Вершина, в сумерках укрыв нас тенью,
Так далека.
Здесь сад камней и са́куры цветенье.
И облака

Ласкают нас, как будто бы играя,
Мол, не забудь.
Нет цели – знаешь ты – у самурая,
Есть только путь.

Надежда поманила и не сбы́лась.
Остывший чай
Отдал свой жар. Быть может, это милость?
Прости. Прощай.

Пусть и грязный, но всё-таки белый,
Альбинос, а порода – секрет,
Даже контур не видишь у цели,
Расплывается в сумраке лет.

Может, волк на заброшенных тропах,
Чтоб никто не мешал быть собой,
Прятать в чаще, в заросших окопах,
Белых мыслей своих разнобой.

Ну а может, средь белых торосов
Заблудившийся белый медведь.
Одиночество вместо вопросов
Силу даст, наконец, очерстветь.

А ещё вариант – в океане
Белый кит, как исчадье глубин,
На секретном меридиане
Ждёшь Ахава, извечно один.

Совершенно неважно обличье,
Безразличен и возраст, и пол.
Плеск волны, шум листвы, крики птичьи…
Помнишь всех, кто пришёл и ушёл.

На зелёной траве у дороги,
Нет, не волк, не медведь и не кит –
Белый пёс на последнем пороге
Утомился и попросту спит.

Опять сквозь туман пробивается утро.
Заботы несёт неродившийся день.
Омоет их вечер, придуманный мудро,
Укроет их ночь в милосердную тень.

Весной распускаются листья-подарки,
Лето босое пройдёт бережком.
Грозди созревшие осени яркой
Укроет зима милосердным снежком.

От юности звонкой до старости ломкой
Судьба протекает неспешной рекой,
И где-то конец этой ниточки тонкой
Уходит навек в милосердный покой…

Очнулся от грёз. Бьётся разум усердный,
Расклады прикинул – а вот и рассвет.
Пройти сквозь огонь немилосердный.
А что, если нет? Тогда уж и нет…

Так зыбко всё. Она не та же,
Любовь, рождённая вчера.
Сменились лики и пейзажи,
Сменились дни и вечера.

Пускай. Как ту золу печную,
Желанья ветер унесёт.
Мы солнце закатить вручную
Пытаемся который год.

Звенит утерянное время,
С ним в такт скользят полутона.
Упавшим в небо – больше премий!
И больше терпкого вина.

Устал и спит клинок булатный.
Застыли чаши у весов.
Подобно смерти безвозвратной
Молчанье сломанных часов.

Нет больше карт козырной масти.
Слышны безвременья шаги.
Довлеет общее несчастье –
Невозвращённые долги.

Довлеет дневи злоба его.
Будущего точка нет.
Гончую желания моего
пущу на призрачный след.

Пущу за ним, за завтрашним днём,
гончую надежды моей.
Там, за стылым узорным окном,
рассветы всех декабрей.

Пришли ниоткуда, ушли никуда,
молча, а с ними и дни,
а с ними закаты, а с ними беда,
а с ними ночные огни.

Тихо ветвятся, ветвятся миры,
судьба не прячет лицо.
Садятся участники этой игры
на золотое крыльцо.

Дублей не будет, скажете вы,
стоп, сериал готов.
Плач синевы, шелест листвы,
запах увядших цветов.

Как радужно встаёт заря
На свежих тропах феминизма,
И никакого пессимизма
Не предвещает нам. А зря!
Где та рыбалка, рюмка водки,
Послеобеденный диван?
Потрогать хочешь тонкий стан?
Узнаешь тяжесть сковородки.

Итак, сломался весь уклад.
Без драки и почти без мата
Настал конец патриархата,
Но где-то я немного рад –
Не надо мне простую шкварку
С яйцом горелым по утрам,
Освоил быстро мультиварку,
Кормлю жену… того же вам.

Всё шире река. Скоро уйдёт в море.
Чем шире она, тем спокойней её воды.
Ну что, не спешишь растаять в морском просторе?
Давай, уноси прочь и мои невзгоды.
Стоять не умеешь прямо и даже криво,
течь и впадать – такая твоя работа.
Весною играть, пугая людей разливом,
летом мелеть, пуская на брод кого-то.
Такая простая работа, без блеска, без фальши,
без вечной войны страстей в мире жестоком.

Уйдёшь в океан, свои берега потерявши.
После дождём вернёшься – опять к истокам…
Там, в океане, задумаешься однажды,
как разделить навек темноту и душу,
как утолить в водной пустыне жажду,
как, не меняя лик, вернуться на сушу.

А вот и ледок. Шорохи еле-еле
его пробивают. Летний твой цикл отмерен.
Всё остальное узнаешь теперь в апреле.
Как было – не будет уже никогда. Уверен.

Я ещё не дожил до возраста, когда становятся поэтами;
любое вино, согласитесь, должно настояться.
Значит, всё, что я сочиняю – не стих, поэтому
так и принимайте, как мысли наспех и вкратце.

Совсем другая у меня сложилась карьера,
весьма далёкая от правильной трассы поэта.
Да и нет у меня ни атрибутов, ни нужного экстерьера.
Вы уж простите, ну не соответствую где-то…

Прихватил авансом время и бремя, видимо, чьё-то чужое житьё –
это мелочи, правда, на фоне пролетающих столетий –
и пытаюсь из слов и рифм смастерить шитьё,
чуть более связное, чем рыхлый узор междометий.

Начиналось легко и просто – жёлтым на синем;
нет, не прожекторными лучами в ночном небе, а так, между делом,
солнышком в морской синеве с отблеском на парусине;
а заканчивается, как положено, красным на белом.

Но не стоит метаться между журавлём и синицей,
между тем, что за морем, и тем, что с тобою рядом.
Важно всё, что сбывается, и всё, что нам только снится,
чашка горького кофе и твой профиль, чуть подсвеченный звездопадом.

Что ж, сменяю труды на dolce far niente,
избавлюсь от дрязг и противоречий,
пусть ждут бокалы коктейлей, шезлонги и тенты,
мир вычурных фраз, глаголов, наречий…

Пустые мечты. Я по жизни читал Эпикура,
да, природу он знал неплохо, остальное не здесь, а где-то.
Молния не промахнётся, да и пуля – не дура.
Осталось дожить до возраста поэта.

Пролетев через годы и страны,
подлечивши душевные раны,
принимаю сигнал этот странный –
где-то корни пустить навсегда,
мол, пока не случилась беда.

Но не хочется сердцу смириться,
хоть бы в глушь, а хотя б и в столицу
влипнуть намертво мухой в меду…
Пропаду я, друзья, пропаду!

Пропаду без гудков пароходных,
тёплых волн и торосов холодных,
без вокзалов, без аэродромов…
Я ж Весы – не могу без изломов

на пути и судьбе. Я неправ?
Станет ясно из будущих глав…

Вспомнил я о родном языке.
Для молчанья он годен отныне.
Запуржило. Маяк вдалеке.
Заметелило в снежной пустыне.

Почему так болит голова?
Вот летят синеватые льдинки –
Всё слова, и слова, и слова…
Как по нашим беседам поминки.

А в печурке тихонько цветёт
Пламя – жёлтая роза разлуки,
Старых слов прерывая полёт.
Только капли упали на руки.

Капли – память про дни и года,
От неё никуда мне не деться,
Но чуть тёплая эта вода
Размягчает промёрзшее сердце.

Смотреть вокруг, причём внимательно,
Мне с каждым днём всё неохотней –
Без наклонений сослагательных
Остался только мир животных.

В слова, быть может, погрузиться бы,
И сделать это делом смерти.
Играть любовью, страстью, лицами –
Или создать их: вот вам, верьте!

Пегаса укротив без стремени,
Со ста гусей сточивши перья,
Барахтаясь в глубинах времени,
Понять, что я – лишь подмастерье,

И осознать, что всё уж сказано,
До дна исчерпаны колодцы.
Чужую мысль своими фразами
Двоить коряво мне придётся.

А может, это повторение –
Как элемент в круженьи вальса?
Примите же стихотворение.
Вот мой залог, что я не сдался.

Не понял – на колени не берут?
Ну точно, подопечные не в духе.
Где нынче мой заслуженный уют?
Чья очередь почёсывать за ухом?

А эта пятилетняя беда
За хвост меня таскает с воплем: «Киска»!
От нервов мне нужна, как никогда,
Хотя бы захудалая сосиска.

Водичка в блюдце вместо молока,
Отделались на ужин китти-кэтом.
Чуть улыбнувшись мне издалека,
Свой долг сочли исполненным на этом.

А я весь день страдал, почти угас,
Не драл обивку кресел и гардины,
И намурлыкал за последний час
Как минимум на свежие сардины.

Эх, был бы я побольше раза в три,
Мгновенно показал бы, где их место –
На коврик прямо у входной двери
Отправил не задумываясь, честно!

Пожалуй, я погорячился, да.
И помирюсь с несносною девчонкой.
Ведь это всё такая ерунда
В сравнении со свеженькой печёнкой!

На картину Милле смотришь ты, дружище,
Где веночки из трав вместе с ней упали,
С той, с которой уже ничего не взыщешь,
Дотянуться не в силах до этой дали.

Да, упали туда, где рыдают воды,
Заглушив собою голос птички певчей,
И обрывки песен унеся, как годы.
Тяжелы одежды, но и жизнь не легче.

Увлекло от звуков… весь воздух пропитан
Водой и краской, что воедино слиты
И словом, и сценой, и кистью, и бытом,
Устоями братства прерафаэлитов.

Я опять увидал её – привезли. Вот лихо
Занесло же к нам, будто ведьмину ночку,
Эту выставку. И Офелия тихо
Предлагает не спорить, поставить точку.

Я вижу всё на десять дней вперёд
и на одиннадцать ночей под небом,
что ни дождинки с марта не прольёт
до ноября. Под этим небом мне бы

всё удержать, что видел впереди,
ласкать тебя и морем, и губами,
и капли влаги слизывать с груди,
и бёдер шёлк разглаживать, как знамя,

и пить мерцание ночных огней,
и слушать нежный шёпот волн: таласса…
Как жаль, что только десять быстрых дней.
Нельзя, нельзя нам потерять ни часа,

а если попадётся час ничей,
его присвоим, удлиним любви маршруты.
Как жаль, что лишь одиннадцать ночей.
Но мы не потеряем ни минуты.

Я не умею понимать балет
И смысл, что прячут кружевные строчки.
Тем более, уменья складывать их нет,
Расставив правильно тире и точки.

Мой путь линеен, нет на нём углов.
Моих героев неприметны лица.
Сиянья нет у них поверх голов,
И не дано прощенью проявиться.

Лишь синий «Кент», прозрачный «Абсолют»,
Лак не паркета – гильзы пальцем ощущаю.
Ты слышишь? Это вовсе не салют,
А то, чем эту полночь я встречаю.

С одного из прошлых новогодних праздников сохранилось вот такое моё посвящение Юрию Левитанскому и его знаменитому "Диалогу у новогодней ёлки":

– Что там в эфире, родная? – Да вот, Новый год.
Слышал, союзников сильно прижали в Арденнах?
– Пусть. Нам пора расписаться в Берлине на стенах.
Выдержит висленский лёд – значит, надо вперёд.

– Будем встречать Новый год? – Ага, получи
Ветку от ёлочки – время встречать сорок пятый.
– Восемь патронов ТТ и запал от гранаты –
Вот и игрушки. – Они же от счастья ключи.

– Как надоело мне грубое это хабэ,
Вот бы сменить гимнастёрку на платье из ситца.
– Сменишь, и будешь весною в нём птицей кружиться.
– Думаешь? – Знаю, весна будет в нашей судьбе.

– Что будет дальше? – А дальше поедем домой.
– Дома-то нет, угольки лишь от батькиной вёски.
– Всё мы отстроим, не плачь ты, утри свои слёзки.
– Нет, я не плачу, я верю, когда ты со мной.

– Тихо-то как. – Фронт не слышен, как будто далёк.
– Видишь – от нас до войны и беды три наката.
– Надо запомнить. – Запомним, и вспомним когда-то
Запах сосны и «катюши» родной огонёк.

Время, слепое жестокое время, замри!
Пусть доживут до победы танкист и радистка.
В вальсе кружась, не забудь же, на них оглянись-ка,
И – раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Неспешно стрелки на часах к полуночи подходят,
И так из года в год, уж сколько лет.
Всё ждём, что время нас облагородит,
Но, не дождавшись, осознаем на восходе,
Что не напрасно всё, нет, не напрасно, нет…

Наполните желаньями хрустальные бокалы,
С дыханьем мира нынче перейдём на ты.
Не надо праздности, пусть будем мы усталы,
Пусть будет сложно, нам не надо простоты.
А в остальном – пускай сбываются мечты.

Изяществом отмечены сонеты.
Они, как завещал нам сам Шекспир,
Пригодны, будь то сеча или пир,
Послать и поздравленья, и приветы.

Пусть новый год нам принесёт удачу,
Хоть он и изначально полосатый;
Пишите; для неё мы адресаты,
Ну, а к удаче что-нибудь в придачу.

Куда уходят старые года?
Уносит их навеки время злое.
Декабрь опять прикинулся зимою,
Январь всё исправляет иногда.

Мы так надеемся… Заснежены перроны.
Стоит туман над башнями Вероны.

Нам просигналили куранты,
Не объяснив, на что мы годны,
И мы теперь лишь эмигранты
Из дня вчерашнего в сегодня.

А кроме дня, и год сменился –
Прощай надолго, високосный,
Где фарт для нас поизносился,
Где жили мы всего лишь сносно.

Теперь судьба пусть не лукавит,
Поверьте, будет всё отлично,
И нас удача не оставит,
Я гарантирую вам лично.

Если вдруг однажды заговорят
Все цветы, что мы дарим любимым, подряд,
Не услышишь ты столько, как от меня,
Пыла, любви и огня.

Мимоза не сможет – слишком хрупка,
Орхидея – голос издалека,
Тюльпан – может быть, но не сможет он, нет
Жар любви хранить столько лет.

Гвоздика – вещает, с трибуны трубя,
Роза – горда, больше любит себя.
Позвольте же, дамы, вам вместо них
Подарить мой искренний стих.

Пусть однажды внезапно заговорят
Цветы, хоть весь ботанический сад –
Не найдут они больше, чем есть у меня
Нежной любви и огня.

Люблю я женщин круглый год,
Ну просто обожаю.
Да только вот подводит рот –
Я чувства выражаю

Всего один лишь раз в году,
На день Восьмого марта.
Увы, так на мою беду
Легла с рожденья карта.

Зато сегодня оторвусь
На вас, мои подружки.
Долой, печаль, хандра и грусть!
А ну, подставьте ушки…

Крутну колёсико – и вот
простая эта зажигалка
списала уходящий год,
определив его на свалку,

где штабелями до небес
лежат победы, пораженья.
Всё смешано, но только здесь
укрыто жизни отраженье.

Крутну колёсико – и вот
вновь загорелась сигарета,
вновь повернулся жизни ход,
в глазах твоих я вижу это

ушедшее – не навсегда?
Что в жизни важно, что неважно?
Ты скажешь – нет? Ты скажешь – да?
Крутни колёсико отважно.

Перефразируя Давида Самойлова:

Сохрани, растяни, разверни
Эту ночь на все зимние ночи,
А когда они станут короче,
Преврати её в светлые дни.

Пусть сверкнёт она бритвой опасной.
Нет желания крикнуть – «молчи!»?
Возражения есть? Все согласны?
Полночь в острую грань заточи…

На полосе гудит мотор прогретый,
Разламывая время пополам.
Трава ложится, спрашивая – где ты,
День завтрашний, слегка подвластный нам?

Ещё несостоявшаяся встреча –
Она ведь может, может быть, и я
Спешу в пока не наступивший вечер,
Манящий вечной тайной бытия.

Дорога в не родившееся утро
Из несозревшей ночи привлекает, как
Огонь свечи, как отблеск перламутра,
Как рдеющий в степи весенней мак.

Есть вкус у губ, пока что незнакомых,
Ресниц щекотка, тех, что предстоит найти.
Есть сон. Есть явь.
С любых аэродромов
В день завтрашний проложены пути.

Когда баланс опять отыщется
твоей фантазией недремлющей,
когда сменять рубли на тысячи
вновь доведётся,
да и сверх ещё
разочек плюнуть на те истины
(хоть это трудно – зубы стиснуты),

что нам вбивали
пнём осиновым,
сталь нагло подменяя висмутом,
ты сможешь ощутить, как тропочки
петлёю мёртвой вьются, вьются,
и как наутро разобьются
в буфет составленные блюдца,

любовно вытертые насухо,
без пятен выпитого чая,
с мечтами о грядущем звоне,
что издадут,
рассвет встречая –
Нет.
Не удастся им признаться
в любви к вечерним церемониям.
Раздался звон,
но стал сигналом,
что подошла к концу
агония
попыток тщетных
многократных
иглу возвысить одиночества,
забыть и сдать спокойно в скупку
остатки имени и отчества.

Нет. Не удастся мне признаться
в успехе эдаких намерений,
пускай мильон согласных клясться
и в несогласии уверенных.
Судьбу швырнувши на весы,
вчерашний день на них измерил я –
скрипя зубами, отказался
от вечного высокомерия.

Единственно, за кого болею на нынешней Олимпиаде - за Дарью Домрачеву. И она таки взяла сегодня (точнее, уже вчера) золото в гонке преследования!

Долго шла Даша к этому успеху. А тут стартовала девятой и пришла первой, 37 секунд отрыва от второго места и финиш с флагом в руках. :-)

Всех поздравляю с годом синего коня!

Когда опять сменяется рубеж,
Меняя год и календарь на стенке,
Тогда в простой провинциальной сценке
Проявится, хоть сделан на коленке,
Простой призыв –
Пусть будет время меж,

Когда стихи упруги и прочны,
Как вздох, как блюз, как голос саксофона,
Когда реальность не постылым фоном –
Расколота, и погружает нас в те волны,
Где всласть несбывшегося власть
Довлеет. Нет другой величины!

Придёт – да нет, не звал я тот огонь,
Но знал – ведь всё равно наступит
Копытом нам на то, что каждый любит
Сберечь – ох, нет! Но кто-то же рассудит,
А я лишь посмеюсь,
Ведь это мой конёк – да нет же, синий конь!

Я не вернусь
как ни кричала б ночь
мне намекая, что готов я
не уходить
от всех
вопросов прочь –
всех, без разбора
в поголовье –
и всех
простить – проблемы ведь верховье
в тех облаках, что мне не превозмочь.

нет не вернусь
и не просите больше
да кто попросит – всем
до фонаря
а если возразит кто –
это правда?
кому-то нужен?
нужен лично я?
ох, как грохочут по степи копыта
слепого сердца…

нет, не вернусь
пускай под звуки горна
полки
построит явь и забытьё
семь чёрных меток говорят – адьё!
тогда, конечно, жизнь и смерть просторны
играют на трубе и на валторне
и прах вернут спокойно в бытиё
все те кто
понял жизни профиль горный.

Это, конечно, антипод - но, возможно, имеющий право на самостоятельную жизнь.)))

Жарок, но при этом заморожен
Предвкушенья нрав.
Разбирает прямо аж до дрожи –
Прав или неправ?
Попадался раньше – и попался вновь я,
Словно новичок.
Ловит недоречья, недословья
Кованый крючок.

Это предвкушенье, как обычно –
Спелая лоза.
Фасом встретит, и не как-нибудь, а лично –
Пыль в глаза!
Профилем точёным повернётся,
Взглядом – в облака.
Птица, отражённая в болотце,
Ох, и далека.

И оно спокойно и неспешно,
Как ручей в горах.
Солнцем студит праведных и грешных,
Подавляя страх.
Не посмотрит, что наш век короткий –
Приневолит, да.
Так добавь скорей со сковородки
Жареного льда.