Юнна Мориц:

Воскреснуть – превратиться в свет любви
В ответ на грех, содеянный людьми,
Грех издевательства, предательства и пыток, –
Воскреснуть – искупить грехов избыток,
Сойти с креста в загробные места
И, смертью смерть поправ, как свет Христа,
Воскреснуть Праздником Святого Искупленья,
Священной Пасхой, со слезами просветленья,
Где пенье, звон колоколов – поверх голов,
И тайна праздника – из трёх, не больше, слов:
Христос Воскрес! Воистину воскрес!
И кто кричал "Распни!" – целует крест,
Крестясь, он чувствует себя среди родни,
Где тоже есть кричавшие "Распни!"
В любви Христа нуждаются они.

Воскреснуть – светом сжечь кровавый свиток:
Грех издевательства, предательства и пыток,
Распятья грех и любованье этим
Грехом, который свойствен всем столетьям
Ежеминутно, где победа сил жестоких
На юге, севере, на западе, востоке –
Иносказание распятья, чёрный грех!
Христос Воскрес, он искупил за всех
Вину кровавую людей перед людьми,
Воскреснуть – превратиться в свет любви,
Никто не опоздает в этом свете
Родиться вновь, ни вы, ни ваши дети, –
Не опоздайте, Боже сохрани,
И те, кто в наши дни кричит "Распни!"

„Осанна! Осанна! Гряди
Во имя Господне!“
И с яростным хрипом в груди,
С огнем преисподней
В сверкающих гнойных глазах,
Вздувая все жилы на шее,
Вопя все грознее,
Калека кидается в прах
На колени,
Пробившись сквозь шумный народ,
Ощеривши рот,
Щербатый и в пене,
И руки раскинув с мольбой -
О мщеньи, о мщеньи,
О пире кровавом для всех обойденных судьбой -
И Ты, Всеблагой, Свете тихий вечерний,
Ты грядешь посреди обманувшейся черни,
Преклоняя свой горестный взор,
Ты вступаешь на кротком осляти
В роковые врата — на позор,
На пропятье!

Иван Бунин

Вот так живёшь 3 года в районе Чёрной речки, и вдруг узнаёшь, что в 150 метрах от метро, в двух шагах от пешеходного перехода, по которому чуть не каждый день ходишь, стоит памятник Пушкину.

На самом памятнике Пушкина нет. Есть скамейка, на которой он сидел, лежат оставленные цилиндр, трость, книга. Он куда-то отошёл - может быть, посмотреть, как отстроили за два века этот район? Сам этот район такой - ощущение, что Пушкин где-то рядом - постоянно присутствует. Тут место дуэли, с мощной памятной стеллой сталинского периода. Тут усадьба Ланских и шоссе, которое в честь них названо. Многое напоминает о Пушкине. Но сам Пушкин здесь не гуляет. Ушёл.

На камне строки:
Я жду тебя, мой запоздалый друг —
Приди; огнем волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.



1.


2.


3.


4.

Корней Чуковский
ЛЕНИНГРАДСКИМ ДЕТЯМ

Промчатся над вами
Года за годами,
И станете вы старичками.

Теперь белобрысые вы,
Молодые,
А будете лысые вы
И седые.

И даже у маленькой Татки
Когда-нибудь будут внучатки,
И Татка наденет большие очки
И будет вязать своим внукам перчатки,

И даже двухлетнему Пете
Будет когда-нибудь семьдесят лет,
И все дети, все дети на свете
Будут называть его: дед.

И до пояса будет тогда
Седая его борода.

Так вот, когда станете вы старичками
С такими большими очками,
И чтоб размять свои старые кости,
Пойдете куда-нибудь в гости, –

(Ну, скажем, возьмете внучонка Николку
И поведете на елку),

Или тогда же, — в две тысячи двадцать
четвертом году; –
На лавочку сядете в Летнем саду.

Или не в Летнем саду, а в каком-нибудь
маленьком скверике
В Новой Зеландии или в Америке,

— Всюду, куда б ни заехали вы, всюду,
везде, одинаково,
Жители Праги, Гааги, Парижа, Чикаго
и Кракова –

На вас молчаливо укажут
И тихо, почтительно скажут:
«Он был в Ленинграде… во время
осады…
В те годы… вы знаете… в годы
… блокады»

И снимут пред вами шляпы.

* * *
В Рождество все немного волхвы.
В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
над Которою - нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства -
основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,
что Его приближенье, сдвигая
все столы. Не потребность в звезде
пусть еще, но уж воля благая
в человеках видна издали,
и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят
трубы кровель. Все лица, как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
Кто грядет - никому непонятно:
мы не знаем примет, и сердца
могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
и Младенца, и Духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
смотришь в небо и видишь - звезда.

Евгений Мякишев:

На землю опускаются поэты,
И засыпают крылья нафталином,
И засыпают в воздухе голимом
На глиняных окраинах планеты.

Присмотришься - их больше нет на свете, -
Бесшумные фантомы, привиденья,
Считающие жизнь искусством смерти,
А смерть простой работой провиденья.

Прощай, Мяка. Надеюсь, тебя встретили на той стороне хорошие провожатые. Тебе они потребуются даже больше, чем здесь. Жаль, что в этом мире таких не нашлось - тех, кто сумел бы тебя научить справляться с самим собой и кто оттаскивал бы тебя от пропасти, которая всегда зияла рядом. Что поделать? Ты был слишком большой и слишком неуёмный, кто мог с тобой совладать? Не родился, видать, тот Давид... А Бог - он всегда требует плату за истинный талант, и эти неприкаянность и жизненные невзгоды, которые Он даёт взамен, не каждому дано одолеть, превозмочь. Пусть тебе повезёт на той стороне, пусть. И пусть там у тебя всегда будет лист бумаги и карандаш, или хотя бы прибрежный песок - чтобы ты мог писать новые вирши. И пусть они будут достойны твоего великого дара от Бога.

Христос Воскрес!
Для тех, кто любит Его навек,
Кто верит, что Он – Богочеловек,
Кто знает, что Он – пришедший с Небес,
Христос Воскрес!
Для тех, кто верит в богов иных,
Свирепых, блудных, смешных, хмельных,
Чей ум во мраке лживых завес,
Христос Воскрес!
Для тех, кто знает только себя,
Всегда самого себя любя,
И верит лишь в научный прогресс,
Христос Воскрес!
Для тех, кто знает, что Бог – Христос,
Что Он спасенье мiру принес,
Но слух закрыл от этих словес,
Христос Воскрес!
Для всех, кто в этот великий день
Себя приготовил постом и бдением,
Всем искушениям наперерез,
Христос Воскрес!
Для всех, кто службу несет в ночи,
Не видит свет пасхальной свечи,
Кто с автоматом наперевес,
Христос Воскрес!
Для всех, кого повалил недуг,
Помочь не может ни брат, ни друг,
И белые стены вместо небес,
Христос Воскрес!
Для всех, кто тянет тюремный срок,
Несчастен, голоден, одинок –
На сотни верст – равнодушный лес –
Христос Воскрес!
Для всех, кто в эту святую ночь
Не смог себя самого превозмочь,
Во власти мечтательных, сонных грез ,
Христос Воскрес!
Для тех, кто любит и кто любим,
Кто в верности непоколебим,
Кто долгу знает цену и вес,
Христос Воскрес!
Для тех, кто махнул на себя рукой,
Нетрезвый, грязный, для всех плохой,
Кого оседлал окаянный бес,
Христос Воскрес!
Христос Воскрес – для добрых и злых,
Для грешников и для святых,
Для праведников и злодеев,
Для целомудренных и прелюбодеев,
Для нестяжателей и лихоимцев,
Для чистых сердцем и проходимцев,
Для миротворцев и для врагов,
Для умных и для дураков,
Для лукавых и простодушных,
Для мужественных и малодушных,
Для честных и для лжецов,
Для благородных и подлецов,
Для плачущих и скоморохов,
Для нищих и для царей-горохов –
Для всех, в ком смысл Его чудес –
Христос Воскрес!

Пасха 2015

Пасхальное послание епископа Питирима (Творогова)

Я, что мог быть лучшей из поэм,
Звонкой скрипкой или розой белою
В этом мире сделался ничем,
Вот живу и ничего не делаю.

Часто больно мне и трудно мне,
Только даже боль моя какая-то,
Не ездок на на огненном коне,
А томленье и пустая маята.

Ничего я в жизни не пойму,
Лишь шепчу: "Пусть плохо мне приходится,
Было хуже Богу моему,
И больнее было Богородице".

август 1917 - весна 1918

Еще кру­гом ноч­ная мгла.
Еще так ра­но в ми­ре,
Что звез­дам в не­бе нет чис­ла,
И каж­дая, как день, свет­ла,
И ес­ли бы зем­ля мог­ла,
Она бы Пас­ху прос­па­ла
Под чте­ние Псал­ти­ри.

Еще кру­гом ноч­ная мгла.
Та­кая рань на све­те,
Что пло­щадь веч­ностью лег­ла
От пе­рек­рес­тка до уг­ла,
И до рас­све­та и теп­ла
Еще ты­сяче­летье.

Еще зем­ля го­лым-го­ла,
И ей но­чами не в чем
Рас­ка­чивать ко­локо­ла
И вто­рить с во­ли пев­чим.

И со Страс­тно­го чет­верга
Вплоть до Страс­тной суб­бо­ты
Во­да бу­равит бе­рега
И вь­ет во­дово­роты.
И лес раз­дет и не­пок­рыт,
И на Страс­тях Хрис­то­вых,
Как строй мо­лящих­ся, сто­ит
Тол­пой ство­лов сос­но­вых.

А в го­роде, на не­боль­шом
Прос­транс­тве, как на сход­ке,
Де­ревья смот­рят на­гишом
В цер­ковные ре­шет­ки.

И взгляд их ужа­сом объ­ят.
По­нят­на их тре­вога.
Са­ды вы­ходят из ог­рад,
Ко­леб­лется зем­ли ук­лад:
Они хо­ронят Бо­га.
И ви­дят свет у Цар­ских врат,
И чер­ный плат, и све­чек ряд,
Зап­ла­кан­ные ли­ца —
И вдруг навс­тре­чу крес­тный ход
Вы­ходит с Пла­щани­цей,
И две бе­резы у во­рот
Дол­жны пос­то­ронить­ся.

И шес­твие об­хо­дит двор
По краю тро­ту­ара,
И вно­сит с ули­цы в прит­вор
Вес­ну, ве­сен­ний раз­го­вор
И воз­дух с прив­ку­сом прос­фор

И веш­не­го уга­ра.

И март раз­бра­сыва­ет снег
На па­пер­ти тол­пе ка­лек,
Как буд­то вы­шел че­ловек,
И вы­нес, и от­крыл ков­чег,
И все до нит­ки роз­дал.

И пенье длит­ся до за­ри,
И, на­рыдав­шись вдос­таль,
До­ходят ти­ше из­нутри
На пус­ты­ри под фо­нари
Псал­тирь или Апос­тол.

Но в пол­ночь смол­кнут тварь и плоть,
Зас­лы­шав слух ве­сен­ний,
Что толь­ко-толь­ко рас­по­годь,
Смерть мож­но бу­дет по­бороть
Усиль­ем Вос­кре­сенья.

1946

Борис Пастернак

- Ослик Христов, терпеливый до трепета,
Что ты прядешь беспокойно ушами?
Где та лужайка и синее небо то,
Что по Писанью тебе обещали?..

- Я побреду каменистыми тропами,
В кровь изотру на уступах колени,
Только бы, люди, Христа вы не трогали,
Всадника горестного пожалели...

Кроток мой всадник - и я увезу его
В синие горы, в мираж без возврата,
Чтобы его не настигло безумие,
Ваша его не настигла расплата.
...........................................
- Ослик Христов, ты ступаешь задумчиво,
Дума твоя - как слеза на реснице,
Что же тебя на дороге измучило,
Сон ли тебе окровавленный снится?..

- Люди, молю: не губите Спасителя,
На душу грех не берите вселенский,
Лучше меня, образину, распните вы,
Ревом потешу я вас деревенским.

Лучше меня вы оплюйте, замучайте,
Лучше казните публично осла вы,
Я посмеюсь над своей невезучестью
Пастью оскаленной, пастью кровавой...
..........................................
- Господи, вот я, ослино-выносливый,
И терпеливый, и вечно-усталый, -
Сколько я лет твоим маленьким осликом
Перемогаюсь, ступая по скалам?..

Выслушай, Господи, просьбу ослиную:
Езди на мне до скончания века
И не побрезгуй покорной скотиною
В образе праведного человека.

Сердце мое безгранично доверчиво,
Вот отчего мне порою так слепо
Хочется корма нездешнего вечности,
Хочется хлеба и хочется неба.

(с) Вениамин Блаженный

Прочитала сборник стихов Геннадия Жукова, на флибусте единственный, хотя у автора было несколько сборников при жизни. Стихи абсолютно гениальные, и их до обидного мало. Большинство из них положены на музыку, он сам же и исполнял их. Для примера приведу вам свой клип на фильм "Высотка", стихи, музыка и исполнение - Геннадий Жуков.





Другие мои клипы смотрите в этом альбоме

Анна Ахматова

В каждом древе распятый Господь,
В каждом колосе тело Христово.
И молитвы пречистое слово
Исцеляет болящую плоть.
Кого когда-то называли люди
Царем в насмешку, Богом в самом деле,
Кто был убит — и Чье орудье пытки
Согрето теплотой моей груди…
Вкусили смерть свидетели Христовы,
И сплетницы-старухи, и солдаты,
И прокуратор Рима — все прошли.
Там, где когда-то возвышалась арка,
Где море билось, где чернел утес, -
Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой
И с запахом бессмертных роз.
Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор — к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней — царственное слово.

1945

Борис Пастернак

Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетие.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.
И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.
И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.

Геннадий Рябов

«И голос был сладок...»
А. Блок

В пустынном храме хор звучал с небес.
Вещало неземное это пенье
о Том, кто страшно умер и воскрес –
и тем принес Он каждому спасенье.

Была святая сила в песне той,
что и усопшим размыкала вежды.
И всякий люд – и грешный, и святой –
алкал испить в ней свой глоток надежды.

И шли, и шли с зажженными свечами.
Молясь, крестясь, бия поклоны. Но
все в первый ряд толкались с куличами –
и было это грустно и смешно.

Вдобавок вдруг иконописный лик
стал светел, и блеснула златом рама:
из мутной пелены случайный блик
проник в окно заснеженного храма.

И луч тот сладок был. И голос тонок –
из ангельских, возможно, лился уст.
И я беззвучно плакал, как ребенок.
Стоял в толпе. Собор казался пуст.

ЖЖ автора

Марина Цветаева

В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, —
Благовещенье, праздник мой!

В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!
— Летите, куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!

В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,
Распростившись с гостями пернатыми.
— Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!

Одно из моих любимых стихотворений лет эдак в 14-15. Впервые его услышала на концерте. Не помню, где он проходил (в "Октябрьском", может?). Стихи Евтушенко тогда читал Виктор Татарский, ведущий знаменитой "Встречи с песней".

Евгений Евтушенко

Белые снеги

Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете
да, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.

Идут белые снеги...
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.

я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.

И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?

А любил я Россию
всею кровью, хребтом -
ее реки в разливе
и когда подо льдом,

дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.

Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.

И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.

Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.

Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,

Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.

Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.

Иосиф Бродский

F. W.

На Прачечном мосту, где мы с тобой
уподоблялись стрелкам циферблата,
обнявшимся в двенадцать перед тем,
как не на сутки, а навек расстаться, -
сегодня здесь, на Прачечном мосту,
рыбак, страдая комплексом Нарцисса,
таращится, забыв о поплавке,
на зыбкое свое изображенье.

Река его то молодит, то старит.
То проступают юные черты,
то набегают на чело морщины.
Он занял наше место. Что ж, он прав!
С недавних пор все то, что одиноко,
символизирует другое время;
а это - ордер на пространство.
Пусть
он смотрится спокойно в наши воды
и даже узнает себя. Ему
река теперь принадлежит по праву,
как дом, в который зеркало внесли,
но жить не стали.

1968

Не знаю, почему, но на всех поэтических сайтах это стихотворение Бродского приводится с одной и той же орфографической ошибкой. Некоторые при этом ссылаются на Пушкинский Фонд. Возможно, ошибка-опечатка авторская, но я позволила себе её исправить.

ЗЫ. Вы не поверите, но самый молодой хирург из тех, что меня резал на последней операции, искренне полагает, что Бродский - предатель и тунеядец. Всё-таки как легко облить человека грязью, которая пачкает его имя даже после смерти. Хорошо, что я узнала об этом после операции, а то уж если Бродский - тунеядец, то что же он думал обо мне?

Сегодня День Поэзии. Поэт из меня никакой, так что ничего из своих стихов представлять не буду - они точно не для такого праздника (с этим лучше к Брому, у него стихи бывают чудесные). Однако, сохранился один из моих старых переводов Пабло Неруды - баловалась в юности. Я его когда-то публиковала в блогах, но с той поры много воды утекло, вряд ли кто помнит из оставшихся старых читателей, а новые и вовсе не знают. Короче, вот этот стих:

-1-


Со дна твоей души
печальные глаза ребенка –
мои глаза –
на нас глядят.

И ради его жизни,
горящей в наших венах,
нам надо сделать так,
чтоб наши жизни слились.

И ради рук его,
Рук дочери иль сына,
мои ладони все
должны б крушить…

И ради его глаз,
огромных и родных,
ты на день слезы спрячь
и улыбайся тихо…

-2-


Я этого, родная, не хочу.
Пусть нас не свяжут никакою силой
канаты жизни.
Да свершится так!

Пусть нас не свяжут ни слова,
что с уст твоих слетают,
подобных расцветающей акации,
ни то, чего не выразить словами,
ни час любви, прошедшей мимо нас,
ни дрожь ресниц твоих при расставаньи.

-3-


А я люблю любовь морских бродяг –
возьмут, поцелуют, исчезнут.
Все обещания пустят на ветер
и никогда не вернутся…

На каждой пристани девочка новая.
Бродяги берут их, целуют и исчезают…
И смерть, как девчонку, с любовью обняв,
ложатся на мягкую моря постель.

-4-


А я любовь люблю,
в которой разделяют
и поцелуи, и постель, и хлеб.
Любовь, которая приходит на мгновенье,
любовь, которая живет всегда.
Любовь, которая свободу дарит
тем, кто уходит от нее.
Боготворю любовь, которая все крепче
Становится. Любовь, далек которой след…

-5-


И с этих пор твои глаза
моих не заколдуют,
и с этих пор нам боль
друг друга не смягчить.
Но где б я ни был, я всегда насмешку
твоих ресниц носить с собою буду.
Но где б ты ни была, тебя,
я это знаю, моя, нет, не покинет боль.

Я был твоим, а ты была моею.
Кто дольше? Мы стоим на перекрестке,
где покидает нас любовь.

Я был твоим, а ты была моею.
Но ты теперь принадлежишь другому
любимому. И сад, что я взрастил
с тобой, он назовет своим.

Я грустен. Я печален.
Но я всегда печален.
Я ухожу от рук твоих,
куда? – не знаю сам.

И из под сердца твоего мне шепчет
ребенок мой: «Прощай!»
И я шепчу: «Прощай!»

У этого сильного искреннего военного стихотворения, написанного бойцом, погибшим на фронте, интересная судьба. Но я не стала его публиковать с остальными стихами, оно по разным причинам стоит особняком. Мне лично оно стало известно 10 лет назад. О нём мне поведал очень интеллигентный товарищ с Mail.Ru, бывший афганский офицер. С той поры оно широко распространилось по сети. Его проходят в школе в 4 классе на уроке, посвящённом теме "День Защитника Отечества". Его читал Михалков на марше "Бессмертного полка" (то ли прошлого года, то ли позапрошлого). Вот это стихотворение:

ПИСЬМО СОЛДАТА К БОГУ

Послушай, Бог… Ещё ни разу в жизни
С Тобой не говорил я, но сегодня
Мне хочется приветствовать Тебя,
Ты знаешь, с детских лет мне говорили,
Что нет Тебя, и я, дурак, поверил.
Твоих я никогда не созерцал творений.
И вот сегодня ночью я смотрел
Из кратера, что выбила граната,
На небо звёздное, что было надо мной.
Я понял вдруг, любуясь мирозданьем,
Каким жестоким может быть обман.
Не знаю, Боже, дашь ли ты мне руку,
Но я Тебе скажу, и Ты меня поймёшь:
Не странно ль, что средь ужасающего ада
Мне вдруг открылся свет, и я узнал Тебя?
А кроме этого, мне нечего сказать,
Вот только, что я рад, что я Тебя узнал.
На полночь мы назначены в атаку,
Но мне не страшно: Ты на нас глядишь…
Сигнал. Ну что ж? Я должен отправляться.
Мне было хорошо с Тобой,
Ещё хочу сказать,
Что, как ты знаешь, битва будет злая
И, может, ночью же к Тебе я постучусь.
И вот, хоть до сих пор Тебе я не был другом,
Позволишь ли Ты мне войти, когда приду?
Но, кажется, я плачу. Боже мой, Ты видишь,
Со мной случилось то, что нынче я прозрел.
Прощай, мой Бог, иду! И вряд ли уж вернусь.
Как странно, но теперь я смерти не боюсь!

<1944>

В сопроводительном тексте, который обычно репостят перед этим стихотворением, говорится, что оно было найдено в простреленной шинели убитого советского солдата Александра Зайцева, а опубликовано впоследствии в Брюсселе в 1990-м году в сборнике "Свет и жизнь". Я решила посмотреть, что за сборник такой, и нет ли какой информации об авторе. И вот что удалось нарыть.

Православный сборник с этим стихом "Свет и жизнь", действительно, был издан в Брюсселе в 1990-м году в издательстве Foyer Oriental Chretien. То ли он составлялся отцом Александром Менем, то ли был посвящён его памяти (он погиб в том же году) - это я не очень поняла.

Что касается автора, то информация более чем противоречива. Как минимум существуют три версии о происхождении этого стихотворении. Первую я уже озвучила. Во второй - автором является Александр Зацепа, унтер офицер 642 батальона, сформированного немцами из русских и погибший на берегах Атлантики при высадке американских войск. Эта информация также была опубликована за рубежом в тамошних православных источниках - трудно сказать, какой из них был первый, но вот один из представленных: "Православная Русь" №17; 1963 г., - сообщил, что это стихотворение было прочитано в Нормандии радио САСШ (так тогда Штаты назывались).

Третья версия наиболее, имхо, правдоподобная. Поскольку текст стихотворения сильный и актуальный для военных на передовой, то, весьма вероятно, что он переписывался от руки, причём, возможно, даже обеими сторонами. Автор при этом, очевидно, был убит до того, как стихотворение было найдено теми, кто его затем начал распространять в православных изданиях. Если бы он остался жив, его имя так или иначе должно было всплыть после войны. Посему определить авторство невозможно, и стих так и останется стихотворением неизвестного солдата, причём даже сторона, за которую он воевал, остаётся неизвестной.

Проводились разного рода, но не слишком глубокие, исследования, одно из них опубликовано было буквально на днях. Да, текстологический анализ предполагает, что стихотворение скорее всего было написано красноармейцем, воспитывавшимся в атеистической среде, и очень маловероятно, что власовцем, но вероятность такая остаётся, так что и сомнениям есть место. Впрочем, само стихотворение не становится ни лучше, ни хуже в зависимости от того, кем создано, но на читательское восприятие все эти перипетии, разумеется, влияют. Как бы то ни было, такой стих есть, судьба его необычна, содержание, как вы понимаете, тоже совсем не стандартное.

Существует мнение, что написать роман способен практически любой человек, владеющий грамотой. Это будет произведение о самом себе, о своей жизни, об опыте, который автор приобрёл за долгие годы своего существования. О чём рассказать, и рассказать интересно - сумеет каждый. Написать два романа может уже только писатель. Однако, нет правил без исключений. Не так давно мы с Игорем Смирновым вспоминали известных писателей, чей вклад в литературу ограничился одним-единственным произведением. А на днях, всё-таки начало мая навевает на подобные мысли, мне вспомнился советский поэт Сергей Орлов, автор военных стихов. Говорили, что он чуть не сгорел в танке и лицо его было обожжено, поэтому он и ходил всегда с бородой - чтобы скрыть ужасные шрамы.

Читала я его давно, поэтому нашла подборку избранного. Перечитала. Стихи как стихи, не так чтобы хорошие, скорее, средние, посредственные. Во всяком случае, до предельно простых, леденящих душу, скупых на слова, сжатых,строф Юрия Воронова, пережившего в школьные годы блокаду, им далеко.

Вспомните вороновские стихи:
Они лежали на снегу
Недалеко от города.
Они везли сюда муку.
И умерли от голода.


Я к ним подойду, одеялом укрою.
О чём-то скажу, но они не услышат.
Спрошу - не ответят. А в комнате трое.
Нас в комнате трое, но двое не дышат.
Я знаю, не встанут, я всё понимаю.
Зачем же я хлеб на три части ломаю?


Девчонка руки протянула
и - головой на край стола.
Сначала думали - уснула.
А оказалось - умерла.


В блокадных днях мы так и не узнали
меж юностью и детством, где черта,
нам в сорок третьем выдали медали
и только в сорок пятом - паспорта...

Их не сравнить и с известным стихотворением Твардовского:

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,-
Речь не о том, но все же, все же, все же...

и насколько сильнее "Перед атакой" Гудзенко:

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.

И всё-таки, Сергей Орлов написал удивительное стихотворение... Даже не стихотворение, всего лишь одну строчку, которая внесла его имя в анналы русской поэзии, не побоюсь этого сказать, великую строку - которая выразила и боль, и гордость оставшихся живых в память о погибших, и масштабность их подвига. Эта строка:

Его зарыли в шар земной.

И так больше никто никогда не напишет. И если вернуть разговор в русло того, что можно считать по-настоящему литературой, поэзией, исходя из количества написанного, а что нет, то этих пяти простых ёмких слов более чем достаточно для того, чтобы ответить на подобный вопрос. Их не нужно анализировать, разбирать - и так всё понятно.

Может быть, и у вас есть свои строки о войне, которыми вы захотите поделиться...

Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи

I
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: “Почто Меня оставил!”
А Матери: “О, не рыдай Мене…”

II
Магдалина билась и рыдала.
Ученик любимый каменел.
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

Анна Ахматова

Люди добрые, а вот отрешившись личных пристрастий, попытайтесь представить, кого объективно будут читать из поэтов конца 20-го века в конце 21-го? Я не к тому, кто будет в толстых хрестоматийных сборниках и изучаем в школах, как в наше время поэты серебряного века: Мережковский там, Северянин, Гиппиус. А тех, кого станут читать для души: как Есенина или Блока. Ну, вот кто останется не в истории литературы, а в сердцах сограждан: Рождественский, Евтушенко, Вознесенский, Высоцкий, Цой, Галич, Пригов или кто другой - на ваш взгляд?

В жж отца Сергия Круглова напоролась на стих, который потряс до глубины души, ошеломил. Давно так стихи не встряхивали. Полезла искать, ведь не каждый день открываешь для себя гениального поэта, да притом писавшего по-русски. И практически почти не издаваемого.

Огромное спасибо тем, кто выложил в сеть,

ведь это - как хлеб насущный - настоящая поэзия:

***
- Ослик Христов, терпеливый до трепета,
Что ты прядешь беспокойно ушами?
Где та лужайка и синее небо то,
Что по Писанью тебе обещали?..

- Я побреду каменистыми тропами,
В кровь изотру на уступах колени,
Только бы, люди, Христа вы не трогали,
Всадника горестного пожалели...

Кроток мой всадник - и я увезу его
В синие горы, в мираж без возврата,
Чтобы его не настигло безумие,
Ваша его не настигла расплата.
...........................................
- Ослик Христов, ты ступаешь задумчиво,
Дума твоя - как слеза на реснице,
Что же тебя на дороге измучило,
Сон ли тебе окровавленный снится?..

- Люди, молю: не губите Спасителя,
На душу грех не берите вселенский,
Лучше меня, образину, распните вы,
Ревом потешу я вас деревенским.

Лучше меня вы оплюйте, замучайте,
Лучше казните публично осла вы,
Я посмеюсь над своей невезучестью
Пастью оскаленной, пастью кровавой...
..........................................
- Господи, вот я, ослино-выносливый,
И терпеливый, и вечно-усталый, -
Сколько я лет твоим маленьким осликом
Перемогаюсь, ступая по скалам?..

Выслушай, Господи, просьбу ослиную:
Езди на мне до скончания века
И не побрезгуй покорной скотиною
В образе праведного человека.

Сердце мое безгранично доверчиво,
Вот отчего мне порою так слепо
Хочется корма нездешнего вечности,
Хочется хлеба и хочется неба.

***
"Как скажет мама, так оно и будет".
Но кто же знал, что мама - праха горсточка
И только сын ее не позабудет:
"О, где ты, моя мама, моя звездочка?.."

Но кто же знал, что мама беззащитна,
Что только слезы - вся защита мамина,
Как у Христовой Матери Пречистой,
Что бродит моя мама неприкаянно.

А я ведь видел мать такой большою,
Такой большою, светлою, как облако,
Как если бы была она душою
И не имела будничного облика.

Она имела лишь суму и посох,
Брела бурьяном и брела оврагами,
И рылась неприкаянно в отбросах
С голодными господними собаками.

***
Дети, умирающие в детстве,
Умирают в образе зайчат
И они, как в бубен, в поднебесье
Маленькими ручками стучат.

«Господи, на нас не видно раны
И плетей на нас не виден след...
Подари нам в небе барабаны,
Будем барабанить на весь свет.

Мы сумели умереть до срока -
Обмануть сумели палачей...
Добрести сумели мы до Бога
Раньше дыма газовых печей.

Мы сумели обмануть напасти,
Нас навеки в небо занесло...
И ни в чьей уже на свете власти
Причинять нам горести и зло".

"а вот ещё"

Сергей Есенин:

Сохнет стаявшая глина,
На сугорьях гниль опенок.
Пляшет ветер по равнинам,
Рыжий ласковый осленок.

Пахнет вербой и смолою.
Синь то дремлет, то вздыхает.
У лесного аналоя
Воробей псалтырь читает.

Прошлогодний лист в овраге
Средь кустов — как ворох меди.
Кто-то в солнечной сермяге
На осленке рыжем едет.

Прядь волос нежней кудели,
Но лицо его туманно.
Никнут сосны, никнут ели
И кричат ему: «Осанна!»

---

Юрий Воронов:

За залпом залп гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пёстрыми цветут.
А ленинградцы тихо плачут.
Ни успокаивать пока,
Ни утешать людей не надо.
Их радость слишком велика —
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика, но боль
Заговорила и прорвалась:
На праздничный салют с тобой
Пол-Ленинграда не поднялось...
Рыдают люди, и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе салют.
Сегодня ленинградцы плачут...

Россия богата талантами. Настолько богата, что можно слыть культурным человеком и не дойти до многих замечательных поэтов, которых она породила. Не только не прочитать никогда их стихи. Но даже не услышать за всю свою жизнь их имена. Но иногда повезёт, и вдруг натолкнёшься на чудо. Для меня таким открытием стал на днях поэт Николай Туроверов.

Это стихотворение было написано подъесаулом Атаманского полка Туроверовым во Франции, где он работал в ту пору грузчиком. Стихотворение о Рождественском сочельнике в России. Сколько в нём скрытой боли и надежды...

Николай ТУРОВЕРОВ. СОЧЕЛЬНИК

Темнее стал за речкой ельник.
Весь в серебре синеет сад
И над селом зажег сочельник
Зеленый медленный закат.
Лиловым дымом дышат хаты,
Морозна праздничная тишь.
Снега, как комья чистой ваты,
Легли на грудь убогих крыш.
Ах, Русь, Московия, Россия,
Простор безбрежно снеговой,
Какие звезды золотые
Сейчас зажгутся над тобой.
И всё равно, какой бы жребий
Тебе ни бросили года,
Не догорит на этом небе
Волхвов приведшая звезда.
И будут знать и будут верить,
Что в эту ночь, в мороз, в метель
Младенец был в простой пещере
В стране за тридевять земель.

О. Сергий (Круглов):

НАТАН БЕСЕДУЕТ СО СТАРИКОМ ПОРТНЫМ, ПОШИВШИМ ЕМУ РЯСУ
«Конец времен»! вы мне
Будете говорить!..
«Календарный вопрос!»…Эти ваши
Церковные заморочки! Хотите,
Я вам скажу , как пожилой человек,
Который что-то понял на этом свете?
Да, юноша, конец времён, всё верно.
Но времена в конце не исчезнут –
Вот вспомните мои слова! – вовсе
Не исчезнут! Они немного
Сдвинутся и совпадут. Как бы это…
Простите, юноша, вы ведь,
Если не ошибаюсь, - еврей?
Ну так вот, вы – православный священник,
А я – старый атеист, боящийся Б-га –
Б-г ведь есть Б-г и атеистов,
Атеисты – тоже семя
Аврагама, Ицхака и Яакова, верно? –
И мы оба – евреи, так что вы поймёте:
Что, вы ели в детстве щуку?
Так вот, когда придет конец миру,
Эти ваши старый и новый стили
Совпадут, словно
Шкура и начинка! А куда, говорите,
Денутся тринадцать эти
Дней разницы? – я с вас смеюсь, право!
Я атеист, а вы священник,
И вам ли не знать такие вещи!
Как добрая мама отделяет нежное мясо,
А щучьи кости и все это,
Все эти клипот, весь мусор,
Чтоб дитя кушало и не накололось, -
Как всё это она бросает в помойку,
Так всё зло этого мира,
От убийства Гевеля до близнецов-башен,
От золотого тельца до Шоа,
От первой гордыни до последнего скотства,
Б-г таки упихает
В эти тринадцать дней сентября
И выбросит вон!»

«Но как же!
Ведь зло и грех нарастают в этом мире,
Скудеет вера, любви не видно,
Все меньше в этой рыбе доброго мяса,
И почти уже не осталось, -
Что из такого дерьма приготовишь!»


«Да что вы, юноша ! верьте:
В мире нарастает святость,
И святых много, – вспомните Элиягу,
Как он жаловался в пещере!..
Б-жественные искры не гаснут:
Они живут и пламенеют,
И из них возгорится пламя
Новой жизни и нового утра.
А то, что мы с вами
Святости не видим…так это
Беда наших глаз, и только,
Бедных наших глаз, треклятых,
В катаракте, с отслоившейся сетчаткой!..
Вы верите мне?»

«Хотел бы верить…
Про слепоту вы, пожалуй, правы…»

«Прав!...да и это не вся правда…»

«Не вся?»

«Конечно.
Вся правда – в том. что
Эти мои глаза не видят уж четверть века,
Но шить-то это мне не мешает.
А? у вас есть что-то сказать за вашу рясу,
Молодой человек?»

Натан только
Сглотнул и покачал головой: а ведь верно -
Пошита ряса просто шикарно!..

«Ну так что вы сидите?
Идите – и не думайте много
Ни о чем таком – и даже
О своей слепоте. Пусть она вам не мешает
Хорошо делать ваше дело».

Идя домой, Натан улыбался,
Перепрыгивал через осенние лужи,
Рассеянно кланялся знакомым, прихожанам,
Сквозь пакет ощупывал рясу:
Надо же, синтетика, дешёвка –
А выглядит шёлком! Не хуже,
Чем у отца благочинного! Завтра,
Завтра Натан её наденет –
Завтра индикт, церковное новолетье,
Венец лета благости Божьей,
Четырнадцатого по новому, первого –
По старому стилю.

дневник автора

Тому, кто слишком любит жить - не
сделать ничего великого.

*
Ночью в атаке "ура" не кричат.
А почему - не понятно.

*
Время в бою измеряешь не по часам -
ударами сердца.

*
Свежий снег не то капустой, не то
яблоками пахнет.

*
По каске убитого
ползала
божья коровка.

*
Танцуют раненые в клубе заводском
в наряде госпитальном -
в кальсонах и ночных сорочках.

*
Три друга:
один стал младшим лейтенантом -
и ну учить других почтению к себе.

*
Жить может быть тяжелой, грязной, тесной,
Но жизнь не может быть - неинтересной.

*
Старшиной -
как и поэтом -
надо родиться.

*
Мы уходим из жизни, узнав о ней самую малость...
словно мы впопыхах пробежали по залам музея...

*
Он родину любит, конечно.
Но все-таки больше - себя.

*
Желуди в чашечках -
словно патроны
для автоматов.


*
Наши мины -
поют в полете,
а фашистские -
воют от злобы.

*
Память о погибших на войне
Хранится три-четыре поколения,
когда не меньше...

читать целиком

Широка, необозрима, Чудной радости полна, Из ворот Иерусалима Шла народная волна. Галилейская дорога Оглашалась торжеством: "Ты идешь во имя Бога, Ты идешь в Свой царский дом! Честь Тебе, наш Царь смиренный, Честь Тебе, Давидов Сын!" Так, внезапно вдохновенный, Пел народ. Но там один, Недвижим в толпе подвижной, Школ воспитанник седой, Гордый мудростию книжной, Говорил с усмешкой злой: "Это ль Царь ваш, слабый, бледный, Рыбаками окружен? Для чего Он в ризе бедной, И зачем не мчится Он, Силу Божью обличая, Весь одеян черной мглой, Пламенея и сверкая Над трепещущей землей?" И века прошли чредою, И Давидов Сын с тех пор, Тайно правя их судьбою, Усмиряя буйный спор, Налагая на волненье Цель любовной тишины, Мир живит, как дуновенье Наступающей весны. И в трудах борьбы великой Им согретые сердца Узнают шаги Владыки, Слышат сладкий зов Отца. Алексей Хомяков

Вербы овеяны Ветром нагретым, Нежно взлелеяны Утренним светом. Ветви пасхальные, Нежно-печальные, Смотрят веселыми, Шепчутся с пчелами. Кладбище мирное Млеет цветами, Пение клирное Льется волнами. Светло-печальные Песни пасхальные, Сердцем взлелеяны, Вечным овеяны. Константин Бальмонт В чужбине свято наблюдаю Родной обычай старины: На волю птичку выпускаю При светлом празднике весны. Я стал доступен утешенью; За что на Бога мне роптать, Когда хоть одному творенью Я мог свободу даровать! Александр Пушкин

Геннадий Рябов:

...для всех созвездий и для всех времён,
где водится души и тела связка,
не отменён классический канон:
завязка, кульминация, развязка.

Необходимость быть среди людей –
кому приправа, а кому отрава.
Но тащится по жизни лицедей,
даря себя налево и направо.

Счастливчикам достанется сполна
других согреть и самому согреться.
Вот тут и обрывается струна,
благодаря которой бьется сердце.

Как ни кривляйся, пьеса коротка,
а каждый лишний миг имеет цену.
И режиссера твердая рука
уводит исполнителя со сцены.

Финита ля комедия. Пора.
Зал рукоплещет, требуя артиста.
Но эта специфичная игра –
превыше и овации, и свиста.

Она не повторяется на бис.
Лишь мы в тиши осиротевших комнат
надеемся: актер из-за кулис –
жалеет нас, и любит нас, и помнит...

блог автора

11 сентября 1973 года. Чили

Огрызок земли. Измолотые роты
среди пшеницы. Сломанные подковы,
иней, камни.
Острая луна.

Луна, как раненая кобылица
в шипах железа и костей.
Грустное сукно
и дым могильников.

А позади, за нимбами селитры -
все, что осталось:
нищенское жниво,
сожженное и сожранное.

Ободрана случайная кора.
Развеяна щепотка пепла.
И только звонкий холод
да ткань забытого дождя.

Колени, войдите глубже в землю!
Глаза, ловите все, чтобы назвать и ранить,
чтобы запомнить привкус смерти,
чтобы не знать забвенья!

Пабло Неруда

Тимур Кибиров:

Как же было нам не обозлиться?!
Рядом с Ним расселись беспардонно
Мотя из налоговой полиции,
Магда из массажного салона!

Как же нам не предпочесть Денницу
Плотницкой компании хваленной –
Мотьке из налоговой полиции,
Машке из массажного салона?!

Ведь и в этой чертовой провинции
Мог бы выбрать Флавия, Филона,
Хоть Варраву – все ж не из полиции
И не из массажного салона!..

Я воображаю наши лица
В Судный день, когда, поправ законы,
Рыболов, и мытарь, и блудница
Воссияют у Господня трона.

Геннадий Рябов:


… ясный свет мой, зеркальце, прости.
У меня минуты нет свободной
то гашу конфликт международный,
то король орет, что он голодный,
то принцессу к лекарю вести.

Все на мне – и кухня, и война,
и в стране пока не слишком гладко.
Подданным – то кнут, то шоколадку,
а сама я кофе пью несладкий,
ведь на сахар выросла цена.

Никуда не выбраться без свиты.
Шопинг, заграничные визиты –
нет на все ни времени, ни сил.
Да еще король меня просил
раздобыть настой от миозита…

Не заметишь, как приходит ночь.
Зеркало откладывая прочь,
понимаешь – без тоски, без гнева –
истинное счастье королевы:
сыт король и не болеет дочь.

Даже без брильянтов и парчи.
женщина счастливая – прекрасна.
Так что, отражая взгляд мой ясный,
ты уж не тревожься понапрасну,
друг мой верный, зеркальце, молчи!

Марина Цветаева:

В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, —

Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!

— Летите, куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,

Распростившись с гостями пернатыми.
— Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!

Марина Цветаева:

В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, —

Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!

— Летите, куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,

Распростившись с гостями пернатыми.
— Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!

Марина Цветаева:

В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, —

Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!

— Летите, куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,

Распростившись с гостями пернатыми.
— Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!

Александр Пушкин:

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Все чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

Борис Пастернак

Учись прощать, молись за обижающих,
Зло побеждай лучом добра,
Иди без колебаний в стан прощающих
Пока горит Голгофская Звезда.

Учись прощать, когда душа обижена,
И сердце, словно чаша горьких слёз,
И кажется, что доброта вся выжжена,
Ты вспомни, как прощал Христос!

Учись прощать, прощай не только словом,
Но всей душой, всей сущностью твоей.
Прощение рождается любовью
В борении молитвенных ночей.

Учись прощать, в прощеньи радость скрыта,
Великодушье лечит как бальзам,
Кровь на кресте за всех пролита,
Учись прощать, чтоб был прощен ты сам

Александр Блок:

Ризу накрест обвязав,
Свечку к палке привязав,
Реет ангел невелик,
Реет лесом, светлолик.
В снежно-белой тишине
От сосны порхнет к сосне,
Тронет свечкою сучок -
Треснет, вспыхнет огонек,
Округлится, задрожит,
Как по нитке, побежит
Там и сям, и тут, и здесь...
Зимний лес сияет весь!

Так легко, как снежный пух,
Рождества крылатый дух
Озаряет небеса,
Сводит праздник на леса,
Чтоб от неба и земли
Светы встретиться могли,
Чтоб меж небом и землей
Загорелся луч иной,
Чтоб от света малых свеч
Длинный луч, как острый меч,
Сердце светом пронизал,
Путь неложный указал.

Не плачьте обо мне — я проживу
счастливой нищей, доброй каторжанкой,
озябшею на севере южанкой,
чахоточной да злой петербуржанкой
на малярийном юге проживу.
Не плачьте обо мне — я проживу
той хромоножкой, вышедшей на паперть,
тем пьяницей,
проникнувшим на скатерть,
и этим, что малюет божью матерь,
убогим богомазом проживу.
Не плачьте обо мне — я проживу
той грамоте наученной девчонкой,
которая в грядущести нечеткой
мои стихи, моей рыжея челкой,
как дура будет знать. Я проживу.
Не плачьте обо мне — я проживу
сестры помилосердней милосердной,
в военной бесшабашности предсмертной,
да под звездой Марининой пресветлой
уж как-нибудь, а все ж я проживу.

23 сентября 1973 г., менее чем через две недели после фашистского путча в Чили, в своем доме в Исла-Негра, на берегу океана, скончался великий латиноамериканский поэт Пабло Неруда. Позвольте опубликовать одно из моих любимых стихотворений Неруды...

Так случилось, я устал быть человеком.
Я захожу в ателье и в кино
скучный и недоступный, как тряпочный лебедь,
плавающий в луже воды изначальной и пепла.
На глазах моих слёзы от парикмахерских ароматов.
Я хочу одного — успокоиться, словно камень,
я хочу одного — не видеть ни учреждений, ни аптек,
ни парков, ни магазинов, ни лифтов.
Так случилось, у меня устали ноги и ногти
и моя кожа и моя тень устали.
Так случилось, я устал быть человеком.
И всё же я был бы рад
до смерти напугать нотариуса сорванной лилией
или прихлопнуть монашку своим собственным ухом.
Было бы просто
прекрасно
бродить по улицам, размахивая зелёным ножом,
и кричать, кричать, пока не замёрзнешь.
Я не хочу прозябать корневищем в потёмках,
которое дрожит, и тянется, и дёргается во сне,
ползёт вниз, в мокрые недра земли,
всё впитывая, обо всём думая и обедая каждый день.
Зачем мне столько несчастий!
Я не хочу больше быть могилой и корнем,
подземельем, мертвецами набитым подвалом,
не хочу леденеть от тоски, умирать от горя.
Я прохожу спокойно, глазастый, обутый в ботинки.
Гневаюсь и тут же забываю про свой гнев.
Я иду через конторы, и ортопедические кабинеты,
и дворы, где на проволоке просыхает бельё:
рубашки, кальсоны и полотенца, и все они плачут
медленными мутными слёзами.

пер. В. Столбова

Из-под рухнувших перекрытий -
Исковерканный шкаф, как гроб...
Кто-то крикнул: - Врача зовите!.. -
Кто-то крестит с надеждой лоб.

А ему уже, плачь - не плачь,
Не поможет ни бог, ни врач.

День ли, ночь сейчас - он не знает,
И с лица не смахнёт мне слёз.
Он глядит - уже не мигая -
На вечерние гроздья звёзд.

Эту бомбу метнули с неба
Из-за туч среди бела дня...
Я спешил из булочной с хлебом.
Не успел, ты прости меня.

Геннадий Рябов

* * *

Если был бы рожден в небольшой европейской стране,
я, конечно, гордился бы тем, что за три с лишним века
мои деды, отладив свой бизнес, оставили мне
толерантность, корректность, борьбу за права человека.

Появись я на свет на другой половине Земли,
я, возможно, считал бы, что вправе указывать миру,
как готовить фастфуд и курить лепестки конопли.
И внедрять демократию силой в чужую квартиру.

читай дальше

Максим Большаков

Четвертый день лежу в гробу,
Четвертый день душой в шеоле.
О том, что я вот-вот умру,
Не знал Учитель жизни что ли?
Так почему же не пришел,
Ведь был все время где-то рядом?
Тогда б и скорбный мой шеол
Мне не казался вечным адом.
Я б ничего и не просил
(Сам знаю, суетен и грешен),
Пусть Он меня б не воскресил,
Но хоть бы как-нибудь утешил.
Мой труп смердит, и всюду мрак,
И поздно думать уж о чуде,
Но все же что-то тут не так,
Наверно, что-то вскоре будет.

Поэзия

Бога нет...
Ну что ж, и слава Богу...
Без Него достаточно хлопот.

Сея в сердце смутную тревогу,
над землей
пасхальный звон плывет.

Бога нет...

Но так, на всякий случай,
позабыв про деньги и харчи,
затаи дыхание и слушай,
как пасхальный звон плывет в ночи.

Все сильней, все праведней, все выше
золотой
звучащею стеной
движутся колокола,
колыша
черный воздух
над моей страной.

Бога нет...
Ну что ж, я понимаю...
И, влюбленный в белый, бедный свет,
я глаза спокойно поднимаю
к небесам,
которых тоже нет.

1980 г.
Геннадий Григорьев

Поэзия Из неопубликованного. В общем, вдогонку к празднику. Откопалось вот. Жаль, не позапозавчера. :) Присутствует ненорматив. С посыланием в родной Мэйл родное болото.

читай здесь

поэзия

Автор - о. Сергий Круглов

- Ну, давай, Фродо,
Расскажи всё по порядку…
С чего началось?

-Да ничего особенного…
Вчера перед сном, как обычно,
Я зависал в электронной библиотеке,
Читал эти, ну знаешь,
Комиксы по синоптикам:
Розовые овечки, добрые пастыри,
Весёлое Рождество, подарки,
Братец Иисус, необременительная мораль,
Блаженны веротерпимые, ну и всё такое…
Обычные комиксы
Для начальной воскресной школы,
Одобренные Министерством образования Мордора.

А потом?