — пятьдесят лет служить будет.

Березу хорошую можно и вблизи найти, если поискать, но я рощу одну нашел на Тебеге — это приток Мезени, никто там не был, дупле у берез толсто, чисто. Вот что: мы с тобой туда завтра съездим.

От такой замечательной идеи дед Мартын даже поперхнулся. В голубых его глазах метнулся веселый озорной огонек, и он затараторил: — Из Америки заказ на пятьсот туесов давеча еще пришел, все никак не выполню. Да ведь Фатьяновы — первая фамилия на Селище, из Ярославля идет она. Когда первые-то сюда приехали, и не знаю,— до фараона али после... (с)