Svoboda | Graniru | BBC Russia | Golosameriki | Facebook

Зара Муртазалиева

Цитаты


Меня посадили в 20 лет, а освободили в 29-летнем возрасте.

В книге я не пыталась обвинять кого-то, это было неважно для меня.

Я не сожалела о прошедших годах, я писала о том, что с нами происходило, я писала о том, как мы жили, как выживали, как боролись и как умирали.

Я многим обязана, я многим благодарна за эти годы тепла, поддержки и внимания ко мне - вы помогли мне остаться человеком, не озлобиться на весь мир.

...И пусть она (книга. - Ред.) будет посвящена девочкам, которые отбывали наказание вместе со мной, но которых уже нет в живых: Ирме, Наташе, Лизе, Марине, Аське, Вальке-"малолетке", Оле, Розе...

Фейсбук, 28.03.2014

Я все эти годы не переставала бороться и доказывать, что все это неправда. Мы подали иск в Европейский суд по правам человека. Я получила сообщение о том, что мое дело рассматривается. Ждем решения суда. Мне помогают адвокаты, правозащитница Зоя Светова, люди из комитета "Гражданское содействие", из общества "Мемориал". Я немного приду в себя, отдышусь и снова начну писать, обращаться в различные инстанции. Ведь жить с ярлыком "террористка" очень сложно. Меня не примут никуда на работу, у меня будет масса проблем.

...Пройти через все это мне помогло осознание того, что за забором колонии меня ждут, что за меня борются такие люди, как Светлана Ганнушкина из комитета "Гражданское содействие", сотрудники "Мемориала" и "Союза солидарности с политзаключенными". Я получала письма и телеграммы со словами поддержки из России, Германии, США, Франции, Италии. Люди писали, что следят за моей судьбой. Меня просили держаться. Естественно, у меня не было права сдаваться.

Deutsche Welle, 14.09.2012

Первую половину срока я боролась, верила, что смогу что-то изменить. Потом я просто устала и поняла, что все бесполезно, поняла, что система непробиваема. Ведь если жалуешься на администрацию колонии, к тебе приезжают из управления, говорят с тобой, и после этого ты сто процентов окажешься в ШИЗО. На 10–15 суток.

...И меня били, и других бьют. Очень жестко. Не отработал норму — тебя бьют, если что-то нарушил — бьют. Вызывают, бьют дубинкой. Это и больно, и унизительно. Но доказать ты ничего не можешь, потому что в санчасти врач не зафиксирует побои. Врачи никогда не пойдут против администрации колонии, с которой они работают.

...Ты смотришь на эту общую картину и думаешь: как возможно за такие нелепые преступления давать такие большие сроки? Многим, когда выходят, просто некуда идти. Я думаю, на зоне 80% женщин, у которых наказание не соответствует тому, что они сделали. Кто-то разменял поддельную купюру в магазине — сел на пять лет, а в другом городе за такое же преступление дают два года. Украла картошку у соседа — получила шесть лет, своровала курицу — такой же срок. А рядом с тобой сидит женщина по 105-й статье («убийство»), которая убила, расчленила, чуть ли не съела свою жертву, признала свою вину и получила шесть лет.

...Похоже, что у администрации есть установка против лиц кавказской национальности. Вот, например, всем осужденным женщинам выносят поощрения, а чеченцам — нет. На прошлой неделе у нас чеченка освободилась по УДО. Вся колония была в шоке: это первый подобный случай за восемь с половиной лет! Она сидела за продажу наркотиков. А вообще про твою национальность тебе постоянно напоминают, подаешь ли ты на УДО или на облегченные условия содержания.

...Когда меня осудили, я поняла, что никогда никому не покажу свою слабость. И когда мне было очень плохо, я никогда никому свою слабость не показывала. Я могла по ночам рыдать, зарывшись в подушку. Даже когда тебе очень плохо, надо себе говорить, что на воле тебя ждут, там тебя любят, надо находить в жизни смысл, позитив, отвлекаться от этой грязи, от того, что на зоне происходит. Просто бороться.

The New Times, 10.09.2012