Знамя Победы
Размер штурмовых флагов стандартен, а на Знамени Победы не хватает полосы шириной 3 см и длиной 73 см.  Читать далее    

Алексе́й Мака́рович Смирно́в
28.02.1920, Данилов Ярославской обл. — 07.05.1979, Москва
Заслуженный артист РСФСР (1976)
Кавалер ордена Славы 2-й и 3-й степени, кавалер Ордена Красной Звезды, был награжден медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги»

Звание: лейтенант 
в РККА с 1938 года Место призыва: Кушнаренковский РВК, Башкирская АССР, Кушнаренковский р-н

Архивные документы о данном награждении:

I. Приказ(указ) о награждении и сопроводительные документы к нему

- первая страница приказ или указа

- строка в наградном списке

- наградной лист

Ex-SS medic, 94, charged over Auschwitz deaths

BBC News, 23 февраля 2015

3681 Morde! SS-Mann in Schwerin angeklagt

Bild, 23 февраля 2015

Дмитрий Офицеров-Бельский доцент НИУ Высшая Школа Экономики

Лагерная полиция в лагерях для советских военнопленных – явление уникальное. Для советских пленных, как оказалось, самым страшным в лагере были не немцы, не комендант, а свои. По словам И.С. Асташкина, «хуже голода и болезней в лагере донимали полицаи из военнопленных». Как же возник этот институт добровольных помощников немцев?
ПРИКАЗ – ПОДБИРАТЬ ПОМОЩНИКОВ

Перед самым нападением на Советский Союз, 16 июня 1941 года, был издан приказ Верховного главнокомандования Вермахта (ОКВ), который предписывал подбирать среди новых военнопленных (подразумевалось будущих советских военнопленных. – А.Ш.) таких, с которыми можно сотрудничать. Речь здесь и шла как раз о создании той самой лагерной полиции. Положение о последней, ее статус были утверждены начальником службы общего руководства вермахта генерал-лейтенантом Германом Рейнеке 8 сентября 1941 года. В нем, в частности, указывалось: «Из благонадежных советских военнопленных необходимо создать полицию в лагерях и крупных рабочих командах, которая будет использоваться комендантом для наведения порядка и поддержания дисциплины». Иными словами, немецкая администрация, будучи не в состоянии справиться с многомиллионной массой пленных, прибегла к помощи самих пленных. Институт этот оказался чрезвычайно эффективным и позволил высвободить тысячи немецких солдат для фронта.
Но кто же шел в лагерную полицию, становясь пособником нацистов?
Как происходит подобная мимикрия? К примеру, фельдшер И.С. Асташкин, работавший в лазарете лагеря для военнопленных в Бяло-Подляски, вспоминал об одном из своих больных: «Это был солдат примерно лет 40 от роду. Пока он был нездоров, то ругал немцев и их прихвостней-полицаев. Через день-другой после выздоровления что мы увидели: наш больной среди полицаев палкой орудует так, что только диву даешься».
Борис Соколов в своей книге-воспоминаниях «В плену» указывает: «В Саласпилсском лагере однажды «комендант через переводчика обратился к выстроенным на плацу пленным: «Нужны сильные и здоровые люди для работы в лагерной полиции». Выходит один, за ним сразу еще трое... Комендант... считает, что этого количества недостаточно. Вновь переводчик: «Желательны люди, служившие в советской милиции». Выходят еще желающие».
По мнению немецкого историка Кристиана Штрейта, в полицию записывались прежде всего, чтобы выжить. И действительно, страшный голод в лагерях породил многие пороки. Впрочем, не только это служило причиной поступления военнопленных в лагерную полицию. Многие шли, что называется, с охотой. Так, например, один из бывших полицейских лагеря для военнопленных в селе Спасск Смоленской области Кирилл Клишин на допросе 10 июня 1943 года объяснил следователю НКВД причину, по которой он, бывший курсант московского военного училища им. Верховного Совета СССР, стал предателем:

«Поступил полицейским в лагерь военнопленных, выполнял требования немцев, избивал русских военнопленных ради спасения своей жизни».
Однако голод – лишь одна из основных причин вступления в лагерную полицию. Многие, уверовавшие в победу немцев, шли на сотрудничество, считая, что надо приспосабливаться к новой власти и стоит начинать с лагеря. Шли, не совсем понимая, что навсегда связывают себя с убийцами. Однако немцы умели привязывать к себе намертво. В частности, в «Распоряжении штаба ОКВ о порядке приведения в исполнение приговора о смертной казни советских военнопленных» от 29 декабря 1941 года говорилось: «Если в исполнение приводится приговор о повешении, то комендант данного лагеря должен найти среди советских военнопленных подходящих для этого людей, которые за это должны получить какое-либо вознаграждение (деньгами, продуктами и др.). О приведении приговора немецкими военнослужащими не может быть и речи».
НАЦИОНАЛЬНАЯ КАРТА
Состав лагерной полиции был очень пестрым: рядовые и офицеры, представители разных народов. Особенно тщательно и изощренно в лагерях нацисты разыгрывали национальную карту. В соответствии с приложением № 1 к приказу № 8 начальника полиции безопасности СД от 17 июля 1941 года еще в фильтрационных лагерях военнопленных сводили в национальные группы и по прибытии к месту заключения размещали в отдельных блоках. В частности, по словам Н.Д. Фирсова, в Дулаге № 121 в Гомеле пленные на одежде носили нашивки с буквами, определявшими их национальную принадлежность – украинцы, белорусы и русские. В лагере Лобанд, в Верхней Силезии, стояли отдельные бараки украинцев, белорусов и так называемый русский угол, в Маутхаузене 38-й блок называли украинским и т.д.
Национальная политика немцев в отношении советских военнопленных определялась задачами, провозглашенными рейхсминистром оккупированных восточных территорий Альфредом Розенбергом 20 июня 1941 года в его речи «О политических целях Германии в войне против Советского Союза и планах его расчленения». Розенберг утверждал, что на месте европейской части ликвидированного СССР будет создано четыре больших блока: «Великая Финляндия», «Прибалтика», «Украина» и «Кавказ». Затем Розенберг предлагал выделить «Донскую область со столицей в Ростове и Туркестан», включающий всю Среднюю Азию.
А уже 27 июля 1941 года начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Франц Гальдер запишет в своем дневнике: «Украинцы и уроженцы прибалтийских республик будут отпущены из плена».
Другой пример. Бывший узник лагеря советских военнопленных в Елгаве А.Б. Коробчиц вспоминает, что «среди пленных были финны, эстонцы и небольшое количество русских. Финны и эстонцы были призывниками Красной Армии 1941 года, их всех отпустили по домам».
По многочисленным свидетельствам, среди советских военнопленных после евреев в худшем положении находились русские, в лучшем положении – украинцы.
Летчик Николай Владимирович Ващенко, попавший в плен в июле 1942 года, в своей книге «Из жизни военнопленного», изданной в 1987 году, передает следующий разговор с регистратором-военнопленным в лагере Хаммельбург:
– «Украинец?
Я сказал, что не могу считать себя украинцем, так как происхожу из казаков и всю жизнь прожил в центральных областях России...
– Ну и осел, так и подохнешь скоро. 
Уже после узнал, что немцы создавали для украинцев лучшие условия, назначали на кухню, в лазареты, к крестьянам и т.п.».
Нацистские идеологи отмечали, что «украинский народ, впитавший в себя польско-литовскую кровь, более «зрел», чем великороссы... представляющие смесь славянской, финской и татарской крови». Вот эта «научная теория» и объясняет во многом, почему в лагерную полицию немцы специально набирали украинцев, особенно – выходцев из Западной Украины: чтобы еще более усилить уже существующую конфронтацию между двумя народами. При этом следует отметить, что бывшие военнопленные после освобождения в своих показаниях неоднократно подчеркивали, что среди полицейских в лагерях преобладали украинцы, которые отличались особой безжалостностью: «избивали жестоко и смертельно».
«В лагере Остров-Мазовецкий полицейскими были только украинцы, – вспоминал в беседе с автором статьи в июне 1993 года И.Я. Гетман. – Первый призыв к пленным был такой: «Кто украинец, иди на службу к немцам!»
В архиве Национального института памяти жертв катастрофы и героев Сопротивления Яд Вашем имеются документы, из которых следует, что в Вязьме и Смоленске «немецким офицерам и унтерам помогали какие-то выродки в красноармейской форме, без знаков различия, говорившие по-русски. У некоторых слышался украинский говор. Они были вооружены однотипными крашеными палками, видно, специально изготовленными, и зверски избивали ударами по голове, лицу…».
ХОЗЯЕВА НОВОЙ ЖИЗНИ
Полицаи, как их называли пленные, находились на привилегированном положении. Они получали улучшенный по сравнению с другими пленными паек, были хорошо одеты, жили в отдельном помещении, пользовались правом свободного перемещения по территории лагеря.
Численность полицейских в лагере колебалась от двух-трех десятков на 500–1000 человек до нескольких сотен в большом лагере. Причем кроме общей лагерной полиции в каждом бараке было от трех до пяти полицаев.
Полицаи были настоящими хозяевами лагеря: они разыскивали коммунистов, комиссаров, политруков, евреев – всех «нежелательных элементов». Грабили, избивали, убивали…
В офицерском лагере (офлаге) Замостье, если человек не сопротивлялся, то за отнятую вещь полицаи давали кусок хлеба или котелок баланды «полицейского разлива». Если же военнопленный пытался постоять за себя, указывает в своих воспоминаниях военный инженер 3-го ранга Петр Николаевич Палий, его просто избивали, а вещь забирали.
Упоминавшийся уже фельдшер Асташкин вспоминал также, что в лагере № 310, неподалеку от Гамбурга, под полицейскую реквизицию подпадал даже скудный паек пленных. «Один из полицаев отобрал от меня жалкую пайку хлеба. Я сопротивлялся и при этом едва не лишился жизни, так полицай с размаху ударил меня тяжелой граненой палкой.

Целился в голову, но попал по спине».
Очевидцы вспоминали, что в лагере Миллерово летом 1942 года местные полицаи отнимали у всех пленных добротные ботинки, сапоги. Если пленный сопротивлялся, его тащили в полицейскую и там с ним расправлялись: двое полицаев раздевали его, привязывали к доске, и каждый из них давал ему по 10 плетей. Избивали до полусмерти, а ботинки в итоге забирали. Пленным приходилось сознательно портить свою обувь: делать дырки, рвать, резать верх. Однако если полицейские замечали, что это сделано специально, – избивали.
Полицаи в лагерях были исполнителями наказаний за малейшую провинность: близко подошел к проволоке, не поприветствовал полицейского, нарушил очередь за получением баланды, замешкался в строю…
«В Миллерово в день подвергалось наказанию не менее 50 человек, – вспоминал С.М. Фишер. – Виновный должен был раздеться догола и лечь на скамью. По распоряжению дежурного давали 10 или 15 нагаек. Если человек сопротивлялся, добавляли еще 10. А если «огрызался и ругался», тогда били четыре полицая, и получалось 40. После такой экзекуции человек уже не двигался, его относили в сторону и обливали водой. Для полицаев это было развлечение...». В другом лагере, Рославльском, в день набиралось 30–40 нарушителей. Не поприветствовал полицая – получал 25 ударов, разорвал фашистскую газету – 30 ударов.

[center]Немецкие оккупанты и их добровольные помощники относились к советским военнопленным, особенно русским, бесчеловечно. Оставляли им из одежды одни лохмотья, не кормили и убивали при малейшем неподчинении. Фото из Федерального архива Германии

[/center]
ЛИЧНО УЧАСТВОВАЛИ В РАССТРЕЛАХ
Нередко лагерные полицаи принимали участие в убийствах и расстрелах военнопленных. Так, например, в Орловском лагере Маслов полицай 1-го блока (блока смерти, в котором содержались евреи, коммунисты, политработники), по собственным словам, убил 60 военнопленных. В марте 1942 года в Кременчугском лагере, как указывается в материалах архива Национального института памяти жертв катастрофы и героев Сопротивления Яд Вашем, было расстреляно 50 военнопленных. Раздетых, их выстроили цепочкой и каждого в отдельности подводили к вырытой заранее яме и стреляли в затылок. При этом полицай Андрей Губа подгонял каждого кнутом с криком: «Быстрей, быстрей!»
Вряд ли большинство полицаев испытывали хоть какие-либо угрызения совести из-за своего предательства. Они готовы были делать все, что скажут им их хозяева-немцы. Так, упоминавшийся уже выше бывший лагерный полицейский Кирилл Клишин, отрицая свое участие в расстрелах пленных, на допросе в отделе НКВД сказал: «Если бы мне поступило распоряжение водить на расстрел военнопленных в порядке обязанностей, я также выполнил бы эту роль, то есть водил бы на расстрел».
Однако случалось и такое, что выбивалось из привычных рамок.

В материалах архива Яд Вашем удалось найти описание такого эпизода.

Одному из полицейских в лагере Россошь Воронежской области было приказано расстрелять военнопленного, который оказался его товарищем по службе в Красной армии. Обреченный на смерть уже находился в яме, но полицейский не смог выстрелить, заплакал и выронил из рук винтовку.

Стоявший рядом немец подхватил винтовку, ударил полицейского прикладом в грудь, застрелил его товарища, а затем погнал этого полицейского в лагерь, где его расстреляли.
Во всех лагерях полиция вела охоту на политработников, сотрудников органов НКВД и милиции, на евреев. При этом с пойманными людьми из указанных категорий расправлялись крайне жестоко, зверски. Так, по воспоминаниям С.М. Фишера, в Миллерово предатель указал старшему полицаю на одного военнопленного, который, по его словам, являлся политруком. Этого было достаточно, чтобы расправиться с ним.

Полицаи, получив разрешение у коменданта на самосуд, раздели политрука, привязали к столбу посреди лагеря, облили бензином и подожгли. Причем всех заставили смотреть, а тех, кто отворачивался, били нагайкой по лицу.
СОМНИТЕЛЬНАЯ СЛАВА
Работа в лагерной полиции кроме всего прочего приносила и неплохой доход. Во всех лагерях полицаи в буквальном смысле охотились за золотом. Если замечали у кого золотые зубы, то по большей части просто выбивали их.

Иногда за коронку пленному даже давали несколько паек хлеба. Всю добычу полицаи делили между собой, но львиную долю забирал начальник полиции лагеря. Кроме того, полицаи наживались и на доставке в лагерь продуктов для черного рынка.
В большинстве случаев начальники полиции отличались жестокостью к военнопленным, а потому находились на хорошем счету у нацистов.

Они редко подолгу оставались на одном месте.

Например, в Дулаге № 126 весной 1942 года на смену Григоренко, получившему повышение – на должность коменданта в другой лагерь, пришел 33-летний Т. Долганов – бывший председатель райсовета одного из районов Смоленской области.

Появление Долганова, прославившегося своей свирепостью и кровожадностью, буквально наводило ужас на весь лагерь.

В имеющихся в архиве Яд Вашем материалах указывается, что немецкое начальство лагеря держало Долганова на хорошем счету – он фактически одним ударом убивал любого пленного, если подозревал, что тот является политработником или евреем. В июне 1942 года Долганова, отправленного немцами в Германию,

сменил другой предатель – 25-летний Павел Тупицын. Тот ходил в немецкой форме, носил личное оружие и даже был награжден Железным крестом II класса. По воспоминаниям очевидцев, Тупицын отличался особым зверством по отношению к политсоставу Красной армии, а также работникам НКВД и евреям.
«В Седлицком лагере начальником полиции был назначен русский полковник из пленных, – указывал в своих воспоминаниях, опубликованных в 1953 году, К. Кромиади. – Это был здоровый, высокий мужчина с одутловатым и рябым лицом. С громадной дубиной в руках он целыми днями расхаживал по лагерю и собственноручно творил суд и расправу. Пленные его боялись и старались не попадаться ему на глаза».
Многие из лагерных полицаев делали неплохую в их понимании карьеру. Так, в архиве Национального института памяти жертв катастрофы и героев Сопротивления Яд Вашем имеются сведения о некоем П.К. Сиренко, который прошел путь от лагерного полицая до агента гестапо, а затем стал заместителем начальника Харьковской тюрьмы.
В офицерских лагерях начальниками полиции обычно становились офицеры. Так, Петр Палий в своих воспоминаниях указывает, что начальником полиции в офлаге Замостье, находившемся на территории Польше, был полковник Гусев, которого затем сменил майор Скипенко. Помощниками начальника полиции здесь служили капитан Стрелков и старший лейтенант Полевой.
Однако «проявленное усердие» и доверие немцев, судя по всему, приводили к назначению начальником полиции в офицерских лагерях для военнопленных даже неофицеров. Так, например, начальником полиции офлага № 55 в районе городка Пагегяй на юго-западе Литвы, как явствует из материалов Яд Вашем, был Федор Кочетов – бывший старшина погранотряда. А вот офицер – лейтенант Фролов – ходил у него в заместителях. Нередко на полицейские должности попадали даже коммунисты, которые, чтобы завоевать доверие немецкой администрации, расправлялись с пленными похуже немцев.
Проявившие себя полицаи и начальники лагерной полиции перемещались из одного лагеря в другой, и всюду за ними шел хвост их прежних «заслуг» и печальная слава. Во многих лагерях был известен под кличкой Юрка бывший военнопленный Юрий Саакян. Три года он кочевал в качестве начальника полиции по разным лагерям. Его даже назначали лагерфюрером. По свидетельству очевидцев, не только он сам, но даже его имя вызывало страх у военнопленных.
И.С. Потапов в книге «Незримый фронт: воспоминания бывших узников концлагеря Заксенхаузен, вышедшей в 1961 году в Воениздате, вспоминал, что в городе Гугенштайн в лагере № 2В особенно зверствовали полицаи Дубинский и Нестеренко. Причем последнего называли «человек с плеткой». В октябре 1942 года его убили сами пленные.
Как же объяснить жестокость лагерной полиции?
Понятно, что у кого-то это могло быть местью советской власти или органам НКВД за пребывание в советских лагерях и тюрьмах. Можно объяснить уголовным прошлым. Однако зверства и издевательства имели место не только в лагерях, где содержались пленные, имевшие уголовное прошлое. Существовала и такая версия, из области «теории заговоров». Так, Петр Палий пишет, что еще в Замостье прошел слух о том, что лагерная полиция – «это агентура НКВД, специально переброшенная в лагеря, чтобы здесь создать такие условия жизни, чтобы жизнь в лагере была бы страшнее смерти в бою». Многие этому верили.
Но есть и более простые объяснения, данные самими полицейскими. Один из вариантов автор нашел в материалах архива Яд Вашем. Так, когда несколько жительниц села Спасск, где находился лагерь военнопленных, увидев избиение советских военнопленных полицаями, спросили у уже упомянутого выше предателя К. Клишина:

«Зачем ты избиваешь бойцов, они такие же русские, как и ты?»

– он ответил: «А что, вам их жаль? Они сами этого заслуживают. Нашему брату только попусти, они тебе на голову вылезут».
С другой стороны, среди полицаев все же попадались порядочные люди (если их можно так назвать с учетом того, какую должность они занимали).

Так, например, в Харькове, в лагере на Холодной горе на территории тюрьмы, по воспоминаниям С.М. Фишера, в сентябре 1942 года полицаи вели себя совершенно иначе.

Здесь не свирепствовала плетка, а «начальник полиции старался сам разобраться в возникавших беспорядках, кражах, драках, без вмешательства немцев.

Если кто-то осмеливался попросить окурок, то в отличие от других он не бросал его на землю, а отдавал в руки.

Куда нельзя было ходить и заглядывать, были таблички – «Запретная зона». За четыре дня пребывания в лагере нагайками никого не убили, публичных порок не устраивали».
Еще один пример приводит в своих воспоминаниях упоминавшийся уже К. Кромиади: «В Ярославле, в лагере № 2, где было 10 тыс. пленных, люди выглядели много лучше, чем в первом, и на расспросы о их жизни, не высказывали особых жалоб.

Пеняли только на то, что их судьбой никто не интересуется. Пленные эти были особенно довольны своим комендантом, о котором отзывались, как о родном отце. Как-то я улучил момент, когда комендант был один, и, подойдя к нему, поблагодарил его за заботу об этих несчастных людях.

Комендант выслушал меня и сказал:
– Мне не нужна ваша благодарность. У меня у самого два сына на фронте и не сегодня, так завтра они могут оказаться в таком же положении, в какое попали эти несчастные люди.

Может быть, и им тогда кто-нибудь поможет.

То, что я делаю, я делаю от души, но и мои возможности ограничены, чтобы помочь этим несчастным людям и сохранить им жизнь. Я состою комендантом этого лагеря всего два месяца и за это короткое время мои волосы успели поседеть».
В чем истоки повиновения военнопленных лагерной полиции? Как сравнительно небольшая группа полицейских могла терроризировать многотысячное население лагеря? Однозначного ответа нет.

Сами пленные задумывались над этим и пытались найти причину.
Борис Николаевич Соколов – автор цитировавшейся ранее книги «В плену» – за годы пребывания в плену пришел к выводу, что «немецкому полицейскому русский человек не верит, не понимает его и считает за дурака, которого можно и нужно обмануть.

Совсем другое дело – свой полицейский.

Его не обманешь; он такой же, как ты, и видит тебя насквозь. А строгости и свирепости у него больше, так как старается он от души, не за страх, а за совесть. Поэтому русскую полицию уважали, боялись и слушались».
Не менее интересный вывод делает и Петр Палий.

Он считает, что в повиновении «меньше всего было элемента «физического», то есть cтраха избиения или даже смерти», а в основном же причина крылась в области психологии. Возникал гипноз страха, истоки которого, вероятно, лежали в нездоровой обстановке, царившей в довоенное время в стране в период репрессий.

«Даже когда начинали говорить на эту тему между собой, то многие пугались, со страхом в глазах говорили: «молчите, прекратите эти разговоры, хуже будет», – указывает он в книге «В немецком плену».
ЗАСЛУЖЕННОЕ ВОЗМЕЗДИЕ
Безраздельное господство лагерной полиции продолжалось около года. Однако уже весной 1942 года лагерная полиция стала терять свой авторитет. В результате «естественного отбора» среди военнопленных выжили преодолевшие голод и болезни первого лагерного года. Изменилось и психологическое настроение пленных: выжили несломившиеся, не поддавшиеся всем тяготам и ужасам лагерной жизни. Эти люди уже не боялись лагерной полиции и организованно могли дать отпор. И все-таки лагерная полиция просуществует еще почти год. Только в конце 1942-го – начале 1943 года немцы сами ликвидировали этот институт.
Многие из лагерных полицаев продолжили службу в формированиях вермахта и тем самым, вероятно, спасли свою жизнь. Однако жизнь тех полицаев, кто в 1943 году был переведен немцами в статус обычных пленных и распределен по разным лагерям, как правило, обрывалась довольно быстро. Бывших полицаев ненавидели. И при первой возможности с ними расправлялись. Их же жертвы сводили с ними счеты. Стоило пленным узнать, что рядом с ними бывший полицай, с ним обязательно случалось «несчастье».

Один был забит пленными в бараке, другой – утоплен в уборной, третий – повешен с инсценировкой самоубийства – способов расправ было много.
Ликвидация проходила и организованно, с помощью лагерного подполья. Так, карточки всех пленных, прибывавших в Бухенвальде, проверялись подпольщиками, работавшими в канцелярии лагеря.

Если в карточке пленного было отмечено, что до Бухенвальда он был полицейским в одном из лагерей, – его судьба была решена.

Полицая направляли в лазарет якобы для обследования и там умерщвляли.
По свидетельству И.С. Асташкина, работавшего в Бухенвальде старшим санитаром в лазарете для советских военнопленных, в последнем было уничтожено в период 1943–1945 годов от 100 до 150 бывших полицаев.

Некоторых искусственно заражали туберкулезом, и они умирали от болезни, однако большинство было умерщвлено уколом фенола.
Горе было и тем полицаям, кого пленные опознавали после освобождения из лагерей. Расправлялись с бывшими мучителями и в лагерях для репатриантов. Таков был печальный, но закономерный конец этого явления – лагерных полицаев.

Дмитрий Михайлович Карбышев, знаменитый генерал-фортификатор, разработавший планы укрепления многих стратегически важных городов,

основатель отечественной военно- инженерной науки,

отважный участник русско-японской,

Первой мировой, гражданской, советско-финляндской

и Великой отечественной войн,

завершил свою земную жизнь в концлагере Маутхаузен.
Захваченный в бессознательном состоянии в Брест-Литовске, плененный, но не сдавшийся, непокоренный «машиной смерти» он продолжал войну, участвуя в подпольной деятельности Сопротивления, словом и делом укрепляя дух солдат-военнопленных, являя собой пример непоколебимой стойкости, верности и преданности Родине.

18 февраля 1945 года, после трех с половиной лет унижений и каторжных работ в лагерях : Острув-Мазовецка, Нюрнберг, Бреслау, Замосць, Хаммельбург, Флоссенбюрг, Майданек, Освенцим (Аушвиц), Заксенхаузен, генерал Карбышев принял мученическую смерть, разделив участь заключенных, подвергшихся в тот день массовой расправе в концлагере Маутхаузен.
Гестапо было заинтересовано в том, чтобы склонить Карбышева к измене и ему неоднократно предлагали перейти на службу Вермахту, пытаясь заполучить одаренного и опытного специалиста. Генералу Карбышеву гарантировали освобождение из лагеря, возможность переезда на частную квартиру, а также полную материальную обеспеченность, ему также был бы открыт доступ во все библиотеки и книгохранилища Германии, предоставлена возможность знакомиться с любыми материалами в интересующих его областях военно-инженерного дела.

Дмитрий Михайлович, на предложение о сотрудничестве отвечал:

«Мои убеждения не выпадают вместе с зубами от недостатка витаминов в лагерном рационе. Я солдат и остаюсь верен своему долгу. А он запрещает мне работать на ту страну, которая находится в состоянии войны с моей Родиной».

КОДЕКС ЧЕСТИ В ПЛЕНУ
Карбышев сформулировал «Правила поведения советских бойцов и командиров в фашистском плену». Вот они, изложенные независимо друг от друга бывшими узниками Т. Б. Кублицким, А. П. Есиным, П. П. Кошкаровым и Ю. П. Демьяненко:
1. Организованность и сплоченность в любых условиях плена.
2. Взаимопомощь. В первую очередь помогать больным и раненым товарищам.
3. Ни в чем не унижать своего достоинства перед лицом врага.
4. Высоко держать честь советского воина.
5. Заставить фашистов уважать единство и сплоченность военнопленных.
6. Вести борьбу с фашистами, предателями и изменниками Родины.
7. Создавать патриотические группы военнопленных для саботажа и диверсий в тылу врага.
8. При первой возможности совершать побеги из плена.
9. Оставаться верными воинской присяге и своей Родине.
10. Разбивать миф о непобедимости гитлеровских войск и вселять военнопленным уверенность в нашей победе.

Впервые о подвиге героя антифашистской борьбы стало известно в 1946 году из свидетельства майора канадской армии Седдона де Сент-Клера:

«Мне осталось жить недолго, поэтому меня беспокоит мысль о том, чтобы вместе со мной не ушли известные мне факты героической жизни и трагической гибели советского генерала, благодарная память о котором должна жить среди людей.

Я говорю о генерал-лейтенанте Карбышеве, вместе с которым находился в плену в лагерях Ораниенбург и Маутхаузен.

Военнопленные всех национальностей, которые были заключены в этих лагерях, с величайшим уважением говорили о генерале Карбышеве и прислушивались к каждому его слову.

Всем было известно, что он крупный военный ученый, сотрудничества с которым немцы, после того как он попал к ним в плен, усиленно добивались.

Однако генерал Карбышев остался верен своей Родине, не пошел ни на какие компромиссы и вел среди пленных работу, которая приводила немецких тюремщиков в ярость, а всех честных людей - в восхищение.

Генерал Карбышев остался в моем представлении изможденным стариком лет семидесяти, с удивительно живыми глазами и поражающим запасом оптимизма.

Все, кто находился в лагере, годились ему, по меньшей мере, в сыновья.

Но не мы его, а он нас поддерживал своей верой в победу над фашизмом, своей преданностью Родине и верностью воинскому долгу.

О Красной Армии, о советском народе он говорил с такой любовью, с такой глубокой убежденностью в том,

что советские люди освободят Европу от фашистских сил,

что ему нельзя было не верить.

Патриотизм генерала Карбышева не был пассивным.

Он сумел не только умереть мужественно, но и жить мужественно, что было много труднее в положении, в котором мы находились.

Старый человек, он вел среди пленных такую большую агитационную работу, с которой, не знаю, справились ли бы десять молодых.

Не фашистские, а карбышевские сводки положения на фронтах ходили у нас по рукам. На все военные события мы смотрели глазами нашего генерала,

а это были очень хорошие, очень верные глаза.

Они помогали нам заглядывать в будущее, правильно разбираться в событиях и, что очень важно для меня и для многих людей, похожих на меня,

помогали понять вашу великую страну и великолепный народ.

«Вот это - человек!» - говорили мы между собой о Карбышеве.

Советский Союз может гордиться такими гражданами, тем более что, судя по всему, в этой удивительной стране Карбышевых много».

Показания Сент-Клера подтвердили французские военнопленные Валле и Дедион.

Французский историк Мишель де Буар в своей книге «Маутхаузен» исследовал и описал обстоятельства смерти группы военнопленных, среди которых был и Карбышев.

Исследование историка совпадает с показанием Седдона де Сент-Клера:

«Прибывшие накануне с большим этапом из Заксенхаузена в ночь с 17 на 18 февраля 1945 года были оставлены голыми на апельплаце при температуре 12 градусов мороза, а затем облиты водой;

ритм умирания был недостаточно быстрым, тогда эсэсовцы, вооруженные дубинками, учинили бойню, от которой спаслось только 30 человек.

Трупы были немедленно отнесены в крематорий».

Бесстрашного генерала не зря называют иногда «человеком-крепостью».

Будучи видным специалистом в военно-инженерном деле, Карбышев, утверждал в своих трудах, что если рассматривать фортификацию только как теоретическую науку в отрыве от реальных (и разнообразных) условий боя, то она, по его словам, будет только «телом без души»:

"Проволока и бетон сами по себе не стреляют.

Не они, а живая сила войск достигает победы, но достижению победы помогают и проволока, и бетон".

И вот, когда противник лишил его защиты не только крепостных стен и оружия товарищей, но и одежды и элементарного уважения к личности пленного, которое прежде считалось непременным условием честной войны, словом – лишил всего того, что обычно составляет физическую и социальную оболочку нормальной человеческой жизни, тогда, среди пыток и унижений Дмитрий Карбышев доказал,

что подлинное одеяние и «броня» его души – его честь и достоинство,

а «душа души» его - неизменная любовь,

и они неотъемлемы и останутся с ним навсегда.

Последними из дошедших до нас его слов, которыми герой Сопротивления поддерживал узников перед неминуемыми пытками в лагере смерти были:

«Думайте о Родине и мужество вас не покинет».
16 августа 1946 года, на основании данных ведомства о репатриации и многочисленных свидетельств бывших узников концлагерей, Дмитрию Михайловичу Карбышеву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Не все из бандеровцев после войны были найдены и осуждены. Впрочем, и те, кто попал под суд, получили не самые долгие сроки заключения. Интересно то, что и в зонах бандеровцы продолжали свою борьбу, организуя массовые восстания. 
К истории движения

В 1921 году в Украине создается УВО – Украинская войсковая организация, призванная бороться за независимость украинского народа после поражения Украинской Народной Республики, просуществовавшей с 1917 по 1920 годы, и преобразованной благодаря успешному наступлению Красной армии в УССР. 
УВО поддерживалась молодежными националистическими организациями и созданным позднее Союзом украинской националистической молодежи. Похожие организации создавались и в среде украинских эмигрантов в Чехословакии – это были и Союз украинских фашистов и Союз освобождения Украины, объединившиеся позже в одну лигу. Одновременно с этим украинцы в Германии также активно объединялись в националистические союзы и вскоре были проведены первые конференции украинских националистов в Праге и Берлине. 
В 1929 году УВО и другие союзы украинских националистов объединяются в одну большую Организацию украинских националистов (ОУН), при этом УВО фактически становится военно-террористическим органом ОУН. Одной из основных целей украинских националистов была борьба с Польшей, одним из проявлений которой была знаменитая антипольская «Саботажная акция» 1930 года: в ходе акции представители ОУН нападали на государственные учреждения в Галиции и поджигали дома живущих там польских помещиков.
Политика Бандеры

В 1931 году в ОУН входит Степан Бандера, человек, которому судьба уготовит в скором времени стать главой всего украинского освободительного движения и символом украинского национализма до наших дней. Бандера отучился в немецкой разведшколе и вскоре стал краевым проводником Западной Украины. Бандеру многократно задерживают власти: за антипольскую пропаганду, незаконное пересечение границы и за причастность к покушению. Он организовывал акции протеста против голода в Украине и против покупки украинцами польских продуктов, Бандерой в день казни боевиков ОУН во Львове была организована акция, в ходе которой по всему городу раздался синхронный колокольный звон.

Особо эффективной стала так называемая «школьная акция», в ходе которой проинструктированные заранее украинские школьники отказывались учиться с польскими преподавателями и выкидывали из школ польскую символику. 
Степаном Бандерой был организован ряд покушений на польских и советских чиновников. После убийства министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого.

За подготовку этого и других убийств Бандеру в 1935 году приговаривают к повешению, которое, вскоре, однако, заменяют на пожизненное заключение. В процессе суда Бандера и другие организаторы преступления приветствовали друг друга римским салютом и возгласами «Слава Украине!», отказываясь отвечать суду по-польски.

После этого суда, получившего большой общественный резонанс, структура ОУН раскрывается польскими властями, и организация националистов фактически прекращает свое существование. В 1938 году, во время активизации политической деятельности Гитлера, ОУН воскресает и надеется на помощь Германии в создании украинского государства.

Теоретик ОУН Михаил Колодзинский пишет в то время о планах по завоеванию Европы:

«Мы хотим не только обладать украинскими городами, но и топтать вражеские земли, захватывать вражеские столицы, а на их развалинах отдавать салют Украинской Империи… Хотим выиграть войну - великую и жестокую войну, которая сделает нас хозяевами Восточной Европы».

Во время Польской кампании вермахта ОУН оказывает незначительную поддержку немецким войскам, а в ходе наступления Германии в 1939 Бандера выходит на свободу. После этого его деятельность связана основным образом с разрешением разногласий, возникших в ОУН между сторонниками Бандеры – бандеровцами, и мельниковцами, сторонниками действующего вождя организации. 
Политическая борьба переросла в военную, и так как вражда двух одинаковых по своей сути организаций для Германии была невыгодна, тем более, что обе организации пестовали идею национального украинского государства, которая уже не устраивала Германию, и так успешно продвигающуюся на восток, вскоре прошли массовые аресты бандеровцев и мельниковцев немецкими властями, а в 1941 году Бандера был помещен в тюрьму, а затем переведен в концлагерь Заксенхаузен. Осенью 1944 года Бандеру как «украинского борца за свободу» освобождают немецкие власти. Несмотря на то, что вывозить Бандеру в Украину было признано нецелесообразным, ОУН продолжает борьбу с советской властью примерно до середины 50-х, сотрудничая с западными спецслужбами во время холодной войны. В 1959 году Степан Бандера был убит агентом КГБ Богданом Сташинским в Мюнхене.
Бандеровцы на судебных процессах
В период активной борьбы с УПА и ОУН в 1941-1949 по данным НКВД были проведены тысячи боевых операций, в ходе которых уничтожены десятки тысяч украинских националистов. Из УССР было выслано множество семей членов УПА, арестованы и выселены в другие регионы тысячи семей. Один из известных прецедентов суда над бандеровцами – это показательный суд 1941 года над 59-ю студентами и учащимися Львова, заподозренных в связях с ОУН и в антисоветской деятельности. Самому молодому было 15 лет, старшему – 30. Следствие длилось примерно четыре месяца, и в его ходе было выяснено, что многие из молодых людей были рядовыми членами ОУН, однако студенты не признавали себя виновными и заявляли, что являются врагами советской власти. Первоначально 42 человека приговорили к смертной казни, а 17-и хотели дать тюремный срок в 10 лет. Однако Коллегия верховного суда в итоге смягчила приговор, и 19 осужденных были расстреляны, а другим дали сроки от 4 до 10 лет лишения свободы. Одну из студенток депортировали за границу. Также можно вспомнить об упоминании украинских националистов на знаменитом Нюрнбергском процессе. 
Генерал Лахаузен, выступающий как свидетель, прямо заявлял, что украинские националисты сотрудничали с немецким правительством:

«Эти отряды должны были осуществлять диверсионные акты в тылу врага и организовывать всеобъемлющий саботаж». Впрочем, несмотря на очевидные свидетельства участия бандеровцев и других членов расколовшейся ОУН в борьбе с Советским Союзом, украинские националисты не были подсудимыми на Нюрнбергском суде.

В СССР даже не был принят закон, осуждавший ОУН и УПА, но борьба с националистическим подпольем продолжалась до середины 50-х, и являлась, по сути, отдельными конкретными карательными актами. Те из ОУН и УПА, кто выжил в кровопролитных боях с советскими войсками и не были осуждены на смертную казнь, в основной массе отправлялись в ГУЛаг.

Типичная судьба осужденного бандеровца - это 10 лет лишения свободы в иркутских, норильских и других лагерях ГУЛага. Впрочем, за работу в лагере уплачивали зарплату и даже зачитывали лагерный труд как за рабочие дни. Огромная масса коллаборационистов, сотни тысяч человек, представляли собой серьезную силу, и неудивительно, что после суда и нескольких лет ссылки в лагерях они организовали серию мощных восстаний. Основную силу представляли собой оуновцы, однако в организации беспорядков участвовали также прибалтийские партизаны и русские каратели. 
Ссыльные украинские националисты имели грамотно выстроенную иерархию, аналог той, что была в действительности на воле, и потому им удалось сначала побороть "блатных", а затем, применив уже опробованные на практике навыки организации подполья и конспирации, попытаться освободить нескольких заключенных и устроить беспорядки.

Заключенные в лагерях вспоминают: "Мы радовались, когда было сообщено о смерти Сталина в марте 1953 года.

В мае 1953 года, два месяца спустя после смерти Сталина, вспыхнуло восстание в Норильском Горлаге.

http://www.istpravda.ru/research/1029/

 Я думаю, что это восстание было началом долгого процесса отмирания сталинщины, который на тридцать лет позже привел к развалу советской власти и Советского Союза.

Макс и я приняли активное участие в этом восстании, основной движущей силой которого были украинцы Западной Украины, сторонники Степана Бандеры". 
В дальнейшем в лагерях именно осужденные оуновцы устраивали забастовки и отказывались выдавать уголь без выполнения необходимых для них требований, к примеру, амнистий.

Бандеровцам после нелегких переговоров все же удалось добиться некоторых льгот: им постановили 9-часовой рабочий день, разрешили свидания и переписку с родными, перевод заработанных денег семьям, увеличение зарплат, и т.д. Однако заключенные хотели только одного: освобождения.

Их забастовки были жестоко подавлены, ценой жизни десятков заключенных.

Впрочем, эти забастовки были только началом. Продолжающиеся смелые выходки бандеровцев в лагерях привели к тому, что в 1955 году им объявили амнистию в честь 10-летия Победы. Согласно официальным документам, на 1 августа 1956 года более 20 тысяч оуновцев возратились из ссылки и тюрем в западные земли СССР, в том числе 7 тысяч - во Львовскую область.

Но не для того, чтобы прокормиться, а для того, чтобы потом продать все эти запасы или обменять их на золото и драгоценности. За буханку хлеба или банку сгущенного молока спекулянты заламывали астрономические суммы. Горожане считали их едва ли не самыми страшными из преступников, действовавших в Ленинграде в дни блокады Руководители Ленинграда в первые дни войны были уверены в том, что враг никогда не подойдет к стенам города. К сожалению, события начали развиваться по другому сценарию.
В первый же день блокады, 8 сентября 1941 года, запылали Бадаевские склады, город остался без сахара и множества других продуктов. А карточную систему в Ленинграде ввели только 18 июля, когда фашисты стояли уже под Лугой.
Тем временем ушлые работники торговли, спекулянты и прочий дальновидный народ уже набивали свои кладовые всем, чем только можно было поживиться и что потом могло принести доход.
Уже 24 июня, на третий день войны, сотрудники ОБХСС за держали сестер Антиповых. Одна из них натаскала домой больше центнера муки и сахара, десятки банок консервов, сливочное масло — словом, все, что можно было унести из столовой, где она работала шеф-поваром. Ну а вторая притащила домой чуть ли не весь галантерейный магазин, которым заведовала.
По мере того как ухудшалось снабжение города продовольствием, набирал обороты черный рынок, цены росли ежедневно.
Сотрудники аппарата БХСС и других служб милиции выявляли тех, кто требовал за продукты ювелирные изделия, бриллианты, антикварные вещи и валюту. Результаты обысков удивляли даже видавших виды оперативников.
Нередко у спекулянтов вместе с ценностями и большими запасами продуктов изымались списки с фамилиями и адресами коммунистов и комсомольцев, членов семей офицеров и бойцов Красной армии. Так что видеть в спекулянтах только людей, которые умеют делать деньги и неинтересуются политикой, — ошибка. Война и блокада это убедительно доказали.

Спекулянты стремились запастись именно золотом и другими ценностями — на тот случай, если в город придут фашисты и установят «новый порядок». Таких людей было немного, и рассматривать их как пятую колонну фашистов нельзя. Но горя они принесли немало. Типичным в этом плане было дело некоего Рукшина и его сообщников.
Сам Рукшин попал в поле зрения сотрудников ОБХСС еще до войны. Очень уж он на мозолил глаза, толкаясь возле скупочных пунктов «Торгсина» и «Ювелирторга». Незадолго до войны Рукшин был взят с поличным, осужден и находился в колонии. Но на свободе оставались его сообщники.
Особое внимание привлек некий Рубинштейн — оценщик одной из скупок «Ювелирторга». Он умышленно занижал стоимость ювелирных изделий, приносимых на комиссию, в несколько раз, затем сам же их покупал и тут же перепродавал — либо спекулянтам, либо через подставных лиц в ту же скупку или «Торгсин».
Активными помощниками Рубинштейна были Машковцев, Дейч и его сестра Фаина, жена Рукшина. Самому старому члену шайки было 54 года, самому молодому — 34. Все они были выходцами из богатых семей ювелиров. Несмотря на все бури, что пронеслись над страной, эти люди сумели не только сберечь, но даже приумножить свои богатства.
В 1940 году Машковцев оказался по делам службы в Ташкенте. И там он нашел золотое дно — подпольную черную биржу, где можно было купить золотые монеты и другие ценности. Навар от перепродажи купленных в Ташкенте ценностей был такой, что Машковцев бросил работу и полностью переключился на перепродажу золота.
Под стать Машковцеву были брат и сестра Дейчи. Во время НЭПа они держали несколько магазинов. Тогда же Фаина Дейч вышла замуж за Рукшина, Торговали они умело, а вырученные деньги превращали в золотые монеты и другие ценности. Свою коммерцию супруги продолжали и после ликвидации НЭПа. Сколоченная шайка строго соблюдала правила конспирации. Обходились без расписок, а все разговоры по телефону велись в иносказательной форме.
Цинизм этих людей не знал границ. Хотя на допросах они топили друг друга, но каждый задавал следователям один и тот же вопрос: вернут ли им изъятые ценности? А изъято было немало: три килограмма золота в слитках, 15 кулонов и браслетов из платины и золота, 5415 рублей в золотых монетах, 60 килограммов изделий из серебра, почти 50000 рублей наличными деньгами и... 24 килограмма сахара, консервы. И это был август 41-го!
8 сентября 1941 года замкнулось кольцо вражеской блокады. Опустели полки магазинов, росли очереди за хлебом, остановился городской транспорт, отключили телефоны, дома остались без электроэнергии. Ленинград погрузился во мрак. 20 ноября 1941 года иждивенцы стали получать 125 блокадных граммов.

В городе росло количество преступлений. Все чаще в милицейских сводках мелькала информация о кражах «на рывок» (у людей вырывали сумки с хлебным пайком), об убийствах из-за продуктовых карточек, о грабежах пустых квартир, хозяева которых ушли на фронт или уехали в эвакуацию. Заработал черный рынок.
Продукты в прямом смысле слова стоили на вес золота. За золотые монеты, украшения с бриллиантами можно было выменять кусок сливочного масла, стакан сахара или манки. При этом надо было смотреть в четыре глаза, чтобы тебя не обманули. Нередко в консервных банках находили обычный песок или приготовленные из человечины фрикадельки. Бутылки с натуральной олифой, которую делали на подсолнечном масле, заворачивали в несколько слоев бумаги, потому что олифа была лишь сверху, а вниз наливали обычную воду. В заводских столовых одни продукты подменяли другими, более дешевыми, а появившиеся излишки снова шли на черный рынок.
Типичным в этом плане было дело спекулянта Далевского, заведовавшего небольшим продуктовым ларьком. Вступив в сговор с коллегами из других торговых точек, он превратил свой ларек в место перекачки продуктов.
Далевский отправлялся на одну из толкучек, где присматривал покупателя на свои продукты. Затем следовал визит к покупателю. Торговаться Далевский умел. Его комната в коммуналке постепенно превращалась в антикварную лавочку. На стенах висели картины, шкафы были набиты дорогим хрусталем и фарфором, а в тайниках лежали золотые монеты, драгоценные камни, ордена.
Оперативники ОБХСС и уголовного розыска быстро взяли Далевского под наблюдение и выяснили, что его особенно интересуют люди, имеющие доллары и фунты стерлингов. Все началось с обычной ревизии в ларьке. Естественно, у Далев ского все было в ажуре — копейка в копейку, никаких излишков...
Далевский не испугался, считая, что это просто плановая проверка, и продолжал работать по сложившейся схеме. Вскоре в его ларьке накопился запас — более центнера продуктов. И вот тут нагрянули сотрудники ОБХСС. Дать какие-то объяснения Далевский не смог. Пришлось сознаваться...
Только изъятые монеты и ювелирные изделия потянули по государственным ценам на сумму боле 300 000 рублей. Почти во столько же были оценены хрусталь, фарфор и картины. О продуктах говорить не стоит — зимой 42-го им в блокадном Ленинграде цены не было.

Особое внимание сотрудники милиции уделяли работе карточных бюро. И надо сказать, что в самые трудные дни блокады они работали безупречно. Сюда направляли самых проверенных людей. Однако к карточкам нет-нет да и прорывались нечистоплотные дельцы. Именно такой оказалась заведующая карточным бюро Смольнинского района некая Широкова. Приписывая «мертвые души» и фиктивно уничтожая карточки ленинградцев, уехавших в эвакуацию, эта дамочка сколотила приличный капиталец. При обыске у нее изъяли без малого 100 000 рублей наличными.
Особое внимание было уделено и борьбе с фальшивомонетчиками. Надо сказать, что фальшивых денег в блокадном Ленинграде никто не печатал. На бытовом уровне они практически ничего не значили. А вот продуктовые карточки были в полном смысле слова дороже любой картины из Эрмитажа. К чести ленинградских печатников, которые изготовляли карточки, нужно сказать: ни один комплект из цеха не ушел налево, ни один сотрудник даже не попытался сунуть в карман комплект карточек, хотя у многих родственники умерли с голода. И все же...
Предприимчивые люди карточки печатали. Именно так поступали Зенкевич и Заломаев. Они имели бронь, поскольку работали на заводе, где изготовлялась продукция для фронта. Познакомившись с уборщицей цеха, где печатались карточки, Зенкевич и Заломаев уговорили ее приносить отработанные литеры и обрезки бумаги.
Типография заработала. Появились карточки, но их нужно было отоваривать. Для этого требовалось установить надежные контакты с работниками торговли. Вскоре Зенкевичу и Заломаеву удалось найти нужных людей.
Подпольная типография просуществовала три месяца. В руки расторопных дельцов перекочевали четыре тонны хлеба, более 800 килограммов мяса, центнер сахара, десятки килограммов круп, макарон, 200 банок консервов... Не забыли Зенкевич и Заломаев и о водке. По своим фальшивкам они смогли получить около 600 бутылок и сотни пачек папирос... И снова изымались у жуликов золотые монеты, украшения, норковые и котиковые манто.
Всего за время блокады сотрудники аппарата БХСС ликвидировали, по самым осторожным подсчетам, не менее десятка подпольных типографий. Фальшивомонетчиками были, как правило, люди, знавшие типографское дело, имеющие художественную подготовку и крепкие связи среди торговых работников. Без них вся работа по печатанию фальшивок теряла смысл.

Говорят цифры
Сегодня вопрос о количестве советских военнопленных в годы ВОВ по-прежнему дискуссионный. В немецкой историографии эта цифра доходит до 6 млн. человек, хотя германское командование говорило о 5 млн. 270 тыс. Однако следует учесть тот факт, что нарушая Гаагскую и Женевскую конвенции немецкие власти в состав военнопленных включали не только солдат и офицеров РККА, но и сотрудников партийных органов, партизан, подпольщиков, а также все мужское население от 16 до 55 лет, отступавшее вместе с советскими войсками. По данным Генштаба вооруженных сил РФ, потери пленными в ВОВ составили 4 млн. 559 тыс. человек, а комиссия Министерства обороны под председательством М. А. Гареева заявила примерно о 4 млн. Сложность подсчета во многом связана с тем, что советские военнопленные до 1943 года не получали регистрационных номеров. Точно установлено, что из немецкого плена вернулись 1 836 562 человека. Дальнейшая судьба их такая: 1 млн. отправлено для дальнейшего прохождения военной службы, 600 тыс. – для работы в промышленности, более 200 тыс. – в лагеря НКВД, как скомпрометировавших себя в плену.

Первые годы
Больше всего советских военнопленных приходится на первые два года войны. В частности, после неудачной Киевской оборонительной операции в сентябре 1941 года в немецком плену оказалось около 665 тыс. солдат и офицеров РККА, а после провала Харьковской операции в мае 1942 года к немецким войскам попало более 240 тыс. красноармейцев. Первым делом немецкие власти проводили фильтрацию: комиссаров, коммунистов и евреев незамедлительно ликвидировали, а остальных этапировали в создаваемые в спешном порядке специальные лагеря. Больше всего их было на территории Украины – около 180. Только в печально известном лагере Богуния (Житомирщина) насчитывалось до 100 тыс. советских солдат. Пленным приходилось совершать изнурительные марш-броски – по 50-60 км. в день. Путь нередко затягивался на целую неделю. Питание на марше не предусматривалось, поэтому солдаты довольствовались подножным кормом: в пищу шло все – колоски пшеницы, ягоды, желуди, грибы, листва, кора и даже трава. Инструкция предписывала конвоирам всех обессиленных уничтожать. Во время движения 5-тысячной колонны военнопленных в Луганской области на отрезке пути длиной в 45 километров «выстрелом милосердия» охрана убила 150 человек. Как отмечает украинский историк Григорий Голыш, на территории Украины погибло около 1,8 млн. советских военнопленных, что составляет примерно 45% от общего числа жертв среди военнопленных СССР.

Условия содержания
Советские военнопленные находились в значительно более жестких условиях, чем солдаты других стран. Формальной основой для этого Германия называла то, что Советский Союз не подписал Гаагскую конвенцию 1907 года и не присоединился к Женевской конвенции 1929 года. В действительности немецкие власти выполняли директиву верховного командования, согласно которой коммунисты и комиссары не признавались в качестве солдат, и никакая международно-правовая защита на них не распространялась. С началом войны это относилось ко всем военнопленным РККА. Дискриминация советских военнопленных проявлялась во всем. К примеру, в отличие от остальных узников они зачастую не получали зимней одежды и привлекались исключительно к самым тяжелым работам. Также на советских заключенных не распространялась деятельность Международного Красного Креста. В лагерях, предназначавшихся исключительно для военнопленных, условия были еще более ужасающими. Только малая часть из заключенных размещалась в относительно приспособленных помещениях, большинство же из-за невероятной скученности не могло не только лежать, но и стоять. А кто-то был и вовсе лишен крыши над головой. В лагере для советских военнопленных – «Уманской яме» заключенные находились под открытым небом, где не было никакой возможности укрыться от жары, ветра или дождя. «Уманская яма», по сути, превратилась в огромную братскую могилу. «Умершие подолгу лежали рядом с живыми. На трупы уже никто не обращал внимания, так много их было», – вспоминали выжившие узники.

Рацион
В одном из распоряжений директора немецкого концерна «ИГ Фарбениндастри» отмечалось, что «повышения производительности труда военнопленных можно добиться сокращением нормы выдачи продовольствия». Это напрямую относилось к советским узникам. Однако чтобы поддерживать работоспособность военнопленных приходилось начислять добавочную норму продовольствия. На неделю она выглядела так: 50 гр. трески, 100 гр. искусственного меда и до 3,5 кг. картофеля. Впрочем, добавочное питание можно было получать только в течение 6 недель. Обычный же рацион питания военнопленных можно увидеть на примере шталага №2 в Хаммерштейне. В день заключенные получали 200 гр. хлеба, эрзац-кофе и овощной суп – питательность рациона не превышала 1000 калорий. В зоне группы армий «Центр» дневная норма хлеба для военнопленных была и того меньше – 100 гр. Для сравнения, назовем нормы продовольственного обеспечения немецких военнопленных в СССР. В день они получали 600 гр. хлеба, 500 гр. картошки, 93 гр. мяса и 80 гр. круп. То, чем кормили советских военнопленных было мало похоже на еду. Эрзац-хлеб, который в Германии называли «русским» имел следующий состав: 50% ржаных отрубей, 20% свеклы, 20% целлюлозы, 10% соломы. Однако «горячий обед» выглядел еще менее съедобным: по сути, это черпак вонючей жидкости из плохо промытых потрохов лошадей, причем эта «снедь» готовилась в котлах, в которых раньше варили асфальт. Неработающие военнопленные были лишены и такого питания, а поэтому их шансы выжить были сведены к нулю.

Работа
К концу 1941 года в Германии выявилась колоссальная потребность в рабочей силе, главным образом в военной промышленности, и дефицит решили восполнить в первую очередь за счет советских военнопленных. Эта ситуация спасла многих советских солдат и офицеров от массового уничтожения, планировавшегося нацистскими властями. По утверждению немецкого историка Г. Моммзена, «при соответствующем питании» производительность советских военнопленных составляла 80%, а в иных случаях и 100% от производительности труда германских рабочих. В горной и металлургической промышленности эта цифра была меньше – 70%. Моммзен отмечал, что советские пленные составляли «важнейшую и прибыльную рабочую силу», даже более дешевую, чем заключенные концлагерей. Доход в государственную казну, полученный в результате труда советских рабочих исчислялся сотнями миллионов марок. По оценке другого немецкого историка У. Херберта, всего на работах в Германии было занято 631 559 военнопленных СССР. Советским военнопленным нередко приходилось осваивать новую специальность: они становились электриками, слесарями, механиками, токарями, трактористами. Оплата труда была сдельная и предусматривала премиальную систему. Но, изолированные от рабочих других стран, советские военнопленные трудились по 12 часов в день.

Смертность
По данным немецких историков, вплоть до февраля 1942 года в лагерях для военнопленных ежедневно уничтожалось до 6000 советских солдат и офицеров. Зачастую это делалось с помощью удушения газом целых бараков. Только на территории Польши, по данным местных властей, захоронено 883 485 советских военнопленных. Сейчас установлено, что советские военные оказались первыми, на ком в концентрационных лагерях были испытаны отравляющие вещества. Позднее этот метод повсеместно применялся для уничтожения евреев. Много советских военнопленных умирало от болезней. В октябре 1941 года в одном из филиалов лагерного комплекса Маутхаузен-Гузен, где содержались советские солдаты, вспыхнула эпидемия тифа, унесшая за зиму жизни около 6500 человек. Впрочем, не дожидаясь летального исхода многих из них лагерные власти уничтожали газом прямо в бараках. Велика была смертность среди раненых пленных. Медицинская помощь советским заключенным оказывалась крайне редко. О них никто не заботился: их убивали как во время маршей, так и в лагерях. Рацион раненых редко превышал 1000 калорий в день, не говоря уже о качестве пищи. Они были обречены на смерть.

На стороне Германии
Среди советских пленных встречались те, кто,не выдержав нечеловеческих условия содержания, пополнял ряды вооруженных строевых формирований немецкой армии. По некоторым данным, их число составляло 250 тыс. человек за все время войны. Прежде всего, такие формирования несли охранную, караульную и этапно-заградительную службу. Но были случаи их использования в карательных операциях против партизан и мирного населения.