Он ненавидел свою жену. Н Е Н А В И Д Е Л !

Мы редко до конца понимаемчего мы

в действительности хотим.

Ларошфуко

Сонет №112

Он лошадей любил весьма условно.
Был человек сугубо городской.
Ко всем животным относился ровно.
Но эта лошадь унесла покой!

С наездницей своею, безусловно,
она какой-то силой колдовской
в нём подняла неясных мыслей рой.
Не смог он оценить их хладнокровно.

Он в цирк ходил, чтоб любоваться ей,
таясь в кругу рядов среди людей.
Потом вошёл в вольер, и не напрасно.

Он понял всё – дороги нет назад,
лишь только глянул в ясные глаза…
не лошади – наездницы прекрасной…

Если вы встретите женщину тихую,
Точно идущую в шорохах сна,
С сердцем простым и с душою великою,
  Знайте, что это — она!
Если вы встретите женщину чудную,
Женщину, чуткую, точно струна,
Чисто живущую жизнь свою трудную,
  Знайте, что это — она!
Если увидите вы под запискою
Имя прекрасней, чем жизнь и весна,
Знайте, что женщина эта — мне близкая,
  Знайте, что это — она!

В три часа ночи, когда измученные мартовским зудом коты уже отыграли свои концерты, полицейский «бобик» развез по вытрезвителям последних дворовых выпивох, а из окон перестали раздаваться звуки популярных сериалов, в квартиру № 32 позвонили.

Зинка бежала по пыльной дороге на станцию ранним утром, не оглядываясь. Пять лет назад тридцатилетняя толстая неуклюжая старая дева с мужицким лицом поддалась на грубые ласки бездомного алкоголика и эпилептика Серёги и взяла его к себе жить. Серёга очень быстро превратил скучную унылую жизнь Зинки в сущий ад.

Стояла очень холодная зима, когда я, два моих братика и три сестры, родились на заброшенной стройке, под плитой. Наша мама согревала нас, как могла, но она часто уходила, оставляя нас совсем одних. И тогда мы прижимались друг к другу, насколько это было возможным, но всё равно мороз сковывал всё наше нутро.

Педиатр позвонила утром, около одиннадцати, и застала меня в момент сдачи кросса. Тоня гналась за котом, кот истерически драпал, птицы теряли высоту, машины клаксонили, ветер насвистывал мелодию из репертуара LP. Быстро смекнув, что с задушевной беседой не получится, доктор, немного смутившись, поинтересовалась детскими ношеными вещами. Я пообещала собрать пакет и ринулась спасать кота, спрятавшегося под мерседесом. Дочь в этот момент лежала на асфальте и пыталась достать беглеца палкой.

Ульяна не хотела идти на свадьбу по многим причинам. Во-первых, соберется высшее общество из депутатов, послов, светских львиц, и она будет чувствовать себя белой вороной. Во-вторых, ей нечего надеть. Да еще невеста, по совместительству двоюродная сестра, все уши прожужжала элегантным торжеством в стиле «Завтрака у Тиффани». Изобилием гламура и пригласительными с винтажным шрифтом:
- Жених с небесно-голубой бутоньеркой, я - в наряде, будто сшитом самим Живанши. Для гостей тоже дресс-код. Платья, выдержанные в оттенках бирюзы, и смокинги.
Уля что-то мычала в ответ, и невеста переходила на визг:
- Как это у тебя нет небесно-голубого? А цвета голубой ракушки? Аквамарина? Берлинской лазури? Не верю!
Затем снова переключалась на свое:
- Представляешь, мы арендуем мятный ретро-автомобиль, а в моем букете соединятся гортензия, фиалка и лобелия. Для гостей организуют игру в крокет и катание на лошадях…
Уля оставляла телефон на рояле и собиралась на работу. Из трубки периодически вылетало «буги-вуги», мундштук, бантики, жемчуг, стразы… Фамильный вензель и ретро-орнамент…

В десятом классе он влюбился и начал ощущать свое сердце в самых неожиданных местах: в боку, под языком, в левом плече. Его избранница носила косу-жгут, короткое школьное платье, ажурные воротнички и сережки-гвоздики. Пользовалась цветочными духами и самозабвенно читала Ахматову:

Одна женщина другую возненавидела.

Впервые я увидел её на даче у своих друзей. Первое впечатление, как известно, самое верное, так вот – она была хороша. Потом я выпил ещё и она стала обворожительной, а после третьего коньяка - грациозной. Как я блистал для неё в тот вечер! Жениться я, конечно, не обещал, но намерения у меня были самые серьёзные. Я читал ей стихи позднего Танича и раннего Розенбаума, пел что-то из Лепса, сыпал цитатами из Донцовой и даже сыграл в лицах весь последний выпуск КВН, который она пропустила. Когда гостеприимные хозяева, устав от нас, ушли, наконец, спать, я предложил ей прогуляться к озеру. Ночь, звёзды, дорога петляла меж полей, вдалеке чернела загадочная гладь воды… Какая звенящая тишина стояла в ту ночь! Слышен был только её раскатистый голосок, когда она пела свою любимую «Таганку», да где-то в ближайшей деревне орали матерные частушки, казавшиеся нам осанной, которую для нас восклицает само небо… Потом мы плавали в тёплой чёрной воде и нам чудилось, будто мы купаемся в бесконечной ночи… А на берегу… Нет, на берегу нас грела не любовь. Любовь только зарождалась в наших сердцах, её серебряные нити только начали опутывать наши души… Нас грела бутылка виски, которую она спёрла у хозяев, и сосиски, которые взял я на закуску. И мы шли уже назад, отчего-то спотыкаясь и падая, и мелкие камушки больно впивались в босые ноги… Жаль, жаль было кроссовки за сто евро, утопленные по пьяни в озере, но ещё оставался вискарь, мы по очереди прикладывались к нему и печаль уходила. Да и кроссовки стоили не сто евро, как я сказал ей, а сто рублей. И мы уже не пели, мы боялись, что песня спугнёт что-то неуловимое, витающее в предрассветном воздухе. Только на следующий день, когда зачесались укусы, я понял, что неуловимое там витало с таким противным писком. Но пока мы шли, обнявшись, и я обещал бросить к её ногам весь мир, все звёзды и всю Вселенную… Я никогда не экономлю на обещаниях, так воспитан.

Об этом человеке мне хочется рассказать именно сейчас. В период информационного хаоса, сбитых ориентиров и потерянных истин.
Илья был пятым ребенком в семье разорившегося помещика. Светлый, голубоглазый, «подвижный, как ртуть». С восьми лет занимался ботаникой под руководством студента-медика Ходунова, собирал гербарии и платил своим братьям деньги за слушание его лекций.
Жили они в деревне, с одной стороны, окруженной лугом, с другой - дубами и соснами. Повсюду густая черемша и редкий дубравный тюльпан. Сон-трава, лещина, бересклет и боярышник. В лесах - оранжевые белки и гении маскировки - козодои. В полях – желтогорлые мыши и тушканчики. Где-то посредине - неподвижный, вытянутый цилиндром пруд.

Юлька страшно не хотела ехать в эту «тьмутаракань» и откладывала поездку полгода. Во-первых, «семь дней на собаках», во-вторых, нет интернета, в-третьих, рядом лес с медведями и болото с пиявками. Вот только папа давно просил привезти из бабушкиного дома ореховый барометр, часы с кодовым названием «каретные», гобелен с шестью персидскими котами, мельхиоровые подстаканники, латунный самовар на два литра, возможно, фабрики Братьев Баташевых, и швейную машинку «Зингер».
В деревню Юлька приехала под вечер, когда луга обложило туманом, а из открытых настежь летних кухонь сытно пахло вареной кукурузой. Лошади дремали, подсчитывая в уме галопы, куры занимали этажи на насесте, а огромная прозрачная луна болталась, будто наполненная гелием. Девушка припарковала свой «пыжик», нехотя вышла и с недоверием взглянула на заколоченные крест-накрест окна. Скривилась от комариного писка и запаха свежего навоза. В соседнем дворе, вооруженной топором мужчина с интересом на нее поглядывал и «разводил бурную деятельность». Возил что-то в тачке и бросал в распоясавшийся костер. Какие-то вещи заботливо заворачивал в бумагу и складывал в багажник. Из приоткрытой, слишком шикарной для подобной местности машины, звучал Моцарт. Юлька заслушалась и почувствовала, что такая полифония идеально подходит для подобной глуши. Поэтому прикрутила собственное радио, настроенное на незатейливое «лед тронулся, когда ты до меня дотронулся».
Минут десять они украдкой наблюдали друг за другом. Он, таская перед собой щербатые горшки, она, стуча палкой по резным ставням. Затем мужчина представился Михаилом и предложил свою помощь. Юлька подошла вплотную к забору, зацепилась свитером за малиновые кусты и протянула свою ухоженную ладонь.