Волна и утёс

Море - Ди-Дю-Ля.

Жила-была Волна. Она была жизнелюбива, умна, открыта и верила в себя. Однажды она попала в незнакомую бухту. Там был Утёс. Он стоял посреди бухты. Волна подружилась с Утёсом. Они могли часами разговаривать. Они всё время проводили вместе. И однажды Волна поняла, что полюбила Утёса. Ему тоже нравилась весёлая и умная Волна. Но он сказал Ей:
— Нет, меня нельзя любить. Я — Камень. Я — Утёс. Я сам не умею любить. Ты об меня разобьёшься.
Но Волна не собиралась отступать. Она попыталась обнять Утёс, но разлетелась тысячей золотых брызг. Однако Волна собралась снова. Она заставила себя просто общаться с Утёсом, заботливо снимая ракушки, облепляющие его основание. Но Утёс сказал:
— Я — сильный. Я — камень. Мне не нужна твоя забота.
И снова волна рванулась к Нему. И вновь на ветру заблестели брызги…
Шли годы. Волна любила Утёса. Он делал вид, что не замечает этого. Всё также пыталась она приблизиться к нему — и всё так же разбивалась.
И вот однажды утром Волна исчезла. Утёс проснулся и не увидел её рядом. Но он заставил себя не думать о ней. Дни сменяли друг друга, а её всё не было. Прошло несколько лет, и она вернулась.
Волна очень изменилась. Теперь она знала о жизни гораздо больше, она больше не была так открыта и жизнерадостна. Вот только по-прежнему любила Утёса. А он… он сделал вид, что ему всё равно, что она вернулась. Ведь он — камень. Как он может позволить себе слабость по отношению к Волне?
Прошло ещё немало лет. Волна по-прежнему общалась с Утёсом, вот только не было больше задушевных разговоров и долгих ночных бдений. Утёс старел. Вода подтачивала его. А Волна… Как-то, возвращаясь в бухту, она поняла, что больше не думает об Утёсе. Утёс тоже это понял. И понял он также, что не сможет жить без неё: без её любви, заботы, без разговоров обо всём подряд. И сказал он ей тогда:
— Да, я — камень. Да, я — Утёс. Но я не могу без тебя!!!
И рухнул в Волну. А Волна... Она просто поцеловала его на прощание.

 

 

 

 

***

Четыре свечи спокойно горели и потихоньку таяли...
Было так тихо, что слышалось как они разговаривают.

Рассказ

Я был совсем маленьким когда у нас в доме появился телефон- один из
> > первых телефонов в нашем городе. Помните такие большие громоздкие
> > ящики-аппараты?
> > Я был еще слишком мал ростом чтобы дотянуться до блестящей трубки,
> > висевшей на стене, и всегда зачарованно смотрел как мои родители
> > разговаривали по телефону.

Song of Scheherazade - David Arksenstone, composed by David Arksenstone

Давным-давно, в те времена, когда
Считали люди, физики не зная,
Что каждая подвешена звезда
На небе, как хлопушка золотая,
Жил на Востоке страшный, грозный царь:
Он жён казнил на утро после свадьбы.
Несчастным жертвам не было конца,
И вряд ли кто сумел их сосчитать бы.

Существуют разные сказания о происхождении Афродиты. У Гомера она считается дочерью Зевса и океаниды Дионы.

Согласно «Теогонии» Гесиода, она родилась около острова Кифера из семени и крови оскоплённого Кроносом Урана, которая попала в море и образовала белоснежную пену  (отсюда прозвище "пенорожденная"). Ветерок принёс её на остров Кипр (или она сама приплыла туда, поскольку ей не понравилась Кифера), где её, вышедшую из морских волн, и встретили Оры.

Классическая Афродита возникла обнаженной из воздушной морской раковины вблизи Кипра — отсюда прозвище «Киприда» — и на раковине добралась до берега. Оры в золотых диадемах увенчали её золотым венцом, украсили золотым ожерельем и серьгами, а боги дивились её прелести и возгорались желанием взять её в жены.

Согласно Эпимениду, она была дочерью Кроноса . По орфикам, вторая Афродита родилась из моря из семени Зевса, охваченного страстью к Дионе . Вскормлена она была Нереем .

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Амазонки, в греческой мифологии племя женщин-воительниц,

ведущих свой род от бога войны Ареса и наяды Гармонии. Обитали они в Малой Азии или в предгорьях Кавказа. Считается, что их имя происходит от названия обычая выжигать у девочек левую грудь для более удобного владения боевым луком. Древние греки верили, что эти свирепые красавицы в определенное время года вступали в брак с мужчинами из других племен. Рожденных мальчиков они отдавали отцам или убивали, а девочек воспитывали в воинственном духе. Во время Троянской войны амазонки сражались на стороне троянцев, поэтому храбрец Ахилл, грек, победив в схватке их царицу Пенфисилею, рьяно опровергал слухи о любовной связи с ней. Статные воительницы привлекали не одного Ахилла. В битвах с амазонками участвовали Геракл и Тесей, который похитил царицу амазонок Антиопу, женился на ней и с ее помощью отразил вторжение дев-воительниц в Аттику. Один из двенадцати знаменитых подвигов Геракла состоял в похищении волшебного пояса царицы амазонок, красавицы Ипполиты, что потребовало от героя немалого самообладания. Амазономахия - битва греческих героев (Беллерофонта, Геракла, Тесея, Ахилла) и амазонок. Популярный сюжет в греческом искусстве и в живописи в эпоху барокко и классицизма. 

 

Амазонки - Майкл Вилан

Амазонка - Борис Валледжо

Атака амазонок - Борис Валледжо

 

Жил на свете человек, веселый и добрый. Напевал песенки, гулял и много шутил. Так текли дни его бесшабашной молодости.
Однажды увидев груду камней около реки, он живо представил себе, какой величественный собор можно из них построить. Как любовались бы им люди, гуляя вдоль реки, приводили сюда детей, влюбленные пели бы песни… С этими приятными мыслями он заснул. Легко и сладко.
Проснулся от того, что щебетали птицы. Наблюдая за их полетом, он размечтался о том, как было бы чудесно придумать и сделать крылья, чтобы летать, приветливо помахивая смешливым и румяным соседкам.

Рабинович Юлия - В чёрном-чёрном лесу ...

(Все совпадения почти случайны, но всё же, посвящается моим первым одноклассникам)

«В чёрном-чёрном лесу...»
Наташка поджала ноги, втянула голову в плечи, её чуть раскосые глаза округлились. Нет, она не трусиха, просто – а вдруг это всё взаправду? В приметы она тоже, конечно, верит, но для них ведь есть противодействие, причем для каждой – своё специальное, не просто постучать по дереву или плюнуть через левое плечо. Ну вот к примеру, если ты уже спустилась, вышла из подъезда и вдруг заметила, что в тапочках? Кто ж не знает, что вернёшься – дороги не будет. Да тут и без примет понятно: пока поднимешься, переобуешься – считай, в школу уже опоздала. Чтоб дорога была, надо дома в зеркало посмотреться. Но не просто так глянуть и обратно, а задержаться и вглядеться. Ну, заодно уж и воротничок можно поправить, всё равно теперь не успеть. Но никто не знает, что надо ещё при этом сказать: «Какая я красивая, кому же я достануся», – это ей Юлька Брябрина открыла по большому секрету.
Или, например, если дохлую птицу на дороге увидела. Это просто, – скажете вы, – надо прошептать: «Тьфу-тьфу-тьфу три раза не моя зараза!» Ага! Как же! А если потом у кого-то в семье что-то случится, а? А вот Наташка может не беспокоиться, потому что после слов «не моя зараза» перечисляет всех-всех, никого не забыв: «Не мамина, не папина, не родных, не знакомых...» И кошек чёрных тоже нечего бояться, но это...«... стоит чёрный-чёрный дом...»

Яхнин Леонид "Глаза"

Из рассказов дяди Пётры, жителя северной деревни Юрома

Дядя Пётра не робкого десятка. Про него даже можно сказать – отчаянный человек. Ему ничего не стоит в одиночку на Сланцевый карьер завернуть. А ведь все знают, что прошлым летом там рысь видели. Вернее не саму рысь, а её следы. Нет, конечно, не отпечатки ее кошачьих лап. Рысь зверь осторожный. Следов не оставляет. А нашли в карьере дохлого зайца. Как видно, рысь его прихлопнула, а съесть не успела – спугнул кто-то.
Но дядя Пётра, всем известно, и сам не промах. Его с наскоку не возьмёшь. Первым делом он тропинку проверил. Нет ли где дохлого зайца или ещё каких следов рыси. Потом под сланцевый выступ стал и ногой топнул. Это на случай, если рысь вверху, на гребне затаилась. Она прыгнет на звук, да мимо. Дядя-то Пётра под каменным навесом надежно укрыт. Но и тут хитрый зверь не объявился.

МЕТЕЛЬ

Кони мчатся по буграм,
Топчут снег глубокой...
Вот в сторонке божий храм
Виден одинокой.
 

. . . . . . .

Вдруг метелица кругом;
Снег валит клоками;
Черный вран, свистя крылом,
Вьется над санями;
Вещий стон гласит печаль!
Кони торопливы
Чутко смотрят в темну даль,
Воздымая гривы...

Жуковский.

В конце 1811 года, в эпоху нам достопамятную, жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р**. Он славился во всей округе гостеприимством и радушием; соседи поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть по пяти копеек в бостон с его женою, а некоторые для того, чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну, стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой невестою, и многие прочили ее за себя или за сыновей.

Марья Гавриловна была воспитана на французских романах, и, следственно, была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя.

Наши любовники были в переписке, и всякий день видались наедине в сосновой роще или у старой часовни. Там они клялися друг другу в вечной любви, сетовали на судьбу и делали различные предположения. Переписываясь и разговаривая таким образом, они (что весьма естественно) дошли до следующего рассуждения: если мы друг без друга дышать не можем, а воля жестоких родителей препятствует нашему благополучию, то нельзя ли нам будет обойтись без нее? Разумеется, что эта счастливая мысль пришла сперва в голову молодому человеку и что она весьма понравилась романическому воображению Марьи Гавриловны.

Когда я был маленьким, меня заставляли учить наизусть басни Лафонтена,
и мораль каждой мне тщательно растолковывали. Была среди них "Стрекоза и
муравей", из которой юные умы почерпывают полезнейший вывод: в нашем
несовершенном мире трудолюбие вознаграждается, а легкомыслие карается. В
этой превосходнейшей басне (прошу прощения за пересказ того, что известно
всем, как несколько опрометчиво требует признать вежливость) муравей усердно
трудится все лето, собирая запасы на зиму, а стрекоза сидит себе на листочке
под солнышком и распевает песенки. Наступает зима, муравей обеспечен всем
необходимым, но у стрекозы кладовая пуста. Она отправляется к муравью и
просит дать ей еды. И получает от муравья ответ, ставший классическим:
"--Да работала ль ты в лето?
-- Я без души лето целое все пела.
-- Ты все пела? Это дело: так поди же попляши!"
Думаю, дело было не в извращенности моего ума, а просто в детской
непоследовательности -- ведь нравственное чувство детству чуждо, -- но я
никак не мог принять такую мораль. Все мои симпатии были на стороне
стрекозы, и еще долго, увидев муравья, я старался наступить на него. Таким
категоричным образом (и как мне стало ясно много позже -- чисто
по-человечески) я пытался выразить неодобрение предусмотрительности и
здравому смыслу.