http://pereformat.ru/2012/11/severnaya-rus/

Начало российской истории привычно посвящается рассуждениям о происхождении имени Руси. Дескать, главное узнать, что за имя «Русь», а там уж история Руси сама из имени проистечет и стройными рядами на главы и параграфы построится. В ходе этих рассуждений в качестве прародины Руси столь же привычно упоминается шведский Рослаген — только подумать, что такая область до сих пор существует в Средней Швеции! Но как я показала в своих работах, этой области не существовало в IX веке, с которым связывается выход Древней Руси на историческую арену. Её не было в силу геофизических особенностей развития восточного побережья Швеции — подъема дна Балтийского моря, что делает бессмысленными все попытки каких-то лингвистических изысканий по поводу Рослагена-Руотси.

  

Германия одобрила создание СП "Северный поток 2"

Москва. 22 декабря. INTERFAX.RU - Федеральное антимонопольное ведомство Германии (Bundeskartellamt) одобрило покупку европейскими партнерами (Wintershall, Shell, E.ON, ENGIE, OMV) долей в проектной компании Nord Stream 2 AG, сообщил регулятор.

Решение датировано 18 декабря.

Запрос на одобрение создания СП был направлен польскому антимонопольному регулятору Urzad Regulacji Energetyki (URE).

Сама проектная компания Nord Stream 2 AG была создана в швейцарском Цуге в июле текущего года как 100-процентная компания группы "Газпром". Первоначальное ее название было New European Pipeline AG.

Ранее сообщалось, что пять иностранных партнеров получают по 10% в СП, "Газпром" оставляет себе 50%.

Проект "Северный поток 2" предусматривает строительство 3 и 4 веток балтийской магистрали с доведением ее мощности до 110 млрд куб. м в год. Газ "Северного потока 2" должен прийти в австрийский Баумгартен, заменив транзит газа через Украину.

https://generalmoroz.whotrades.com/blog/43079463882

Владимир Путин распорядился подать в суд на Украину в случае отказа последней выплатить свой долг в три миллиарда долларов. К сожалению, других вариантов не осталось — у нынешних властей Украины таких денег нет, а европейцы с американцами уже отклонили наше щедрое предложение по рассрочке украинского долга:

http://lenta.ru/news/2015/12/09/putin/

К счастью, с юридической точки зрения всё оформлено железно:

Читать далее    

Серия сообщений "артефакты":

древность,артефакт,находки,прошлое,

Часть 1 - Как же много открытий чудных... утаивает академическая наука
Часть 2 - Удивительная находка в г. Зеугма, Турция, спустя 2 тысячи лет
...
Часть 6 - «Нашим великим потомкам от великих предков». Тайна каменных ступеней Воттоваары
Часть 7 - 8 миллионов мумий собак
Часть 8 - Загадочное поле битвы бронзового века
Часть 9 - Загадочные артефакты древности: Агриков-меч
Часть 10 - Невероятные артефакты
Часть 11 - Старый крендель... и не только
Часть 12 - ЛЮДИ, БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ!

США сначала усыпили Европу, теперь убивают

ЕВРОПЕЙЦЫ СОБИРАЮТ ПОДПИСИ ПОД ПИСЬМОМ ПУТИНУ И РУССКИМ

ОРИГИНАЛ ПИСЬМА НА АНГЛИЙСКОМ:  http://www.russiaotherpointsofview.com/

Толковые, умные, грамотные люди, вполне адекватно оценивающие ситуацию, спрашивают: почему Европа должна сгореть?

И мотивируют: во-первых, как же американцы подожгут своего ближайшего союзника?

Во-вторых, Европа всегда может одуматься, принять верное решение, отскочить от США и тем спастись?

 Вроде все правильно.

И союзников у США после Европы не останется. И ЕС никто не заставляет работать жертвенным бараном и безропотно двигаться на заклание.

Более того, поездка Олланда и Меркель в Москву, а затем в Минск, встревоженные голоса из Польши (вернейшего блюстителя американских интересов в ЕС), открытый мятеж Греции и переходящий из латентной в открытую фазу Венгрии – все это свидетельствует, что в ЕС наконец осознали (причем на высшем политическом уровне) чем им грозит продолжение безоговорочной поддержки нацистской Украины и безоглядного следования в фарватере американской политики. Да, осознали.

Однако в политике огромную, зачастую определяющую роль играет фактор времени. Я был уверен, что политика ЕС радикально поменяется еще в прошлом году (не позже сентября-ноября) поскольку, с моей точки зрения, квалифицированные европейские политики не могли не видеть опасность, а поведение европейского бизнеса свидетельствовало о том, что даже если бы не видели, то было кому объяснить.

И тем не менее ЕС осенью-зимой 2014 года и в начале зимы 2015 года продолжал ужесточать антироссийскую риторику, все глубже втягивался в конфликт на стороне США, отрезая себе пути к спасению и сворачивая пространство для маневра.

Поскольку я не верю в полную неадекватность европейской политической элиты, у меня есть только одно разумное объяснение такого поведения. За десятилетия американской гегемонии европейские политики настолько привыкли к безальтернативности доминирования США, что вопреки очевидным фактам сохраняли уверенность в том, что американцы все равно победят, а значит и суетиться не надо.

Смена стереотипа поведения стала заметна лишь тогда, когда стала понятна неизбежность крупного поражения украинских войск в зимней кампании на Донбассе.

Думаю, никому не надо доказывать, что европейские политики не сентиментальны, и две тысячи туземных солдат погибло в Дебальцевском котле, или двадцать тысяч – им все равно.

Заставить Европу нервничать, а лидеров Франции и Германии носиться за Путиным по половине Евразии может только событие, угрожающее интересам Европы.

Значит, поражение украинской армии привело к угрозе европейской катастрофы.

Это только в Киеве и только самые неадекватные из медиа-обслуги нацистов верят, что канцлер и президент бросили все и несколько суток мало спали и плохо ели, чтобы спасти какого-то Порошенко (кто это?).

Чем же очередной разгром украинской армии мог так встревожить Европу? Оглянемся на полгода назад.

После августовского разгрома южной группировки украинских войск и подписания соглашений в формате Минск-1 киевские СМИ и политики, включая самых высокопоставленных, не скрываясь рассказывали о том, что надо немного подождать и украинская армия сделает с Донбассом то же, что хорваты сделали с Сербской Крайной в ходе операций «Молния» и «Буря».

Понятно, что эта идея пришла не в украинские мозги, как и не в хорватские.

И нацистами Туджмана, и нацистами Порошенко-Яценюка-Турчинова руководили американцы. Намерения даже не пытались скрыть именно потому, что было ясно, что отказ Киева в Минске от равноправных переговоров с лидерами ДНР/ЛНР не оставляет ему иного варианта решения вопроса, кроме военного.

Поскольку же длительная пауза в активных боевых действиях позволяла ополчению усилиться, а украинские войска вела к деградации, действовать надо было как можно быстрее – сразу, как только будет восстановлена боеспособность разгромленных летом частей и соединений. Очевидно, что США рассчитывали на более пассивную позицию России и смогли убедить Европу в том, что еще до конца зимы Киев победит в гражданской войне.

Согласимся, что гипотетическая победа Киева существенно изменила бы геополитические расклады, в том числе резко снизились бы возможности России вести активную внешнюю политику, и столь же резко возросли бы внутренние угрозы российской государственности. То есть, потерпев четыре-пять месяцев, ЕС (не затрачивая слишком больших усилий) оказывался на стороне победителя.

Вариант поражения тоже не казался смертельным – ну не смогли бы нацисты зачистить Донбасс полностью, значит, линия фронта чуть сильнее или слабее изменилась бы в ту или иную сторону, после чего продолжилась бы позиционная война, в которой Донбасс проигрывал просто потому, что большая часть его территории, включая почти все крупные городские центры простреливалась почти насквозь.

В то, что армия Донбасса сможет перейти в серьезное наступление, в Брюсселе и в Вашингтоне не верили – в лучшем случае будет эффективно обороняться.

В принципе, почти месяц так дело и шло. Да, линию фронта не удалось прорвать. Да, аэропорт Донецка был потерян. Да, шли напряженные бои под Счастьем и Попасной, но в целом все было стабильно.

И ЕС не паниковал.

Ровно до тех пор, пока не был взят Углегорск и эвентуальная возможность окружения дебальцевской группировки стала стремительно превращаться в реальность. Мы еще узнаем, сколько в Дебальцево ополченцы взяли танков, пушек, пленных, сколько тысяч потерял Киев убитыми. С точки зрения геополитики это не имеет никакого значения.

Существенным является лишь сам факт крупномасштабного поражения украинской армии, которая утратила способность в относительно короткий срок восстановить боеспособность. Теперь, даже если США придумают реальный, а не виртуальный способ довооружить украинскую армию, на это понадобится не менее года и огромные финансовые затраты.

США на это явно идти не собираются. И это явно знают в Европе.

Более того, знали еще до того, как 16-18 января украинская армия попыталась двинуться в неудачное наступление. Слишком уж быстро среагировали Меркель и Олланд на еще не состоявшийся (только наметившийся) дебальцевский разгром.

Им вообще не понадобилось время на выяснение позиции США. Они действовали, исходя из только начавшей складываться общей картины, уже зная, к каким последствиям это приведет. То есть, Берлин и Париж (естественно, и Брюссель) были проинформированы, что это последняя попытка спасти Киев.

Если наступление будет провалено, ситуация будет пущена США на самотек. Нет, конечно, в Вашингтоне не признают киевских нацистов преступным режимом и не заявят о поддержке справедливой борьбы народа Донбасса и подполья на оккупированных нацистами территориях. Просто их перестанут удерживать от выяснения отношений между собой.

Деньги тоже перестанут давать. Но важнее всего – что разрешат свободно грызться за власть. Для США не секрет, что в таком случае после серии все более кровавых переворотов власть перейдет к самым радикальным, самым нацистским из нацистов.

Конечно, этот процесс будет сопровождаться быстрой утратой внешней легитимности киевской власти и политической фрагментацией подконтрольной Киеву территории.

Но это, в принципе, США устраивает.

Во-первых, гражданская война по сомалийскому типу (когда конфликтующих сторон до десятка и больше) ведет к быстрому и эффективному уничтожению уже даже не экономики, а территории проживания.

То есть миллионы людей почти одномоментно теряют возможность кормиться с той территории, которая еще недавно была их государством и обеспечивала приемлемый уровень жизни.

Во-вторых, поддержание такого конфликта не требует больших вложений, он может не только самоподдерживаться, но даже разрастаться, поскольку когда единственным средством производства и орудием труда становится автомат, все начинают работать солдатами (кому повезет – полевыми командирами). Иначе просто не выживешь.

То есть США можно вообще не тратить деньги на Украину.

В-третьих, такой конфликт куда труднее погасить даже внешней силе. Приходится иметь дело не с одной влиятельной группой, с которой как-то можно договориться, а с десятками мелких, да еще и, зачастую враждующих между собой, постоянно исчезающих и возникающих.

Труднее всего подавить партизанщину, у которой отсутствует единый центр управления, которая не привязана к районам снабжения, не имеет надобности защищать конкретные пункты, а воюет только за еду и оружие, дающее эту еду.

В-четвертых, пока власть будет, распадаясь, переходить ко все более радикальным нацистам, все более эффективно на Украине будут резать тех, кого подозревают в симпатиях к России.

Конечно, очень скоро будет уже все равно, «пророссийский» или «проамериканский», убивать будут не только за колбасу, но просто за хлеб, но первые удары (пока будет сохраняться хоть какая-то организация) будут нанесены по русским Украины.

Все это в интересах американцев или, по крайней мере, не противоречит этим интересам. А вот дальнейшая поддержка Порошенко, как стабилизирующего фактора украинской политической жизни, теперь американским интересам начинает противоречить.

Во-первых, раз украинская армия постепенно, но достаточно быстро прекращает существовать как организованная сила, а ее восстановление требует больше времени, чем есть в наличие, и больше ресурсов, чем целесообразно потратить, то не нужен и верховный главнокомандующий и генштаб тоже не нужен. Атаманам штабы не нужны.

Во-вторых, ситуация на Украине ухудшается такими темпами, что народу уже нужна жертва. Кто-то должен ответить за провалы реформ, за отсутствие безвизового режима с ЕС, зарплат и пенсий «как в Германии» и прочих прелестей, которые обещали на «майдане».

Если бы Порошенко выиграл войну на востоке, то на эту роль подошел бы и Яценюк. Но Порошенко войну проиграл и теперь «талантливый молодой реформатор» страдает, так как предатель и ретроград в президентском кресле не дает ему спасти страну.

В-третьих, и это важнейший фактор, подписывающий приговор Порошенко, нацистские батальоны и неидеологизированные добровольцы, пошедшие «страну защищать», и обычные призывники, просто пойманные военкоматами и отправленные неведомо куда, после поражений на фронте, гибели товарищей и беспардонной лжи Порошенко, жертвовавшего солдатами ради своих амбиций, хотят его крови.

Если желания просто народа можно игнорировать, то желания народа вооруженного стоит удовлетворять.

Все это несложно просчитывалось, и в Брюсселе это должны были знать. Поэтому, как только стало понятно, что очередная военная катастрофа неизбежна, Париж и Берлин организовали странную миссию.

Странную потому, что, якобы поддерживая Украину, удовлетворили все пожелания Путина, максимально унизили Порошенко и вроде бы ничего не добились. Не добились – если исходить из того, что они спасали киевский режим.

Но на деле они пытались провести размен – максимально быстро слить Путину Киев (который как они прекрасно знали, уже слит США), чтобы сосредоточиться на стабилизации ЕС.

Однако, как я уже писал выше, в политике время зачастую играет ключевую роль. Европа упустила свой шанс тихо отдрейфовать от США в прошлом году. У них для этого было все: — благожелательная позиция России (готовой даже на уступки конкретно ЕС, если Европа отойдет от США); — поддержка европейского бизнеса, не желавшего втягиваться в конфронтацию с Россией из-за каких-то украинских нацистов, а также желания американцев сохранить мировую гегемонию; — более евроскептический состав европарламента, чем предыдущий и резкое усиление евроскептиков и антиамериканистов в политических кругах Европы. Их переход из состояния маргиналов в статусные политики.

Они не решились. Именно не решились – видели возможность, но прошли мимо нее, будучи уверенными в неодолимости американской мощи.

Теперь на тихий дрейф времени нет. Cитуация на Украине должна пойти вразнос еще до следующего наступления ополчения, которое ожидается не позже мая, а скорее всего, значительно раньше.

После того, как пожар перекинется на всю украинскую территорию, у ЕС не останется средств воздействия на ситуацию.

При этом распад украинского государства усилит противоречия внутри ЕС.

Проамериканское крыло (Польша и прибалты) будут обвинять «Старую Европу» в недостаточно радикальном противостоянии России.

При этом США для сохранения не просто европейского единства, но единства ЕС под контролем Вашингтона необходимо будет подавить евробунты в Греции, Венгрии и где они могут вспухнуть еще. Традиционный способ подавления – цветной мятеж против центральной власти, каждый следующий из которых проводится во все более нацистском формате.

Не сомневаюсь, что с учетом личностей руководителей Греции и Венгрии (а также украинского опыта) в Афинах и Будапеште вышедшие на улицы «мирные нацисты» будут жестоко подавляться полицией. США это тоже понимают.

Значит, события должны изначально пойти по силовому сценарию вооруженного противостояния, а это – гражданская война.

Сейчас спасти Европу мог бы только резкий разворот в сторону России.

Но это исключительно теоретическая возможность. Европейские политики давно утратили навыки резкого перекладывания штурвала.

Европейские структуры вязнут в бесконечных согласованиях и консультациях. Лидера, который принял бы на себя ответственность за решение, нет, а был бы – нет в ЕС конституционных механизмов, позволяющих такому лидеру реализовать свое решение.

Европа судорожно пытается сохранить status quo на Украине как можно дольше, чтобы успеть перестроиться. Но система давно пошла вразнос и ее невозможно удержать.

Тем более, что удержание системы не в интересах США и не в интересах киевских нацистов. А Россия и ЕС не обладают достаточными механизмами влияния на киевских нацистов. Впрочем, я не уверен, что и США через пару месяцев будут обладать такими механизмами.

Таким образом, проспав ситуацию на Украине, будучи уверенной в том, что все решится в ее пользу даже без ее существенных усилий, Европа утратила возможности влияния на эту ситуацию как раз в тот момент, когда ее развитие угрожает непосредственному благополучию Европы. Сейчас на традиционный медленный политический дрейф у ЕС нет времени, а для принятия быстрых радикальных решений у него нет механизмов. США не заинтересованы в том, чтобы Европа вышла из-под их контроля, а ситуация на Украине стимулирует в ЕС рост значения политиков вроде Орбана и Ципраса.

США не владеют иными механизмами воздействия на подобных политиков, кроме подкупа, шантажа и переворотов. Последним орудием они пользуются чаще всего. С учетом готовности правительств защищаться перевороты сразу должны принимать жесткий силовой и кровавый характер, а это перенос гражданской войны на территорию ЕС – при том, что последний и так нестабилен.

Все это заставляет меня считать, что возможности действующих политических механизмов для предотвращения европейской катастрофы уже исчерпаны, а времени на создание новых механизмов просто нет.

То есть Европу может спасти только чудо. Последние годы по чудесам в политике специализируется Путин.

Но у Европы нет своего Путина, а пользоваться услугами России она не желает.

Ростислав Ищенко

(источник: http://flaimer.ru/novosti/politika/pozhar-evropy-rostislav-ischenko.html

В описываемую эпоху никто еще не додумался для достижения этой цели содержать пленного под стражей, в концлагере – вполне достаточно было того, что пленный в обмен на свободу давал обязательство не воевать. В этом случае честное слово становилось его караульным. Сроки этого обязательства могли быть разные, но чаще всего оно имело силу до конца кампании.

Право на плен имел не всякий: шпионы, действовавшие в расположении неприятеля переодетыми в его форму или партикулярное (штатское) платье, или проводники на снисхождение рассчитывать не могли. Пленным в те времена считался человек, взятый на поле боя в форме своей армии с оружием в руках, либо сдавшийся вместе с гарнизоном крепости, который при этом мог выговорить себе более или менее почетные условия капитуляции (слово «капитуляция» и означает «договор»). Весной 1800 года французский генерал Массена с 15-тысячным отрядом был осажден австрийцами в Генуе. Провианта почти не было: выдавали на человека чуть больше 100 граммов конины и столько же «хлеба» из отрубей, крахмала, опилок, орехов, льняного семени и даже пудры. Когда до Массены дошли слухи, что генуэзцы, для которых тяготы осады не скрашивались чувством воинской доблести, готовы восстать, генерал приказал стрелять в любую группу штатских больше пяти человек. Когда солдаты стали умирать от тифа, Массена запретил хоронить их с почестями – чтобы не навевать на живых тягостные мысли. К июню, выдержав два месяца осады, Массена все же сдал город. В знак уважения, гарнизону было разрешено покинуть город с оружием в руках. Правда, с французов взяли обязательство не воевать в эту кампанию с австрийцами.

Были тонкости: например, выходить из крепости церемониальным шагом было почетнее, чем форсированным (почти бегом). С развернутыми знаменами и музыкой выходили уж совсем героические отряды. Сдаться же так, как сдался австрийский генерал крайней степенью позора: армия капитулировала на милость победителя со всеми запасами, артиллерией и знаменами, солдаты отправились во Францию на разные работы, а Макка Наполеон отпустил (хотя тот, наверное, предпочел бы не появляться на глаза ни австрийскому императору, ни Кутузову). Вполне вероятно, что Наполеон хотел передать союзникам вместе с Макком порцию ужаса. Эта психологическая уловка императору в общем-то удалась: под Аустерлицем большинство высших союзных командиров потеряли голову при первых же ударах французов. (Интересно, что в 1798 году Макк уже был во французском плену. Тогда его отпустили под честное слово. Макк после этого долго был не у дел. В 1805 году этим не обошлось: Макка судили, приговорили к смертной казни, но заменили ее на лишение всех чинов и наград и двухлетнее заключение в крепости. Однако в 1813 году, после битвы под Лейпцигом, Макка вернули в строй в том же, что и до Ульма, чине).

Иногда «ловля» пленных ставилась на коммерческую основу: в 1808 году во время русско-шведской войны генерал Яков Кульнев издал приказ по войскам (его можно было бы назвать прейскурантом), согласно которому за пленного шведского рядового платили рубль, за унтера – два, за обер-офицера – пять рублей, за штаб-офицера (от майора) – червонец, а за генерала или «начальника над войском» – 101 рубль.

Пленные еще по традициям Древнего Рима считались показателем морального разложения неприятельской армии, одним из главных признаков полноты торжества. «Только по числу пленных судили о победе, – писал граф Сегюр. – Убитые же доказывали скорее мужество побежденных».

Уже тогда всем воюющим нациям было известно: «Русские не сдаются». Французы считали, что привычка русских биться до смертного конца – результат турецких войн, где пленного ждала только мучительная смерть.

У некоторых мемуаристов остались описания того, как люди делали выбор между жизнью и смертью. Петербургский ополченец Рафаил Зотов в бою под Полоцком 6 октября 1812 года с крошечным отрядом ратников навлек на себя атаку французской кавалерии. «Чрез несколько минут я заметил, что стрельба наша стала утихать. «Что ж вы, ребята, недружно стреляете?» – «Да, батюшко, ваше благородие, патроны-то все вышли», – отвечали мне некоторые воины, и тут-то я догадался, что положение наше очень плохо. Латники наконец совсем окружили нас, и командующий ими кричал нам, чтоб мы сдались. Я объявил это моим солдатам, но большая часть отвечала мне: «Не отдадимся басурману живыми в руки. Авось бог поможет – и наши подойдут на выручку». Я закричал мой отказ, последние патроны наскоро были истрачены. Тут латники врубились в нас, и началась резня. О спасении нельзя было и подумать; всякий только продавал свою жизнь как можно дороже и падал очень доволен, если успевал всадить штык свой в бок хоть одному латнику». Из всех ополченцев только Зотову была судьба уцелеть – изрубив его, французы сочли его мертвым.

Под Реймсом 28 февраля 1814 года батальон Рязанского полка оказался оторван от основной массы русских войск. Командир рязанцев Иван Скобелев писал в воспоминаниях: «Некоторые из числа отличнейших офицеров со всевозможною деликатностью давали мне чувствовать, что (…) гибель наша решительно неизбежна, но, что сдавшись в плен, мы спасем отечеству людей, осужденных умереть без всякой пользы. Сердце мое не могло быть с этим согласно, но приговор осьмисот человек к очевидной смерти казался мне весьма жестоким и даже несправедливым. Тяжкая печаль упала на мое сердце, и я, признаюсь, начал уже колебаться».

Но тут в каре рязанцев принесли раненого командира русского корпуса генерала Сен-При. Скобелев пишет: «Спасите честь мою, любезный Скобелев! – сказал мне граф. – Не хочу скрывать от вас, что в случае моего плена она в опасности; смерть же презирать, если бы я не умел прежде, то выучился бы у храбрых наших рязанцев».

Сердце мое облилось кровью. «Ваше сиятельство, – отвечал я, – с честью не только предстоящая смерть, но и всемирное разрушение разлучит нас несильно! Клянусь за себя и за всех моих товарищей, что священная для нас особа ваша будет только тогда во власти неприятеля, когда последний из нас, решившись пролить за вас всю свою кровь, падет со славою, какую предоставляют нам Божий Промысел и наша обязанность!»

«Повторите клятву мою, друзья! – сказал я, оборотись к моим сотоварищам. – Пошлем купно теплые молитвы к Господу, да явит он над нами новый опыт неисчислимых своих милостей к верноподданным царя русского; да прольет он в грудь нашу новые силы, новое мужество и да поставит дух и мысль нашу выше всех окружающих нас бедствий! До этого мы показали, как русские дерутся, теперь покажем, как они умирают!»

Кивера с голов слетели, все, перекрестившись, воскликнули: «Клянемся!»

И ведь и правда смелого пуля боится – батальон Скобелева пробился к Реймсу и совершенно чудом сумел уйти от неприятеля после 36 часов непрерывного боя.

После Аустерлица пленных русских солдат оказалось около десяти тысяч (о причинах этого – на стр. 118), а генералов целых восемь человек – безусловный разгром. Того же, видимо, ждал Наполеон и под Бородиным. Можно представить его досаду, когда пленных оказалось только около восьмисот. Генерал же был один – Лихачев.

Наполеон, чтобы не выходить из образа великого человека, хотел было вернуть Лихачеву его шпагу, но тот ее не взял. По меркам того времени отказ Лихачева можно было расценить как оскорбление. Пишут, что Лихачев отказался принять шпагу «из рук врага». Однако понятия «враг» тогда еще не было. Скорее всего правы те, кто указывает, что шпагу Лихачеву принесли чужую и он просто не понял, что ему предлагают. (Коленкур пишет, что император, увидев Лихачева без шпаги, «выразил неудовольствие тем, что его обезоружили», и «дал ему свою шпагу». Правда, на том, взял ли эту шпагу Лихачев, Коленкур не останавливается).

В конце XVIII – начале XIX веков никаких конвенций, оговаривавших бы правила содержания в плену, не было (первый из подобных документов – Гаагская конвенция – появился только в 1896 году). Пленных обычно разменивали по окончании кампании, а то и прямо во время нее. Причины для этого были прагматические – зачем кормить чужих солдат? Иногда в этом была и политика: после разгрома Второй коалиции Бонапарт за счет французской казны обмундировал русских, попавших в плен под Цюрихом и при высадке в Голландии (6 тысяч 732 человека, из них 130 штаб-офицеров и генералов), и летом 1800 года отправил их в Россию. Этот жест понравился Павлу – с него началась русско-французская дружба, стоившая Павлу жизни.

А вот наполеоновского маршала Жана Бернадотта человечное отношение к пленным сделало королем. В 1806 году, преследуя прусскую армию после разгрома при Йене и Ауэрштедте, Бернадотт нагнал в Любеке войска Блюхера и после боя принудил их к капитуляции. Вместе с пруссаками сдались и около тысячи шведов из отряда полковника Густава Мернера. Бернадотт распорядился хорошо кормить пленных, ничем не обижать. Через некоторое время шведов отправили на родину, где они рассказали всем о благородном и любезном французском маршале. В Швеции после воцарения Карла XIII (он занял престол в результате переворота, свергнувшего короля Густава IV Адольфа, который приходился Карлу племянником и при котором Карл в 1792–1796 годах был регентом) возникла проблема престолонаследия: Карл был бездетен да к тому же с возрастом впал в слабоумие. Шведская аристократия выбрала кандидатом в свои короли Бернадотта. В этом был маневр: шведы надеялись обезопасить себя от агрессии и Наполеона, и России (которая к тому времени уже отняла у Швеции Финляндию). Наполеон согласился на то, чтобы его маршал стал королем – в этом тоже был маневр: Наполеон думал, что Бернадотт будет еще одним его «карманным» королем. Но ошибся…

Плен мог окончиться с окончанием военных действий или же пленного могли отпустить «под честное слово» (под обязательство не воевать в нынешней кампании) – это Наполеон предлагал, например, князю Николаю Репнину-Волконскому, полковнику кавалергардов, попавшему в плен под Аустерлицем. Князь отказался, но его все равно отпустили, тем более, что кампания после Аустерлица в общем-то уже и закончилась.

С адмирала Вильнева, попавшего в плен после битвы при Трафальгаре, было взято обязательство серьезнее – не служить более против англичан. Шел 1806 год, и Вильнев должен был отлично понимать, что дает в общем-то невыполнимую клятву: Англия ведь была главным противником Франции и этой борьбе не было видно ни конца, ни края. Возможно, Вильнев дал эту клятву, уже решив, что ему не придется ее исполнять: прибыв во Францию 15 апреля, он через неделю покончил с собой.

(Современников смущали пять ножевых ранений на груди адмирала. Сомневаясь, что человек может раз за разом бить себя ножом, многие предполагали, что адмирал был убит. Однако что такого он мог сказать на суде, да и был бы такой суд? (Командовавшего сдавшейся под Байленом французской армией генерала Дюпона и его соратников по возвращении во Францию, напомним, держали в крепости без суда шесть лет, правда, было это уже после смерти Вильнева). И какую особую вину мог видеть за Вильневым Наполеон? То, что Вильнев не герой, император в общем-то отлично знал еще с Египта: в битве при Абукире группа Вильнева так и не вышла из бухты, оставив корабли адмирала Брюэса наедине с эскадрой Нельсона. Вильнев увел оставшиеся у него корабли на Мальту, где потом два года (!) бездействовал, пока в 1800 году англичане, наконец, не взяли его в плен в первый раз. Еще до Абукира был у Вильнева такой эпизод: в 1796 году он должен был участвовать в Ирландской экспедиции генерала Гоша, но опоздал со своими пятью кораблями. При этом Вильнев не был трусом. Может, ему просто не везло или он терялся перед большими задачами – в обоих случаях он не вписывался в свою эпоху. Слава была смыслом жизни тогдашних людей, а как раз славы-то к своим 43 годам Вильнев и не заслужил).

После сражения противоборствующие армии, если одна из них тут же не пускалась в бега, обменивались списками пленных. Через парламентеров можно было передать письма и деньги. Василий Норов писал родным о брате Аврааме (раненый при Бородине, он был оставлен в Москве с тысячами других русских раненых): «братец пролил кровь свою за отечество и попал в руки неприятеля, но человеколюбивого, ибо сам братец пишет, что ему и всем раненым нашим офицерам весьма хорошо, доктора искусные, и рана его заживает. Генерал Ермолов и все офицеры гвардейской артиллерии, получив от него письма чрез французского парламентера и узнав, что ему нужда была в деньгах, послали ему значительную сумму червонцев». К Норову даже пропустили посланного его родителями крестьянина Дмитрия Семенова, с которым Норов отправил домой письмо.

(Хотя раненые в госпиталях и медицинский персонал пленными по правилам тех времен не считались, но французы, видимо, смотрели на Норова и его товарищей по несчастью именно как на пленников, предлагая им «возвратить нас в нашу армию, если мы для проформы дадим расписку, что в продолжение кампании не поступим опять в ряды» (Норов). Никто из русских на это не согласился. Интересно, что по воспоминаниям Норова, сразу же после ухода из Москвы французов в палату к раненым русским явился один из находившихся в этом же госпитале раненых французов и заявил: «Господа, до сих пор вы были нашими пленниками, теперь же мы становимся вашими. Господа, не сомневаюсь, что вы не могли жаловаться на обращение с вами, позвольте же выразить надежду, что и с вашей стороны мы встретим такое же отношение!..». Французы даже отдали русским на хранение свои ценности – деньги, ордена и т. д.).

Примечательно, что «домой», к своим, пленные хотели не всегда. Под Тарутиным был взят в плен племянник генерала Кларка (военного министра Франции) Эллиот. «Я предложил обменять его, – записал в дневнике Роберт Вильсон, английский генерал при русской армии, – но он сам воспротивился сему из-за стесненного положения французов, ибо «пресытился уже кониной и казацкими саблями».

2

Плен был одной из превратностей военной судьбы, и к нему относились философски: не гордились, но и не стыдились. Тем более что эта «маленькая неприятность» значилась в послужных списках у многих главных персонажей эпохи.

(Знаменитый Ермолов при Аустерлице попал в плен на полчаса – его освободил полковник Елизаветградского гусарского полка Василий Шау с несколькими драгунами Харьковского полка).

В 1790 году 25-летний Петр Багратион был тяжело ранен на Кавказе, оказался среди мертвецов и был взят в плен горцами Шейха Мансура. Однако те его отпустили – пишут, что из уважения к отцу Багратиона.

Будущий прусский фельдмаршал Блюхер в 1806 году, после разгрома пруссаков при Аурштедте, отступил с остатками войск, но в конце концов сдался французам, и его в феврале 1807 года обменяли на генерала Виктора, взятого в плен прусскими партизанами майора Шилля. (Для Блюхера это был уже второй плен – в первый раз, еще в Семилетнюю войну, по иронии судьбы, его, 16-летнего офицера из Померании, принадлежавшей тогда Швеции, взяли в плен пруссаки, к которым он и записался на службу в 1760 году!).

Кстати, вместе с Блюхером при Ауэрштедте попал в плен будущий преобразователь прусской армии Герхард Иоганн Давид Шарнхорст, которому было уже за пятьдесят. Шарнхорст начинал службу в ганноверских войсках и воевал с Францией еще в 1793 году, а на прусскую службу перешел в 1801 году. Обменяный вместе с Блюхером Шарнхорст приехал в прусский корпус Лестока и вместе с ним участвовал в битве при Прейсиш-Эйлау.

На последующую судьбу генералов плен влиял редко (а уж на судьбу офицеров и тем более простых солдат – никогда). Под Аустерлицем в плен попали восемь русских генералов (правда, мне удалось установить лишь семерых) – генерал-лейтенант барон Вимпфен (раненый); генерал-майор, командир Уланского Цесаревича и Великого князя Константина Павловича полка Егор Меллер-Закомельский (раненый при атаке на конницу Келермана); в Сокольницком замке взяли генерал-майора шефа 7-го егерского полка Ивана Миллера 3-го (раненый), генерал-майор шеф Малороссийского гренадерского полка Григорий Берг (раненый); а вместе с начальником третьей колонны генералом Пржибышевским сдались шеф Бутырского мушкетерского полка генерал Штрик (он будто бы уже без шпаги ездил перед фронтом своих солдат и призывал их сдаться, однако бутырцы не слушали его и продолжали отстреливаться) и шеф Азовского мушкетерского полка генерал Селехов. В некоторых книгах в качестве восьмого пленного генерала мною был обнаружен некто Миллер 1-й, но кто это такой, выяснить не удалось. Даже в приведенном в книге Олега Соколова «Аустерлиц» Расписании союзной армии на 2 декабря 1805 года Миллера 1-го в генеральских чинах нет.

(Иногда пишут, что в плен попал и шеф Галицкого мушкетерского полка генерал-майор Иван Лошаков, разжалованный потом в солдаты, однако его вина состояла в том, что уже после сражения он уехал от полка в вагенбург (в лагерь) к молодой и красивой жене – у генерала, чей полк входил в злосчастную колонну Пржибышевского, видимо, просто сдали нервы. Через несколько дней Лошаков с женой и вовсе уехали в Лемберг (Львов). Кутузов в реляции, написанной «по чистой совести и совершенной справедливости» (писать две реляции приказал царь: в одной – вся правда, а другая – для опубликования), написал в числе прочего и о Лошакове. Генерал попал под суд и был разжалован в солдаты, после чего определен на службу в полк, расквартированный в Киеве. Может, через какое-то время царский гнев сменился бы на милость (был ведь возвращен на службу генерал Ланжерон, которому Александр после Аустерлица милостиво «разрешил» просить об отставке), но в Киеве Лошаков «жил на свободе и пользовался всеми удобствами жизни». Это стало известно императору и взбесило его: Лошакова перевели в Ряжский мушкетерский полк, начальство которого было предупреждено о неминуемых строгих взысканиях, если Лошакову будут делаться поблажки по службе или «его примут в общество офицеров». (История эта описана в журнале «Киевская старина» за 1888 год).

Лошакова выручила все та же жена: она долго добивалась встречи с царем, пока ей не подсказали, что эту встречу может устроить лейб-кучер Илья Байков. Байков посочувствовал молодой и красивой генеральше и при выезде из Зимнего дворца устроил так, что лошадь запуталась в постромках. Генеральша с прошением была тут как тут. Царь, видно, был в хорошем настроении – он простил Лошакова и даже вернул чин).

Из пленных же Вимпфен умер от ран, Иван Миллер по возвращении из плена получил под командование бригаду, Берг после возвращения из плена получил в команду свой полк, в 1812 году служил в корпусе Витгенштейна и за отличия был награжден орденом св. Георгия третьей степени. Меллер-Закомельский, вернувшись из плена, был принят на службу, в 1810 году стал генерал-адъютантом, в войну 1812 года командовал кавалерийским корпусом. (О Штрике и Селехове, сдавшихся вместе с Пржибышевским, история умалчивает).

Из всех только Игнатий Пржибышевский полной мерой испытал, что такое царская немилость: император приказал отдать вернувшегося из плена генерала под суд. Члены генерал-аудиториата Пржибышевского оправдали, но тогда Александр Первый передал дело в Государственный совет, который к мнению царя прислушался лучше: в октябре 1810 года Пржибышевский был разжалован в рядовые с увольнением со службы через месяц – то есть успел он почувствовать солдатскую лямку. От всей этой истории генерал вскоре после решения Государственного совета и умер.

Почему Александр лично преследовал генерала? 3-я колонна, которой командовал генерал, уже после перелома в битве оборонялась вокруг Сокольница, остатки ее прорвались из окружения, но по ошибке пошли прямо на центр французской армии, были атакованы неприятелем и «лишась средств сопротивления» (может, вышли патроны?), сложили оружие. Не сказать, правда, что противник был в превосходящих силах: Олег Соколов в книге «Аустерлиц» пишет, что в 8-м гусарском полку, которому сдались остатки 3-й колонны (одни пишут три тысячи солдат и три генерала, другие – несколько сотен бойцов), было всего 80 человек. В общем-то это был позор. (Была у Александра еще и личная обида: во время кампании 1805 года он долгое время состоял при колонне Пржибышевского, был очарован генералом и обмануться в нем было для царя больнее всего).

(В противовес печальной истории Пржибышевского вспомним о генерале Захаре Олсуфьеве: зимой 1814 года его разгромленный Наполеоном под Бриеном отряд был атакован возле деревушки Байе и отрезан от основных сил. 42-летний Олсуфьев со своими солдатами пошел на прорыв. В знак того, что «время жить кончилось – настало время умирать», Олсуфьев слез с коня и встал в солдатские ряды с солдатским ружьем в руках. Около тысячи человек пробились, но Олсуфьев был ранен штыком и попал в плен. Наполеон предложил Олсуфьеву обмен его на Вандамма, взятого русскими под Кульмом, но Олсуфьев отказался и был освобожден только после вступления русских в Париж. «Ты дрался как русский генерал и верный сын Отечества», – сказал ему царь и вскоре назначил командиром корпуса. Портрет Захара Олсуфьева есть в Военной галерее Зимнего дворца – вместе с портретами генералов Павла Тучкова, попавшего в плен в бою у Валутиной горы и освобожденного в 1814 году, и Петра Лихачева, плененного при Бородине и освобожденного в 1813 году).

Ненамного счастливее Пржибышевского были генералы Дюпон, Шабер и Мареско, командиры французской армии, сдавшейся в июле 1808 года под Байленом. По возвращении во Францию они были без суда посажены в крепость. Дознание по делу Пьера Дюпона, командовавшего армией, началось только в феврале 1812 года (забавно, что называлось оно при этом чрезвычайным), а закончилось в марте: Дюпона лишили чинов, наград и титулов и оставили в тюрьме «до особого распоряжения». На свободу Дюпон, Шабер и Мареско вышли только в 1814 году, после отречения Наполеона.

Жестокость Наполеона по отношению к ним объясняется не только личным разочарованием, сколько тем, что Байлен показал всей Европе – французы, оказалось, сдаются. «Дюпон полностью обесчестил себя и нашу армию», – писал Наполеон маршалу Сульту.

Интересно, что буквально через месяц, в августе 1808 года, после разгрома под Вимейро, Андош Жюно, французский генерал-губернатор Португалии, подписал с англичанами соглашение, по которому французы уходили из этой части Пиренеев. Англичане обязались вывезти войска Жюно на своих кораблях, и в отличие от испанцев, обещавших Дюпону примерно то же самое, слово сдержали. Наполеон собирался отдать Жюно под суд (хотя тот и был еще с Тулона его другом). Однако тут стало известно, что английские командиры, подписавшие капитуляцию Жюно, тоже попали под суд – в Англии решили, что капитуляция уж слишком почетна. (Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, за это отозвали в Англию). После этого Наполеон поостыл, и Жюно до некоторой степени вернул себе его расположение.

Даже представители клана Бонапартов были в плену: в 1810 году Люсьен Бонапарт по делам отбыл в Америку, но англичане захватили его корабль. Люсьен в общем-то не был военным (во время Консульства он занимал пост министра внутренних дел, а при Империи остался без должности), но отпустить такую добычу англичане не могли – Люсьена поселили в Плимуте как частное лицо, где он и пробыл до первого отречения императора Наполеона.

3

Генералы в плену устраивались с комфортом. Генерал Шарль-Огюст-Жан-Батист-Луи-Жозеф Бонами, плененный в Бородинском сражении на батарее Раевского, до конца войны содержался в городе Орле и был там довольно популярен.

Родившийся в 1764-м Бонами начал службу в 1792 году. Воевал в Бельгии, на Рейне, в Италии. В 1799 годы получил чин бригадного генерала, но после переворота 18 брюмера был уволен из армии без содержания – возможно, по причине того, что родиной генерала была Вандея. Его штатская жизнь продолжалась до марта 1811 года – тогда, перед походом в Россию, Наполеону понадобились все, и бригадный генерал Бонами стал командиром 30-го линейного полка (кстати, во Франции полк с республиканских времен именовался «полубригада»). Сдержанности в генерале не было ни на грош: в ноябре 1811 года в Любеке его адъютант именем генерала выгнал из театральной ложи супрефекта (мэра) и высших чинов городской полиции.

В Бородинском бою полк Бонами ранним утром взял батарею Раевского. Если бы ее удалось удержать, карьера генерала совершила бы солидный прыжок. Однако русские батарею отбили, а генерала наши разгоряченные солдаты, видимо, просто подняли на штыки – у него было больше десятка (некоторые историки пишут – двадцать) штыковых ранений. По легенде, Бонами закричал: «Я Мюрат» или «Я Неаполитанский король», и это будто бы его спасло. (При этом никого из историков не удивляет, как русские егеря и мушкетеры вдруг поняли французский. Да и Мюрат за два месяца похода уже стал в русской армии знаменитостью из-за храбрости, шляпы с павлиньими перьями и «карусельного костюма» (выражение Дениса Давыдова), шитого из тканей удивительных расцветок – вряд ли Бонами в черном генеральском мундире мог сойти за самую «гламурную» персону обеих воюющих армий). Может, Бонами и кричал что-то про Неаполитанского короля, но фельдфебель Томского мушкетерского полка Золотарев, который его пленил, видимо, понял только, что это – генерал и за него ему дадут крест. Потому Золотарев и отнял полуживого француза у своих товарищей. (За своего пленника Золотарев получил чин подпоручика, одним махом прыгнув совсем в другую, офицерскую и дворянскую, жизнь).

Ермолов, командовавший контратакой на батарею Раевского, узнав, что противостоявший ему генерал взят в плен, проявил рыцарское участие в его судьбе и отправил в свое имение для поправки здоровья. Выздоравливал генерал трудно. «При получении известий о победах французов раны его закрывались, и он был добр и спокоен, при малейшем известии о неудачах их – раны раскрывались, и он приходил в ярость», – пишет Денис Давыдов. Впрочем, в 1813-м, а особенно в 1814 годах Наполеон побеждал нередко – другой вопрос, что эти победы не помешали его противникам войти в Париж. Кое-как генерал все-таки выздоровел и в 1814 году уехал на родину. В 1815 году, во время Ста дней, Бонами к Наполеону не явился – видимо, решил не гневить Бога. Прожил он для израненного человека немало – 66 лет.

А вот простому солдату в плену было нелегко. Тереза Фигер, служившая во французской армии рядовым драгуном под именем Сан-Жен, в 1811 году попала в плен и содержалась в форту в Лиссабоне. «Невозможно относиться к пленным с меньшей гуманностью, чем это было в нашем случае, – уверена она. – Мы лежали прямо на каменных плитах, нам не дали даже соломы и хоть каких-то покрывал. В качестве пищи нам раздали так называемые пайки, состоявшие из полуфунта риса (чуть больше 200 граммов), даже не приправленного солью. У нас на пять человек был один чан, в котором можно было варить этот рис, а в качестве питья нам давали плохую воду в бочках: мы могли черпать ее либо старым сломанным черпаком, либо башмаком». Пленные развлекали себя воспоминаниями о хороших временах. Тереза Фигер, которой было тогда уже 37 лет, выдумала развлечение: с помощью веревки и крючка она ловила крыс, используя рис как наживку. Занятие это нашло «немало последователей, которые предавались ему и день и ночь, душой и телом». «Крысы – очень осторожные животные, они не заглатывают наживку, как глупые пескари», – вынуждена была признать госпожа Фигер.

Тереза Фигер и ее товарищи, содержавшиеся в форте, при всех невзгодах все же могли считать себя счастливчиками: по соседству, на реке Тежу, стояли понтоны, также заполненные пленными французами. Для них ко всем невзгодам добавлялась «необходимость постоянно качать помпу, это была смертельно тяжелая работа, особенно под лиссабонским солнцем и под ударами палки». По кривой усмешке судьбы, на этих же понтонах в 1807–1808 годах держал пленных португальцев и англичан генерал-губернатор Португалии Андош Жюно.

Из Португалии Терезу Фигер переправили в Англию, где она жила куда лучше: французам выделяли содержание из расчета пять шиллингов в день (английский фунт состоял из 20 шиллингов, а шиллинг – из 12 пенни). Хотя Тереза Фигер сетует на дороговизну английской жизни, но денег ей хватало на то, чтобы, например, снимать комнатку. Плен для Терезы Фигер и ее товарищей по несчастью закончился лишь в 1814 году.

Впрочем, не все и в Англии устраивались как Тереза Фигер. В июне 2007 года в Англии возле городка Питерборо был обнаружен и раскопан археологами лагерь военнопленных французов. Они жили в двухэтажных деревянных бараках. Кормились своим хозяйством – держали огород и скотину. Немного денег и продуктов зарабатывали продажей самодельных фигурок. За время существования лагеря (1797–1815) в нем умерло 1700 человек, причем тысяча из них – в эпидемию тифа зимой 1800–1801 гг. Интересно, что археологи нашли подкопы – даже на острове французов не оставляло желание бежать…

4

Хотя статус пленного подразумевал более или менее гуманное отношение, и уж наверняка – сохранение жизни, на деле жизнь сохранялась не всегда. Наполеоновская эпоха полна того, что до нее считалось вероломством, а во время – обычным делом.

Самая известная история о нарушенном честном слове – судьба двух тысяч турок, которые сдались французам в Яффе в феврале 1799 года. Среди них оказались те, кто уже был отпущен «под честное слово» при взятии городка Аль-Ариша, но вновь взялся за оружие. В конце концов после трехдневных раздумий Наполеон приказал турок расстрелять. Недруги Наполеона всегда припоминали ему это «исключительное вероломство», хотя уже тогда ничего исключительного в этом не было.

В июне 1799 года русские (моряки эскадры Ушакова) и неаполитанские ополченцы (лаццароны) под предводительством кардинала Руффо вошли в Неаполь. Французы и их неаполитанские сторонники заперлись в двух цитаделях города. Оценив силы друг друга, противники заключили мир: за сдачу цитаделей их защитникам обеспечивался свободный отъезд во Францию. Капитуляцию подписали от русской стороны капитан-лейтенант Белле, от неаполитанской – кардинал Руффо, от английской – коммодор Фут.

Но тут в Неаполь прибыл с эскадрой адмирал Нельсон. Незадолго до этого Нельсон упустил французский флот, проследовавший в Египет, и теперь искал случая смыть пятно с репутации. К тому же адмирал находился под влиянием владетельницы Неаполя королевы Обеих Сицилий Марии-Каролины, а пуще того – своей (и королевы) любовницы леди Эммы Гамильтон. Мария-Каролина и Эмма Гамильтон жаждали крови бунтовщиков. Нельсон объявил, что не признает капитуляцию. Обозлившийся кардинал Руффо предложил: республиканцы получают обратно свое оружие, возвращаются в оставленные ими крепости и Нельсон может попробовать взять их сам. Нельсон, не имевший пехоты, пошел на попятный. Однако когда республиканцы вышли из крепостей и сели на суда, англичане захватили транспорты прямо в море. Предводитель неаполитанских республиканцев адмирал Карачиолло был повешен. Вместе с ним были казнены тысячи человек.

Этот по меркам любого времени бесчестный поступок Нельсона осуждали даже офицеры его эскадры. Парламентская оппозиция в Англии потребовала предать Нельсона суду. Однако шла война, и она уже списывала все – последствий для Нельсона этот поступок не имел даже в глазах многих современников, тем более, что был далеко не единственным.

Например, когда 28 июля 1799 года французский гарнизон Мантуи капитулировал перед австрийцами, непосредственно французские солдаты и офицеры получили право свободного выхода с условием в течение года не воевать против Австрии и России. Однако это условие не касалось поляков, большинство которых, происходя из польских земель Австрии и будучи ее подданными, считались дезертирами и подлежали выдаче австрийскому военному командованию. О том, что они выключены из договора, полякам, понятно, не сказали. Когда польских солдат и офицеров стали хватать австрийцы, поляки стали отбиваться штыками и шпагами, но это мало им помогло: солдаты были прогнаны сквозь строй, офицеры попали в крепость.

Сдавшиеся в июле 1808 года под Байленом французы выговорили себе возвращение на родину. Беспрепятственное прохождение до портов по испанской территории должна была обеспечить испанская армия. Генералам и офицерам по условиям договора сохранялось их оружие, а солдатам их ранцы (то есть – имущество). Однако едва только французы сложили оружие, как испанцы объявили их военнопленными. Армия – 17.600 человек – сначала была отправлена в бухту Кадиса, где пленных держали в «плавучих тюрьмах» – старых кораблях без мачт и парусов. Тысячу человек потом отправили в Англию, а остальных спустя какое-то время на остров Кабрера (неподалеку от Мальорки), где большинство французов умерли от болезней или сошли с ума от отчаяния. После первого отречения Наполеона во Францию вернулись только около трех тысяч человек.

(В это же время на другом конце Европы также шла война – Россия воевала со Швецией за Финляндию. Но ожесточение было на несколько порядков меньше (если оно было вообще). Участник этой войны Фаддей Булгарин, русский офицер польского происхождения, писал: «(…) Русские и шведы дрались отчаянно, но взаимно уважали друг друга. Граф Каменский, узнав, что шведы не грабят наших пленников, запретил нашим солдатам пользоваться военною добычей, и приказание его соблюдалось свято и нерушимо. О пленных и раненых мы пеклись едва ли не более, как о своих. С пленными шведскими офицерами мы обходились как с товарищами, разделяя с ними последнее. Однажды у пленного шведского офицера пропали часы на биваках. Швед промолчал из деликатности. Когда стали собираться в поход, наш улан, отыскивая что-то, нашел в песке часы, которые, вероятно, выпали из кармана у шведа во время беспокойного сна, и отдал их ротмистру Он, держа часы над головою, спросил, кому они принадлежат. Тогда швед объявил, что часы его, признался откровенно, что не смел объявить о пропаже часов, и просил в этом извинения. Он сознался, что наше с ним обхождение и этот случай истребили в нем совершенно невыгодное мнение, внушенное ему с малолетства о русских, промолвив, что где бы он ни был, всегда с уважением будет отзываться о русских воинах»).

По мере ожесточения правила войны соблюдались все реже. В главе «Болезни, ранения и лечение» уже говорилось о том, как в октябре 1810 года Массена оставил в Коимбре три тысячи раненых под защитой всего лишь 80 солдат из морского батальона. После трехдневной обороны они сдались под гарантии жизни, сразу после разоружения португальские ополченцы убили около тысячи французов, а остальные погибли по дороге в город Опорту.

Сама эпоха кончилась расстрелом пленных, хоть и не всех: пруссаки и англичане выискивали среди сдавшихся при Ватерлоо гвардейцев. Анри Лашук в книге «Гвардия Наполеона» приводит письмо одного из французских гвардейцев, которому повезло больше других: «Нас было около сорока человек, почти все гвардейцы, переодевшиеся в армейские шинели, потому что, если бы узнали, что мы из гвардии, нас бы расстреляли, как тех четыреста человек, отделенных от нашего отряда. Этих несчастных провели вперед на полулье, там их заставили спуститься слева на обочину дороги, и, когда они отошли шагов на пятнадцать, эти негодяи открыли огонь…».

Был расстрелян и маршал Ней. Правда, не очень понятно, можно ли считать его пленником в полном смысле слова – маршала арестовали уже 19 августа в Швейцарии, куда он бежал. По всей форме он получался клятвопреступником – ведь он присягал Бурбонам, а потом перешел на сторону Наполеона. Но ведь не он один! Однако именно Ней обещал Людовику привезти Наполеона в железной клетке.

Военный суд отказался судить Нея. Зато палата пэров сделала это охотно – из 160 ее членов только молодой герцог де Брольи высказался за невиновность маршала. 139 голосов было подано за смертную казнь немедленно, без права обжалования. 7 декабря 1815 года Нея казнили. Он сам командовал расстрелом. Наполеон, узнав о гибели боевого товарища на острове Святой Елены, сказал: «Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо».

(В январе 1816 года в Америке объявился некто Питер Стюарт Ней, через некоторое время объявивший, что он – чудом спасшийся от смерти маршал. Будто бы сам Веллингтон устыдился, что жизнь одного из его великих врагов кончится вот так, и спас Нея. Андре Кастелло описывает эпизод: когда Питеру Стюарту показали гравюру, запечатлевшую расстрел Нея, он с карандашом начал вносить в нее правки. Однако тот же Кастелло напоминает, что тело Нея было после расстрела выставлено для обозрения в лечебнице «Приют материнства». К тому же американский Ней совершенно не знал французского да и свою фамилию писал не так, как маршал! Тем не менее в Америке до сих пор почитают могилу Питера Стюарта Нея как могилу наполеоновского героя).

5

В 1812 году в России в плен надо было еще попасть. Пленных в общем-то надлежало отправлять в Главную квартиру, но для этого надо было отряжать людей, которых и так не хватало. Знаменитый партизан, штабс-капитан артиллерии Александр Фигнер устраивал аттракцион.

«Говорили, что он (…) собственноручно расстреливал их из пистолета, начиная с одного фланга по очереди, и не внимая просьбам тех, кто, будучи свидетелями смерти своих товарищей, умоляли, чтобы он умертвил их раньше», – записал в своих воспоминаниях Николай Муравьев. Вполне вероятно, что Фигнер был просто психопат – на войне таких всегда немало, и там они удовлетворяют свои страсти, менее всего мешая другим.

Известный в 1812 году офицер Вольдемар Левенштерн (он одновременно с Кутайсовым и Ермоловым возглавил контратаку русских на батарею Раевского, когда ее захватил полк генерала Бонами), вспоминал как самое ужасное впечатление об Отечественной войне: «проезжая мимо одной освобожденной русской деревни, видел, как крестьяне, положив пленных неприятелей в ряд головами на большом поваленном стволе дерева, шли вдоль него и разбивали дубинами сии головы».

Причем во время партизанской войны крестьяне убивали не только тех, кто сдавался им, но еще и выкупали пленных у армейских партизанских отрядов – тоже для убийства. Цена, по свидетельству генерала Роберта Вильсона, английского наблюдателя при русской армии, была немалая – два рубля серебром. До некоторой степени крестьян извиняет то, что вся французская армия вместе с Наполеоном была в самом начале войны предана анафеме, проклята. Проклятый был не человек, его убийство не было смертным грехом.

Впрочем, и у русских во французском плену шансы выжить были невелики, однако по совсем другим причинам. «Баденским гренадерам был отдан строгий приказ немедленно убивать всякого пленника, если он утомится и не в состоянии будет идти дальше, – записал врач Генрих Росс. – Говорили, что Наполеон сам отдал этот приказ; офицеры его штаба голосовали частью за, частью против». Росс отмечал, что противники убийства пленных делали русским довольно ясные намеки: например, посылали без охраны в лес за водой, давая шанс бежать, «но те всегда возвращались и были слишком боязливы и нерешительны, чтобы дезертировать».

6

Несмотря на Фигнера и рассвирепевших крестьян, в России после бегства наполеоновского войска осталось около 200 тысяч пленных (в том числе около 50 генералов). Пленных Великой Армии было так много, что они стали чем-то вроде сувенира.

Генерал Петр Коновницын писал жене из Вильно в декабре 1812 года: «Я тебе писал или нет, что у меня кучер Бонопарте умеет править с коня, я его для тебя берегу».

Судьбой пленных в России занималась Особая канцелярия министра полиции. Поначалу французов партиями по две-три тысячи отправляли в разные губернии в глубь России, однако они, оборванные и голодные, погибали по дороге. По этой причине правительство приостановило отправку военнопленных и начало распределять их в европейской части России: в Астраханскую, Вятскую, Пермскую, Оренбургскую и Саратовскую губернии.

Поначалу пленных вели под конвоем, во внутренних губерниях солдат сменила «внутренняя стража». При отправке пленных снабжали одеждой и обувью в соответствии со временем года и выдавали деньги «на прокорм»: три рубля генералам, по полтора – полковникам и подполковникам, рубль – майорам, полтинник – обер-офицерам, а нижним чинам по пятаку на день. (Для сравнения – годовое денежное содержание рядовых казаков составляло менее 7 рублей). Деньги выдавали на неделю вперед.

Фрейлина Мария Волкова, выехавшая из Москвы в Тамбов, писала оттуда подруге Варваре Ланской в сентябре 1812 года: «В числе других приятностей мы имеем удовольствие жить под одним небом с 3000 французских пленных, с которыми не знают, что делать: за ними некому смотреть. На днях их отправят далее, чему я очень рада. Все солдаты: поляки, немцы, итальянцы и испанцы. Больше всего поляков, они дерзки; многих побили за шалости. Офицеров человек 40 и один генерал. Последний – француз, равно и человек 10 офицеров. Нельзя шагу сделать на улице, чтобы не встретиться с этими бешеными. (…) Впрочем, самые многочисленные отряды пленных отправили в Нижний, там их умирает по сотне ежедневно; одетые кое-как, они не выносят нашего климата. Несмотря на все зло, которое они нам сделали, я не могу хладнокровно подумать, что этим несчастным не оказывают никакой помощи и они умирают на больших дорогах, как бессловесные животные».

Немало пленников перешли в русскую службу. Прежде всего это были поляки: уже 22 октября 1812 года было Высочайше предписано всех военнопленных поляков отделять от других пленных и отправлять в город Георгиевск для распределения по полкам, находившимся на Кавказской линии и в Грузии. Уже на месте поляки давали присягу «Верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться не щадя живота своего до последней капли крови» императору Александру, которого присягнувший признавал «своим истинным государем». Были среди присягнувших не только поляки, но даже и французы. (Интересно, что в выслугу лет этим новым казакам была засчитана и вся их предыдущая служба, в том числе и императору Наполеону, так что некоторые уже в 1815 году начали выходить в отставку, оседая в поселениях казачьего войска как землепашцы или мастеровые).

А в ноябре 1812 года велено было собирать в Санкт-Петербурге всех пленных испанцев и португальцев. У них в этой войне вообще было особое положение: в прокламациях, распространяемых по пути следования Великой Армии, говорилось: «Испанские и португальские солдаты! Ваши законные государи и ваша любимая отчизна желают, чтобы вы оставили знамена презренного Наполеона. При любой возможности сдавайтесь русским войскам, которые примут вас, как братьев, и вскоре вернут вас к родным очагам, к вашим семьям».

Испанцев и португальцев к 1813 году было собрано больше трех с половиной тысяч. Из них сформировали «Гишпанский Императорский Александровский полк», который в Царском Селе 2 мая 1813 года, в пятую годовщину мадридского восстания, присягнул Конституции 1812 года и Кадисским кортесам (по иронии судьбы именно Кортесы – прообраз республики – считались в монархической России законной испанской властью). На кораблях через Англию испанцы отправлены были к себе на родину воевать с французами. Однако Фердинанд VII, сам недавно выехавший из французского плена, принял полк неласково: офицеры за службу у французов были приговорены к пожизненной ссылке, полк сократили до минимума. Только после заступничества российских властей полк был восстановлен, а его офицеры возвращены на службу со снятием обвинений. Эта воинская часть существовала в Испании до 1960 года и в армии была известна как «El Regimiento Moscovita» – Московитский полк.

Зимой 1812 года в Москве пленные расчищали улицы, закапывали трупы, а позднее стали устраиваться на разные поденные работы. В Ярославской, Костромской, Вологодской, Пермской, Вятской губерниях французов приписывали к казенным заводам. С 1814 года военнопленные могли жить более свободно, поступать в семьи дворян и мещан гувернерами, учителями, садовниками, поварами.

Гувернером Михаила Лермонтова был некто Жан Капе, по поводу которого Висковатов писал: «Эльзасец Капе был офицер наполеоновской гвардии». Капе не мог привыкнуть к климату зато в России у него был кусок хлеба. Вместе с Лермонтовым Капе переехал в Москву где скоро умер от чахотки. Он стал одним из многих, кому не суждено было вновь увидеть родину.

По разрозненным данным историков, из 200 тысяч плененных французов к апрелю 1815 года во Францию возвратились всего лишь 30 тысяч. Кто-то умер, не выдержав потрясений, многие же остались, приняв российское подданство. Только в Москве и Московской губернии на 1837 год числилось 3229 бывших военнопленных французов.

Но были и те, кого заносило даже в Сибирь. Французский унтер-офицер 14-го морского батальона Александр Венсан, получив кормовые деньги, ехал от селения к селению до самого Томска, куда прибыл в конце 1814 года. После этого по распоряжению правительства Венсан был отправлен с казаками до города Бийска, а затем препровожден в Смоленскую волость. В 1815 году в селе Смоленском было трое французов: Венсан, Луи Альбер (его потомки живут в селе до сих пор под получившейся из французского имени фамилией Илуй) и Петр Камбэ. Всем троим французам была выдана ссуда на приобретение жилья и обзаведение хозяйством. При этом, по русскому обычаю, французов обобрали: казна выдала им ссуду по 380 рублей 30 копеек, а французы, как установил в 1825 году суд, получили только по 350 рублей. Остальное, надо полагать, был «откат».

Последним пленным Великой Армии в России был Жан-Батист-Николай Савен (Николай Андреевич Савин), гусар 2-го полка. В конце 1890-х годов о нем, жившем в Саратове, написал журнал «Новое время».

Савен родился еще в 1768 году, в 20 лет участвовал в Египетском походе, воевал в Испании, попал там в плен и сидел в испанской тюрьме, а в 1812 году ему, кавалеру ордена Почетного Легиона, было уже 43 года. В русский плен он попал на Березине. Оказавшись в Саратове, преподавал одно время фехтование офицерам местного гарнизона, а потом, сдав учительский экзамен, учил дворянских детей французскому языку. «Жил он воспоминаниями о славном и величественном прошлом, о своем императоре, глядевшем на него из рамки большого акварельнаго портрета и с небольшой бронзовой статуэтки, стоявшей на столике у окна. Это был культ Наполеона, своеобразный, но трогательный, преданность глубокая, в буквальном смысле «до гроба», – писал отыскавший Савена историк Константин Военский.

История наполеоновского ветерана так поразила Европу, что статьи о нем публиковали журналы в Швеции, Германии, Англии, а Франция прислала Савену «медаль Святой Елены». Савен умер 29 ноября 1894 года, прожив 126 лет, 7 месяцев и 12 дней. Похоронили его на Саратовском кладбище. Французская колония Санкт-Петербурга за свой счет поставила памятник «последнему ветерану Великой Армии».

(из книги Сергей Тепляков. Век Наполеона. Реконструкция эпохи. ИПП „Алтай“. Барнаул, 2011)

На Западе разошлись слухи о том, что Россия возобновила космические эксперименты, целью которых является уничтожение космических кораблей и вражеских спутников-шпионов.

Западные СМИ стали сообщать о загадочном российском спутнике-убийце.

Тем не менее Россия никак не комментирует эту информацию.

Становится ли космос местом соперничества сверхдержав в сфере военных разработок?
Британская корпорация BBC и другие западные СМИ со ссылкой на представителя агентства по наблюдению за космическим пространством сообщили, что Россия вывела в космос военные спутники под номерами 2496, 2497 и 2498.
Тем не менее было обнаружено, что тело, которое считалось обломками ракеты, неожиданно запустило двигатель и начало двигаться. Из этого был сделан вывод, что Москва запустила четыре спутника, а не три.
В ООН Россия признала, что вывела на орбиту четыре спутника, однако не предоставила никакой информации об их назначении.
Проанализировав странное движение загадочного спутника, западные эксперты пришли к выводу о том, что он имеет военное назначение и предназначен для проведения экспериментов, связанных с ремонтом других российских спутников, а также выведением из строя и похищением спутников других государств.

 Источник