Насте было глубоко за тридцать, и она денно и дерзновенно трудилась в офисе, пафосно рассевшемся на Садовом кольце недалеко от улицы  Сахарова. Вы у меня в первых         двадцати словах Москву наверное сразу узнали?  -  ну конечно, кто ж её никогда-не-спящую сразу не узнает, тем более что в последнее время она опять такая красивая стала...   а   Настины глубоко за тридцать это знаете что такое?  -  это, скажу я вам по отдельному секрету, вероятно ещё и за тридцать пять. Не до такой степени конечно, но с тридцати шести на тридцать семь -  это обязательно. Даже не сомневайтесь.
Жила Настя пока что одна в съёмной квартире на Востоке - потому что там подешевле, а  разницы никакой, ездила на работу на машинке - потому что любила это дело и машинка была  её настоящим другом;   мама с   папой жили в Иркутске и любили свой город, у бабушки с дедушкой тоже    в целом всё в порядке, и в данном случае все эти милые подробности для нас    не имеют никакого значения. Кроме машинки конечно, потому что она ещё себя покажет   -  и  того, что Настя давно и много путешествовала, и исключительно в поисках своей судьбы.    Судьба это как?  -  Настя знала, вот так приблизительно, мирно и трогательно :

Пахло : ватрушками с пылу, житьём и бытьём.
Грели : камин, безмятежность и проблески счастья.
-   Кофе... - со сливками? - с сахаром?..
- Лучше вдвоём.
- Значит под вздохи горящих поленьев?..
- Отчасти.

-  Где начинается свет?
-  Где кончается мрак.
- Чем укротить незадачу?..
-  Решеньем задачи...
Тени на стенах метались, но это пустяк.
Тени пугливы, и просто не могут иначе.

Теперь вы понимаете, как это душевно?  -   значит искать и искать!  -  на Байкале удивляться,  в Новосибирске учиться,  в Питере стажироваться,    в Сиэтле с друзьями,  в Андорре за зимним загаром,  в Сухуме за летним,  в Праге и Милане на выставке,  в Вене под музыку,  в Бордо   перед сыром, слойками и сами понимаете,  а потом и в Иерусалиме  -  дабы очнуться от всего этого. Но судьба всё-таки должна настигнуть её в Москве  -  так она не без уверенности думала. Потому что - дрожи, Москва! - так думают миллионы, и ничего пока с этим не поделаешь. А фортуна тем временем слонялась где-то по диким прериям, и уже натурально   заставляла барышню тревожиться по вечерам. По утрам некогда. По утрам работаем.

А вот теперь подумайте хорошо, вы точно знаете, что такое настоящий друг? - правильно, это когда с ним выходит то, что ни при каких других обстоятельствах не возможно. Вот Настю. Отправили на Курский вокзал за важным зарубежным партнёром, прибывающим туда ровно в полдень - потому что уже одиннадцать, а она на колёсах, а колёса на парковке за углом, до Курского вокзала пятнадцать минут если без особых пробок и даже с учётом разворота, ну    ладно с пробками ещё пятнадцать, немножко времени на инструктаж и объяснения (в гостиницу после, отвезти позавтракать - непременно, в банк и за билетами - из нашего офиса виртуально сходит, и конечно аккуратненько разведать ближайшие планы...),  и она чудненько успевает встретить гостя на платформе, а то бы Главный конечно сам поехал. Только надо скоренько написать табличку   с фамилией, в лицо-то они с гостем не знакомы пока. Сейчас Вангог  напишет. И распечатает. Это у их дизайнера местное прозвище такое. А так-то может он и Ваня, кто его доподлинно знает? - отдел кадров да бухгалтерия. Ну и ничего. Главное чтобы он сам знал, и жена. Иначе будут  у него дети Вангогьевичи...

Получилось. Курский вокзал, нужная платформа, поезд где-то вдалеке маячит - не то наш, не то не наш. А то что-то Настя волновалась в  дороге. Оно бы и нечего вроде - времени  предостаточно, телефон не   забыла, значит не потеряемся... но чувства зачастую - штучка неконтролируемая и вполне себе загадочная.

Не разобраться, откуда струится тепло.
Рвенье поленьев - итожат иные пределы.
- Слышишь?..
- Как будто стучит по трубе помело.
- Ведьма скучает?..
- Да что нам с тобою за дело.

- Нечисть спешит к огоньку?
- И бесспорная честь.
- Все прибегут на любовь?
- Как голодный к ватрушкам.
- Так хорошо и уютно, когда это есть.
- А говорят - потеряешь когда-то.
- Не слушай...

Тааак. А зовут-то важного гостя как? - вот незадача! - да, надо же на табличку взглянуть, может там подсказка какая. Ну вот. Молодчина Вангог. Нынче фамилии за пределами важных   кабинетов не в моде, всех    по именам принято, вот так он и сделал - не голландец всё-таки.
Тааак. Валентин Львович - написано на табличке. Незамысловатым  русским языком написано - Валентин Львович. Это что же у нас за зарубежный партнёр такой с ласковым русским именем? - надо бы уточнить на всякий случай.
Да нет. Всё правильно выходит. Ну да же, нынче много такого зарубежья -  с ласковыми русскими именами. Просто мы раньше своими наивно считались. Выходит что и язык будет русским? - вот как славно, хотя Насте обычно всё равно, она всяко может, а по-французски так и вовсе очень любит. Но тут почему-то обрадовалась. Чему-то своему обрадовалась, тайному и красивому. Загадочному и родному. Как мечта.
А поезд тем временем с усталым неумытым лицом уверенно забирался в тупик. Отдыхать. Всё, народ. Накатались. С приехалом вас к нам.

*    *    *
Валентин Львович оказался подвижным приятным дядечкой, среднего мужского роста, среднего мужского возраста, в среднем мужском   дорожном прикиде.
Да нет, не забывайте, он же по важным делам приехал! - и этот средний класс - он вроде и средний конечно, но всё-таки какой-никакой средний высший. Поэтому и рост больше ста семидесяти восьми, и возраст    меньше сорока двух, и дорожная сумка Самсонайт. Ах, как я его понимаю.   Я тоже люблю Самсонайт, умеют всё-таки они эти чемоданы делать, жуки колорадские.
Вот только взгляд у дядечки был такой живой, а глаза такие выразительные, и движения такие быстрые и точные, и всю эту  вокзальную обстановку он так запросто налету отражал на лице,   что Настя во-первых сразу его узнала, а во-вторых, в-третьих и в-четвёртых - ужасно смутилась  и буквально не знала что сказать. И узнала только в-тринадцатых, потому что все вменяемые среднерусские часы пробили полдень несколько минут назад. А полдень - это двенадцать, чтоб вы помнили, а большего и сама Настя сейчас не помнила. Практически ничего не помнила,  зайка.
Но оказалось, что такой изрядной - на дюжину тактов - паузы, никто из присутствующих не заметил. Потому что пассажиры поезда теперь уже   и вовсе отсутствовали на перроне   -  чего    им тут стоять-то!  -  а железнодорожники по служебным надобностям ещё не подошли, и проводники скрылись в своих железных домиках собирать свои и чужие путешествующие вещицы, то есть на перроне буквально никого кроме Насти и Валентина Львовича теперь не было. И Валентин Львович    именно в этот момент тоже где-то витал. Нет, не то чтобы витал. Мужчины же обычно не витают. Он просто неожиданно попал. В невесомо-неустойчивое волнение, несимметричное оцепенение, неожиданную несуразность, возгласы Неужели, выдохи Наконец-то и ещё какие-то незнакомые нестабильные чувства, живо интересующиеся его, Львовичевыми, тормашками.
Кто же знает, что его так вывело из себя. Я всё-таки думаю, что    Настина новая оранжевая юбка    в такую красивущую складку, что любой занавес обзавидуется, белые тапочки балетно-непринуждённых свойств, и вызывающе-русая, рыжевато-золотистая копна на голове, небрежно заколотая в стиле фик-фок.  Фик-фок на один бок, знаете?..

- Лучше беречь...
- Бесконечно похоже на факт.
- Лучше заботиться...
- Значит управится что-то.
- Мы тут сидим, а любовь заключает контракт.
- Что за контракт?..
- Основной. На свободу полёта.

Да-да, эта свобода... она и есть как внезапный обморок - такааая история...  - прозрачная, немая   и головокружительная. Но, как любой порыв и любая история, сам обморок немножко побудет -   и проходит себе краем моря. Потому что ничто на свете не вечно, кроме любви. Не бойтесь, любовь на своём веку столько этих обмороков повидала...  уж она-то всё про них  знает, это   точно. Потому что когда она появляется перед вами во всей своей нарядной многомерности, и так горделиво - мол, вот она я, не   ждали? - то выясняется что действительно не ждали. Сто   тысяч раз звали - и не ждали, так тоже в жизни бывает. Вот например. Зовём же   мы зачастую    на помощь себе ёлки-палки. Но мы же не ждём, что они к нам действительно явятся, потому что вообще понятия не имеем что   это такое и как они выглядят. И хорошо что не явились до сих пор, вот ужас бы был... и любовь так же - не то песня, не то ужас какой-то незнакомый. А мы - разбирайся.
Валентин Львович с Настей пока не разобрались, поэтому резво шлёпали   по перрону в сторону остальных благ цивилизации. Здравствуйте - очень приятно познакомиться - Валентин - Настя - тепло тут у вас - как доехали, не утомительно ли? - что вы, поезд отличный, отдохнул и выспался - надолго ли к нам? - как получится, переговоры важные, спешить не буду...   а вот это уже  отличная новость, лучшая новость второй половины сегодняшнего дня, если не считать собственно прибытия поезда.
Настин маленький джипик был красный как пожарный автомобиль и так же хорошо виден отовсюду, поэтому на парковке ни малейших заминок не было. Курс сразу взяли правильный, подкрались с тылу, настоящий друг радостно чирикнул навстречу догожданному гостю и доброжелательно отворил довольно-таки прибранную пещеру - под вновь прибывшие   сокровища в хорошо выглядящей дорожной сумке. Наша история до сих   пор продолжалась  почти без сучка и задоринки, и так и продолжалась бы дальше, если бы не дверь в   сокровищницу настоящего друга. Потому что     в любом хорошем деле всегда образуется неожиданная помощь, а иначе ни одно хорошее дело так бы и не состоялось...
Просто дверь джипикового багажника открывалась не вверх, а вбок,    точнее - в правый бок, создавая левее себя некоторое неожиданно   замкнутое пространство, сталкивающее двоих попавших в него - как   буквы в слово. Какие бы буковки ни попали - совпадут их токи и паУзы в общее звучание, значит это слово ДА. Столкнутся стенка на стенку как в подворотне в    неурочное время, значит это будет НЕ. Всего-то слово из двух букв, а сколько разнокалиберных положений, сколько судеб, сколько  драм и комедий, сколько про это всего написано. Страшное дело. Но у нас-  то теперь всё хорошо. У нас всё волшебным образом совпало.
*    *    *

Так трудно отследить... попадают два человека в это пространство, показавшееся им     замкнутым - и наталкивается первый душевный штырёк на первую судьбоносную выемочку.  Чпок!   -   есть контакт,  первый пошёл, в сердце потеплело на доли градуса, расстояние сократилось на доли миллиметра - следующий!  -  ещё один, ещё, второй, третий,   одиннадцатый, потом   -   вззз!  -   застёжка-молния, искры и потрескивания, накопление долей, тёплое сердце и сократившаяся до минимальной физическая дистанция, а потом - ничего      себе! - ну ничего себе! - ну и ничего ничего себе! - поцелуй. Поцелуй любви. Полное узнавание. Полное узнавание без лишних подробностей. Открытая дверца. Тонкие сферы. Изменившийся мир. Восторг постижения.

Это же как при любом вдохновении - восторг подхватывает и несёт в неизведанное, и вскоре сменяется спокойствием и радостью, а потом и уверенностью что всё хорошо, и этой непоколебимой уверенностью остаётся в жизни, в каждой клеточке остаётся и в каждом мгновении -   вы представляете сколько их, клеточек и мгновений!   -  и весь этот поток рвётся в сердце в первом поцелуе.
Это вам не пошлые бабочки в животе. Эти подыхающие в животе    бабочки всегда приводили   меня в ужас. Только попробуйте это себе представить - живот, в котором происходят предсмертная суета, паника   и безнадёжная толкотня, и эти несчастные бабочки - каково им там. Фууууу...
У Насти и Валентин Львовича первый поцелуй в багажнике маленького самодовольного джипа вызвал теперь скорее недоуменную радость и смущённое веселье, чем потрясение. Просто потрясение уже было, теперь дальше, дальше... а что дальше-то, кто это знает? - это же у обоих  в первый раз, вы учитывайте... - теперь что ли пошутить как-то надо, или пафосно держаться,  или печально-многозначительно? - а эту радость,   уже сквозящую в каждом движении, её-то     куда теперь засунешь? - её-   то никуда, она пока логистике не поддаётся. Она пока вообще  ничему не поддаётся. Вот они, счастливые мгновения  -  ещё ничто ничему не поддаётся.
Валентин Львович  (хотя какой он теперь уже Львович...)  пока никак не  мог отпустить Настю, застёжка-молния держала души надёжно, а в багажнике было неожиданно уютно. Насте в этом пристёгнутом состоянии тоже было необыкновенно хорошо, она бы так всю жизнь прожила и   ещё детям такое же завещала. Навряд ли к ней уже вернулись строгие понимания мира   простых вещей. Шейный платок Валентина, в который она теперь утыкалась носом - не поверите!..  -  с малого расстояния виделся ей большой нарядной бабочкой, надетой в самый праздничный момент его жизни чтобы пуще подчеркнуть красоту и торжественность момента. Неужели в этих многочисленных бабочках   всё-таки что-то мистическое есть?  -   красота и торжественность момента это всяко немало. Вот интересно, менуэт зазвучит?  -  ой, нет,   не надо   -  дайте Насте вальс, прямо сейчас!   -  бабочка в вальсе  -  это то же, что литавры судьбы и загреметь под фанфары, это ещё и радость, и полёт, и продвижение тоже. Продвижение туда куда я не знаю, но   хочется очень. Надобится очень. Больше всего.
А Валентин её уже отпускал, уже говорил что-то обыкновенное, ну конечно, надо ехать, спрашивает кто сейчас отправится за руль, ну какая же глупость всё-таки, кто может ездить за этим рулём кроме Насти? - ничего, она сейчас окончательно очнётся, бабочка снова    превратится в шейный платок, смятение в вежливость, лакеи в мышей... нет, стойте!  -  джипик     в тыкву ни за какие подначки не превратится, и радость останется, и уверенность что всё   хорошо - теперь тоже занятая ступенька. Так что спокойствие. Холодновато конечно стало, и   уже не так уверенно, но они там были  -  а значит верят, а значит знают, а значит постараются. Тепло бы вернуть, без него особенно страшно.

Мужская бабочка в горох
смущалась пристальности взгляда.
Вцеплялись ищущие пальцы
в самоуверенный рукав.
Как выдох потревожил вдох -
не уследить, да и не надо.
Зачем кружиться в чутком вальсе
тому, кто холоден и прав.

Шаг, поворот, кружки всё ближе.
Теряет очертанья время,
в груди - возня с неразберихой,
для вскрика - губ не разлепить.
Зачем же бабочка не дышит,
зачем испуг стучится в темя? -
к чему спешить? - ведите тихо,
покой пропал, но должен быть.

*    *    *
Пока ничего у тебя, человечьего отпрыска, нет - так вроде тебе и жить не страшно. А как что ценное в лукошке появилось - так теперь опять вовсю страшно стало. Насте страшно снова замёрзнуть. Валентину страшно снова потерять покой - он только что освободился от многолетнего беспробудного и бесцельного матримониального беспокойства!   -  неужели так быстро, и снова на те же грабли?   -  нет, нет, ни за что!   -  и оба наших героя, быстро   оказавшись в потоке на Садовом кольце, впали в свои привычные умственные упражнения-рассуждения-сомнения. Никогда в жизни эти упражнения их ни к чему доброму не приводили,     но привычка есть привычка, тут из Онегина быстренько вспоминайте. Вот именно, а нам   никакие замены больше не годятся, у нас всё-таки главное тут - радость и уверенность. И маленькая неуверенность в этих двух последних.

Сложной петлёй подъехали к кафе на Мясницкой. Ну вот это уже правда чудо. Свободное парковочное место в центре Москвы, в обеденное время,   при нынешних непререкаемых автоматических штрафах!  -  чудо похлеще Челябинского метеорита. Рука судьбы, на ней указующий перст, ткнувший в заветный точно очерченный квадратик асфальта с приказом - освободить!!  Интересно, а тот кто стоял на этом месте перед ними, успел уехать, или сразу вознёсся?  -  а вознёсся на эвакуатор, или непосредственно в кущи к ангелам?..   -  ах, сколько   же у нас ещё не отвеченных вопросов к сущности бытия!

Это, знаете ли, у кого обед, а у далеко путешествующих, и этих путешествующих добровольно сопровождающих - натурально завтрак. В смысле в первую очередь кофейку конечно. И не спешить. И уставиться   друг на друга, и уплетать друг друга глазами, когда всё нравится и опять  же радует, и теперь снова куда-то возносит, причём опять вместе, оказывается та первая молния никуда не подевалась, она теперь и на расстоянии может, и  -   только позволь  -  замок начинает срабатывать, как хорошему механизму и положено. Без сбоев. Но ведь страшно   -  слишком сильно и слишком быстро всё. Трудно угнаться.

И вот тут Вале-Валюше-Валентину непреодолимо захотелось снова   стать Валентин Львовичем. Умным Валентин Львовичем. Важным Валентин Львовичем. Светским таким Валентин  Львовичем без странностей и слабостей. Настолько непреодолимо захотелось, что он   опрометью подскочил из облепившего кресла, пробормотал что-то невнятное про срочные необходимости, и на немалой скорости рванул в двери, а потом к метро - восстанавливать утраченные расстояния между душами, и первоначальное положение своей собственной без спросу развернувшейся души.

А вы спрашиваете - как это мужчина может бросить женщину в  ресторане разбираться с заведением и испариться как хладный призрак    под первыми лучами солнца?   -  да он просто     об этом не думает!   -  его несёт, он несётся, а остальное временно становится не столь существенным. Потому что детская реакция убежать в страхе  -  у умных и важных  -    встречается нисколько не реже чем у маленьких и   глупеньких, только большие её маскируют лучше и врут больше. Про срочные необходимости. С очень содержательным видом. Настя,  Настюша, ты не верь главное в то что он ведает что творит, когда отказывается от любви. Он точно сейчас не ведает.

Вернуть дистанцию!.. - позвольте... -
теперь неплохо б увеличить,
чтоб контролировать дыханье,
и не истискать кружева.
Искрит контакт в высоком вольте,
снуют растерянные лица -
ни красоты, ни пониманья...
где Ваша бабочка? - жива?.. -

или уже не так чтобы очень..?  -  в принципе Настя понимала, что парень сбежал. Несколько минут ей было так пусто и холодно, так бессмысленно   и бесполезно...   если бы ей сейчас край крыши под ноги, то она бы может быть и шагнула  -  когда бы не успела сообразить, что делает. Просто если всё низачем, то и зачем тогда?.. - вот как она быстро поняла всё про  любовь, про    её смысл, про её власть и содержание. Вот что значит внутренняя готовность. Это когда всё происходит очень быстро, как   будто ты уже всё это проживал когда-то. Или потому и готовность, что без как будто?..

А на часах-то и вправду час с четвертью всего. И выходит что у наших за пару часов всего промчалась такая яркая, насыщенная высью и тонкостью жизнь, которую многие проживают годами, или  -   свят, свят!  -  может    и вовсе десятилетиями. И наши тоже когда-то всё уже проживали, это   без сомнения.

Настя, когда Валя удрал, конечно страшноватые мгновения пережила. Но пережила же. И   ожила, и уверенность вернулась. Вернулась угнездившись на том, что жизнь продолжается, самое главное в ней случилось, и это здесь, здесь, прямо в сердце и осталось, и все живы    слава богу, а значит   мы всё равно очень скоро встретимся и непременно тогда разберёмся  -     кто что ведает, и для чего. И радость к Насте от этих мыслей тоже вернулась. Как в Цветике-семицветике, сделала круг и вернулась. Потому что любовь никуда вообще-то не девается. Её убивают. Она возвращается. Привыкла уже, но всё равно -

так не годится. И в движенье,
ища сближенья и опоры,
ища стеснения в пространстве
и воспарения в груди,
простое мыслеуложенье
уймёт пустые разговоры
за шок удушья, шаг без шансов,
и ситчик крыльев впереди.

У вас же наверняка бывает, что вы страшно паникуете по какому-нибудь поводу, а потом выясняется что паника была ложной, вы всё себе напридумали, и нечего было так переживать,    и вот я балбесина чего удумал...    так вот скорее всего и тревога, и повод были самые  настоящие, только пока вы проживали эти чувства, всё переменилось, и в лучшую сторону переменилось, и как будто бы ничего и не было, а на самом деле-то оно было, да ещё как!
И вот вам кино. Улица Мясницкая, где-то вверху старается не    попадающее в щель солнышко, многолюдно так себе, не очень, и среди    этого не очень  - радостно поспешает к заветной двери кафе хорошо  одетый дядечка с нежным нетривиальным букетом. Валентин Львович из далёкого далека, позвольте вам его снова представить. Ой, ой, Настя-то   его уже заметила?   -   ну конечно...    видит его приятное дефиле, и ругает себя паникёршей...    человек за цветами    бегал, а ты тут чуть с крыши не шагнула, думала всё уже, ну как тебя угоразживает  (или как это сказать...)  каждый раз подумать о плохом, непременно испугаться, непременно страдануть, непременно всё пропало, а он вот с цветами идёт - и всё нормально, и хорошо что ты хоть сделать ничего не успела, и сказать тоже ничего, а то как неудобно было бы - жуть просто, а кстати его дорожная сумка так и лежала себе спокойненько в багажнике джипика. Опять настоящий друг границы сторожит, и что ж ты раньше-то об этом не подумала.
Бывает. Никто об этом не подумал, милостивые государи и государыни. Просто это была маленькая страховка Красненького на всякий - совсем уж пожарный - случай. Вдруг бы всё-таки понадобилась.

Потому что Валя за это время тоже сколько всего пережил...   сначала решимость бежать, потом сам-себе объяснения   -   и барышня не очень-то   -  самоуверенная,  не так молодая,  заграничная,  и зачем мне это,  рыжая какая-то...   почти договорился с собой, вот метро!..   и вдруг на него такая от этих мыслей внутри тоска присела, и тотальная бессмысленность тоже...   прямо поник весь бедный от душевной боли и неожиданности.
А я ведь знаю это чувство. Когда убиваешь любовь разумным доводом  -  зачем тебе это?   -  и день меркнет вокруг, и солнце уже не светит, и прохожие какие-то противные, и соседний дом в отвратительный цвет покрасили, и зачем на самом деле мне нужна эта книжка, не пойду никуда, ничего мне вообще не нужно!  А если это любовь всей твоей жизни   -  представляете, какой   мрак наступит?   -   с этим же никак жить нельзя, и перестаравшийся с размышлениями человек закрывается, и чувствовать вообще перестаёт чтобы так не болело, и покрывается мхом и пылью, и начинает политические передачи по телеку смотреть. Всё. Приплыли уточки.

А Валентин Львович всё-таки д"Артаньян, все сигналы вовремя понял, заболело - одумался, засвербило - окстился пока не поздно. Но там и страховочка в багажнике всё-таки лежала на случай если бы протормозил. А он просто с намеченного побега   -  взял да свернул. Тут-то к  нему тоже радость и возвратилась -  с миллионом игривых пузыриков и чувством юмора. Ох,     как он почувствовал разницу. И телом тоже почувствовал. Такой груз сбросишь - почувствуешь. Валюша прямо-таки детский восторг испытал. И что её Настей зовут. И что она сама рыжая, и юбка у неё рыжая, и кот наверное тоже. И что он уже везде приехал, и никуда не торопится, и   что он недавно прошёл все изнурительные процедуры и теперь для неё совершенно свободен,   и что целая жизнь впереди, а у неё такие неземные глядящие прямо в душу глаза, и что до    кафе где она его ждёт три минуты быстрыми ногами, а руки можно занять вон теми нежно-розовыми орхидеями с большими крыльями. Для любимой женщины.
Знаете, когда Настя поняла что всё уже хорошо? - когда увидела букет и поняла что цветы на которые все оглядываются - это чудесные орхидеи, похожие на больших бабочек. Бабочки для подтверждения красоты и торжественности момента. Всепогодная классика. Чтобы внятно почувствовать необыкновенную нормальность и естественность всего происходящего.
Потому что любовь - это и есть настоящая нормальность. И естественность.

Нежность и тихость. Ласкательных чувств разговор. 
Сердцу для трепета громкого слова не надо. 
И на прозрачно укутавший душу простор - 
лёгким движеньем сошла первозданная радость.

*    *    *

P.S. Хотите спросить - будут ли теперь энергично топтать белый свет новые рыжие Львовичи? -  да конечно будут. Честно - будут!! 
Наши же уже один раз поняли, что всё от любви. Значит главное они теперь знают, а остальное не главное.
Но сейчас-то они в офис едут, там совсем другой Главный ждёт. Ненастоящий. Назначенный на должность крупными ключевыми  игроками.
Но игроки вам не бабочки и не ватрушки, и это уже совсем не так важно.
Вот я бы вам сказала честно, что не знаю пока, в какой жизни Настя с Валентином Львовичем будут вместе, женятся, деток заведут...   так вы же расстроитесь поди.
Ладно, мы вам скоро приглашение пришлём. На свадьбу и крестины. Вам будет интересно, вы там уже много кого знаете. В этой жизни.
А то рассказывай потом вам эту историю ещё раз...

Ольга Никольская