Что такое правосудие по-русски? Это не "попрание законов", не "политически мотивированные приговоры", не "нарушение прав на защиту". Это когда судья после почти двух часов "совещания с собой" в совещательной комнате стремительно выбегает в зал и шепотом, невнятной скороговоркой, которую не могут разобрать ни подсудимый, ни адвокаты, ни тем более присутствующие в зале, начинает читать несколько жалких стандартных абзацев решения, миллион раз скопированных и повторенных сотнями судей во всех судах России. При этом даже не бросив в зал беглого взгляда и не заметив, что подсудимого нет в клетке - его не успели привести конвойные после перерыва.

Зал перешептывается в недоумении. Наконец у секретаря хватает решимости сказать об этом судье. Та возмущенно захлопывает свою папку: "Так что же мы тут все сидим?" (хотя во время любого оглашения судьей все стоят). И снова выбегает из зала, чтобы не видеть, как будут заталкивать в клетку подсудимого, снимать с него наручники, как на него будет смотреть мать.

Правосудие - это когда гособвинитель, высокая, стройная девочка с длинными волосами, похожая в своей синей отглаженной прокурорской формочке на школьную отличницу, несмотря на алые ногти и 20-сантиметровые шпильки, делающие ее выше всех в этом зале, изумленно раскрывает невинные глаза на претензии защиты. Защита всего-то ходатайствует о том, чтобы подсудимого не держали в железной клетке, а позволили сидеть в зале рядом с адвокатами. Защита старается, приводит статьи международных кодексов и хартий, пункты отечественного УПК и Конституции, ссылается на решения ЕСПЧ. Во всем мире это давно признано унижающим человеческое достоинство и незаконным. Девочка-обвинитель морщит лоб, чтобы найти слова и объяснить непонятливым. Наконец находит: "Я согласна, что содержание в клетке противоречит международным нормам, но у нас так принято, такие меры традиционно применяются​ ко всем, поэтому не вижу основания делать исключение для Панфилова".

Это я рассказываю о судье Замоскворецкого суда Елене Аверченко и гособвинителе Апухтиной, которые начали сегодня судить болотника Максима Панфилова.

До этого, правда, и судья возмутилась своими коллегами по "правоохранению". Позавчера она была вынуждена отменить назначенное заседание потому, что Максима не доставили из Бутырки, а прокуроры просто не явились без всякого предупреждения. Сегодня выяснилось, что Максиму показали уведомление о назначенном суде только вчера, причем дата на нем была переправлена ручкой с "26" на "28". При том что подсудимый должен быть по закону уведомлен о заседании за пять дней. "И кто же это правил мое постановление о дне заседания?" - негодовала судья.

А чего возмущаться? "Правосудие" по-русски - это когда всем на все наплевать. На законы, которые давно заменены на "у нас так принято". На людей, которых для "правосудия" не существует. Даже на коллег. Каждый крутится как может, решая свои шкурные задачи, пока начальство не прикажет. А если прикажет, можно не беспокоиться за свое профессиональное реноме.



Я уже не понимаю, зачем стараюсь описывать все процессуальные перипетии, статьи, ходатайства, обстоятельства дел. Это все не имеет никакого значения. И девочка с длинными волосами в прокурорской форме не имеет, и опытный судья. Они просто "озвучивают" то, что велено кем-то "сверху". Неважно кем: администрацией президента или председателем райсуда (самым низшим из начальников). А велено, может быть, даже не из-за политики или бабла, а просто ради корпоративного удобства.

Но я все же уважаю свою профессию и потому перескажу, что было.
Прокуратура ходатайствовала о продлении срока содержания Максима под стражей. Судья продлила - на 6 месяцев, до 14 июня. Тяжело больной Максим сидит с 7 апреля. Никаких обоснований продления на такой срок нет, только что "обстоятельства дела не изменились". Ссылок на законы нет, в том числе на необходимый в таких случаях Закон о психиатрической помощи. Не думаю, что начавшийся суд продлится полгода, запрошенный срок - законный максимум, формальность.

У защиты ходатайств было больше.

1. Допустить в качестве защитника Сергея Шарова-Делоне. "У подсудимого хватает профессиональных адвокатов", - сказала обвинитель, и судья не допустила Шарова. Несмотря на то что он уже дважды защищал болотников в разных процессах. Зачем отказали? Какую опасность для себя видят? Да никакой, просто чтоб "много о себе не понимал".
2. Проводить суд в закрытом режиме, чтобы не обсуждать публично массу нюансов реального диагноза Максима и не делать достоянием "лайфньюсов" бредни психиатрических экспертиз "от Сербского". Судья отказала: "Доводы защиты недостаточны для закрытия всего процесса в целом". Это значит, что пресса обязательно в очередной раз должна услышать про "беспорядки на Болотной". А когда дойдет до диагнозов, можно будет и закрыть на время.
3. Не держать его в клетке в зале суда. Судья согласилась с прокурором, что "у нас так принято".
4. Приобщить к делу заключение специалиста - президента Независимой психиатрической ассоциации России Юрия Савенко. Заключения его ассоциации сыграли немалую роль в быстром освобождении другого осужденного к принудлечению болотника - Михаила Косенко. Независимый эксперт не оспаривает заключение официальных о признании Максима недееспособным, но настаивает, что никакой опасности ни себе, ни окружающим он не несет и не нуждается в принудлечении. На это судья согласилась. Уже хорошо.

Максим постригся "под ноль". Его мать, ставшая его официальным представителем (он же "невменяемый"!), сидит рядом с адвокатами. В перерывах, пока адвокаты и журналисты кучкуются в коридоре, обсуждая свои дела, она остается сидеть на скамейке и незаметно плачет. Зальчик маленький, вмещает человек 10, все рядом с клеткой. Приставы и конвой не гавкают на посетителей - все все понимают. Это даже доставляет некоторое удовольствие. И это тоже признак российского "правосудия" - стокгольмский синдром.






Гособвинитель Апухтина


Уходя "думать" о допуске защитником Шарова, судья даже не удосужилась захватить с собой его документы. Все ясно заранее.


Два часа ждем отказов по всем ходатайствам.


Адвокаты и несостоявшийся защитник