Нет, ну что вы, это не тридцать седьмой год, как вам не стыдно.

В том условном 1937 году Михаил Бекетов, конечно, запросто мог бы погибнуть, слишком уж выделялся из толпы (да хоть бы и не выделялся), но погибнуть совсем по-другому. Тройка-подвал-Бутовский полигон-посмертная реабилитация за отсутствием состава – все как у всех, с гурьбой и гуртом, вместе с миллионами. Кто бы стал с ним чикаться, отговаривать, кошмарить, взрывать машину (какая машина?)... Органы тогда никого специально не запугивали, этого уже не требовалось, народ и так жил по принципу трамвайного пассажира: половина сидела, половина тряслась.

Что же касается начальства, то его приказы не обсуждались, и если бы т. Сталину пришло в голову снести с лица земли Химкинский лес, то никто бы и не пикнул. Был лес – и сплыл, и щепок не осталось, и местный стрельченко, впоследствии тоже оклеветанный и окончивший дни на дальнем лесоповале, рапортовал бы об успешном завершении работ по выкорчевыванию пней. И никакие "питерские" не обчищали бы казну, перекладывая бюджетные миллиарды из государственного кармана в собственный, и в "Химкинской правде" изо дня в день славили бы героев труда.

Другая эпоха, понимаете.

Все было поставлено на поток. Все шло по плану. Вырубка лесов, пятилетка в четыре года, стрижка человеческого поголовья. И если вас избили до полусмерти, до ампутации ноги и пальцев на руке, до потери речи, то вы не грешили бы на человека, похожего на мэра Стрельченко или его врагов, таких же отморозков. Вы были бы твердо убеждены в том, что всему виной пережитки капитализма в сознании недобитых граждан. И если бы их не поймали, вы бы легко, без подсказок догадались о том, что органы слишком перегружены работой, чтобы еще и бандюганов ловить.

Поэтому не надо грязи: нынешние времена в корне отличаются от тех, которые ознаменовались культом личности эффективного менеджера и массовыми нарушениями социалистической законности. Сегодня это невозможно, и новый общественный договор, заключенный примерно в начале нулевых годов, четко разграничил права и обязанности власти и граждан. С произволом давно покончено.

С тобой ничего не случится, если не будешь лезть в политику, ясно сказано в этом до сих пор не опубликованном, но всем известном документе. Ну разве что бандиты, отжимая мобилу, искалечат до полусмерти или пьяный чиновник собьет на тротуаре, но это, знаете, издержки демократии: лес рубят – щепки летят. В целом же, если ты полностью погружен в свою частную, никому не нужную жизнь, то можешь практически безнаказанно дышать и размножаться. Никто тебя за это, скорее всего, не осудит, не убьет и посмертно не реабилитирует.

Иное дело если ты, подобно Михаилу Бекетову, бойкотируешь условия общественного договора. Издаешь газету, в которой невосторженно пишешь о действиях местных и федеральных властей. Остро полемизируешь с мэром Стрельченко и еще страшно сказать с кем. Предаешь гласности разные мало кому интересные схемы разворовывания бюджетных средств, которые, оказывается, из Химкинского леса прямиком движутся в кипрский надежный офшор. Если тебя уже сто раз предупредили и даже машину взорвали, а ты все не унимаешься. Тогда, конечно, тебе устроят личный 1937 год, типа лагерного избиения уркаганами политического по наводке местной администрации, и превратят в инвалида.

И все-таки не будем впадать в грех обобщения. Изощренные муки, которым начальство подвергает отдельных несогласных, – это нетипичное явление. И надо сильно постараться, чтобы заслужить участь Сергея Магнитского, Василия Алексаняна, Юрия Щекочихина, Александра Литвиненко, Михаила Бекетова. Чтобы довольно равнодушные и циничные люди, стоящие у власти, вдруг начали звереть на глазах и специально для тебя запускать сталинскую машину репрессий или механизм бессудной расправы. Чтобы тебя избивали и пытали. Чтобы убили.

Однако даже в этих убийствах, ежели сильно напрячься и захотеть, можно обнаружить некое внушающее оптимизм отличие от беззаконий минувших времен. Про Магнитского и даже Литвиненко на самом высоком уровне было объявлено, что смерть – это всегда трагедия, и только очень недоброжелательный человек стал бы выискивать в этих словах тайное злорадство. А Михаилу Бекетову полгода назад при вручении правительственной премии лично пожимал руку т. Путин – мыслимо ли было такое при Сталине? А вчера тот же Путин, посвятивший свою жизнь уничтожению свободы слова в РФ, еще и пособолезновал родным и близким покойного журналиста. Разница во времени очевидна, и даже тот факт, что химкинские власти отказываются хоронить его там, где хотела родня, ничего не меняет, тем более что областное начальство их вроде как пытается урезонить. И тем трудней объяснить это чувство: о судьбе Бекетова думать так же больно и страшно, как о жертвах коммунистических и нацистских концлагерей. Наверное, и не нужно объяснять.