СВЯЩЕННОЕ ДРЕВО. ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ

"Варяжский путь"

Быстро бежит ладья русичей по вольным волнам днепровским.

— Эх-ма, сколь уж далеко отплыли от Великого Новгорода родимого, — вздыхает отрок Янь, сидящий на корме. — И от разбойников многажды отбивались, и на порогах страху натерпелись. Особенно зловещ Ненасытецкий — того и гляди о скалу расшибёт. Недаром на нём кости белеют людские — много, ох, много людишек расшиблись насмерть. Вот он каков, путь из варяг в греки.

— Не зря сказано предками: «Варяжский путь — о покое забудь», — молвил как бы про себя чернобородый удалец Семиус, управляясь с парусом.

— Ну, теперь все страхи позади, — оживился Янь. — Глядишь и в Царьграде вскоре окажемся. А правда ли, будто там стены крепостные — вышиною до небес, и одолеть Царьград никому не под силу?

Кормщик Малюта взглянул на отрока с хитрецою:

— Волков бояться — в лес не ходить. Эх, молодо-зелено! Кому-то и не под силу, а вот князь Олег Вещий многажды Царьград боем брал, и щит свой прибил на вратах оного града.

— Когда боем, а когда и хитростью, — подсказал удалец Семиус. — Однажды приплыл Олег к Царьграду с двумя тысячами ладей — а греки цепями пролив перекрыли. Тогда повелел князь поставить ладьи на колеса да поднять паруса — и посуху подступили к стенам. Греки тут же сдались на милость победителей.

— Ура! Скоро будем в Царьграде! Завалим все наши базары тамошним добром! — торжествовал отрок Янь, но Семиус его осадил:

— Не хвались перьями, жар-птицу не изловивши. Слыхал присловицу: «Кто в море не бывал, тот горя не видал». Как-то нас встретит царь морской, хозяин Понта Эвксинского, а по-нашему, Чёрного моря? Надо ему жертву принести.

— Да и Днепру, коего греки Борисфеном нарекли, — тоже петушка пожертвуем. Исполать ему, Славутичу сребробородому, не загубил на порогах. — Малюта переложил руль влево. — Видишь, Янь, остров Хортица показался? Там у священного дуба и вознесём хвалу нашим богам. Говорят, на ветвях сего древа обитает вещая птицедева. Но видеть её и слышать дано небесами лишь тому, кому суждена долгая жизнь.

…Вокруг священного дуба Малюта, Янь и Синеус воткнули в землю стрелы — от нечистой силы. Кормщик поднял к солнцу чёрного петуха и провозвестил:

— Тебя восславляем, верховный владыка Понта Эвксинского, а по-нашему — Чёрного моря!

— Тебя восславляем, Днепр Славутич, батюшко! — подхватил удалец Синеус. И сияли вокруг вольные волны днепровские. И сидела на ветвях священного дуба вещая птицедева, пела божественную песнь.

Но видел и слышал её только отрок Янь.

Жертвоприношение в глубокой древности было главным религиозным обрядом.

До сих пор, оставляя на могилках в родительский день остатки нашей трапезы, мы следуем древнему обычаю — чествуем предков бескровной жертвой. Колядки на Рождество, Новый год и в Крещение — тоже воспоминания о прежних языческих жертвоприношениях.

"Жар-птица"

"Сказание о Жар-Птице"

Хотите — верьте, хотите — проверьте.
Хотите — слушайте, хотите — услышьте.
Но дело было, былью поросло,
А то, чего не было – небылицами.

Только в одном тридевятом царстве,
Небесном государстве
Жили-были, красны девицы –
Все такие они рукодельницы,
Своей статью светлой пригожие,
Красотою души погожие.
Только с людями, кто из них знался,
Птицей райской представлялся,
Птицей огненной обжигающей,
Светом мир души озаряющей.
Звали их потому всех Жар-птицами,
Изгоняющими всё нечистое,
Оттого-то всем людям не просто так
Песни райских птиц теперь услыхать.
Но ждёт каждого птица огненна,
Что рукой не взять, не дотронуться,
Там, где леший даже не хаживал,
Древо есть одно Жизни верное,
Сидит птица там распрекрасная,
Жаром пышит и дивным голосом
Дарит путнику покой сладостный
И сжигает всё, что неладно в нём.
Самому дойти к Древу вряд ли смочь,
Не пускают люд силы тёмные,
Стерегут от глаз стражи строгие
По указу свыше небесному.
С давних пор туда провожатые
Находились, что знамо-ведали
Обойти как чащи тёмные
И кручины гор непролазные.
Но достойных лишь и удачливых
Привести моглось к Древу вечному,
Чтоб при встрече с той птицей-девицей
Перестал огонь обжигать её.

Вот и весь сказ дивний тот.
Кто послушен был, пировать – за то.
По добру, по здорову, да во Славу
Поживать, да при том не кручиниться!!!

Жар-птица — воплощение лучезарного бога солнца и в то же самое время бога грозы. Во всяком случае, она создаётся народным воображением из представлений о небесном огне-пламени, и сияние её так же слепит глаза, как солнце или молния.

  Жар-птица живёт в тридесятом царстве или у Кощея Бессмертного, в райском саду, окружающем терем Царь-девицы. Перья жар-птицы блистают серебром и золотом, глаза светятся, а сидит она в золотой клетке. В глубокую полночь прилетает она в сад и освещает его собой так ярко, как тысяча зажжённых огней; одно перо из её хвоста, внесённое в тёмную комнату, может заменить самое богатое освещение; такому перу, гласят сказания, цена ни много ни мало — побольше целого царства, а самой птице и цены нет. Она питается золотыми яблоками, дающими вечную молодость, красоту и бессмертие, а желчь её возвращает потерянное зрение. Когда поёт жар-птица, из её раскрытого клюва сыплется скатный жемчуг.

  За этой птицею, приносящей великое счастье тому герою, который овладеет хоть одним её пером, отправляются один за другим в неизведанный путь сказочные добры молодцы.

  Древнегреческое предание о Фениксе, который, состарившись, взмывает в солнечную высь, зажигает от молнии гнездо своё и сам в том огне сгорает, чтобы потом возродиться, имеет нечто родственное со славянскими преданиями о жар-птице. Связана она также с огневым богом Рарогом, птицей Семаргл — также символом огня.

"Иван да Марья"

Рудник-то наш нынче позабыт-позаброшен, да и посёлок вымирает: одни старики и старухи на огородах копаются, приезда родственничков из города ждут не дождутся. А в старые времена, дед мой сказывал, жизнь ключом била, не бедствовал народ. Оно и понятно: по золотишку никто на Урале с рудником Иван-да-Марьевским сравниться не мог. Чудное вроде бы названьице — Иван-да-Марьевский — а родилось-то оно ещё при государе батюшке Петре Великом. Раньше народ от бесчинств и притеснений куда бежал? Либо на Дон, к казакам-разбойникам, либо к нам на Урал. Селились по пять-десять семей на реках, в местах потаённых, рыбу лавливали, зверя добывали, золотишко потихоньку намывали.

  И были у одного здешнего охотника, из беглых, двое деток: Иван да Марья. Вот как-то в разгар лета все взрослые ушли на покос, а Иван с Марьею решили на лодочке на ту сторону речонки нашей переплыть, черникою полакомиться. Сели в лодку, оттолкнулись от берега, а на стремнине одно-то весло и утеряли. Понесла, понесла их река, а скоро и деревня скрылась из глаз.

  По вечеру вернулся с женою домой охотник (Никодимом его величали): глядь-по-глядь — дети пропали. Уже ближе к ночи докумекали, что одной лодки недочёт — ну и поплыли вослед. Плывут, аукают, к берегу тут и там пристают. Измаялись к утру, решили передохнуть чуток близ песчаной отмели. Глядь, а детки-то их спят под кустиком, ровно ангелочки. Тут, понятное дело, слёзы, причитания и всё такое. Одна закавыка: твердят в один голос Иван да Марья, будто ночью совсем рядом птицы огненнопёрые песок клевали. Что за притча?

  Никодим мужик был смекалистый и спустя несколько дней уже начал промывать песочек на отмели. И за две недели намыл фунтов пять, а к концу лета — и все двадцать. Другой бы умелец спрятал золотишко понадежнее, да и жил бы поживал беззаботно, а наш-то рисковый был мужичок. Собрался ранней зимою в долгий путь, золотишко в три мешочка кожаных ссыпал — да и с обозом попутным добрался аж до града Петербурга. А там выждал, когда государь-батюшка на верфи пожалует к своим кораблям — и пал ему в ноги. Так, мол, и так: вот золото самородное, дарю в казну государеву, а мне бы, рабу божьему, рудник бы дозволили учредить в месте потаённом, на Урале.

  Государь Пётр Великий расцеловал Никодима, велел грамоту ему охранную выдать, во дворец к себе повёз пировать. А когда услышал про жар-птиц, что песок на глазах у детей Никодимовых клевали, повелел назвать новоявленный рудник: Иван-да-Марьевский."

ЖИВАЯ И МЁРТВАЯ ВОДА

"Спасительная влага"

Жил на свете царь, и было у него три сына. Да вот беда: стал он к старости слепнуть. И послал сыновей за целебной живой водою. Разъехались они в разные стороны.

Долго ли, коротко — оказался младший сын, Иван-царевич, у двух гор высоких, стоят те горы вместе, вплотную одна к другой прилегли; только раз в сутки они ненадолго расходятся, но вскоре опять сходятся. А промеж тех гор бьёт из земли вода живая и мёртвая.

Ждал-пождал царевич у гор толкучих, когда они расходиться станут. Вот зашумела буря, ударил гром — и раздвинулись горы. Царевич стрелой меж них пролетел, почерпнул две скляницы воды — и вмиг назад повернул. Сам-то богатырь успел проскочить, а у коня задние ноги помяло, на мелкие части раздробило. Взбрызнул он своего добра коня мёртвой и живой водой — и встал тот ни в чём невредим.

На возвратном пути повстречал царевич своих братьев и поведал им о горах толкучих, об источниках живой и мёртвой воды. А ночью братья убили его сонного — да и поехали с заветными скляницами в свое царство.

Лежит Иван-царевич бездыханный — рядом уж вороньё кружится. Но верный его конь, который добро получше иных людей помнил, пошёл за помощью и встретился с вещей девой, которая жила на опушке леса. Она понимала речь зверей и птиц. Привёл её конь к мёртвому хозяину. Поставила дева силки, и попался туда воронёнок. Тут взмолились ворон с воронихою:

— Не губи нашего дитятю, за то мы воды тебе мёртвой и живой принесём.

Полетели птицы вдогон братьям-злодеям и ночью, когда те уснули, забрали обе скляницы. Окропила дева вещая Ивана-царевича сперва мёртвой водою, потом живой — и встал богатырь ни в чём невредим.

А братья проснулись поутру, заметили пропажу — и решились возвращаться к толкучим горам, самим воду добывать. Вот зашумела буря, ударил гром — раздвинулись горы. Братья стрелой пролетели между них, зачерпнули воды, назад было повернули, да замешкались: никак один другого вперед пропустить не хотел, каждый норовил первым быть! Горы успели сомкнуться и погубили братьев.

А Иван-царевич с вещей девою приехал в своё царство и вернул зрение государю. На деве он вскоре женился. Стали они жить-поживать да добра наживать.

В глубокой древности возник миф, общий для всех индоевропейских народов, о живой воде: она исцеляет раны, исцеляет тело крепостью, заставляет срастаться рубленые раны и даже возвращает саму жизнь. Её также называют богатырской водою.

Мёртвую воду называют ещё «целющей», она сращивает части тела, разрубленного на куски, но оставляет его бездыханным, мёртвым. Остальное довершает вода живая — возвращает жизнь, наделяет силой богатырской.

Заговор ратника - магические слова, с которыми древнерусский воин-ратник обращался накануне битвы к славянским языческим богам – Сварогу, Перуну, Роду, прося у них помощи и защиты от врагов.

Еду на гору высокую, далёкую
По облакам, по водам.
А на горе высокой
Стоит терем боярский,
А во тереме боярском
Сидит зазноба - красная девица.

Вынь ты, девица,
Отеческий Меч-кладунец,
Достань ты, девица,
Панцырь дедовский;
Отомкни ты, девица,
Шлем богатырский,
Отопри коня-ворона.

ВИДЕНИЕ ИЗ БУДУЩЕГО

ЗАГАДОЧНЫЕ ЯВЛЕНИЯ. "Всевед"

Жаркою порою, в начале месяца зарева, пропал во граде Славенске сын самого воеводы, отрок Всеволод. Пошёл со други в лес по ягоды, но к вечеру разразилась гроза, какой и старики не припомнят, и бушевала она люто и долго. К пополуночи вернулись ребятишки, но без Всеволода — запропастился он невесть где.

Минуло почти три года. И вот за неделю до Купалы явлено было граду Славенску видение. В полночь вдруг осветился весь окоём, а над ним возникло подобие четырёх храмов, златом и каменьями самоцветными отделанных. Весь Славенск созерцал чудо великое.

Тем временем одна из храмин приблизилась ко граду.

— Батюшка! Матушка! Я прилетел! — послышался в небе голос Всеволода.

Из храмины подобием змия выползла извилистая, прозрачная, сияющая зеленоватым светом труба и поползла в небесах ко граду Славенску. Когда же змий приблизился, в его пасти все узрели Всеволода. Вскоре он уже обнимал домочадцев. Храмины же вдруг пропали в небесах, и свечение на окоёме погасло.

И наутро, и через месяц, и через год, и спустя четверть века удивлял Всеволод слушателей своими чудесными рассказами. Выходило по его словам, что, убоявшись грозы, залез он в расщелину под кряжистым дубом, а когда выполз, увидал на поляне дивный храм. На боку зияла неровная дыра. Тут же послышался голос: кто-то умолял Всеволода войти в храмину, дабы спасти её насельников от лютой беды.

Внутри храмины лежали в огромных прозрачных гробах люди, но не мёртвые, а спящие. Голос, раздававшийся неведомо откуда, указывал Всеволоду, какие железные колеса крутить и какие палки и оглобли двигать в какую сторону. Через некоторое время незнакомые люди — а все они были в блистающих одеяниях, яко ангелы, — начали отрешаться от сна. Первым делом они заделали дыру в боку храмины, а потом поблагодарили Всеволода за помощь и предложили полетать над славенскою землею, словно на ковре-самолёте.


— Боязно, знамо дело, было соглашаться, — рассказывал Всеволод. — Но где наша не пропадала! И вот взлетела, яко лебедь, эта храмина, и увидал я всю землю славенскую, а немного спустя — и родину небесных чужеземцев.

— И где же она, та родина? — спрашивали Всеволода.

— Сие мне неведомо. Одно скажу — в тех краях даже звёзды другие. И всё не так, как у нас. Живут там люди в домах высоченных, аж до небес. Ездят по дорогам твёрдым, как лёд, в самокатных колясках безлошадных. Глядят в зеркала чудесные, в коих всё видно, что на свете белом деется.

Вскоре после возвращения отрока славенцы прозвали его Всеведом. И не зря. Стал он людям будущее предсказывать, от дел лихих и тайных отговаривать, даже коляску самоходную пытался построить, но ехать безлошадно она не захотела.

В русских летописях часто встречаются описания удивительных, чудесных явлений.

Приходится признать, что во все времена люди сталкивались с необъяснимым, непознанным, восхищались этими явлениями, пугаясь их и навеки запечатлевая для потомства.

НОЧЬ. ЗВЁЗДЫ

"Сказание о Девичьих Зорях"

Жили-были на белом свете три красавицы-сестры (родством и дородством — сестра в сестру). Жили они в родном дому без отца-матери: сами правили домом, сами пахали, сами хлеб продавали. Проторяли к сестрам дорожку свахи-сваты, да было им всем диво-дивное: придут к воротам — ворота сами растворяются; пойдут к избе — двери сами отойдут настежь; взойдут в избу — в избе нет ни живого, ни мёртвого, как после мора. Постоят, постоят, так и пойдут ни с чем. Выйдут на улицу, посмотрят на окна, а у окон сидят три сестры вместе, прядут одну кудель…

Стали все за это считать трёх сестёр ведьмами; и надумали бабы-свахи сжить девок со свету. Чего-чего только они ни измышляли, лишь бы загубить их! Поджигали то городьбу у них, то избу: и огонь не берёт… По знахарям-ведунам хаживали: и те ума не приложат, что с тремя сёстрами сделать! Увидали-подглядели однажды ночью зоркие бабьи глаза, что летит поднебесьем Огненный Змей прямо к дому ненавистных им трёх сестёр; полетал-полетал, да и прочь полетел несолоно хлебавши: и Змей их не берет!

Но вот — мало ли, много ли времени прошло: умерли сёстры, все сразу. Узнали об этом свахи-бабы, пошли поглядеть на покойниц — пошли, а самих страх берёт: послали наперёд себя мужиков.

Мужики подошли к городьбе — городьба расступилась на четыре стороны, подошли к избе — изба рассыпалась в мелкие щепки.

Тут-то мужики догадались, что те сёстры были прокляты на роду. Да и после смерти им худое житьё: досталось век гореть звёздочками возле Млечного Пути.

В стародавние времена звёзды звались иначе, чем теперь: Зоряница, Денница, Утренница, Светлусса, Красопаня — это, конечно, Венера, каждому понятно.

Вечерняя звезда, первой появлявшаяся на небе, какова бы она ни была, всегда Вечерница, Зверяница (ибо в ту пору ночные хищники выходят на охоту). Марс звался Смертонос, Меркурий — Добропан, Сатурн — Гладолёд, Юпитер — Кроломоц…

Конечно, то были живые существа, всё это множество зачаровывающих, мерцающих, таинственных звёзд, и чаще всего древний славянин представлял их прекрасными девами, которые летают по небу, держа в руках свечечки или лучинки. Они танцуют, водят хороводы, играют в прятки: оттого меняются и узоры звёзд на небе. Все они служительницы богов: Утренницы и Денницы служат Зимцерле, богине утренней зари, другие — богам ночи, тьмы.

По девичьей примете, звёзды падают не только к ветру, как говорят старые люди, а и к девичьей судьбе: в какую сторону о Святках звезда упадет, когда на неё смотрит загадывающая девушка, — в той стороне и суженый (жених) её живёт.

Звёзды в мифологии южных славян — серебристая накидка, украшающая голову неба. Помимо того, по ним можно определить, сколько живых душ на земле: родился человек — зажглась звезда, отдал Богу душу — и звезда закатилась, погасла. Большие и светлые звёзды принадлежат сильным мира сего — князьям, царям, королям и т. д.; малые и тусклые — неудачникам и беднякам; а уж самые крохотные, еле различимые глазом — всем другим существам: домашним животным, птицам, рыбам, зверям. Если человек найдёт в небесах свою звезду, то непременно умрёт.

В старину существовала астрономическая книга под названием «Звездочтец». В нём излагались сведения о вступлении солнца в различные зодиаки, о влиянии планет и звёзд на судьбу человека и общественные события, а также природные явления, урожай. Также пророчились судьбы новорожденным в те или иные зодиаки.

Зевана (Девана, Диана) – «одетая в звериные шкуры». В славянской мифологии - богиня-охотница и покровительница зверей и охотников.

Один молодой охотник проснулся как-то на рассвете в лесу от рёва множества зверей. Вышел из своего шалаша — и обомлел: на поляне показались сотни зайцев, лис, лосей, енотов, волков, белок, бурундуков!.. Выхватил он лук и ну стрелять зверьё. Уже целую гору набил, но всё никак азарт охотничий унять не может. А звери бегут и бегут мимо, будто заколдованные. И тут показалась на поляне всадница в ратном одеянии.

— Как смеешь ты, злодей, без разбора истреблять моих подданных? — сурово вопросила она. — Зачем тебе горы мяса? Сгниет ведь всё!

Взыграла в молодце кровушка от обидных слов, взрыкнул он в ответ: — Да кто ты такова, чтобы мне указывать? Сколько захочу, столько и положу зверья. Не твоя забота — моя добыча!

— Я Зевана, да будет тебе известно, невежа. А теперь взгляни на солнышко в последний раз.

— Это почему же? — храбрится охотник.

— Потому что сам станешь добычей.

И явился, как из-под земли, рядом с охотником медведище! Сшиб бедолагу наземь, а все прочие звери — и крупные, и помельче — налетели, принялись рвать на нем одежду в мелкие клочья и тело его терзать.

Совсем было уже распрощался незадачливый охотник с белым светом, как вдруг услыхал чей-то голос наподобие грома:

— Пощади его, жена!
С усилием поднял израненный страдалец голову и смутно разглядел рядом с Зеваной великана в зелёном плаще и остроконечной шапке.

— Да за что ж его щадить, Святобор? — покачала головой Зевана. — Вон сколько зверья истребил он без надобности. Перегоняла я их из соседнего леса, где ночью разразится пожар, спасти хотела, а сей негодник встал на нашем пути — и ну пускать стрелы без разбора. Смерть ему!

— Не всяк злодей, кто часом лих, — усмехнулся в зелёную бороду Святобор. — Он по весне, когда лед тронулся, зайцев на льдинах и островках полузатопленных собирал в свою лодку да в лес выпускал. Пощади бедолагу, женушка!

Тут потерял охотник сознание. Очнулся: луна светит. Полянка пуста, а сам он лежит в луже крови. Лишь наутро приполз в родное селение — народ от него шарахается: одежды ни клочка, на теле живого места нет, и половина уха откусана.

Только через месяц кое-как пришёл охотник в себя, но долго ещё не в своём разуме был, заговаривался. Но даже когда окончательно выздоровел, в лес больше — ни ногой. Начал корзины из ивовых прутьев плести — тем и кормился до скончания дней. И до скончания дней звали его в деревне — Корноухий.

Древние славяне представляли Зевану прекрасной девушкой, одетой в богатую кунью шубу, отороченную белкой. В руках она держит натянутый лук и стрелы. За широким поясом виден охотничий нож. Иногда вместо шубы на её голову и плечи накинута медвежья шкура, а у ног лежит рогатина, с которой мужчины ходят на медведя. Грудь богини защищена металлическими нашивками. На голове - украшенный подвесками охотничий шлем. Длинная коса переброшена через плечо. На указательном пальце правой руки – заветное кольцо, подаренное Зеване её мужем – богом лесов Святобором.

Зевана - дочь Перуна и богини Дивы. От матери ей достались красота и гордость, от отца - сила и мудрость.

Как и древнегреческая богиня Артемида, Зевана любит охотиться или бродить по лесу в светлые лунные ночи. Когда выходит на охоту, перед ней бегут два волка, а на её плечах сидят сокол и кречет. Но богиня не любит убивать животных. Она опекает лесных зверей, учит их избегать опасности и находить корм в суровые зимы. Зевана следит за тем, чтобы и люди не убивали напрасно её подопечных, а за жадность сурово наказывает нерадивых охотников. Она же посылает удачу тем из них, кто берёт у природы лишь самое необходимое и часть добычи оставляет на её алтаре.

"Змеи"

Змеи — владыки ветров, которые, будучи заперты в пещерах, вырываются на свободу только по воле своих повелителей. Если задул ураганный ветер, жди прилета Змея или Змеи, змеевидных чудовищ с четырьмя ногами и крыльями, как у летучей мыши.

  К старости некоторые Змеи становятся настолько громадными и сильными, что и сама земля их не держит. Такие алы (халы) улетают на небеса, странствуя между звёздами. Увидишь падающую звезду или комету, знай — это ала.

  И Змей, и Змея не прочь влюбиться в человека, при этом они выбирают самых красивых девушек и парней в округе. Особенно страдают молоденькие красавицы: уж коли приглянулась Змею, забудет обо всём на свете, станет чуждаться людей, заживо себя похоронит. Змей запрещает своей жертве умываться, расчёсывать волосы, переменять бельё, ходить на посиделки. Наведывает он свою любовницу по ночам. Для всех домочадцев невидим, а ей представляется статным молодцем, да настолько красивым, что глаз не отведёшь.

  Случалось многажды, что молодец сей утаскивал свою жертву далеко в горы, где в роскошных покоях доживал в прелюбодейной связи до глубокой старости, и возвращалась она в родное село, будучи уже старухой. По рассказам таких несчастных, от любовной связи со Змеем рождаются тоже змеи.

ЦАРЬ ЗМЕЙ. ЗМЕЙ-ГОРЫНЫЧ

"Никита-Кожемяка"

В древние времена около Киева поселился Змей. Брал он с народа поборы немалые: с каждого двора по красной девке. Возьмёт девку да и съест её.

Пришёл черед идти к тому Змею царской дочери. Схватил Змей царевну и утащил к себе в берлогу, а есть не стал: красавица собой была, так за жену себе взял. Прослышали царь с царицей, что дочка жива, и послали к ней голубя с записочкой: вызнай-де у змея, кто сильнее его. Подольстилась она к Змею, тот долго не говорил, да наконец проболтался: живет в Киеве Кожемяка по имени Никита — он-то и сильнее.

Царь, получивши такую весть, пришёл Никиту Кожемяку просить, чтобы освободил его землю от лютого Змея и выручил царевну. В ту пору держал Никита в руках двенадцать кож, увидал царя, задрожал от страха — и все кожи в клочки порвал. Но на Змея не пошёл: где мне, говорит! Тогда царь собрал пять тысяч детей малолетних, чтобы просили Кожемяку: авось на их слезы разжалобится. Пришли к Кожемяке малолетние — он и сам прослезился, на их слезы глядючи.

— Так и быть, — говорит, — пойду Змея воевать! Взял триста пудов пеньки, насмолил смолою, весь обмотался с ног до головы, чтоб Змей его не съел.

Подходит Кожемяка к пещере, а Змей сидит там и носа не высовывает.

— Выходи лучше в чистое поле, а то всю гору размечу! — кричит богатырь.

Вышел Змей. Стали они биться, и повалил Никита Кожемяка супротивника.

— Не бей меня до смерти, богатырь! — молит чудище. — Сильней нас с тобой никого в свете нет. Разделим всю землю поровну, ты будешь жить в одной половине, я в другой.

— Хорошо, — говорит Никита, — только надо между нашими половинами межу положить.

Взял соху в триста пудов, запряг в неё змея и начал межу прокладывать. Провёл борозду от Киева аж до моря.

— Землю разделили — давай и море делить, — сказал Никита, — а то начнёшь ругаться: мол, твою воду берут.

Пошёл Змей в море, да и потонул.

А та борозда вышиною в две сажени, и поныне называется она Змиевы валы.

Из рода в род, из века в век переходят древние предания о драконах-змеях. Змей Горыныч всегда был порождением нежити-нечисти, не заслуживавшей никакого поклонения-почитания, хотя и вынуждавшей своим лукавством ограждаться от неё всякими приметами-заговорами.

ЛЕСНЫЕ ВРАТА. ЗНАХАРЬ

"Баба нехорошая"

Жил-был вдовец с детьми, но надоела ему одинокая жизнь, и решил он жениться. Взял за себя красивую вдову, не поверил слухам, которые вокруг неё ходили. А люди говорили, что это была баба нехорошая: дьявольщиной занималась. Невзлюбила она мужниных детей и всех старших из дому повыжила: кто-то на заработки в город подался, дочь замуж в дальнюю деревню вышла. Остался младший сын — Николка. Как-то раз приходит с сенокоса, а на столе полное блюдо шанежек — мачеха только что напекла. Николка обрадовался — сейчас, думает, полакомлюсь. Только отвернулся — умыться, глядь — блюдо пустое, а мачеха смотрит на него и облизывается. Это она в один миг всё умяла!

— Да не лопнешь ли? — изумился Николка, не веря своим глазам.

Обиделась мачеха:

— Как бы тебе самому не лопнуть!

И тут же стало парня корежить от боли, в животе будто уголья горячие положены, кровь изо рта, из носа хлещет… Испугался он и пустился вон со двора, хоть ноги не слушались. А рядом стояла избёнка Кости Хромого — знахаря. Николка и пополз к нему.

Костя Хромой впустил парня, усадил, дал травы какой-то испить — тому сразу легче стало.

Утром знахарь пошёл, во дворе отыскал две сухие собачьи хорхоряшки, истолок в порошок, пошептал что-то и подаёт Николке:

— Подсыпь ей в кулагу, да сам не ешь и отцу не вели.

Вернулся Николка домой и, пока мачеха с бабами чесала языком, сделал все, что Костя Хромой велел.

Сели к столу. Мачеха только ложку в рот — как её начало бить! Как ломать! Пена из рта повалила, от боли она даже волосы на себе рвала. Только через два дня поправилась — и сразу к знахарю:

— Только ты мог меня испортить!

А тот усмехается:

— Скажи спасибо, что живая осталась.

С той поры мачеха присмирела, и если где-то даже и ведьмачила, повинуясь своей злобной природе, то ни домашних своих, ни односельчан больше не портила. Знахаря Костю Хромого боялась!

Знахарь — это деревенский лекарь-самоучка, умеющий врачевать недуги и облегчать телесные страдания не только людей, но и животных. В народе верят, что не стоит доверяться силе целебных снадобий, если они не наговорены заранее или не нашептаны тут же, на глазах больного, так как главная сила врачевания заключается в словах заговора, а снадобья служат лишь успокоительным средством. Поэтому-то и зовут знахарей «шептунами», именно за те заговоры или таинственные слова, которые шепчутся над больным или над целебным снадобьем.

Бесконечное разнообразие знахарских приёмов и способов врачевания, составляющее целую науку народной медицины, сводится в конце концов к лечению травами.

Знахари и знахарки в деревенской среде считаются людьми, лишь заподозренными в сношениях с нечистою силою, но отнюдь не продавшими ей свою душу.

"Золотая Баба"

Древняя богиня тишины и покоя, домашнего благополучия. Повитухи, повивальные бабки, помогающие молодушкам разрешиться от бремени, почитали её своей покровительницей, да и всякая женщина не пренебрегала её советом.

  Храм Золотой Бабы находился, по преданиям, в стране Обдорской, при устье реки Обиго (то есть Оби). Впрочем, слишком частое упоминание этой богини доказывает, что поклонялись ей во всех славянских землях. Она держала на руках одного ребёнка, а другого вела за руку. Жители тех мест называли ребятишек её внуками, отчего она и получила имя Бабы. Один из этих внуков был, между прочим, сам Святовид!

  Подле Золотой Бабы всегда лежало множество гуслей и других музыкальных орудий, которые непрерывно наигрывали сами собой — то тихонько, то погромче. По их звуку жрецы предсказывали будущее, ибо Золотая Баба почиталась доброй пророчицей.

  Почтение к ней было так велико, что никто не осмеливался пройти мимо статуи, не принеся хоть малой жертвы, ну а если вовсе ничего не имел, то вырывал из платья своего нить или волос с головы, подносил это Золотой Бабе, кланялся в землю — и тем надеялся её умилостивить. Вообще же в жертву ей приносили соболей да куниц, одевали её в их шкуры. Даже чужестранцы, верившие в иных богов, не скупились для неё на золото, серебро и меха, ибо не принесший жертвы Золотой Бабе непременно должен был заблудиться в пути. Знак того, что жертва принята Бабой благосклонно, — падающая звезда.

  Золотая Баба была также главной среди Рожаниц — богинь судьбы, которые есть у каждого человека, а потом и повивальных бабок, которые помогают разрешиться от бремени. Когда появлялся на свет ребёнок, Золотая Баба незримо связывала ему ножки, требуя от отца выкупа. Если повивальных бабок хорошо награждали (т.е. жертвовали таким образом Рожаницам и самой Золотой Бабе), то ребёнок рос здоровым и счастливым, а если нет, мог остаться хромым.

  Чехи называли Золотую Бабу Альжбетой, и она была богиней материнского чрева.

САД-ИРИЙ

"Ключи от рая"

В начале мира ключами от Ирия владел ворон. Но его громкое карканье тревожило души умерших и пугало волшебных птицедев, которые обитают на ветвях райского древа.

Тогда Сварог повелел ворону отдать ключи ласточке.

Ворон не посмел ослушаться Верховного Бога, но один ключик от потайной дверцы оставил себе.

Ласточка принялась его стыдить, и тогда он со злости выдрал у неё несколько перьев из хвоста.

С той поры хвост у ласточки раздвоен.

Проведав о том, Сварог настолько рассердился, что обрёк всё воронье племя клевать до скончания веков мертвечину.

Ворон же так и не отдал ласточке ключ — им он иногда отпирает потайную дверцу, когда его собратья-вороны прилетают в Ирий за живой и мёртвой водою.

Ирий-сад (Вырий-сад) — это древнее название рая у восточных славян. Души сопровождает туда маленький бог Водец. Светлое небесное царство находится по ту сторону облаков, а может быть, это тёплая страна, лежащая далеко на востоке, у самого моря, — там вечное лето, и это — солнцева сторона.

Там растет мировое древо (наши предки полагали, что это берёза или дуб, а иногда дерево так и называется — Ирий, Вырий), у вершины которого обитали птицедевы и души умерших. На этом дереве зреют молодильные яблоки.

В Ирии, у колодцев, находятся места, приуготовленные для будущей жизни хороших, добрых людей. Это студенцы с чистой ключевой водою — живой и мёртвой, при которых растут благоухающие цветы и сладко поют райские птицы.

Праведных ожидает в Ирии такое несказанное блаженство, что время для них как бы перестанет существовать. Целый год пролетит как единый неуловимый миг, а триста лет покажутся всего-навсего тремя счастливыми, сладостными минутами… Но на самом деле — это лишь ожидание нового рождения, ведь из Ирия аисты приносят младенцев, наделённых душами ранее существовавших людей. Так они обретают новую жизнь в новом обличье и с новой судьбой.

Ирии-птицы (Вырии-птицы) — так называли первых весенних птиц, обычно жаворонков, которые на своих крыльях как бы несут весну из райских садов. Именно у птиц находятся ключи от неба — улетая на зиму, они запирают небеса и уносят ключи с собой, а возвращаясь весной, открывают, и тогда отворяются небесные животворные источники.

В числе хранителей назывались ласточка, кукушка, а иногда и сам Перун, который, просыпаясь с прилётом птиц, своими молниеносными золотыми ключами открывает небо и низводит на страждущую землю плодоносящий дождь.

"ИНДРИК-ЗВЕРЬ"

Индрик-зверь - в славянской мифологии чудесный зверь. Его мало кто видел, ведь известно, что всю жизнь он проводит под землёй, умело прокладывая себе и подземным водам ходы, своим рогом (по некоторым сведеньям у него не один, а два рога), а когда вылезет на белый свет, то сразу же каменеет. Поэтому Индрик показывается наружу лишь когда соберётся умирать, наскучив долгим веком. Каменных Индриков многие видели на крутых обрывистых берегах северных рек. Северяне его называют по своему Большая Земляная Мышь, хотя от мыши у него только хвостик и есть. Индрик производит подземные землетрясения, когда сильно разыграется.

В русских легендах Индрик выступает как "всем зверям отец". Он может иметь и один, и два рога. Похожее описание встречается и в Голубиной книге.
В сказках Индрик изображается, как противник змея, который мешает брать воду из колодца. В волшебных сказках образ индрика обозначает фантастическое животное, которое добывает главный герой. В некоторых сказочных сюжетах он появляется в царском саду вместо жар-птицы и ворует золотые яблоки.
Герой отправляется в подземное царство по его следам. Он находит индрика, вступает с ним в бой и побеждает его. Индрик становится помощником героя.

У нас Индрик-зверь всем зверям зверь,
И он ходит, зверь, по подземелию,
Он проходит все горы белокаменные,
Прочищает ручьи и проточины.
Когда этот зверь возыграется,
Вся вселенная всколыбается.
Все зверья ему, зверю, поклоняются,
Никому он обиды не делает.
(Голубиная книга", старинный сборник русских духовных песен)

ЕДИНОРОГ (ИНДРИК) - Один из древнейших символов Славян-Ариев.
Во времена Ивана Грозного изображение Единорога могло стать гербом России, но двуглавый орёл одолел его в борьбе двух геральдических образов. Интересно, что Козерог – астрологический знак России, а изображался он раньше не козлорыбцем, как сейчас, а Единорогом! Змееборец на гербе Москвы, по ранней версии, - Индра, а его конь – Единорог.

Слово «Индрик» является искажённым написанием древнерусского «Единорог». Символическое животное присутствует в русских легендах и сказках. В основе древнего Ведического мировоззрения Индра верхом на Единороге олицетворяет бога, власть которого распространяется от Земли до Неба. Но это же и есть весь явный Мир, Мир бога Перуна. Кстати, в древних Ведах Индра представлен Громовержцем, богом войны и победы. Следовательно, Индра и Перун – одно лицо.

Наши же предки называли единорога Индриком и почитали его гораздо больше, нежели их западные соседи. Вот что говорит об Индрик-звере Словарь славянской мифологии (авторы: Елена Грушко и Юрий Медведев): "Глава и владыка звериного царства. Ходит он по поднебесью. Когда Индрик-зверь разыграется, вся Вселенная всколыбается! От его чудодейных копыт произошли на земле все овраги, котловины и пади, которые потом заполнились водою... Ещё в XVII столетии рогу этой "матери всем зверям" приписывались целебные свойства, и уверенность в этом была настолько велика, что даже царь Алексей Михайлович, по свидетельству дворовых книг (1655 год), соглашался за три таких рога заплатить десять тысяч рублей соболями и мягкой рухлядью (мехами). Сведущие в целении болезней русские люди того времени, были убеждены, что рог единорога не только может оказывать помощь в различных болезнях, но и даёт владеющему им человеку уверенность в цветущем здоровье на всю жизнь долголетнюю", к тому же, судя по книге А. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу", рога эти "...светятся и бывают длиной до шести пядей".
Кроме этого А.Афанасьев в своей книге приводит некоторые отрывки из русского фольклора, в которых речь идет об индрике:

"Куда хочет (зверь) — идёт по подземелью,
Аки Солнце по поднебесью.
Он происходит все горы белокаменныя,
Прочищает ручьи и проточины,
Пропущает реки, кладязи студёные:
Куда зверь пойдет — туда ключ кипит.
Когда этот зверь возыграется,
Словно облацы по поднебесью,
Вся Вселенная (мать-земля под ним)
всколыбается."
* * *
"Когда этот зверь (рогом) поворотится,
Воскипают ключи все подземные."

"Разрывая своим рогом (т.е. молнией) облачные горы и подземелья и заставляя дрожать мать-сыру землю (потрясая её громовыми раскатами), чудовищный зверь даёт исток дождевым ключам и рекам."
"Живёт тот зверь в Сионских горах, в Фаворе или Афон-горе, он пьёт и ест во святой горе (или "... из синя моря") и детей выводит во святой же горе, когда зверь поворотится — все святые горы всколыхаются!

Слово «Индрик» является искажённым написанием древнерусского «Единорог». Символическое животное присутствует в русских легендах и сказках. В основе древнего Ведического мировоззрения Индра верхом на Единороге олицетворяет бога, власть которого распространяется от Земли до Неба. Но это же и есть весь явный Мир, Мир бога Перуна.

"СНЫ КАПИЩА"

Когда Рудый воротился из похода на лютичей, он пришёл к князю и сказал:

— Сегодня ты, князь, предоставишь нам право выбрать из воинской добычи всё, что нам по нраву. Однако скажу тебе, княже: не надобно мне ни золота, ни серебра, ни прекрасных дев-полонянок. Другой награды прошу от тебя. Хочу попытать свои силы на службе богам.

— Но разве ты ведаешь руны и резы? Разве умеешь ворожить на судьбу? Разве слышал когда-нибудь голоса богов и толковал их? — вопрошал князь.

— Я научусь, — твердил Рудый. — Надоело мне лить свою и чужую кровь — желаю жить отныне в тиши священной рощи, слушать пение священных птиц и журчанье священного источника. Испытай меня, княже!

Князь растерянно обернулся к своему волхву, стоящему позади кресла, уверенный, что встретит гневливый взор, однако седобородый старик лишь усмехнулся.

— Будь по-твоему, воин, — сказал он мягким, словно соболиный мех, голосом. — Дам тебе испытать себя. Кто-то ещё хочет пойти служить в капище?

Вызвались несколько человек. И старый волхв повёл их на холм Перуна, где стояли грозные идолы и лежали священные камни, меченные стрелами громоносного бога.

Свершили возлияния в честь бога, а потом почтили его обильным ужином. Вскоре после сытной еды глаза воинов начали слипаться и они крепко уснули. Едва-едва продрали глаза и никак не хотели поверить, что спали целые сутки.

— А теперь поведайте мне, дети мои, что видели вы во сне?

Рудый начал первый. Он аж захлёбывался от нетерпения поведать свой сон!

— Видел я того лютича, который пёр на меня с саженным двуручным мечом. Но я извернулся — и всадил свой клинок прямо в печень врагу! Тогда я подумал: не иначе, боги за меня. Тогда-то и решил сделаться их служителем.

Старый волхв обратился к другим воинам. И что же? Всем им привиделись картины сражений! Молчал только Сумерек — княжеский стремянной.

— А ты что скажешь, сыне? — вопросил его волхв.

— Чудилось мне, будто лежу я здесь на траве — и в то же время иду вон-он там, по лесу. И вижу этот священный холм, и островерхие фигуры идолов наших, и спящих товарищей моих, и даже себя самого. А над ними сбираются тучи. Смотрю я, смотрю — не туча это, а голова огромного существа! И рёк он: «У каждого свой путь. Узрит лишь тот, кому зреть дано!»

— Узрит лишь тот, кому зреть дано! — задумчиво повторил волхв. — Воистину так! Узреть в святилище Перуна самого грозного бога может лишь тот, кому это дано как великий дар небес. А вы все — видели каждый стезю свою.

И он отправил Рудого и его приятелей с холма, приказав им воротиться в войско. Сумерек остался в святилище Перуна.

У древних славян капищами назывались места приношения жертв богам и божествам, отправления служб. «Капь» — означает изображение бога, идола, статую. Святилища под открытым небом нередко были круглыми, состоящими из двух концентрических валов, на которых разводились костры. Во внутреннем кругу ставились идолы, обычно деревянные; здесь горел жертвенник и здесь «жрали бесам», то есть приносили жертвы богам. Это именовалось капищем. Внешний круг предназначался для потребления жертвенной пищи и назывался требищем. Треба — это языческое приношение и само ритуальное съедение жертвенной пищи волхвами и всеми присутствующими на богослужении.

"КЛЯТВА ТЁМНЫМ ОГНЁМ" — обряд кровного братания, очень серьёзное языческое обрядовое действие, таящее в себе глубокую сакральную суть и значение.
Смысл этой клятвы — единение на духовном уровне двух воинов (как правило) при помощи клятвы верности, (нарушив которую человек духовно умирает) и крови (которая издавна почиталась носительницей души человека).
Воины клялись ни за что не предавать, быть верными до смерти, и стоять друга за друга до конца в бою.
Этот обряд был особенно необходим для укрепления Воинства Родова и скрепления родственно-племенных уз и отношений между представителями одного народа.

"СПАСЕНИЕ ОТ МОРА". КОРОВЬЯ СМЕРТЬ

"Чёрная лечейка"

Ехал с мельницы мужик поздней вечерней порою. Плетётся обочь дороги старуха и просит:

— Подвези, милок, до деревни.

— А ты кто, бабушка?

— Лечейка, родимый, коров лечу.

— Да где ж ты лечила?

— Была в деревне Истоминой, да вот беда — все коровы там переколели. Мужику бы погнать её, а он глуповат был — посадил на воз и двинулся дальше. Приблизившись к околице, оборачивается к старухе:

— Тебя к которому дому доставить? — А на возу уже и нет никого, только вдали чёрная собака промелькнула.

Поехал мужик к себе домой, а наутро узнал, что за ночь в деревне пало уже три коровы, а остальные захворали. Не лечейку он привёз, а саму Коровью Смерть!

Злое существо, несущее погибель всему крестьянскому стаду, живёт в народном воображении и доныне. Является оно в образе безобразной, злобной старухи, у которой, вдобавок ко всей её уродливости, руки с граблями. По старинному поверью, она никогда сама в село не приходит, а непременно завозится или заносится прохожим-проезжим человеком или местной ведьмой.

Чтобы узнать ведьму, которая занесла Коровью Смерть, сначала добывают трением живой огонь: на большой камень кладут кусок сухого дерева, и двое начинают тереть по дереву канатом, пока оно не загорится. Всех женщин заставляют прыгать через камень, и та, что откажется прыгать через живой огонь, — и есть ведьма.

Пытаясь оберечься от беды, деревенские женщины совершают по осени древний таинственный обряд опахивания деревни.

Накануне с вечера обегает все дворы старуха-«повещалка», созывающая баб на заранее обусловленное дело. Те, кто был согласен идти за нею, умывали руки, вытирая их полотенцем, принесённым повещалкою. Мужики (от мала до велика) должны были во время свершения обряда сидеть по избам и не выходить, чтобы избежать беды великой.

Наконец наступал заветный час — полночь. Баба-повещалка в надетой поверх шубы рубахе выходила к околице и била-колотила в сковороду. На шум собирались одна за другою женщины — с ухватами, кочергами, помелами, косами, серпами, а то и просто с увесистыми дубинами в руках. Скотина давно вся была заперта крепко-накрепко по хлевам, собаки — на привязи. К околице притаскивалась соха, в которую и запрягали повещалку. Зажигались пучки лучины, и начиналось шествие вокруг деревни. Она троекратно опахивалась межевою бороздою. Для устрашения чудища, способного, по словам сведущих в подобных делах людей, проглатывать коров целыми десятками сразу, в это время производился страшный шум: кто чем и во что горазд, причём произносились различные заклинания и пелись особые, приуроченные к случаю песни.

Если при опахивании попадалось навстречу какое-нибудь животное, или, храни Бог, человек, на него накидывались всей толпой, всячески терзали и старались прогнать подальше. Поверье гласило, что облик того встречного существа принимала сама Коровья Смерть.

В этом обряде опахивания деревни сохранились отголоски глубочайшей древности — матриархата, а также неискоренимая вера в то, что женщинам подвластны потусторонние силы.

Источник:
http://teremok.in/Mifologija/slav_predanija/predanija.htm