«Время назад». Как в Беларуси построили новый СССР

Накануне тридцатилетия развала СССР звонок редактора.

– Слушай, ты же из Беларуси.

– Ну.

– Напиши, почему ваша страна так и осталась советской.

– Э-э-э.

– Почему выбрали Лукашенко, столько терпели и так и не сумели победить.

– Ну-у-у.

– Почему у украинцев получилось, а у вас нет. Только не спрашивай экспертов! Лучше с родителями поговори.

И я звоню в дачный август. Помидоры, смородина, варенье, приезжай, возьмешь баночку. Родители в деревне – у них все хорошо.

Тридцать лет назад я был там с ними. Те же помидоры, но родители такого возраста, как я сейчас. Из окна нашего дома сквозь дымку на горизонте виден Минск. Я мал, чтобы понимать, почему соседи три дня подряд залипают перед телевизорами вместо грядок и потом горячо спорят.

Пройдет год, и деревня снова будет у экранов – смотреть «Санта-Барбару». Обсуждать сериал будут активнее, чем путч. В пяти километрах от кольцевой Калифорния будет казаться ближе, чем Москва. Я смотрю со всеми – и мыльная опера становится частью моей жизни. Первую собаку называю в честь самой симпатичной героини – Джины.

СССР будет уходить долго. Еще год я буду класть жвачку в сахарницу на ночь, чтобы продолжить жевать ее завтра. Еще два, в уже независимой Беларуси, буду учиться по советским учебникам.

На первых летних каникулах после замены книжек на новые и независимые вокруг будут постоянно звучать фамилии Кебича, Лукашенко и Позняка. В то лето из вселенной помидоров и смородины мы ненадолго вернемся в город, чтобы «проголосовать». Родители отдадут голос за самого молодого кандидата.

«Белорусы пошли голосовать за молодого парня, не зная, кто он и как он будет править. Людям просто надоели старики, – объясняет мать. – Он закончил пединститут и сельхозакадемию. Все думали: два высших образования – умный, эрудированный».

«Потише говори. Окно закрыть?» – слышу отца.

Из первой предвыборной программы Лукашенко родители помнят борьбу с коррупцией и бандитизмом.

«Он убрал тех, кто у дальнобойщиков деньги отбирал. В России эти бандиты еще долго были, а у нас быстро уничтожили», – продолжает мать.

Жители деревни Тульговичи в 30 км от чернобыльской зоны отчуждения смотрят по телевизору инаугурацию Александра Лукашенко после выборов 2006 года. Фото: Василий Федосенко / Reuters / Forum

На вопрос, почему в Украине уже шестой президент, а у нас до сих пор первый, родители отвечают не задумываясь.

«Сработала пропаганда, – говорит мама. – Во время протестов 2006 года мне позвонила сестра: мол, на площади собрались наркоманы. Мы долго спорили. Во время следующих выборов она увидела, как переодетый милиционер из ее подъезда бил стекла в Доме правительства – и стала читать “Народную волю” (до 2020-го одно из главных независимых печатных изданий в Беларуси. – Примеч. ред.)».

– Если бы у украинцев была такая же пропаганда, как у нас, они бы тоже не вышли?

– Думаю, да.

3000 знаков. Тексту не хватает еще столько же и взгляда сбоку.

Звоню матери девушки. Ирина Никитична переехала в Беларусь из Казахстана. Ее «сбоку» очень хорошее: после одиннадцати лет жизни здесь у нее до сих пор нет гражданства. Спрашиваю, за кого бы она голосовала на всех прошлых выборах, если бы могла.

«На первых выборах после переезда, в 2010-м – наверное, за Лукашенко. Когда я приехала, было приятно везде видеть чистоту, жалобные книги, порядок в расписании движения транспорта. Позже, когда я увидела, что происходит с образованием, то нет. Но и альтернативы Лукашенко, к сожалению, я не видела – ни десять лет назад, ни позже», – говорит она.

В том, почему белорусы так долго мирились с диктатурой, по словам Ирины Никитичны, «виновата история».

«Когда я приехала, я всегда поражалась тому, что все недовольны, но ничего не хотят менять. Наверное, годы войны и оккупации не прошли даром. Все устали от войн и хотят просто спокойно жить и чтобы все было хорошо. Белорусы, они такие – очень добрые. Привыкли со всем мириться. Не хватает бунта, – говорит она. – Мой коллега по работе говорит: “Наше дело свинячее – обделался и стой”. Люди ждут, что “там” все решат».

Как там текст, звонит редактор. 4000 знаков, но не хватает ярких цитат, говорю. Поговори с нашим литредактором – она тоже из Беларуси.

Прямо в рабочем слэке спрашиваю у Алены Чернявской, почему в 1994-м белорусы выбрали Лукашенко.

«Во время выборов мы были в деревне в Гомельской области. Когда моя семья пыталась объяснять деревенским жителям, что не стоит голосовать за Лукашенко, в ответ мы слышали, что Кебич “чужынец” и “западэнец”, Позняк – “фашыст”, а Лукашенко – “дурны, як и мы” и “нас не обманет””.

То, что Лукашенко перехитрил всех, после выборов поняли не все.

«Его противников было маловато, чтобы на что-то повлиять – не то, чтобы свергнуть. У него был сильный электорат, выбиравший эмоционально. А эмоции и голова часто расходятся», – продолжает Алена.

В Беларуси нет социологии, но в прошлом году и без нее стало понятно, что эмоции у электората Лукашенко прошли. Итоги выборов в течение года пытались зафиксировать с помощью дубинок.

Кто идет в ОМОН – знают все: деревенские

Почему они это делают, лучше всех описал Альгерд Бахаревич в книге «Мои девяностые». Будущего писателя, тогда студента педуниверситета, отправили на фольклорную практику в одну из деревень.

«Деревенские парни каждый день собирались вечером возле дома, где нас поселили. Почему-то им очень хотелось нас побить. И – снова почему-то – этого так и не произошло. Завалиться в дом они не осмеливались – так и паслись во дворе, а мы смотрели на них из окон, попивая спирт и закусывая картошкой со шкварками. Что такое гопники – я, минский шабановский парень и неформал, знал очень хорошо. Но тут была какая-то другая форма жизни: такие же тупые глаза, такие же животные выражения на лицах, такой же убогий лексикон, такое же желание разбить тебе череп обухом или железякой, но и что-то еще, нечто новое, до этого мне неизвестное: какая-то земляная, исконная, лесная ненависть, какая-то иррациональность движений, намерений, слов, какая-то слепая вера в то, что мы здесь, чтобы искушать их девок. Городские гопники старались бить все живое из-за его непохожести, бить – чтобы утвердить себя в своих иерархиях и опустить нас, а в мотивах этой деревенской гопоты с ее ремнями и палками я видел почти расизм: обиду одной, земляной расы на победу другой, каменной».

Выборы в Беларуси фальсифицируют учителя. Их поступки объясняют бесправием, а бесправие – бедностью, которая может стать нищетой. Но в 90-х в моей школе, где мужчин было лишь двое – сильно пьющие трудовик и физрук, у многих наставниц Лукашенко вызывал симпатии. Кажется, именно в школе я услышал тогда это странное про человека с тремя приклеенными к лысине волосами: «Секс-символ».

«Действительно, среди его электората было много женщин. Причем образованных женщин было меньше. Он был моложе остальных кандидатов – и это было преимуществом. Он умел говорить на языке тех, с кем общался. Секс-символом он был среди сельских – мол, не пьет. Для наших женщин непьющий мужчина – большое преимущество», – поясняет Алена.

Выбирая в феврале 2021-го накануне отъезда из Беларуси подарок на день рождения девушке, хотел, чтобы он напоминал о стране, в которую мы оба не знаем, когда вернемся в следующий раз.

Остановился на часах «Луч» – кажется, самого успешного из советских заводов, доживших до сегодня. Деревянный корпус, циферблат без цифр.

Через несколько месяцев пойдем в поход. Часы останутся дома. Отключу их, чтобы не разряжалась батарейка. После возвращения она наденет их и проносит на руке неделю, не заметив того, что они стоят даже тогда, когда спрошу который час.

Беларусь напоминает такие застывшие часы

«У семьи был друг – Василий Иванович Шоладонов, заслуженный юрист, прокурор, человек, который всего добился сам. Несмотря на не самое плохое в советские время положение, он не был приверженцем СССР – как и остальное мое окружение», – вспоминает Алена Чернявская.

В независимой Беларуси Василий Шолодонов станет депутатом парламента.

«В 90-е приходишь в магазин, а там нет молока. Потом включаешь телевизор, а в парламенте обсуждают закон о белорусском языке. Когда Шолодонов зашел к нам домой, не выдержала: “Вы фигней страдали до 12 ночи, обсуждая журнал “Вясёлка” [детский журнал на белорусском языке], а я не могла молока купить”. А он мне: “Ведаеш, не будзе мовы – не будзе кілбасы”. Те депутаты четко понимали, что независимость зависит от таких простых вещей, как язык”, – рассказывает Алена.

Белорусские солдаты собирают картошку в совхозе в деревне Прилепы. 18 сентября 1998 года. Фото: Василий Федосенко / Reuters / Forum

Алена уверена, что майдана в Беларуси не случилось потому, что бизнес стал играть по правилам Лукашенко: не лез в политику в обмен на то, что его не трогают.

«Белорус всегда строит сначала свой дом, а потом – остальное, – говорит. – Белорус создает свое окружение и живет тихонько, стараясь меньше контактировать с государством. Это во-первых. А во-вторых, у украинцев было много независимых институтов. Было много бизнесменов, которые понимали, что успех будет зависеть от того, как будет построено государство. У нас этого не было».

Белорусские часы застыли в 94-м, но Лукашенко откручивает механизм дальше назад: сначала в 70-е, с прошлого года – в 30-е.

«Период стабильного упадка», говорит о последних трех десятилетиях наш литредактор.

«Пару лет до Лукашенко и еще пару лет позже были годами надежды. Каждый думал, что сможет чего-то добиться, что-то создать – не надо уже зависеть от Москвы, мы можем все делать сами. Потом надежда сменилась отстранением: мы будем заниматься своими делами, а государство пусть само болтается где-то. В 2020-м начался подъем. На воскресных маршах было видно, как люди включаются. Была надежда, что мы, белорусы, такие талантливые, умные, сделаем всё сами – не благодаря государству, а вопреки. А когда начались эти жуткие репрессии, народ загрустил».

Денис Дзюба