Давным-давно, в далёком-далёком 2002, я заапрувил (подтвердил для себя) рецепт счастья. Как и многие рецепты из всяких РПГ с системой крафта, он не был 100% надёжным. Но он сработал.


Я был тогда относительно правоверным христианином из Новосибирской церкви Христа, это христианское протестантское движение кампбеллистского толка, евангельские христиане, если не вдаваться в тонкости. Влился я туда в 1997. Тогда я мучительно пытался решить для себя противоречие: жизнь была отвратительна, но загробные перспективы суицидника тоже не радовали. Я решал это противоречие, просто напиваясь до полусмерти не реже раза в неделю, и надеясь, что однажды "полу" можно будет зачеркнуть.

С дикого бодунища, с головой, обритой налысо собутыльниками, которые посчитали забавным поглумиться над моим беспамятным телом, я привлёк внимание Руслана, -- человека, который тогда вёл группу верующих НХЦ, живущих в Академгородке и окрестностях. Это был второй человек в моей жизни, который пытался что-то рассказать мне о своей вере, не вызывая при этом негативных эмоций.

Я принял его предложение зайти к нам в гости побеседовать о Библии, а потом принял его приглашение зайти на воскресное собрание, которое он вёл. Проповеди были как будто специально ориентированы на меня, в их форме было терпимое количество экзальтации и речевых стереотипий (аминь, братья и сёстры?), а в их сути были крепкие простые бытовые психологические идеи. "Братья и сёстры" были радушны и дружелюбны (ну, то есть, там было довольно много чудиков, но большинство было психически нормальными, и при этом необычно тёплыми), "уроки" практичны, интересны и актуальны. Было много молодёжи, плюс-минус моего возраста. Всё это попадало в цель, всё это удовлетворяло мои насущнейшие на тот момент потребности. Я почувствовал себя как мамонтёнок, который наконец-то нашёл маму, пусть она оказалась и слонихой из Африки, а не мамонтихой с Крайнего Севера, как он ожидал. Так я и влился.

Правда, помимо всех этих понятных и приятных штук, была непонятная, и потому неприятная: надо было поселить в своей картине мира сущность неясной природы и со смутным набором функций -- Святой Дух. Я объяснял Бога-Отца себе примерно как заприродный (супранатуральный) фактор, который действует на квантовом уровне, и тем самым влияет на все события, произвольно вызывая события или в районе матожидания (обычные события), или далеко от него (чудеса, они же статистические флюктуации). Своего рода навороченный вариант демона Максвелла. А Святой Дух -- как потребность или склонность этого Отца делать что-то хорошее вследствие романтической привязанности.

К сожалению, поделиться таким видением было не с кем, потому что Бога (в его тройственности) полагалось не понимать, а любить, вместе с парой других его ипостасей, забыв себя. Иметь к нему эмоциональное, а не рациональное отношение. Всё это было очень трудно для меня.

Моя семья была холодная. Не обжигающе холодная, как Снежная королева, а уныло холодная, как признающийся в любви трезвый Ипполит из "Иронии судьбы". Очень скованная, когда есть время проявить тепло, и очень скорая и свободная, когда есть повод проявить недовольство. Собственно, именно поэтому я быстро поддался на влияние общины. Я получил там тепло, без которого умирал, ища хотя бы короткой оттепели на дне бутылки и в общении с недостойными собутыльниками.

Из-за недостатка эмоционального отношения к не то господу, не то трём господам, в общем, ко всей заприродной братии, я чувствовал себя уродом среди прочих верующих (как сейчас чувствую себя уродом среди пользователей программистских форумов), особенно когда прошёл период "медово-молочного" "духовного младенчества", и появились требования большего конформизма. Я ждал плодов Святого Духа, как увеличения моей склонности делать всякое хорошее. А с меня ждали этих плодов как явных и понятных дел. Выбор был между более или менее удачной лицемерной имитацией любви к окружающим и признанием, что С.Д. в моём случае не работает настолько сильно, насколько мне хотелось бы. Был я молод и наивен, переоценивал важность искренности и подлинности, и переоценивал её возможности. Хорошая имитация поддерживает людей лучше, чем искреннее самоугрызение за недостаточно яркие позитивные чувства.

Это, кстати, всё ещё была присказка.

Итак, недовольный собой и обуреваемый не то сомнениями в реальности всей этой мистики, не то в своей причастности к ней, 25-летний я однажды вечером поехал к городским братанам за 15 км, на ОбьГЭС, где они снимали жутко холодную и влажную, зато недорогую квартиру, чтобы просто побыть среди людей, потому что в Академе все как-то расползлись по норкам, или уползли из церкви вообще. И было мне опять одиноко и тоскливо.

Я купил хлеба, пачку макарон и банку приличной тушёнки (в 2002-м стать желанным гостем было гораздо проще), и поехал. Самого старого знакомого, Дена, дома ещё не было, а был там какой-то новенький, не прижившийся в общаге, братишка-первокур, Илюха. Он был второй сын-иногородний-студент у мамы-сельского-библитекаря, отец недавно помер от последствий алкоголизма, поэтому жил он где-то между бедностью и нищетой. Но, в отличие от меня, не унывал. Я пошёл на кухню готовить, он делал уроки сначала в зале, но не смог устоять против запахов, и быстро переместился на кухню. Там готовить-то 15-20 минут... Нашли лук ещё, покрошили тушёнку, обжарили с луком, добавили варёных макарон, за это время потихоньку разговорились.

Вообще я часто немного отпугиваю незнакомых взрослых людей, потому что не умею и не люблю тратить время на разговоры о погоде, и моментально перехожу к разговорам о важном, вторгающимся в личные рамки, о личном, тайном или больном. Или не перехожу, чтобы не отпугивать, но тогда просто молчу, и не вызываю интереса. Дети, не имеющие пока понятия о приличиях, или не выработавшие бессознательного недоверия, обычно ко мне наоборот липнут, хотя мне с ними неинтересно. Потому что с ними и я тоже говорю о том, что им близко, а не как большинство других взрослых, не ощущающих специфику возраста, и колеблющихся от отвратительного сюсюкания к разговорам о непонятном высоком и обратно.

С человеком более-менее сообразительным и более-менее психически здоровым становится интересно говорить лет с его 16-17, когда он уже видит в тебе человека, и готов признать потенциальное равенство тебя ему самому, а не воспринимать тебя как инструмент для достижения своих целей, или просто как любопытный, не слишком пыльный музейный экспонат. Годам к 25, когда человек чувствует себя (да и обычно является) практически зрелым, говорить с ним становится снова неинтересно, потому что ты уже всё про него знаешь. И он про тебя тоже знает всё, что хотел бы узнать.

И вот Илюха, сразу как-то мне инстинктивно (эх, дискредитированный термин, заменим на "бессознательно") доверившийся (подозреваю, что мясная консерва сыграла в этом не последнюю роль), толково отвечал на мои вопросы, иногда задавал встречные, деликатно, как бы извиняясь, но тоже такие... которые "профессиональный взрослый" мог бы счесть слишком дерзкими, однако они были уместными, в тему. Я шутил, он смеялся... а потом уточнял, как это понять. Я спрашивал, чего он смеялся, если не понял, а он пояснял, что по тону почувствовал, что это смешно, пусть он ещё и не понял, почему, но он был уверен, что я легко поясню. Так и выходило. В общем, это была внезапная, ядрёная, концентрированная эмпатия. Как яркий и жаркий солнечный день посреди промозглого и сумерчатого сибирского февраля.

Потом вернулась с работы-учёбы другая братва, макарошки были доедены, разговоры разбавлены бытовой шелухой, постели (всякая лопотина на полу) постелены, тушки на них разложены, свет выключен... За это время разговор с Илюхой был уже частично переварен и усвоен, родились новые вопросы, пришло понимание, что было сказано неясно и могло быть понято превратно. Нас явно ожидала вторая серия разговора. Но самое главное, несмотря на дубак, от которого не спасала влажная лопотина, внутри было очень тепло и спокойно, отлетели тревога и угрызения.

Между нами кто-то уже сопел в две дырочки. Я приподнял голову посмотреть в последний раз на эту физиономию, которая так быстро записалась в родные. И в тот же момент он приподнял свою, и начал всматриваться в мою сторону (я ночью вижу лучше, чем большинство моих знакомых. Да и днём, вообще-то тоже). Я сдавленно захихикал (не хотелось, чтоб сказали "ты лучше больше не приезжай, а то вести себя не умеешь"), он тоже в ответ. Я шепнул "чё, мысли новые пришли, спать не дают?", а он шепнул "ага", и я шепнул "ну пошли чай пить", и мы ещё полночи прошептались на кухне, обмениваясь всем тем, что надумалось, пока остальные трепались.

Эти наши разговоры были, честно говоря, почти полностью мимо религии. Просто в нас было достаточно общего, чтобы горячо эмпатировать, и достаточно различного (опыта действий и размышлений), чтобы было не скучно. Он прожил там больше полгода, и я наведывался где-то раз в неделю. Неделя -- хороший срок. За неделю как раз успевает накопиться достаточно событий, размышлений и воспоминаний для разговора на час-другой, пока не подтянулись те, для кого эти разговоры не представляют большого интереса и важности. Продуктов впредь я привозил побольше, чтоб хватило на сегодня и на завтра. Потому что систематически "объедать" братьев-соседей ему было не по себе, и он жил, по моим понятиям, впроголодь, и шло это ему явно не на пользу, -- он только при мне пару раз на холоде оказывался в предобморочном состоянии. При этом улыбался и старался успокоить, что ничего страшного, с ним такое бывает, скоро пройдёт. Когда я покупал эти чёртовы хлеб, чай, консервы, крупы/макарошки и кетчунезы, я чувствовал в своей жизни, в этих покупках столько смысла, что для счастья больше и не надо.

Летом он подрабатывал у нас на оптовке. Это было не слишком рентабельно, потому что два часа в день из десяти отработанных у него уходили на оплату транспорта. Но это был его выбор, мы работали бок о бок, и это был отдельный фан. Потом мы съездили в село к его маме, ходили в баню, пололи картоху. Осенью какой-то стрёмный лжебрат, которого пустили переночевать, спёр у него бабки на месяц (нашёл, сука, кого обкрадывать), и кроме продуктов на день, я ещё оставлял ему бабок на перекусить в обед на неделю вперёд. И в этом тоже была куча смысла и куча радости, хотя тогда я и сам не слишком-то шиковал.

Перед зимой он как-то между делом посетовал, что прошлогодняя шапка в их влажности истлела, а на новую денег нет. Как раз тогда у него приближалась днюха, и я задарил ему бешеную сумму в 150 рублей (день работы) на новую шапку. Я думал, что он купит полезную тёплую зимнюю вещь, а он купил какую-то тонкую полосатую прикольную рэперскую хрень, которая годилась только на осень. Я злился несколько минут, а он хихикал с видом "ну ты же знаешь, что я балбес", и дальше злиться было решительно невозможно.

А потом его старший брат стал работать, с деньгами у них стало получше, и он снял комнату у своего одногруппника, поближе к учёбе, и смысла в моей жизни опять убавилось. Квартирка на ОбьГЭСе стала не источником приятных воспоминаний, а их кладбищем, и я перестал туда ездить. Мы встречались на собраниях в городе, и это было всё ещё классно, но уже не то. Потом он покинул церковь, его одногруппник оказался нахально-голубым, и начал к нему приставать, ему пришлось переехать. Он начал работать, сошёлся с девочкой-коллегой, приезжал иногда в гости к нам в Бердск с ночёвкой. Наши отношения остались хорошими, даже дружескими, но уже не братскими. Нас больше не связывали общие, совместно проходимые испытания.

В терминах современной этологии/психологии, эта ситуация закрепила мой поведенческий динамический стереотип. Когда плохо и одиноко, когда жизнь пуста, холодна и бессмысленна, посмотри вокруг. Найди кого-то, кто вызывает у тебя автоматическую, бессознательную симпатию, и кто сам легко становится расположен к тебе, кому нужна помощь (даже если он о ней не просит, а то и не понимает, что она ему нужна), и сделай его жизнь лучше. Это и твою жизнь наполнит теплом и смыслом. Это немного навороченный вариант евангельской притчи о добром самарянине, но это работает и вне веры/религии.


И этот динамический стереотип я воспроизвожу вот уже почти 20 лет, с большим или меньшим успехом. В последние годы с меньшим. Потому что моя целевая аудитория остаётся прежней (16-20 лет, чтобы в запасе было несколько лет на эмоциональную отдачу финансовых "инвестиций первого года"), а вот я сам, увы, ухожу всё дальше и дальше. Хотя после преодоления возрастного дисбаланса (с годами становящегося барьером), когда ко мне уже уверенно обращаются на "ты", никто пока не жаловался, что я старый пень, который ни черта не понимает в современной жизни.