Почему историки спорят о причастности Малюты Скуратова к смерти главы русского православия?

23 декабря 1569 года в Отроч Успенском монастыре близ Твери умер отстраненный от власти митрополит Московский и всея Руси Филипп, из боярского рода Колычевых. Удивительно, но эта смерть до сих пор вызывает множество споров. В том числе потому, что исторические источники данных сведений не заслуживают полного доверия.

Очередным свидетельством этой дискуссии стало недавнее высказывание президента России. Владимир Путин сказал, что общепринятое мнение о том, что митрополита убил Малюта Скуратов, – «только одна из версий». Позднее он пояснил: «Вторая версия простая, что он его не убивал и не проезжал там, а если проезжал, то проезжал мимо».

Иначе говоря, вопрос о том, кто стал виновником смерти митрополита, даже спустя столетия все еще волнует русское общество. И совсем не случайно – ведь этот сюжет является лишь частью большого вопроса: что такое опричнина, какова роль опричнины в русской истории и какую оценку мы можем дать первому русскому царю Ивану IV, как можем понять итоги его правления?

Смерть митрополита Филиппа стала лишь одним из множества обвинений, что адресуют грозному царю и его сподвижникам – в частности, Малюте Скуратову, которого принято считать главным виновником смерти митрополита Филиппа. Чтобы разобраться в произошедшем 452 года назад, стоит обратиться к документам и понять, кому была выгодна смерть митрополита.

Начнем с того, что Колычевы были знатной московской боярской фамилией, восходившей еще ко временам князя Александра Невского. Колычевы считались очень влиятельным родом, но при этом их верность московским Рюриковичам порой вызывала сомнения. Так, после смерти великого князя Василия III Колычевы оказались в числе сторонников князя Андрея Старицкого, сына Ивана III и потенциального претендента на московский престол.

На эту тему
• Как юный Романов смог успокоить Россию
• Егор Холмогоров: Холодное лето 1601-го
• Как юный царь стал жертвой первой на Руси цветной революции

В 1537 году Андрей Старицкий поднял мятеж против Елены Глинской, матери Ивана IV. Он призвал бояр и детей боярских идти к нему на службу, собирался двинуться с войском на Новгород, захватить этот богатый город и, опираясь на военную силу, ограничить власть Елены Глинской, а возможно, даже самому занять русский трон. Но дело не вышло – под Новгородом отряды Андрея Старицкого были остановлены московскими полками под командованием князя Ивана Оболенского. Старицкого привезли в Москву, судили и бросили в заключение, где князь вскоре умер. Наследником Старицкого удельного княжества стал сын Андрея – Владимир, вокруг которого еще долгое время группировались противники Ивана IV. Колычевы еще появятся в этих кругах, что явно свидетельствует о тесных связях между оппозиционным удельным князем и этой боярской семьей.

После подавления мятежа князя Старицкого Колычевы подверглись суровой опале. Несколько человек были казнены, некоторые лишены имений и отправлены в ссылку. Интересующий нас Федор Степанович Колычев (именно так звали будущего митрополита Филиппа в миру) в этот момент решил оставить мирскую жизнь и тайно бежал из Москвы, где мог оказаться схвачен людьми Глинских. Отправившись на русский Север, Федор Колычев добрался до Соловецкого монастыря, где поначалу скрыл свое боярское происхождение и поступил в монастырь простым послушником. После полутора лет тяжелого физического труда на благо обители Федор принял монашеский постриг, став Филиппом.

Но простая монашеская жизнь продолжалась недолго. Среди монахов было совсем немного людей высокого происхождения, имевших хорошее образование и умевших управлять. Поэтому, когда встал вопрос о выборах нового главы монастыря (а в те времена монастырские игумены в России не назначались церковными иерархами, а выбирались всеобщим голосованием), главой Соловецкой обители выбрали Филиппа Колычева.

Правление Филиппа стало временем расцвета Соловецкого монастыря. Уже давно ставший царем Иван IV забыл о прошлых изменах рода Колычевых и относился к игумену с большим почтением. От имени царя Соловки стали получать огромные денежные и земельные пожалования. В монастырь присылалась ценная церковная утварь и редкие книги. За счет царя для обители были отлиты колокола. Монахи получили право беспошлинной торговли солью – в то время это было настоящее золотое дно. Филипп проявил себя «крепким хозяйственником» и засыпал царя просьбами о льготах и освобождении от налогов – большая часть этих просьб удовлетворялась. Вскоре по примеру царя щедрые пожалования в адрес Соловецкой обители стали делать и богатейшие княжеские и боярские фамилии Москвы. Соловки быстро богатели и превратились в крупнейший и важнейший монастырь Русского государства. К 1566 году одних монахов в обители состояло 200 человек.

Когда в русском государстве разгорелась яростная борьба двух церковных фракций – иосифлян и нестяжателей, Филипп Колычев занял предельно осторожную позицию: он лавировал между двумя партиями, вместе с тем решительно выступая на стороне царя (который хотел использовать нестяжателей для проведения секуляризации церковных владений). Итоги Стоглавого собора 1551 года были неоднозначны. С одной стороны, собор отверг царские планы секуляризации, а с другой – ограничил дальнейший рост церковных земель. Нестяжатели лишились поддержки Ивана IV. Это привело к тому, что движение было разгромлено, а его лидеры лишены власти и сосланы в отдаленные монастыри. Так на Соловках оказался старец Артемий, которого Филипп, впрочем, совсем не стеснял и, вероятно, поспособствовал его бегству в Литву.

Меж тем в церковной жизни России произошло важное событие. В 1566 году отказался от сана Афанасий, митрополит Московский и всея Руси. Точные причины этого решения неизвестны, хотя имеется несколько версий: от слабого здоровья митрополита до его несогласия с недавно введенной политикой опричнины. Версию о слабом здоровье можно отвергнуть как дипломатическую, ведь после отречения Афанасий прожил еще девять лет. Зато версия о несогласии с опричной политикой представляется вполне вероятной – ведь в русском обществе опричнина была воспринята по большей части отрицательно.

Опричный орден справедливо считался инструментом террора, подчиненным царю и направленным против старой аристократии, обладавшей в России большим влиянием. В качестве примера существовавших феодальных порядков можно привести тот факт, что крупная знать русского государства к тому времени все еще обладала множеством правовых иммунитетов, защищавших ее от власти государя, и имела право «отъезда», то есть смены феодального сеньора вместе со своей землей и служилыми дворянами. Терпеть такие рудименты феодальной раздробленности в едином русском государстве было решительно невозможно, и поэтому царю пришлось бороться со знатью с помощью самых радикальных и даже жестоких мер.

Союзником знати в этой борьбе за старинные права оказалась православная церковь. Она владела землями, охватывающими до трети всех частных владений в России. Права монастырей и церковных иерархов, отраженные во множестве жалованных грамот, как правило, превосходили права старой аристократии и серьезно препятствовали осуществлению государственных полномочий в вотчинах духовных феодалов. Идеологи сильной воинствующей церкви склонны были отводить монарху подчиненную роль по сравнению с духовными иерархами. Сходство социально-экономического положения крупных церковных иерархов с феодальной аристократией порождало между ними идеологическую близость.

В таких условиях Ивану IV требовалось поставить главой русской церкви человека, который как минимум не будет вмешиваться в проводимую им политику. Как показалось царю, этот человек – Соловецкий игумен Филипп, до этого неизменно демонстрировавший лояльность власти. Уверенности Ивану IV придавал тот факт, что несколько Колычевых уже находились на службе в опричнине и продемонстрировали свою верность. Но расчеты оказались неточными: Филипп потребовал от Ивана IV решительного отказа от опричнины.

Сложность ситуации была в том, что число кандидатов на высшую должность было совсем невелико, и Филипп, несмотря на занятую им политическую позицию, был одним из самых приемлемых. Поэтому Иван IV начал уговаривать Филиппа, а вскоре к этому процессу присоединились московское боярство и члены церковного Собора. Уговорить Колычева удалось, он принял сан главы русской церкви, но в соборном приговоре было отмечено особое мнение: Филипп просил, «чтобы царь и великий князь отставил опричнину, а не отставит царь и великий князь опричнины, и ему в митрополитах быть не возможно». Это старательно зафиксировали, но царь решительно заявил, чтобы игумен Филипп «в опричнину и в царский домовой обиход не вступался». На том и сошлись – Филипп продемонстрировал свою независимость, а Иван IV не поступился задуманной им программой реформ.

Неудачи в ходе Ливонской войны, в которой приняли активное участие опричные части, привели к тому, что уже в 1568 году митрополит Филипп стал все более явно конфликтовать с царем. Когда 22 марта царь вместе с группой приближенных опричников пришел на службу в Успенский собор Кремля, митрополит не просто проигнорировал Ивана IV, но после богослужения обратился к присутствующим с проповедью, посвященной обличению преступлений опричников.

Он обвинил царя и его приближенных в пролитии крови невинных и грозил Ивану IV божьим судом.

Историки оценивают столь явный выпад против высшей власти с точки зрения актуальной политики. Филипп как глава церкви выступал последним защитником ее привилегий и просто не мог смириться с антифеодальной программой Ивана IV. Разумеется, напрямую обвинить царя в том, что он отбирает у церкви привилегии, митрополит не мог, и поэтому направил обличающий пафос в направлении исполнителей царской воли – опричников. Благо политика опричнины была весьма жестока, и найти множество случаев злоупотребления властью, а также несправедливых казней и преследований было совсем несложно.

Несмотря на гнев царя, вызванный критикой со стороны митрополита, Филипп продолжил обличения опричнины. Это привело к тому, что Иван IV распорядился начать против Филиппа следствие. В ноябре 1568 года состоялся церковный суд. Обвинение было ожидаемым – злоупотребления властью и порочное поведение. 4 ноября собор епископов лишил Филиппа митрополичьего сана, а 8 ноября в Успенском соборе был оглашен соборный приговор о низложении митрополита. С него сняли облачение святителя, одели в простую монашескую рясу и отправили под арест в московский Богоявленский монастырь. Затем Филиппу прочитали приговор о вечном заточении и перевезли в тверской Отроч Успенский монастырь, который и стал местом его смерти.

И тут начинается самое интересное. Встают вопросы – на основании каких исторических источников мы имеем информацию о смерти Филиппа? И кому же она была выгодна?

Начнем с того, что таких источников всего четыре: летописи (сведения о гибели Филиппа содержатся лишь в нескольких из них), письма князя Андрея Курбского, воспоминания Э. Таубе и Э. Крузе и житие Филиппа Колычева. И все эти источники стоит признать недостаточно достоверными.

Летописи прямо оперируют данными гораздо более позднего времени, по содержанию тесно связаны с житием Филиппа и, следовательно, составлены значительно позже, не очевидцами событий и даже не опираясь на показания очевидцев. Сочинения Андрея Курбского носят резко полемический характер, к моменту смерти Филиппа князь уже давно бежал в Литву и в отношении происходящего в России располагал лишь слухами разной степени достоверности. Более того, Курбский уже поступил на службу к Сигизмунду II Августу и принял участие в войне с русскими. Его послания к Ивану IV наполнены критикой царя и совершенно не объективны, хотя порой и справедливы.

Наконец, сочинения лифляндских авантюристов Таубе и Крузе переполнены таким количеством совершенно баснословных сведений о России, что их принято выводить за пределы достоверных источников, считая чем-то вроде литературы, посвященной описанию экзотических земель. Кроме того, степень доверия к Таубе и Крузе резко падает после того, как они бежали с русской службы и перешли на сторону Речи Посполитой, выступив далее в качестве пропагандистов, обличающих «варварство московитов».

Житие Филиппа содержит наиболее подробный рассказ о его смерти, включая информацию о том, как Малюта Скуратов задушил бывшего митрополита подушкой, но и оно написано значительно позже случившихся событий на основании бытовавших в русском обществе слухов. Текст жития изобилует ошибками как в фактах, так и в исторических персоналиях.

Пытаясь моделировать процесс превращения слухов о смерти Филиппа в исторические факты, внесенные в письменные документы эпохи, можно предположить такой ход событий. Первоначально появились слухи о том, что следовавший в Новгород Малюта Скуратов заглянул в Отроч Успенский монастырь и там тайно убил Филиппа Колычева. Появление этих слухов очевидно – ведь число противников опричнины и самого Малюты было весьма немалым. Так что обвинение в убийстве пусть бывшего, но высшего иерарха православной церкви было весьма серьезным ударом по опричнине. Отметим, что для распространения подобных слухов вовсе не нужно достоверное подтверждение, как не нуждались в подтверждении слухи о туалетной бумаге или крысином мясе в советской колбасе – все верили им просто потому, что «а как иначе-то».

Ходившие в обществе слухи были зафиксированы в сочинениях сначала князя Андрея Курбского, а затем двух беглых опричников Таубе и Крузе. Эти книги работали на различную аудиторию: на русских интеллектуалов, недовольных деспотическим правлением Ивана IV, и на европейское общественное мнение, которому подбрасывалась очередная сплетня из жизни «этих ужасных русских». Далее рассказ о смерти Филиппа стал восприниматься как очевидный факт и в таком виде вошел в летописи (как уже упоминали – отнюдь не все) и, в итоге, в житие митрополита.

Что касается самой смерти Филиппа, то стоит признать, что на тот момент она была совершенно никому не выгодна.

Филипп Колычев был низложен, лишен всякой власти, находился в заключении и не имел никаких связей вовне. Он не вел переписки со своими сторонниками (даже если бы такие имелись), его позиция была осуждена церковью и не находила никакой поддержки в обществе. Бывший митрополит, оставаясь живым, был совершенно не опасен ни для Ивана IV, ни для Малюты Скуратова – ближайшего опричного приближенного царя. Зато смерть Филиппа немедленно превращала его в яркий символ сопротивления опричнине. Гибель Филиппа сразу же стала известна по всей Руси и тут же была использована для обвинений Малюты в кровожадности (благо он давал тому немало поводов), а Ивана IV – в деспотизме.

Очевидно, что ни царь, ни его верный слуга Малюта совсем не находились в числе лиц, заинтересованных в смерти Филиппа. Более того, им обоим было бы выгодно, если бы Филипп продолжал жить, не давая повода обвинить Ивана IV в преследовании церкви. Так что совсем не удивительными выглядят упреки Малюты Скуратова, который, выйдя из кельи Филиппа Колычева, обвинил монастырскую власть в небрежении своим долгом, сказав, что небольшое помещение было столь жарко истоплено, что немолодой Филипп умер от угара. Выдвигаются и версии, что Филипп был отравлен кем-то из тех, кому выгодно было превратить мертвеца в символ борьбы с опричниной.

Так что загадка смерти бывшего митрополита Московского Филиппа Колычева все еще остается загадкой, которая, видимо, не будет разгадана никогда.