Когда 11 октября 2023 года на прениях сторон по делу Олега Орлова гособвинитель Светлана Кильдишева заявила ходатайство о направлении подсудимого в психбольницу для проведения судебно-психиатрической экспертизы, потому что заподозрила правозащитника в возможной невменяемости из-за его убеждений и жизненной позиции, в зале Головинского суда «запахло» советской карательной психиатрией.
Свое ходатайство прокурор аргументировала тем, что Орлов в 80-е годы прошлого века выходил с пикетами против войны в Афганистане — значит, возможно, с головой у него не все в порядке. Судья Кристина Кострюкова отказала гособвинителю в ходатайстве и приговорила Олега Орлова к штрафу в 150 тысяч рублей.
24 октября — в последний день, когда по закону можно обжаловать приговор, — прокуратура вышла с неожиданным апелляционным представлением: приговор в отношении Орлова отменить, признав отягчающим обстоятельством совершение им преступления по «мотивам политической и идеологической ненависти по отношению к органам власти Российской Федерации». Кроме того, прокуратура попросила приговорить Орлова к трем годам лишения свободы и взять под стражу в зале суда. В апелляционном представлении не забыта и пресловутая судебно-психиатрическя экспертиза, о которой говорила на прениях сторон гособвинитель Кильдишева, и это притом что в том же аппеляционном представлении прокуратуры указывается, что Олег Орлов не состоял и не состоит на учете психиатра.
Олег Орлов и адвокат Тертухина. Фото: Светлана Виданова / «Новая газета»
Почитайте, как прокуратура объясняет необходимость ходатайства о назначении судмедэкспертизы:
«Поведение Орлова О.П., постоянно нарушавшего регламент судебного заседания и правила поведения в общественном месте, является настолько вызывающим и неадекватным, что послужило основанием для заявления государственным обвинителем, однако судом в удовлетворении отказано без должной мотивации».
Это говорит о том, что государство в лице Генпрокуратуры уже в открытую заявляет о применении методов карательной психиатрии к политическим оппонентам государства и правозащитникам. Той самой, с помощью которой изолировали от общества и пытали советских диссидентов в 70–80-е годы прошлого века. Тогда людей, выступающих против власти, никогда не состоящих на учете у психиатров, с помощью врачей (в частности — из печального известного института имени Сербского) объявляли невменяемым и приговаривали к бессрочному принудительному психиатрическому лечению. Вынесение психиатрического диагноза позволяло властям избегать гласного судебного процесса над инакомыслящими, их отправляли в психушки на неопределенный срок.
«Карательная психиатрия существует уже давно»
В те годы благодаря советскому диссиденту Владимиру Буковскому, который сам прошел через психушку, благодаря академику Андрею Сахарову, благодаря «Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях» при Московской Хельсинкской группе удалось добиться большого резонанса. И Всесоюзное научное общество невропатологов и психиатров собирались исключить из Всемирной психиатрической ассоциации. Но в 1983 году советские психиатры сами вышли из этой ассоциации, чтобы не быть названными поименно и окончательно не потерять репутацию.
Вернулись в мировое сообщество они олько после перестройки. И, как говорят эксперты, эта «травма карательной психиатрии» сохранилась на долгие годы, поэтому случаи, когда критиков государства отправляли в психбольницы, до последнего времени были единичными.
Михаил Косенко у Московской областной психиатрической больницы № 5. Фото: ИТАР-ТАСС / Антон Новодережкин
В рамках «болотного дела» мы знаем историю Михаила Косенко: его обвиняли в нанесении травм легкой тяжести сотруднику полиции (который на суде отказался от претензий к подсудимому), по решению суда он был признан невменяемым, приговорен к принудительному содержанию в Чеховской психбольнице общего типа. Но благодаря борьбе его сестры и благодаря помощи правозащитников Михаил пробыл в больнице всего два с половиной месяца.
До задержания 6 мая на Болотной он действительно наблюдался у психиатра, но жил совершенно обычной жизнью. Однако поскольку его задержали на митинге протеста, и оказалось, что он проходит курс поддерживающего лечения, врачи института имени Сербского посчитали, что он должен быть изолирован от общества. По словам самого Михаила, во время так называемой пятиминутки (амбулаторной судебно-психиатрической экспертизы) его, в частности, спрашивали, за кого он голосовал на выборах.
То, что комиссия врачей Чеховской больницы под влиянием большого резонанса через два с половиной месяца посчитала Михаила Косенко не опасным для общества, говорит о многом: прежде всего о том, что признание его невменяемым было политическим решением, было попыткой возвращения к практике советских времен, но общество тогда смогло дать отпор.
Через 11 лет ситуация в стране совсем иная, и
среди обвиняемых по новым «политическим» статьям уже десятки фигурантов признаются невменяемыми — и вместо колоний их направляют в психушки.
Людмила Виноградова. Фото: соцсети
«У нас карательная психиатрия уже давно опять существует, — уверена Любовь Виноградова, медицинский психолог, исполнительный директор Независимой психиатрической ассоциации России. — Но я бы не сказала, что распространена практика именно признания невменяемыми людей, у которых практически нет психических расстройств. Мы сталкиваемся со случаями, когда людям назначают более суровую форму принудительного лечения, чем можно было бы. У нас, например, крайне редко назначают амбулаторное принудительное лечение, что, с нашей точки зрения, безусловно, можно было бы делать, когда речь идет о том, что человек просто пишет что-то в своих социальных сетях, которые к тому же не имеют широкого распространения.
Часто эти люди действительно — и тут мы обычно согласны с экспертами — не до конца понимают, что они делают. То есть у них недостаточно критики. Они не понимают, что это сегодня уголовно наказуемое деяние. Если раньше можно было писать все что угодно, то сейчас не так. Люди, умеющие гибко регулировать поведение и психически здоровые, понимают это, а наши пациенты иногда не совсем адекватно воспринимают действительность. Но вот вместо того чтобы, например, назначить амбулаторное лечение, их направляют в стационары, причем иногда общего типа, иногда специализированного типа, а то еще и с интенсивным наблюдением, откуда они заведомо выйдут очень нескоро. Известный пример — якутский шаман Александр Габышев, который уже несколько лет находится на принудительном лечении в стационаре специализированного типа, хотя не представляет опасности ни для себя, ни для окружающих».
«Монстры» и большой парк
Михаил Косенко объясняет, чем психиатрическая больница в Чехове отличается, например, от тюремной больницы в СИЗО «Бутырка»:
«Я был на общем режиме в Чеховской больнице. И видел тех, кто на спецрежиме. Те заключенные, которые там содержатся, они отличаются поведением, они больше на блатных похожи. А на общем режиме заключенные — как обычные больные, они ведут себя адекватно, знают, что если будешь вести себя неадекватно, то тебе каждые полгода будут продлевать этот режим. Люди годами там находятся. Больница эта плоха тем, что там днем нельзя прилечь на кровать. Больные слоняются целый день туда-сюда, играют в шахматы, нарды, смотрят телевизор, их на несколько часов отправляют гулять. В тюрьме же — лежи на кровати, сколько хочешь, никто тебе слова не скажет. Свидания в больнице бывают по выходным, туда могут приходить только родственники. Свидания проходят в присутствии сотрудника медперсонала, который слушает разговор».
Летом 2014 года, когда Косенко содержался в больнице № 5 в селе Троицкое Чеховского района Подмосковья, я навещала его вместе с адвокатом Дмитрием Айвазяном. Помню серый забор с колючей проволокой, большой парк. Именно о нем рассказывает теперь Косенко, жалуясь, что приходилось по жаре гулять в обязательном порядке по несколько часов. Тогда уже (через месяц после пребывания Михаила в больнице) врачебный консилиум решил, что Косенко больше не опасен для общества. Больница направила свое заключение в Чеховский городской суд вместе с ходатайством адвоката о переводе Косенко на амбулаторное лечение. К тому времени Михаил пробыл в тюрьме больше двух лет — и был признан невменяемым. Ситуация круто изменилась после того, как его сестра Ксения опубликовала письмо к президенту Путину в «Новой газете».
Пикет сторонников Михаила Косенко. Фото ИТАР-ТАСС / Михаил Почуев
Заместитель главного врача Юрий Каганович тогда объяснял нам, что политических, кроме Косенко, в Чеховской больнице нет, а все их пациенты совершили преступления против личности и сидят годами. Был там тогда пациент-старожил, он находился там уже 21 год. Рассказ заместителя главного врача меня тогда поразил: он говорил, что записывает в отдельную тетрадку истории тех, кто попадает к ним в больницу.
«Я называю их монстрами. Например, молодой человек снял с девочки кожу и насиловал ее на балконе целую неделю, а мама сидела в квартире и боялась вызвать полицию. Другой случай: на вокзале мужчина при всех вынимал внутренности у своей жертвы. Он — тоже монстр», — казалось, с искренним интересом рассказывал врач.
Вполне возможно, что эти люди содержались в отделении специального типа с интенсивным наблюдением — и Михаил с ними никогда не должен был бы встретиться. Но тем не менее если бы не сестра Косенко и правозащитники, то неизвестно, сколько времени «узник Болотной» провел бы в этой больнице, в которой он в принципе (по своему состоянию здоровья) не должен был бы никогда оказаться.
«Психолог спрашивал меня о моей позиции по отношению к действиям государства»
На дворе 2023 год, а не 2014-й. И требовать перевода 18-летнего Максима Лыпканя на амбулаторное лечение вместо стационарного в Чеховской психбольнице будут его адвокаты и его мама — законный представитель на суде. Максим Лыпкань — один из самых юных фигурантов дел о «фейках».
22 февраля 2023 года Хамовнический суд арестовал его по ч. 2 ст. 207.3 УК РФ. По словам адвоката Антонины Левочской, поводом для уголовного преследования стали посты в телеграм-канале, который насчитывал всего несколько сот подписчиков. Кроме того, Максим привлек внимание правоохранительных органов тем, что 10 февраля 2023 года подал в мэрии заявку на проведение 24 февраля митинга с участием тысячи человек на Лубянской площади.
Максим Лыпкань. Фото: соцсети
В августе Максима отправили в институт им. Сербского для проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы. Я писала ему письма в СИЗО «Бутырка», и он рассказал мне, какие вопросы ему задавали психиатры: «Ранее я обращался к психиатрам на воле и принимал лечение, которое мне назначали. Я знаю, что мне (в центре Сербского. — Ред.) поставили диагноз. Психологи задавали вопросы, касаемо того, какой бы результат экспертизы был бы лучшим для меня, проводили всякие тесты. Психиатр спрашивал про мою историю болезни, про то, почему у меня сложилась именно такая позиция к действиям государства». Максим писал, что в «Кошкином доме» (психиатрическая больница в «Бутырке») от таблеток, которые ему дают, проявляется сильный побочный эффект — сонливость и угнетенность мышления.
В августе 2023 года психиатрическая экспертиза Сербского признала, что Максим Лыпкань страдает психическим заболеванием, которое «лишало его в момент совершения деяния возможности осознавать характер своих действий и руководить ими». В переводе с врачебного языка на русский это означает, что он признан невменяемым, но по закону невменяемым признает только суд, опираясь на мнение врачей. А врачи рекомендовали направить его на принудительное лечение в психиатрическую больницу специализированного типа.
Адвокат Антонина Левочская говорит, что после этого решения Максим был сильно подавлен и погружен в себя. Дело в суде теперь будут рассматривать без Максима — по постановлению Одинцовского городского суда на время процесса его направили в ту самую Чеховскую больницу.
Адвокаты собираются требовать направления Максима на амбулаторное лечение, а не в психбольницу специализированного типа, что считается строгим содержанием и никак ему не подходит.
Исполнительный директор «Независимой психиатрической ассоциации», психолог Любовь Виноградова говорит, что в последние годы суды все реже назначают амбулаторное принудительное лечение. По мнению Виноградовой, это связано с тем, что амбулаторная психиатрическая служба не справляется, врачи не умеют устанавливать «атмосферу доверия между собой и пациентом».
Другие эксперты считают, что суды выносят решения о направлении «политических» в психбольницы для того, чтобы поддерживать атмосферу страха в обществе и чтобы представить «политических» психами, как это было в Советском Союзе, когда совершенно здоровых диссидентов признавали невменяемыми.
Ведь отнюдь не случайно в судебно-психиатрических экспертизах, согласно которым в судах обвиняемых по статьям о «фейках», «дискредитации армии», «призывам к осуществлению террористической деятельности» признают невменяемыми, пишут: «у пациента отмечается наличие сверхценных идей о политике/…/, «нарушение критических и прогностических способностей представляет социальную опасность для себя и других лиц… и нуждается в направлении на принудительное лечение в медицинскую организацию специализированного типа…»
«Через два-три года я выйду героем »
Адвокат Михаил Бирюков рассказывает о деле сотрудника научно-технологического центра Московского физико-технического института (МФТИ). Ему 51 год. Его обвинили по делу о «фейках». По версии обвинения, в апреле 2022 года В.М. оставил два комментария по поводу событий в Украине на сайте. Его интерпретация событий противоречила официальным сообщениям Министерства обороны РФ.
Адвокат Михаил Бирюков. Фото: Максим Григорьев / ТАСС
«Это был малопосещаемый, узкопрофессиональный сайт, — подчеркивает адвокат Михаил Бирюков. — Как я понимаю, чаты мониторят не только специалисты, которым интересны профессиональные темы, но и специалисты Центра «Э». Свидетельские показания дали три человека, которые прочитали этот чат. И абсолютно одинаково — слово в слово — оценили содержание чата. Эти три человека оказались бакалаврами трех различных вузов, которые в этот день, скорее всего, проходили стажировку у следователя СК, и он допросил их одного за другим. Я посмотрел их места учебы. У первого — указан юридический институт, у второго и третьего — указаны только номера групп, где они учатся, но вуз не назван. То есть эти три студента из разных вузов в один день, 4 мая 2022 года, оказались в кабинете следователя и подряд — друг за другом — дали идентичные показания».
Подзащитный адвоката Бирюкова до ареста посещал психиатра в частной клинике и принимал необходимые ему лекарства, что не мешало ему в его профессиональной деятельности. Стационарная психиатрическая экспертиза (так называемая пятиминутка) фактически рекомендовала суду направить его на принудительное лечение в стационар общего типа.
«Критериями его заболевания, в том числе, послужило и то, что у него отсутствует критика по отношению к собственным словам, а также отсутствуют прогностические способности, то есть он не мог предвидеть, к чему приведут его действия, а также слова, сказанные экспертам: «Через два-три года я выйду героем» и «Все, что я говорю, это правда».
Михаил Бирюков говорит, что будет требовать на суде, чтобы его подзащитному назначили амбулаторное лечение.
«Ужасны те критерии психического заболевания, которые врачи приводят: отсутствие критики и отсутствие прогностических способностей, — говорит адвокат Бирюков.— Следствие признало его виновным, в том числе и на основании показаний псевдосвидетелей. И это практически по каждому делу, с которым мы сталкиваемся. Но это излишнее обременение дела. Им, как правило, не нужны свидетели по такому делу. Достаточно заключения экспертизы. Все мы видим на примере дела Жени Беркович: достаточно самой тупой и примитивной экспертизы, чтобы отправить человека под стражу. А здесь вот эти «бантики» в виде свидетелей. К сожалению, вероятно, мне не удастся допросить их в суде, потому что судебное заседание будет касаться только назначения принудительных мер медицинского характера. А мне было бы интересно посмотреть в глаза этим начинающим юристам, которые на «голубом глазу» дают такие показания».
До окончания судебного процесса (пока не будет принято решение о типе принудительного лечения) бывший сотрудник МФТИ будет находиться в Чеховской психбольнице в отделении общего типа.
Девушка с арбалетом
4 августа 2021 года Бабушкинский суд Москвы отправил на принудительное лечение экологическую активистку Ольгу Кузьмину, которая забралась с арбалетом на дерево, протестуя против вырубки зеленых насаждений в своем районе.
Ее адвокат Катерина Тертухина рассказала «Новой» об этом деле. Ольга — экологическая активистка и очень любит свой район. Она боролась против реновации, против незаконной, по ее мнению, стройки, против бесконтрольной вырубки деревьев. Ей предъявили обвинение в хулиганстве. Это ч. 2 ст. 213 УК РФ. Возможно, ее логика была следующей: она залезла на дерево, чтобы не дать его спилить, чтобы привлечь внимание к проблемам, ведь все инстанции, к которым она обращалась, ответили ей отказом. Это такая общемировая экологическая практика. Не она это придумала. А следователь отправил ее на судебно-психиатрическую экспертизу».
Ольга Кузьмина. Фото: SOTA
В Чеховской психбольнице консилиум врачей фактически признал ее невменяемой. В экспертизе обратили внимание на ее активизм, принципиальность, обостренное чувство справедливости. И, по мнению врачей, это все свидетельствует о том, что у нее имеется психическое заболевание. Пока Ольга Кузьмина в ожидании апелляции находится под подпиской о невыезде, но после ее вполне могу отправить на принудительное психиатрическое лечение на неопределенный срок.
Адвокат Катерина Тертухина говорит так (и многие адвокаты с ней согласны):
«Обвиняемый в хулиганстве не может быть признан невменяемым, потому что у обвиняемого по этой статье должен быть мотив для совершения этого преступления. Совершая хулиганские действия, он противопоставляет себя обществу, сознательно нарушает моральные основы общества. Когда же человек признан невменяемым, то судом не рассматриваются мотивы, по которым он совершил то или иное деяние. Считается, что он не может осознавать свои поступки. То есть он или невменяемый, или он совершает хулиганство».
То же самое, говорит Катерина Тертухина, касается и обвинений в «фейках». Ведь там идет речь о распространении заведомо ложных сведений. Защитница объясняет, что от коллег она ни разу не слышала о том, что хотя бы в одном из приговоров по подобным делам было доказано, что обвиняемый знал, что распространяет заведомо ложные сведения. А тем более если человека признают невменяемым, то его нельзя обвинять в распространении заведомо ложной информации, потому что если он невменяемый, то он не осознает, что делает.
Катерина Тертухина признается, что ее очень беспокоит эта новая практика, когда суды признают невменяемыми обвиняемых по политическим статьям.
Один из следователей говорил ей, что трое фигурантов из четырех подобных дел по «фейкам», которые находились в его в производстве, были признаны невменяемыми. Адвокат еще раз обращает внимание на то, что в апелляционном представлении по делу Олега Орлова прокурор пишет о проведении судебно-психиатрической экспертизы.
И, повторюсь, это новый поворот в практике расследования современных политических дел. Ведь Олег Орлов никогда не состоял на учете у психиатра — в отличие от большинства из тех, кого в последнее время суды отправляют на принудительное психиатрическое лечение.
«Меня хотят превратить в овощ»
В марте 2023 года Тверской районный суд Москвы арестовал Елену Родину, кандидата юридических наук, автора нескольких работ о контрабанде и браконьерстве. Об уголовном деле 58-летнего юриста, бывшего приморского прокурора и сотрудника Приморского филиала Таможенной академии России, сообщало агентство ТАСС. Родину обвинили по ч. 2 ст. 205 УК РФ («Призывы к терроризму, оправдание терроризма»). Агентство ТАСС писало, что юристка еще в 2022 году привлекалась по административной статье о «возбуждении ненависти или вражды». Уголовное дело против нее открыли после нескольких постов в социальных сетях. Когда возникли претензии правоохранительных органов, Родина эти посты удалила, но дело было возбуждено, его вел следователь Илья Савченко — тот же, что расследовал дело правозащитника Олега Орлова.
Елена Родина. Фото: соцсети
Елена Родина сначала содержалась в женском СИЗО «Печатники», но потом следователь направил ее на судебно-психиатрическую экспертизу, и Елену перевели в психиатрическую больницу в «Бутырке».
Из СИЗО Елена Родина стала посылать волонтерам, которые ей писали, сигналы SOS. Она утверждала, что ее подвергли «карательной психиатрии» и хотят превратить в овощ.
На мое письмо Елена подробно ответила.
«17 июля состоялся суд в отношении меня. Было вынесено постановление об освобождении меня от уголовной ответственности и применении ко мне принудительных мер медицинского характера. Вину я свою не признала, ссылаясь на факт сотрудничества со спецслужбами, которое не было подтверждено в суде. Я действительно работала в прокуратуре во Владивостоке с 1992 по 1998 год, с 1982 по 1986 год — в пожарной охране (тогда это было МВД). Потом я работала в Таможенной академии (Дальневосточного Федерального округа), где защитила диссертацию в 2003 году по специализации: «ОРД, криминалистика, уголовный процесс». С 2003 года я сотрудничала с оперативными службами таможни, МВД, ФСБ по линии борьбы с контрабандой, борьбой с отмыванием доходов, полученных преступным путем. Имею благодарности. При таких обстоятельствах дело в отношении меня должны были прекратить и отпустить, но я до сих пор в СИЗО-2. Меня признали психической больной. Доказать обратное я не смогла. В СИЗО-2 меня лечат уже два месяца (письмо получено в октябре. — Ред.), но умеренно. Но я могу попасть в Чехов в психиатрическую больницу на 6 месяцев и более (обычно после 6 месяцев пребывания в психбольнице собирают консилиум врачей, чтобы установить, по прежнему ли состояние больного угрожает обществу и можно ли его освободить для амбулаторного лечения на дому. — Ред.), где меня могут залечить до состояния «овоща». Прошу вас поговорить с соседями, с теми, кто гуляет около моего дома, показания соседей повлияли на признание меня психической больной».
Елена Родина дала мне адрес своего дома и фамилии соседей, но я не стала их опрашивать. Я позвонила ее дочери, чей телефон она мне также дала. Дочь Дарья была со мной достаточно категорична: «Не надо мне звонить. Я не имею никакого отношения к политической и любой другой деятельности своей матери. Какие-либо ее высказывания, позиция, взгляды остаются только ее и меня не касаются».
Адвокаты, которые защищали Родину на следствии и суде, отказались давать какую-либо информацию, сославшись на адвокатскую тайну.
Отвечая на мои вопросы о ее друзьях, коллегах и уголовном деле, Елена Родина писала: «Все мои друзья пока не знают, что делать, и никак не проявляются, дочь испугалась происходящего и пока никак не проявлялась.
Ваша задача — привлечь внимание к моей персоне, чтобы меня не убили или не «залечили до смерти».
По словам Родиной (за месяц до возбуждения уголовного дела против нее), она удалила некоторые посты в соцсетях, но ей все равно их вменили. Эти посты касались восстания и неодобрительных высказываний о президенте России.
Я еще несколько раз отправляла Елене Родиной письма в СИЗО «Бутырка», мне приходили ответы, что «письмо доставлено, прошло цензуру и вручено адресату». Но ответов от Елены я пока не дождалась.
Скан письма Елены Родиной из СИЗО
«Такого не должно быть ни с «политическими», ни с преступниками»
«В психиатрический стационар я бы не пожелала попадать никому. Даже в качестве посетителя, если вы сильно впечатлительны. Но отдельно я бы не пожелала никому попадать туда в качестве пациента. И особенно — пациентки.
Если вам кажется, что вы и так примерно представляете себе, что там может происходить, то вы скорее всего — не представляете.
А представить можно на примере Вики Петровой, которая меньше чем за неделю пережила вот что.
Виктория Петрова. Фото: соцсети
Ее заставили раздеться для «телесного осмотра» при мужчинах из числа медицинского персонала, хотя рядом достаточно было и женщин. На просьбу хотя бы дать возможность сменить перед этим прокладку, потому что начались месячные, смеялись и издевались над Викой все: и мужчины помладше, и постарше, и женщины около сорока и около шестидесяти…
Ей заламывали руки, когда она отказалась при всем этом честном народе мыться в душе и просила оставить ее на это время только с женщинами, как это было в СИЗО.
Вику связали и трясли, по ее собственному выражению, «как шавку», и обещали избить просто в качестве приветствия на новом месте. Ей дали понять, что здесь, в больнице, она уже не человек.
Ее привязывали за руки и за ноги к кровати и кололи медикаменты, от которых два дня она практически не могла разговаривать, а значит — и пожаловаться. Пока Вика была привязана, ей на лицо бросили ее одежду. Видимо, просто ради удовольствия просмотреть на ее беспомощность.
Такого не должно происходить ни с «политическими», ни с преступниками, ни с душевнобольными, ни со здоровыми — ни с кем.
Вика это знает. Поэтому она попросила меня рассказать эти подробности (а вы представляете, что она чувствует, понимая, что об этом узнают все?). Но Вика — кремень. У нас всё зафиксировано и описано. Кто причастен к унижениям и пыткам в больнице имени Степана Скворцова — нам известно.
Это рассказ адвоката Анастасии Пилипенко, защитницы 29-летней Вики Петровой, которая побывала у нее на свидании в ГПБ № 3 им. Степана Скворцова — психиатрическом стационаре общего типа, куда Вику Петрову поместили на время судебного процесса.
Петрова — фигурантка очередного дела по «фейкам». Выпускница Высшей школы менеджмента СПбГУ, до ареста работала менеджером проектов в частной компании. В феврале 2022 года участвовала в пацифистских митингах. Вику задержали в мае 2022 года и обвинили в том, что она опубликовала в соцсетях несколько видеозаписей, содержание которых не соответствует официальной версии событий в Украине, озвученных Министерством обороны России. Судебный процесс по ее делу уже несколько месяцев идет в Калининском районном суде Санкт-Петербурга. А Вика под стражей находится уже полтора года.
Когда стало понятно, что суд заходит в тупик, в деле Вики Петровой появился донос от ее сокамерниц, которые сообщали, что она продолжает вести антивоенную пропаганду. Тут же из СИЗО поступила справка в суд о том, что у Петровой появились какие-то странности в поведении.
И в связи с этим в апреле была назначена первая амбулаторная судебно-медицинская экспертиза. Тогда эксперты не смогли вынести заключение, им не хватило времени. Они истребовали медицинские справки о состоянии здоровья обвиняемой, и адвокаты принесли в суд документы, подтверждающие, что у Вики Петровой нет и не было никаких психиатрических диагнозов.
Адвокат Анастасия Пилипенко. Фото: соцсети
Тогда суд назначил ей стационарную судебно-психиатрическую экспертизу. И по итогам этой экспертизы Вике Петровой был назначен законный представитель — так делается, когда медики признают, что обвиняемый не способен реализовывать свои процессуальные права в суде. Адвокат Анастасия Пилипенко сообщила журналистам: ее подзащитная считает, что эксперты-медики исказили в экспертизе ее ответы на их вопросы. Защита вызвала в суд психиатров и допрашивала их, требуя от суда исключить эту экспертизу из числа доказательств. Адвокат Анастасия Пилипенко (так же, как и Катерина Тертухина) считает, что если обвиняемых в фейках признают невменяемыми, то рушится весь состав преступления. «Невменяемому можно вменить убийство: взял нож, воткнул, убил — состав есть, объективная сторона преступления выполнена. А когда в состав заложена заведомая ложность сообщений — вменять такой состав нельзя».
24 октября неожиданно для участников процесса во время апелляции на меру пресечения городской суд Санкт-Петербурга постановил перевести Вику Перову из СИЗО в психиатрическую больницу. Как ее там унижали, мы узнали от адвоката Вики.
Максим Лыпкань, Ольга Кузьмина, Елена Родина, Виктория Петрова — это только вершина «карательно-психиатрического айсберга», всего лишь малая толика новых политических дел, которые следствие и суды начинают решать с помощью психиатрии.
Все они еще не признаны судом невменяемыми и не получили еще окончательного решения о своей судьбе — но к какому типу принудительного психиатрического лечения их приговорят. Адвокаты говорят, что, как правило (особенно по политическим делам), исход прогнозируем: суды выносят свои решения, ориентируясь на мнение судебно-психиатрической экспертизы. Если в ней написано, что подсудимый нуждается в пребывании в больнице общего типа — его отправят именно туда. Если нуждается в больнице специализированного типа, то — туда. В больницу специализированного типа с интенсивным наблюдением «политических» практически не отравляют, говорят эксперты.
Что дальше? — спросите вы. По закону принудительное психиатрическое лечение — бессрочное. Но каждые полгода собирается консилиум врачей, который может решить, что пациент «излечился» и больше не представляет опасности ни для себя, ни для общества. А значит, может быть направлен на амбулаторное психиатрическое лечение.
Часто можно услышать мнение, что если обвиняемому по «политической» статье, например, светит до десяти лет лишения свободы, так может, будет лучше, если его признают невменяемым и через полгода-год освободят из психушки?
«Знаете, раньше, в советские времена, когда было действительно много нарушений, хорошие психиатры иногда спрашивали подэкспертного: «А что вы хотите?» — вспоминает медицинский психолог Людмила Виноградова.— Что, с вашей точки зрения, лучше?» И выбирали, между прочим, по-разному. Когда это касалось осуждения по так называемым политическим статьям, люди чаще выбирали лагерь. Во-первых, потому что считалось, что наличие психиатрического диагноза как-то дискредитирует человека, хотя это совершенно неправильно. Любой диагноз не лишает человека права на его гражданскую позицию, на выражение своего мнения и так далее. А во-вторых, все-таки в те времена тех, кто был осужден по политическим статьям, содержали немножко в других условиях и относились к ним иначе. Они не сидели вместе с уголовниками, которые в любой момент могут ножом пырнуть или что-то еще».
Мне же кажется, что такого выбора просто не должно быть. Новая волна «карательной психиатрии» — очень плохой симптом. Это говорит о том, что следователи, прокуроры и судьи сами верят в то, что инакомыслящие, которые критикуют власть, — априори сумасшедшие. А во-вторых, если речь идет о людях, которые до ареста наблюдались у психиатров, то помещать в стационары, чтобы серьезно ухудшать их положение, — такая же пытка и такое же преступление. То есть это и есть карательная психиатрия.
Фото: Дмитрий Лебедев / Коммерсантъ
