Немногие даже великие писатели могут позволить себе такую роскошь, как безыскусную строгость и простоту в творчестве. Ольга Берггольц владела этой роскошью. Вряд ли когда-нибудь еще прозвучит голос такой глубины, такой искренности и такого трагизма.
Мой рассказ об Ольге Федоровне Берргольц — изумительном поэте и несчастнейшей женщине. Да, именно о ней — Музе, Джоконде, Мадонне блокадного Ленинграда, для которого голос Ольги, как и звук метронома, стал символом спасения, мужества и чести, негасимой веры в то, что город выстоит, что жизнь победит смерть.
16 мая 1960 года Ольге Берггольц исполнилось пятьдесят лет. Она была против юбилейных торжеств, за которыми чувствовала фальшь. Ее долго уговаривали. Сдалась она только после просьб поэта Николая Тихонова — председателя юбилейного комитета.
Когда в черном закрытом платье на сцену концертного зала филармонии поднялась Ольга Берггольц, все встали. Тихонов приготовился читать длинный доклад. А зрители — ленинградцы, отстоявшие свой город, — безмолвно стояли. Берггольц подошла к авансцене. Отказавшись от микрофона, тихо сказала:
— Спасибо, что вы пришли, что не забыли свою Олю.
В зале воцарилась тишина. Отчетливо было слышно каждое слово:
Не искушай доверья моего,
Я сквозь темницу пронесла его.
Сквозь жалкое предательство друзей,
Сквозь смерть моих возлюбленных детей.
Ни помыслом, ни делом не солгу,
Не искушай, — я больше не могу…
Недовольно загудели партийные работники. Собрание явно отклонялось от протокола. Но прервать Ленинградскую Мадонну никто не решился. Читать далее