Политик и журналист Владимир Кара-Мурза*, осужденный на 25 лет колонии строгого режима за «фейки» и госизмену, 21 сентября пришел по этапу из Москвы в омскую колонию ИК-6. И сразу оказался в ШИЗО (как и до этого — еще в СИЗО-1 Омска). Сначала он сидел там пять дней. За то, что «присел на шконку, чтобы надеть ботинки перед прогулкой».
Второе «нарушение» ему вменили, когда в его камере прорвало трубу, и он пытался устранить последствия потопа и положил подушку на кровать «не по установленному образцу» — не в виде «лодочки». Теперь срок в ШИЗО — до 23 октября.
Советский диссидент Александр Подрабинек, друг Владимира Кара-Мурзы, написал в соцсетях: «Получил сегодня письмо от Володи Кара-Мурзы. Он в омской колонии, в штрафном изоляторе с дальнейшим переводом в ПКТ (помещение камерного типа. — Ред.). Ни телефонных звонков, ни свиданий не будет. Пишет о карцере: «Зато горячая еда здесь, в отличие от вашего времени, каждый день». Еще из плюсов: правила внутреннего распорядка разрешают отпускать бороду, правда, длиной не свыше 9 мм.
Окончание срока у него 21 апреля 2047 года».
Сотрудники администрации колонии сказали Кара-Мурзе, что не выпустят его из ШИЗО, чтобы «он не распространил свои взгляды на остальных осужденных».
Достоевский и «Финка НКВД»
Рассказываем, что из себя представляет колония ИК-6, в которой предстоит отбывать срок Владимиру Кара-Мурзе.
Эту колонию, расположенную на окраине Омска, в 2018 году населяло 1720 заключенных. Один из местных адвокатов, с которым удалось поговорить, сказал, что на спецоперацию со всех колоний Омской области ушло около 600 осужденных, и потому тюремное население резко сократилось. В ИК-6 сейчас содержится 570 человек.
На официальном сайте Омской УФСИН — новости восьмилетней давности: в ноябре 2015 года в ИК-6 прошла выставка, состоящая из семи картин осужденных, «в основу которых легли сюжетные линии романа «Записки из мертвого дома». Федор Михайлович Достоевский отбывал наказание в Омском тюремном остроге и описал его в своей книге.
А на сайте самой ИК-6 в разделе «производство», в частности, можно найти фотографии сувенирных изделий: «Кинжал «Турок», стоимостью 5200 рублей, «Кинжал дамский» — 3500 рублей, «Сабля кавалерийская» — 6500 рублей, «Финка НКВД» — 1600 рублей. Производство колонии — это и шитье спецодежды, сельскохозяйственная продукция — «Грабли-ворошилки валкообразователи ГВВ-6» — 90 000 рублей, «Грабли поперечные гидравлические ГПГ-4» — 43 000 рублей и т.д.
Но, конечно, эта колонии знаменита не своими экзотическими сувенирами, а тем, что пять лет назад — в октябре 2018 года — там произошел бунт заключенных, который был подавлен за один день, но изрядно напугал омскую тюремную управу.
«Им показалось, что они сразу блатными стали»
Вечером 6 октября 2018 года из окна одного из зданий ИК-6 заключенные вывесили простыню с надписью: «Спасите!» ФСИН тогда сообщала, что между осужденными произошел конфликт, который перерос в массовую драку, но за полтора дня его удалось урегулировать. Как выяснилось в результате проверок и расследования правозащитников, в омской колонии произошел настоящий бунт. Осужденные, не в силах более терпеть пытки и издевательства со стороны «активистов», сотрудничавших с администрацией колонии, практически «захватили колонию», — так рассказал «Новой» о «конфликте» между заключенными ИК-6 Ислам, один из бывших осужденных, участвовавший в бунте, попросивший не называть его настоящего имени.
«Бунт начался так: очень много народа надавили, и система не выдержала, — рассказывает он. — В ответ в колонию ввели спецназ. Они (сотрудники администрации. — Ред.) приходят и говорят: «Чего вы хотите?» И вот эта масса зэков, которые вчера еще маршировали и пели строем песни, отвечают: «А мы не знаем, чего мы хотим». А потом: «Вот нам бы надо сотовые телефоны, вот нам то, вот нам это». А я тоже в этом бунте участвовал, и я им говорю: «Господа, но мы ведь это делали, чтобы нам стало попроще, давайте будем требовать исполнения закона!» Но эта публика начала такие тупые разговоры вести, им показалось, что они сразу блатными стали. И это все пошло администрации на руку. Администрация стала говорить: «Вот смотрите, зачем они этот бунт затеяли, они требуют незаконные предметы». Представляете, как мне было обидно, я же на этот бунт подписался, чтобы все в зоне было по закону. Если бы это все было по закону, меня бы все устраивало. Представляете, мы захватили этот лагерь, мы идем к дежурной части. И вот эта толпа огромная (по официальной информации, в бунте участвовало около 150 человек. — Ред.), которая стоит на плацу и орет: «АУЕ»**! Я думаю: «Дебилы, нас же снимают на камеру, мы же протестовали против того, что нас здесь пытают, как же мы теперь докажем, что мы были за соблюдение закона, а не за мобильные телефоны!» Так у администрации ИК-6 появилась доказательная база, и они переключили внимание общества с законных требований заключенных против издевательств и пыток на вот это все и стали говорить: «Посмотрите, чего они хотят!» И мне потом за участие в бунте добавили два года срока».
Фото: MASH
Бунт в ИК-6 был подавлен, СК возбудил уголовное дело по статье «дезорганизация работы колонии», несколько человек попали в больницу, участникам добавили сроки, некоторых вывезли в ИК-2 — на печально известную «двойку» и, как говорят мои собеседники, страшно пытали.
В колонии Омской области: в ИК-6, в ИК-7, также известную пытками, приезжали разные комиссии из ФСИН, из СПЧ, журналисты. Как рассказал мне один из адвокатов, знакомый с ситуацией, «после бунта уволили руководящий состав, поменялись сотрудники, и с тех пор, — как он говорит, — зубы у них скрипят, но они пока держат себя в руках».
«Беспредельничают открыто и не открыто»
С адвокатом не согласен бывший осужденный Магомед, был осужден за экстремизм (имя изменено по его просьбе):
«Ситуация лучше не стала. То же самое осталось. Там ведь система, налаженная годами. Просто до бунта они беспредельничали открыто. А сейчас беспредельничают и открыто, и не открыто. И пытки и вымогательства остались».
Спрашиваю, почему, по его мнению, вообще возможны пытки, почему они распространены именно в Омской области. Отвечает:
«Потому что они — жалкие существа, не люди, можно сказать, или обиженные по жизни, им нравится издеваться над людьми. Ничего святого у них нету. Я думаю, что они (тюремщики. — Ред.) считают, что если все лагеря в России будут на расслабоне и осужденные не будут бояться пыток, унижений, то с ними трудно будет справиться. Нужна такая область, «страшилка», чтобы туда отправлять, унижать, ломать, убивать. Можно сказать, «Гуантанамо».
Действительно, давно известно, что осужденные, когда приговор у них вступает в законную силу и их ставят на этап, очень боятся, что их отправят в Омскую область.
«Приемка»
Ислам (имя изменено по его просьбе), бывший осужденный ИК-6, освободившийся оттуда летом 2020 года, рассказывает о местных порядках.
«Вот ты приезжаешь в колонию и первое, что происходит — это «приемка». Ты приехал из СИЗО и не знаешь, что такое лагерь. И на тебя оказывают психологическое воздействие: кричат, обзывают всякими словами. Это делают такие же заключенные, как ты, и сотрудники. Тебя пинают, ставят на растяжку, унижают, тебя морально ломают. Там есть такой «обряд», все проходят «через тряпку». Тебе дают тряпку и ведро, и ты должен вместе со всеми, кто с тобой пришел, показать, что ты возьмешь тряпку и вытрешь (известный ритуал — при «приемке» новоприбывших заставляют грязной тряпкой мыть пол и даже унитаз, что считается работой для «обиженных». — Ред.). И тебя будут бить, пока ты этого не сделаешь, а если не сделаешь, могут закрыть в СУС (строгие условия содержания)».
«Приемка» — демонстративное унижение одного человека другим. «Это длится часа четыре, — продолжает Ислам.— После «приемки» у тебя забирают все личные вещи. Вот я, например, уже много лет веду дневники. Это мое личное, а они у меня мои дневники забрали, я им говорю: «Отдайте, там ничего криминального нет».
Колония ИК-6. Фото: hotgeo.ru
Карантин
«На карантине с теми, кто вместе с тобой пришел в лагерь, общаются только «козлы», «активисты», то есть те заключенные, кто сотрудничает с администрацией. Кроме как администрация, в этой колонии никто вообще ничего сделать не может, там вся жизнь под ее контролем. Ты находишься на карантине две недели и тебя всячески ломают, заставляют учить наизусть ПВР (правила внутреннего распорядка. — Ред.). А пока ты не выучишь, тебя будут гнобить и всячески терроризировать. Могут специально отправить к тебе «опущенного», чтобы он до тебя дотронулся (близкое общение с «опущенным», по тюремным правилам, считается недопустимым, те, к кому прикоснулся «опущенный», сами могут также попасть в эту низшую тюремную касту. — Ред.).
У меня такой инцидент случился, и я им говорю: «Я и так все делаю, что вы требуете, если вам что-то надо еще, скажите, почему он ко мне подходит?» Меня и за это тоже били, чего там только не происходило. Вообще, у тебя там нет никакого личного пространства, ты не можешь даже письмо написать, может, час в день тебе дают на это, не больше».
Ислам вспоминает, как на карантине его заставляли зимой чистить плац от снега:
«Представляете, ты чистишь плац от снега, дует ветер, и снег обратно туда летит. Ты чистишь снег три часа и думаешь: «Зачем я это делаю, я мерзну, плац от этого чище не становится». То есть тебя заставляют это делать, чтобы ты морально сломался, чтобы ты понял, что ты — никто, что эта система, она тебя перемелет, ты ничего с ней сделать не сможешь. «Почему они это делают с нами, почему они нас мучают, ведь это бессмысленно?» — этим вопросом я задавался все семь лет, что там просидел».
«Адаптация»
В карантине осужденный находится неделю или десять дней.
«На карантине ты уже как-то начинаешь привыкать к новой жизни в колонии, тебе становится вроде полегче, и вот тебя переводят в адаптацию, — продолжает свой рассказ Ислам. — Ты туда приходишь, и тебе говорят: «Поднимайся!» Ты поднимаешься по лестнице, а там сидят «козлы», и они начинают тебя пинать. И даже не столько физически, сколько морально опять тебя ломают. И ты в подвешенном состоянии. На «адаптации» ты уже не поешь песен, но там начинается маршировка. Грубо говоря: вот на «адаптации» 70 человек, они ведут совершенно бессмысленный образ жизни: встают, делают зарядку, маршируют, стоят, учат ПВР — никакой полезной деятельностью не занимаются. Никакого элемента исправления нету, но ведь это называется «исправительная колония».
Но главное, ты совершенно не принадлежишь себе. Там, чтобы остаться личностью и не деформироваться, нужно предпринять колоссальные усилия. В зависимости от личностных качеств ты с этим свыкаешься или нет».
Через месяц-два после периода «адаптации» осужденные выходят в лагерь, где им приходится петь и маршировать. Ислам вспоминает, что в его бытность в ИК-6 в «репертуаре» колонии была «Катюша» и песня группы «Любэ» «Мы пойдем с конем».
Постепенно заключенные приноравливаются к этой новой жизни, к ее правилам. Ислам говорит, что проще приспособиться тем, у кого есть деньги, потому что и в этой колонии, как и во многих других в России, многое покупается.
«Вот, например, днем спать нельзя, а тот, кто будет платить деньги администрации, сможет спать днем, сотрудники будут закрывать глаза на это нарушение режима. Те, у кого есть деньги, они могут выкупиться и из «адаптации», у них даже ежемесячная плата есть определенная. Если ты готов платить, то жизнь тебе не покажется слишком уж напряженной», — объясняет Ислам.
Во всяком случае, так было до лета 2020 года, пока он сидел в ИК-6.
Заключённые исправительной колонии № 6 в Омске. Фото: Алексей Мальгавко / РИА Новости
ШИЗО
Бывшие осужденные омских колоний, с которыми удалось поговорить, рассказали «Новой», что в ШИЗО можно попасть за любую малость, ведь в Омской области все зоны — «красные» (под властью администрации. — Ред.), «там нет блатных, там нет смотрящих, там даже слово «чифирь» нельзя произнести».
Если у администрации есть идея закрыть непокорного заключенного в ШИЗО, любая причина сгодится. «Вот, например, — вспоминает один из заключенных, — заходят, шмонают мою сумку, говорят: «У вас там три пары носков, а в описи значится — четыре». Отправляют в ШИЗО».
Ислама, как он рассказывает, посадили в ШИЗО «по совокупности взысканий». Взысканий было всего два. Он пытался обжаловать в суде водворение в ШИЗО.
«Я говорю, это не по закону, меня нельзя сажать в изолятор по совокупности взысканий, — вспоминает бывший осужденный. — У меня есть только одно взыскание, второе взыскание, которое вы мне вменяете в «совокупности», я за него сейчас сужусь. Они все равно меня сажают в ШИЗО. Я обжалую это ШИЗО, и мы идем в суд. Я говорю судье: «Уважаемый суд, видеорегистратор должен храниться месяц, я подал заявление, чтобы эту запись представили на суд. Оказывается, что запись не сохранилась. И я ничего доказать не могу». Но судья меня не слышит. Потому что там, все: колония, прокуратура, суд — вся эта омская управа, они вместе, и идти против них — абсолютно бессмысленно».
«Остров» в ИК-6
ИК-6 известна не только бунтом, но и тем, что в ней умер Юсуп Темирханов, осужденный на 15 лет за убийство полковника Юрия Буданова (командир 160-го гвардейского танкового полка во время Второй чеченской войны похитил и убил 18-летнюю чеченскую девушку Эльзу Кунгаеву, был за это осужден на 10 лет колонии. Вышел по УДО и через год был убит в Москве. — Ред.).
Чеченский предприниматель Малхо Бисултанов сидел в разных омских колониях, в том числе и в ИК-6. Там он находился некоторое время в соседней камере с Юсупом Темирхановым. Когда Малхо в 2016 году освободился, он рассказал мне о том, что в этой колонии происходило с его соседом.
«В ИК-6 Юсуп Темирханов сидел в седьмой камере, а я в восьмой. Это место мы называли «остров». Туда никто не мог дотянуться: ни те, кто сидит в ШИЗО, ни те, кто в ПКТ (помещение камерного типа. — Ред.). Я один сидел в шестиместной камере, а в другой шестиместной камере сидел Темирханов. Там были две большие колонки, и с 6 утра до 22 часов вечера играла громкая музыка. Она сводила нас с ума. Юсуп в этой камере все время мерз. Он кричал: «Я мерзну, мне плохо, холодно. Дайте мне шапку мою вязаную, которая у меня в сумке». Представляете, в июле месяце мерз, там ужасно холодно. Они его холодом убивали. Тогда я не знал, что такие пытки бывают. А потом каждую ночь у него приступы начинались, он кричал, рушил все, что в камере рушится. А под утро он вырубался. И приходили оперативные сотрудники, открывали дверь в его камеру и говорили: «Темирханов, вставай». А он без сознания. И до прихода медиков они не заходили в камеру. Потом они выносили его в медсанчасть и оказывали там помощь.
А 7 июля 2017 года он потерял сознание, и я видел, что они его на носилках увезли в областную больницу. А скончался он в вольной больнице. Конечно, медики установили, как всем устанавливают, что причина смерти — «сердечная недостаточность». Помню, как начальник оперчасти управления пришел ко мне и говорит: «Система так построена, что тебя просто убьют. Убьют, как его убили. У тебя четверо детей. Просто прошу тебя, нарушь что-нибудь, тогда уедешь отсюда. Если не хочешь, чтобы тебя убили, сделай это. У нас нет выбора — это системный вопрос». Я понял, что им нужно было, чтобы я уехал, и перестал на них писать жалобы. Тогда я нарочно нарушил правила режима содержания, на меня составили рапорт и отправили как злостного нарушителя в тюрьму в Минусинск».
Бывший осужденный ИК-6 Ислам говорит, что на его памяти в этой колонии не было «политических», а с таким сроком, как у Владимира Кара-Мурзы, он помнит только одного заключенного — тот сидел за изнасилование малолеток.
Спрашиваю, как к Владимиру будут относиться и заключенные, и сотрудники администрации.
Бывший осужденный Магомед даже не очень понимает мой вопрос, говорит:
«Относиться будут, как ко всем. Надзиратели будут относиться по-разному: кто-то плохо, кто-то хорошо. А зэкам — без разницы, «политический», не «политический». Если у него есть деньги, они будут их у него вымогать».
Ислам добавляет:
«Я думаю, ему как думающему человеку будет очень трудно там находиться. Самое тяжелое там — не то, что ты маршируешь, поешь песни, чистишь снег, а то, как с тобой там обращаются, как унижают и ломают. Так не должно происходить, это неправильно».
Пытки ШИЗО
Судя по тому, что Владимира Кара-Мурзу по его прибытии в колонию уже дважды посадили в ШИЗО, с реалиями самой ИК-6 он, вероятно, познакомится не скоро.
Эта общая тенденция — «крепить», то есть пытаться сломать политзаключенных изоляцией от общей массы осужденных — стала сегодня очень опасной и страшной рутиной. За этот год Алексей Навальный более 20 раз сидел в ШИЗО, Алексея Горинова в третий раз отправили в ШИЗО во Владимирской колонии в Коврове, журналистку Rus News Марию Пономаренко, осужденную за «фейки», по прибытии в алтайскую колонию ИК-6 в Шепуново сразу закрыли в ШИЗО.
По закону, прежде чем отправить осужденного в штрафной изолятор, его должен осмотреть врач — именно врач, а не фельдшер и не медсестра. Врач должен изучить медицинскую карту осужденного и удостовериться, что по состоянию здоровья тот может содержаться в ШИЗО, где условия в разы хуже, чем в колонии. Но судя по тому, что говорят адвокаты политзаключенных, никакой врач перед водворением в изолятор никого не осматривает, в лучшем случае фельдшер измерит температуру, а то и нет.
И Алексей Навальный (после отравления), и Алексей Горинов (до нахождения в ШИЗО несколько раз был госпитализирован в тюремную больницу), и Мария Пономаренко (у нее диагностировано «истерическое расстройство личности»), и, конечно, Владимир Кара-Мурза (после двух отравлений страдает полиневропатией, заболевание, по которому он вообще должен быть освобожден от отбывания наказания) по состоянию здоровья не должны находиться в ШИЗО, не говоря уж о том, что причины их изоляции не имеют ничего общего с законом. Эти причины политические.
Значит, их содержание в штрафном изоляторе является незаконным и по правилам цивилизованного мира должно быть приравнено к пыткам.
* Внесен Минюстом РФ в реестр «иноагентов».
** Признано судом экстремистским и запрещено на территории РФ.
