От Ляли, Лизы Беневской, не осталось ни строчки - но есть она сама, пусть в воспоминаниях, пусть только в улыбках тех, кто жил рядом с ней.
Семья
Она пришла в мир в году 1915-м, за две недели до Рождества. Время войны, тяжкой, бренной, самая глубинка - Дубровка, до Москвы - больше 400 верст, до Брянска - 80, до Смоленска - 160. Очень старая земля - Сеща, Алешня, Чет, Фошня, Десна, Тросна, Ржаница.
Ее семья, как ларец - неизвестно, кто из него выпрыгнет.
Дед - амурский генерал-губернатор; другой дед - модельщик - краснодеревщик; отец - знакомец Толстого, родоначальник толстовской, детской коммуны здесь же, в Дубровке, в своем имении; мать - из семьи баптистов; сестра отца, потомственная дворянка Мисси Беневская - у нее в руках взорвалась бомба, дар от Савинкова московскому генерал-губернатору, каторжанка, супруга большого, как гора, матроса с броненосца "Георгий Победоносец", шедшего вместе с "Потемкиным"1.
Этого мало? У Чехова - три сестры? Их было - четыре. Нина (1913), Лиза (1915), Вера (1917) и Софья (1921). Тщательно выбранные, счастливые имена. Нина - царица, в честь бабушки, Елизавета - клятва божья, Вера - именно вера, Софья - мудрость. И еще трое приемных детей.
Тетя Дуня
Жизнь кипела. 1917-1921. Что это за даты? Смеетесь? Это годы коммуны для беспризорных там же, в Дубровке. Кто ее сделал? Иван Аркадьевич Беневский - отец, Анна Беневская (Федоровская) - мать. Спасение детей - это их способ жизни в войнах, в распрях, в местной темноте. Вот голос Беневского, его статья: "Если человек поймет и ощутит единство бытия - он увидит, что весь мир есть настоящее, прошедшее и будущее, вся природа, все люди соединены одной, но единой связью и не только каждый тайный поступок, каждое слово, сказанное наедине, но и каждая самая сокровенная мысль - имеют значение в жизни других людей"2.
Человек должен стремиться - это собственные слова Ивана Аркадьевича из той же статьи - "к чистоте жизни, чистоте слова, чистоте мысли".
Что же было ответом ему? Всеобщая благодать? Нет, год 1922-й, товарный вагон, которым он торопился домой, там подхваченный сыпной тиф, смерть его, смерть жены. Сила судьбы? Зачем ей нужно было казнить их, когда Нине - 9 лет, Елизавете - 7, Вере - 5 и Софье - 1. Зачем?
У Анны была сестра Евдокия, одна, без мужа. Она и подняла их. Что о ней известно? О ее силах судьбы? Что от нее осталось?
Ни строчки.
Есть глухие отзвуки каких-то событий. Остался взгляд - есть фотография, темная, неподвижная. С сестрой - одно лицо. В 27 лет она подняла четырех ее птенцов и еще трех приемных. В это время каждый четвертый-пятый ребенок умирал до года. Мы же знаем, что значит выкормить семерых детей! Труд, труд, труд в неизвестности. Дневной, ночной, почти подневольный. Добрейшая - так ее поминают3. Добрейшая тетя Дуня! Евдокия - это благоволение, любовь.
Вот и все. Больше никак ее не почувствовать.
Дом
Почему мы так не любопытны? Почему не вытрясем из старших все, вплоть до мелочей? Почему мы позволяем им уйти - без подробностей, без событий, без их хоть как-нибудь произнесенных слов? Одни имена, одни даты, одни неподвижные лица на фотографиях - от всей жизни? Тронь их - они не изменятся в лице.
Только воспоминания - медленные, в записях - позволяют мысленно увидеть это погибшее поместье, сгоревший барский дом и флигель от него, такой большой, что на чердаке можно поместиться в рост. Его давно уже нет, он разобран по косточкам, и от людей остался только холм, но они там - были.
Какие слова! Каретный сарай, диванная, граммофонная, рига, погребица, голландка - это печь, молочная. Молочная комната! Там бродит конь Громобой, там чердак пропах антоновкой, там на роскошной кровати красного дерева спят мешки с картошкой. Там собак и кошек кормят на серебряных блюдах. "Помню Соню в великолепном ожерелье из крупных граненых гранатов. Мы пошли купаться, нитка разорвалась и все бусины ушли на дно. Помню, как они падают в воду, еще что-то можно было бы и спасти, но Соня благодушно и растерянно улыбается и не предпринимает никаких шагов к их спасению. И зачем в деревне девочке носить, да еще идти купаться в гранатах? Одному богу известно"[4].
Книги, повсюду книги, толстые, зачитанные тома. И еще там дети, много детей, растущих, медленно - для них, мгновенно - для нас, потому что они - уже в давно исчезнувших временах. Силы судьбы еще не гонят их, они - еще не выросли, и они - еще живы.