Помните, как выбирали, что надеть на протестные акции 2011-2013 гг.? Зимой доставали из шкафа летние белые брюки, покупали белые шарфы и цветы. Помню, как на Страстном бульваре нам навстречу из ресторана выкатился богатырь "весь в белом", с букетом снежных хризантем в руках и с розовым клювом стерха на носу. В легком опьянении, блаженно улыбаясь, он сложил для нас пару бумажных клювиков, и мы присоединились к потешной стае непокорных.

С какой ностальгией сегодня мы смотрим на белые куртки, штаны и шарфы, которые были нашей одеждой протеста! Понурые, они висят на вешалках, усталые и разочарованные, лежат на полках, вспоминая дни карнавальной славы, когда у них появился свой голос и они не просто облачали тело, а - страшно подумать - разоблачали власть.

Художница из Петербурга с детским псевдонимом Глюкля (Наталья Першина-Якиманская) воспринимает платье как живое существо. Анна Толстова отмечает, что «самое обыкновенное платье - хрупкий, бросовый, никчемный, смешной и несерьезный материал, с каким в перформансах, видео и инсталляциях работает ФНО, - было осмыслено как некая общечеловеческая универсалия, вырастающая из повседневности и врастающая в культуру. Платье - это и хранитель памяти тела с его интимными переживаниями, и летопись жизни маленького человека, и запись культурных и субкультурных кодов, и политический манифест, и орудие сопротивления гендерным и социальным стереотипам».

Платье живет своей жизнью, путешествует, марширует с курсантами, уходит в затвор, ныряет с аквалангом, может даже вслед за «бедной Лизой» прыгнуть в Лебяжью канавку, а может пойти на марш против фальсификаций на выборах. Инсталляция Глюкли на Венецианской биеннале так и называется - «Одежда для демонстрации против фальсификационных выборов Владимира Путина 2011–2015».

Глюкля особенно любит белые платья и не любит новых, у которых нет своей личной истории. В творческом дуэте с Цаплей (Ольгой Егоровой) они создали ФНО - «Фабрику найденных одежд», которая существовала до 2014 г. Я же люблю Андрея Белого и его метафизику белого цвета, а потому сразу назвала художницу для себя Белой Глюклей, тем более что одна из инсталляций дуэта Глюкли и Цапли называлась «Психотерапевтический кабинет Белых» (2003).

Любовь к белому старому платью как нельзя лучше соответствует теме белоленточного движения, которое очень быстро кануло в прошлое и одновременно живет в акциях и репрессиях настоящего.

Надежды, связанные с ним, сменились апатией и отчаянием; Болотное дело стало новым торжеством беззакония и усилило чувство безнадежности. Тема протеста - во многом травматическая: на улицу тогда вышли жертвы несправедливости и насилия, которые вскоре стали жертвами нового насилия, переросшего в кровавую бойню на украинской земле.

У белоленточного протеста много историй, лиц, сюжетов и образов, что представляет богатый нарратив для искусства. В том числе - для искусства репрезентации политических практик, которое Петр Павленский называет искусством о политике, противопоставляя его политическому акционизму как искусству прямого действия.

В интервью «Радио Свобода» Глюкля сказала, что в инсталляции «есть доля амбивалентности, без которой, на мой взгляд, искусство не существует. Но одновременно мне было очень важно остаться "черно-белой" в смысле позиции. И это была невероятно сложная задача. На это ушли все силы». Большие усилия создали многие смыслы.

Призраки на ходулях

Несколько десятков высоких деревянных Т-образных шестов с верхними перекладинами стоят у стены. На них висит «говорящая» одежда с лозунгами, которые изящно вышиты красным по белому подолу («Россия будет свободной»), написаны черным по белому или оранжевому («Вы нас даже не представляете», «НЕТ», «Власть миллионам, а не миллионерам», «Америка дала мне 10 $ и попросила тут постоять», «Русское - это православное?» на спецжилетке РЖД, и др.), красным - по черному («Вор должен сидеть в тюрьме»).

Будто шеренга призраков явилась из небытия напомнить нам о недавних протестных шествиях. Привидения выглядят как восставшие духи протеста. Одноногие, они напоминают и клоунов на ходулях, что передает карнавальную атмосферу первых маршей и митингов. Ассоциации с призраками и клоунами добавляют восприятию множество визуальных и литературных перекличек.

Тау-кресты

Простой шест с верхней перекладиной использовался в южных и восточных частях Римской империи в качестве виселицы, на которой распинали преступников. У такого креста много названий: тау-крест - по букве греческого алфавита, Антониевский крест, Crux сommissa и др. Вполне вероятно, что именно на таком кресте был распят Иешуа из Назарета. Есть и длинная белая рубаха - обожженное «позорное рубище», в котором преступников водили по городу, - напоминающая ризы Христа.

Стена «крестовоздвижения» отсылает к христианским образам распятия, и шире - к типологии экзекуций. Кажется, что художница создала собирательный образ смертной казни: штаны без верха и рубашка без брюк выглядят как расчлененное тело, платья на шестах - как обезглавленные, повешенные, или распятые, кроме того - они все приставлены к стенке, будто перед расстрелом.

Можно, конечно, увидеть в этом строе распятых гиперболу репрессий или ожидание массовых расправ над протестующими, но сегодня, когда полиции собираются дать право стрелять в людных местах, в том числе и в женщин, инсталляция Глюкли выглядит как новостной репортаж.

Женское тело

Висит белое девичье платье, отороченное кровавой строкой; балетная пачка с ржавой открывашкой «серп-и-молот» вместо головы (яркий образ нашей культуры); на спине плаща - фигура девушки, которую омоновцы тащат под руки в автозак; на летнем платьице нарисована привязанная к столбу «ведьма» в огне.

Гендерное насилие - одна из сквозных тем трагического парада платьев. Кажется неслучайным, что почти одновременно с венецианской экспозицией Глюкли в Косово на стадионе Приштины открылась инсталляция Алкеты Джафа-Мрипа (Alketa Xhafa-Mripa родом из Косово, живет в Великобритании) «Думаю о тебе»: несколько тысяч платьев и юбок, развешанных на бельевых веревках, свидетельствуют о массовом сексуальном насилии во время вооруженного конфликта в Косово 1998–1999 годов.

Дресс-код

В повести Людмилы Улицкой «Веселые похороны» владелец «Погребального дома» прозорливый Робинс-Рабинович «не смог сразу определить имущественного ценза клиента», на похороны которого наряду с евреями пришли негры, индейцы, богатые англосаксы и "русские разных сортов"». Можно ли определить социальный статус по одежде протеста? Здесь тоже собрались люди разных сортов: офисные клерки в жилетке, хиппи-панки-готы, солидные женщины и бедные лизы, балерины и ловеласы. Их платье - тело их души - истрепано и в опасности. К ним обращен укор Глюкли: «Неужели мы все как эта рваная тряпочка?»