РУССКОЕ ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО НА РУБЕЖЕ НОВОГО ВРЕМЕНИ

Русское Просвещение охватывает период с середины XVII в. до первой трети XIX, когда за «словом» последовало «дело» - восстание декабристов. Оно представляет собой как бы цепь «горных вершин»: начальная, еще едва возвышающаяся над подножием, приходится на время царствования Алексея Ми-
89
хайловича; следующая гряда - эпоха Петра великого, «петровское западничество», впервые вырвавшее Русь из мощных объятий православного Востока и создавшее особый национально-духовный мир - «Российскую Европию»; наконец, самая величественная и яркая вершина - время Екатерины II, время «открытых заявлений гуманных принципов» и «науч- но-гуманитарного движения» \АЯ. ВеселовскиЩ.
1. Философия профессоров Киево-Могилянской академии. С избранием на царство династии Романовых (1613 г.) началась эпоха европеизации России, формирования духовных предпосылок русского Просвещения. Присоединение Украины к России вызвало мощное влияние западнорусской учености, представленной главным образом выходцами Киево- Могилянской академии. Основанная в 1632 г. знаменитым митрополитом Петром Могилой, она оказалась фактически единственным высшим учебным заведением, готовившим интеллектуальные силы русского государства. Лишь со времени Петра I эта роль переходит на западноевропейские, а затем и отечественные университеты. Эпоха царя Алексея Михайловича явилась для России рубежом Нового времени.
В разные годы профессорами Киево-Могилянской академии были такие выдающиеся восточнославянские мыслители, как Иосиф Кононович-Горбацкий (?-1б53), Иннокентий Гизель (окЛб00'1б85)}ИоанникийГолятовский (1620-1688), Лазарь Баранович (1620-1693), Стефан Яворский (1658- 1722), Феофан Прокопович (1681-1736) и др. В настоящее время обнаружено 172 курса философии и 127 курсов риторики, прочитанных на латинском языке в академии.
Киевские профессора разрабатывали в основном различные варианты синтеза христианского неоплатонизма с ари- стотелизмом. Философское наследие Стагирита высоко почиталось в академии, хотя отнюдь не было высшим авторитетом. «Мы должны следовать Аристотелю, но не слепо»,- учил Иоасаф Кроковский. Критерий истины - не авторитет, но разум, логика. «Логика, - писал Иосиф Кононович-Горбацкий, - наилучшая матерь изучающих истину. С ее необъятных и плодотворных нив мы впитываем и усваиваем рациональные знания. Ею питается наш скромный талант и только благодаря ей он может жить». В логике они видели средство развития
90
и совершенствования ума. Поэтому всякое незнание сводилось к неведению логики.
Соответственно, возвышение разума ослабляло позиции веры. Киевские профессора прославились своим либеральным отношением к религии. В молодости многие из них ради ¦познания наук» переходили и в унию, и в католицизм, не видя в этом никакой измены православию. О Боге они рассуждали в абстрактных категориях: видели в нем не столько Творца, личностное начало, сколько «всесовершенный разум», «безначальную вину» (причину) и даже «природу и субстанцию». Наличие пантеистической тенденции закрепляло представление об активной, деятельной материи. «Материя, - отмечал Кононович-Горбацкий, - не пассивна, как считал Аристотель, а активна, ибо из нее выделяются все формы... Вся материя - это субстанция действия».
В воззрениях киевских профессоров на материю отчетливо выявились две тенденции. Во-первых, рассмотрение движения как общего свойства материи. Почти во всех философских курсах утверждалось, что без основательного понимания движения нельзя понять и всего остального, что совершается в природе. «Движение,- говорилось в одном из них,- представляет собой как бы общую жизнь всего мира». Во-вто- рых, осознание единства и неуничтожимости материи. Мысль об этом пронизывает курс Стефана Яворского «Agonium ph- ilosophicum» («Философское состязание»), прочитанный им в Киево-Могилянской академии в 1693-1694 гг.
Яворский обосновывал единство материи тем, что она обладает тягой к формам; не будь этого, материя так бы и осталась в своей первосущности, лишенной каких бы то ни было свойств или атрибутов. Форма «овещняет» материю, позволяет ей трансформироваться из состояния субстратности в состояние телесности. Однако в этом проявляется и ограничивающее начало: материя как бы ущемляется в своих потенциях, сдавливается в жестких пределах. Но поскольку материя сама есть «мать форм, субстрат изменений», ее невозможно свести к раз и навсегда установленным формам. Присущая материи внутренняя активность заставляет ее порождать все новые и новые формы, что служит причиной уничтожения одних тел и возникновения других. Противоречие лежит в
91
основе существования материи. «Сама материя, - писал Яворский, - имеющая тягу (к формам - A3.), является корнем и причиной разрушения природных вещей. Дело в том, что емкость материи полностью не удовлетворяется той формой, которую имеет. Владея одной формой, она склоняется к другим. Поэтому материя вследствие уничтожения одних форм может приобретать многие другие формы. И данное уничтожение возникает из-за борьбы противоположностей, которые взаимно толкают и диспонируют материю к другим формам». Именно неуничтожимая тяга материи к формам делает ее нерожденной и вечной. Отсюда Яворский вполне обоснованно заключал, что все природные следствия надлежит объяснять природными же причинами.
Основательно разрабатывалась киевскими профессорами теория познания. Однако они еще не отделяли гносеологию от психологии. Более всего здесь заслуживает рассмотрения «Трактат о душе» Гизеля, которого за обширную ученость и тонкость ума величали «Аристотелем». Исходя из представления о нерасторжимости материи и формы, он признавал душу совокупностью (compositum) материи и формы. «Душа,- писал Гизель, - это форма органического тела», «начало, благодаря которому мы живем, чувствуем, движемся и существуем». К человеческой природе относятся все физические свойства человеческого тела, которые тождественны свойствам природных веществ. Поэтому она управляется общими законами природы. Душа проявляет себя с помощью пяти сил, или потенций: вегетативной, чувственной, разумной, потенции стремления и пространственного перемещения. Исходная потенция - вегетативная, она приводится в действие врожденным организму теплом - источником движения. Чувственная душа - «многовидна», поскольку представляет собой «определенное отражение, уподобление и изображение чувственных объектов, благодаря которым чувственные потенции, сами по себе индифферентные, определяются при восприятии того или иного объекта». В то же время чувственные потенции лежат в основе всех остальных потенций, в том числе разумной.
Чувства Гизель разделял на внешние и внутренние. Внешние суть зрение, слух, обоняние, вкус, осязание; их действия
92
детерминированы соответствующими природными объектами, средой. К структуре внутреннего чувства относятся «общее чувство», фантазия, оценивающая способность, память, рассуждение. Общее чувство распознает ощущения и объекты внешних чувств. Фантазия позволяет эти ощущения и объекты свести к различным образам. Оценка как ступень познания предполагает сравнительное соотнесение воспринятых образов (например, волк для ягненка - существо враждебное). Память восстанавливает прежде бывшее. Наконец, способность рассуждения, отличающая человека от всех других живых существ, дает возможность трансформировать чувства в интеллект, т. е. осознанное знание. С этой точки зрения рассуждение есть познание «сущего как такового, наиболее общей основы, абстрагируемой от сущего материального и духовного, сотворенного и несотворенного, общего и единичного, естественного и сверхестесгвенного, субстанции и акциденции». Таким образом, Гизель выделял сферу интеллектуально-сущего, которое не тождественно божественно-сущему и подлежит ведению разума, а не веры. Тем самым открывалась перспектива развития профессиональной философии.
Киевские профессора закладывали фундамент нового мировоззрения, свободного от оков церковности и мистики. Оно нашло себе самую благодатную почву в Московской Руси: под его влиянием «в самый короткий фок все мировоззрение высшего русского общества было секуляризировано» [В.ОКчючевскиЩ.
2. Первые московские интеллигенты были выходцами из «киевских нехаев». Они приглашались всюду, где только возникала нужда в просвещенных, знающих людях. Без них не двигалась с места ни одна реформа - ни церковная, ни гражданская, ни политическая. Так на волне украинизации Россия расставалась со своим средневековьем и приобщалась к европейской светскости и «политесу».
Эпоха царя Алексея Михайловича оставила заметный след в истории русского просветительства. Этим она обязана в первую очередь таким замечательным мыслителям-книжникам, как Епифаний Славинецкий и Симеон Полоцкий.
а) Киевский иеромонах Епифаний Славинецкий (нач. XVII в. - 1675) в Москву прибыл в 1649 г. по приглашению царя
93
Алексея Михайловича, «ради научения славянороссийского народа детей еллинскому наказанию». Это был высокообразованнейший книжник. Современники называли его не только «мужем многоискусным в философии и феологии», но и «опасным претолковником» греческого, латинского и польского диалектов. Славинецкому покровительствовал сам патриарх Никон.
1 Главным занятием ученого книжника были переводы и издание богослужебных книг. При его участии вышли «Служебник» (1655) и «Скрижаль» (1656), вызвавшие резкое недовольство старообрядцев. В 1663 г. он выпустил Библию, представлявшую собой переиздание Острожской Библии, с незначительными исправлениями и поновленнями языка. Его переводы патристики составили целый том «Поучений отцов церкви» (1665). Переводил Славинецкий и светских авторов: из древних - Фукидида и Плиния, из новых - Андрея Везалия, Эразма Роттердамского и Иоганна Блеу. Помимо этого он подготовил «Триглоссон» - греко-славянско-латинский словарь, включавший около 7000 слов. Для своего времени это был уникальный лексико-графический труд, пользовавшийся большой популярностью у современников и потомков. Всего Славинецкому принадлежит больше 150 сочинений, переводных и оригинальных. К последним следует отнести и 60 слов-проповедей, раскрывающих его социальные и философские взгляды.
Отличительной особенностью Славинецкого было то, что он ко всему примерял критерий добра и зла. «Лестный мир», т. е. реальная жизнь представлялась ему юдолью скорби и печали: в ней «больше плача, нежели веселия, больше рыдания, нежели ликования, больше сетования, нежели утешения, больше брани, нежели мира, больше мятежа, нежели покоя, больше безчестя, нежели чести, больше убожества, нежели богатства, больше горести, нежели сладости». Отсюда следовало, что мир бессмыслен и лежит во зле.
В центре моральной философии Славинецкого - метафизика зла. Русский мыслитель отнюдь не онтологизировал зло, как это делали манихеи. Последних он упрекал за то, что они, рассуждая об извечном и самостоятельном существовании «благого» и «злого» начал, олицетворявших, с одной сторо-
94

ны, Бога, а с другой - сатану, «баснословят», будто «мир сей от злаго начала, сиречь лукаваго ангела создан быти». Считая зло принадлежностью не «естества», а «дел», Славинецкий различал два вида зла: «едино убо свойственно злое, другое же мнимое злое». «Свойственное» зло - проступки, совершаемые самим человеком, т. е. свое зло; это «есть всяка неправда, всяко законопреступление, всяк грех». «Мнимое» зло - напротив, «по мнению человеческому глаголется злое»; сюда относятся «вражие нашествие», «градов борение», «имений тщета», «гу- бительство смертоносное», «глад человекогубительный», «недуг телесный», «всяка язва и рана». Оно насылается «грех ради наших на ны, в исправление наше», а потому может быть названо «человеконаказательным». Без «пременения на лучшее» каждого отдельного человека немыслимо обновление мира. А для этого необходимо «пытание писаний», «поучение смерти», безмолвие и покаяние.
Но Славинецкий не ограничивался привычными рецептами исихастского «умного делания». Он присовокуплял к ним в качестве главнейшего средства «греческое учение», которое считал воплощением не только высшей мудрости, но и высшего блага. «О како велия есть благо ясная учения греческаго луча,- восклицал мыслитель, - ею же мрачная невидения тма разрушается, восток и запад озаряется, север и юг просвещается и вся вселенна облистанна бывает!». По мнению Слави- нецкого, человек, исполнившийся «греческаго учения», уподобляется Богу.
Перед нами типично просветительская схема: зло не в мире, а в делах человеческих, и путь к изменению, преобразованию мира лежит через духовное совершенствование личности. Каков «микрокосм», таков и «макрокосм». Все зависит в конечном счете от степени просвещенности и образованности общества.
б) Симеон Полоцкий (в миру Самуил Емельянович Ситни- анович-Петровский (1629 - 1680) первоначально получил образование в Киево-Могилянской академии, а затем - в иезуитской Виленской коллегии. Постригшись в монахи, несколько лет состоял учителем братской школы в Полоцке. Оттуда в 1664 г. по приглашению царя Алексея Михайловича прибыл в Москву на должность наставника царских детей. Через год в
95
Заиконоспасском монастыре он учредил специальную школу, в которой молодые подьячие Тайного приказа обучались латыни, грамматике, поэтике, риторике и даже философии. Ему принадлежит огромное литературное наследие, большей частью оставшееся в рукописях. Широко известны его поэтические своды «Ветроград многоцветный» и «Рифмологион»; это настоящие энциклопедии по всем отраслям тогдашних знаний. Заслуживает упоминания и книга «Жезл правления», посвященная обличению расколоучителей Никиты Пустосвята и попа Лазаря. В ней он с западническим высокомерием подверг осмеянию самоучек-староверов, как вообще всю русскую «неученую» культуру.
Творчество Симеона Полоцкого проникнуто жаждой просвещения и образованности. В соответствии с духом своего времени он наивысшим выражением разума признавал Священное писание, подчеркивая его нравственно-обновляющую сущность. Вместе с тем, с его точки зрения, для всякого человека необходимы «свободные» науки, наставляющие его в житейских делах. Лишь в единстве с ними вера способна привести к мудрости.
Мудрость же добродетельна: «Елма же мудрость в ум некий вселится, ко правым делом муж Богом строится». Ее нравственной константой всегда выступает «правость», благо. Симеон осуждал тех образованных людей, которые не делятся с другими своими знаниями. По его мнению, человек, «мудрость име- яй, аще утаяет, чистое злато во землю копает». Только приобщая других к наукам, он умножает собственные познания.
Мудрому противостоит невежда, ибо он - «книг неискусный» и подобен сове, рассуждающей о солнце. Невежда к тому же еще обязательно злой человек В вирше «Слова неслушание» Симеон писал, что у безобразного слона и горбатого верблюда есть привычка при входе в чистую воду, до того как они начнут пить, «первее ногами ону возмутити». Делают они это, чтобы не видеть в воде своего «нелепия». И далее заключал: «Подобие людие злие препинати слова обыкоша и книг не читати».
Книга не только учит благородству и мудрости, она открывает глаза на мир, делает осмысленным само существование. Образ «книга-миф», восходящий к теологии Августина, посто-
96
янно вдохновлял Симеона Полоцкого, позволяя ему всесторонне разрабатывать свою просветительскую программу
Мир сей преукрашенный - книга есть велика, t
еже словом написа всяческих владыка. Пять листов препространных в ней ся обретают,
яже чюдна писмена в себе заключают Первый же лист есть небо, на нем же светила,
яко писмена, Божия крепость положила. Вторый лист огнь стихийный под небом высоко,
в нем яко писание, силу да зрит око. Третий лист преширокий аер мощно звати,
на нем дождь, снег, облака и птицы читати. Четвертый лист - сонм водный в ней ся обретает,
в том животных множество убодь ся читает Последний лист есть земля с древесы, с травами,
с крушимы и с животными, яко с писменами. В сей книзе есть возможно комуждо читати,
коль велик, иже ону извели создати. И коль силен есть, могий ону утвердити,
ни на чем же основу ея положити; И колико премудр есть, иже управляет вся сущая, и тайны всяческия знает Ту книгу читающе,рцем ecu: слава тебе, о человеколюбие, царствуй на небе.
Так он писал в «Вертограде многоцветном». Учение Симеона о мире как книге вело к всесторонней реабилитации вне- церковных знаний. Его сочинения были насыщены самыми разнообразными сведениями по географии, зоологии, астрономии, в них разъяснялись научные термины и пропагандировались идеи античных мыслителей.
Осмысление мудрости имело для Симеона и практическое значение. Он пристально следил за московской политикой, стремясь внести свою лепту в управление государством.
Идеал книжника - просвещенный монарх, персонифицированный в образе московского государя.

Этот монарх во всем противоположен «тирану» - правителю жестокому и неправедному. От него «вера права исходит», оттого церковь должна всецело подчиняться ему и видеть в нем своего первого повелителя и заступника. С верой просвещенный монарх соединяет мудрость, он равно велик в философии и богословии.
97

Симеон не забывал, что мудрость без «правды» может обернуться злом и ввергнуть людей в пучину бедствий. Поэтому истинно мудрый царь должен охранять правду, опираясь на силу закона:
- есть добродетель властей:
правду хранити, блюсти от напастей.
Подчиненный и чести даяти
достойным, а не злато смотряти.
Из рассуждений Симеона Полоцкого видно, что он примыкал к той линии русской политической философии, которая была представлена раннедворянскими идеологами Федором Карповым и Иваном Пересветовым. Конечно, он мог и не знать своих предшественников, но, как и они, ратовал за правовое ограничение самодержавной власти, о чем свидетельствует его приверженность к теории просвещенного монарха.
Царь, с его точки зрения, должен править «праведно, свято, щедро, божественно», ибо ему подражают остальные, а «через святость царя и людие святи». Принцип подражания царю, несмотря на содержащееся в нем требование полного подчинения самодержавной власти, выражал надежду Симеона Полоцкого на признание равенства между «людьми» и «начальными», подданными и правителями. Правомерность такого обобщения несомненна, ибо для него самодержавная власть сохраняла право на существование лишь постольку, поскольку исключала возможность тирании и деспотизма.
«Кто есть царь и кто тиран, хощеши ли знати?»,- спрашивал Симеон в одном из своих сочинений и отвечал: «Аристотеля книги попцися читати». Это был совет просветителя, убежденного в действенности слова, могуществе и силе человеческого разума.
3. В этом отношении с ним вполне солидаризировался другой пришлый книжник - уіЄ?Еьт-хорв2.тЮрийІфижанин (ок 1617-1683). Он прибыл в Москву раньше Симеона Полоцкого, в 1659 г., однако через два года по подозрению в прокатолической деятельности был сослан в Тобольск, где прожил 15 лет. Впоследствии он уехал из России в Рим и принял там постриг в одном из доминиканских монастырей.
98

Основное сочинение Крижанича - трактат «Политика, или Разговоры об владетельству». В нем три части: первая называется «О благе», вторая - «О силе», третья - «О мудрости». Их объединяет одна общая идея - возвышение России как главного центра и оплота мирового славянства. Рассуждая о благе, он на первый план выдвигал вопрос о развитии земледелия, ремесла и торговли. Именно они составляют источник богатства страны. Наряду с этим Крижанич к богатству государства относил и многолюдство населения: «Не тот король богаче, у кого больше золота, а тот, у кого больше людей». Что касается силы государства, то она держится на справедливых законах. «При жестоких порядках, - писал мыслитель, - наилучшая земля остается пустой и редко населенной. При размеренных порядках и плохая земля бывает многолюдной и густо населенной».
Самое большое внимание в трактате уделяется мудрости, главным образом политической. Крижанич считал, что именно политическая мудрость является госпожой всех наук, так как от нее зависит общее благо. При этом он осуждал философию макиавеллизма, называя ее создателя сыном дьявола, а само его учение - псевдополитикой. Политика у Крижанича неотделима от этики и представляет собой науку управления государством, или королевскую мудрость. Она может быть достоянием только монархов и их советников.
Две максимы скрепляют политическую мудрость: «Познай самого себя» и «Не верь чужестранцам». Самопознание у Крижанича служит этносоциологическим принципом: в него он вкладывал идею познания «природы, нрава и состояния» народа, пределов и богатства государства. В славянском характере Крижанича прежде всего огорчала «ксеномания» - любовь ко всему чужому, иностранному. «Эта смертоносная чума,- писал он, - заразила весь наш народ. Ведь не счесть убытков и позора, которые весь наш народ (до Дуная и за Дунаем) терпит из-за чужебесия». Причину этого он усматривал в невежестве, враждебном отношении к науке. Беря в пример Русь, Крижанич сокрушался: «Главный довод врагов науки в том, что учение приносит с собой ересь. Но разве на Руси поднялся раскол не от глупых, безграмотных мужиков и не от глупых причин?». Без просвещения, без знаний славяне так
99

и останутся в зависимости от чужестранцев. По поводу их за- силия на Руси ученый-хорват восклицал:«... А на Руси что делается! Инородные торговцы везде держат товарные склады и огкупы и всякие промыслы: вольно им ходить по нашей земле и покупать наши товары дешевою ценой, а нам привозить дорогою и бесполезные... Иные обольщают нас суетными именами академий и высших училищ, степенями докторов и магистров, но все это пустяки; земля пополняется множеством бездельных писак и книжников. Лучше было бы им в молодости учиться полезным и потребным для народа ремеслам...». Для Крижанича политическая мудрость сводилась к национальному самоопределению, основанному на развитии промышленности и просвещения.
Отсюда понятно его критическое отношение к системе крепостничества. Крижанич считал недопустимым, что труд в России закрепощен и крестьяне не могут свободно распоряжаться принадлежащим им имуществом. Государство, на его взгляд, должно «всячески заботиться о процветании народа, и прежде всего, чтобы все жили безопасно и, как подобает свободному гражданину, пользовались и наслаждались своим имуществом». Однако здесь он не был до конца последовательным и допускал «кабальное рабство» и рабство «дворовых людей». Поясняя, что это - «за деньги купленные рабы», Крижанич сводил вопрос к добровольной самопродаже, оправдывая последнее ссылкой на философский принцип свободы воли.
Содержание политической мудрости включает выбор «наилучшей» формы правления. Крижанич подробно рассмотрел «самовладство» - монархию, «боярское правление» - аристократию и «обшевладство» - демократию. По его мнению, демократия ведет к анархии, ибо там каждый стремится стать государем Аристократия возвышает только немногих, что уже само по себе является несправедливостью. Поэтому Крижанич высказывался за «самовладство», полагая, что хотя монархия и может превратиться в тиранию, однако это легче исправить, чем другие системы: «для этого не надо ничего, кроме желания одною человека». Он выделял следующие преимущества монархической власти: «Во-первых, при самовлад- стве лучше... соблюдается всеобщая справедливость. Во-вто-

рых, при нем легче и лучше сохраняется покой и согласие в народе. В-третьих, этот способ (правления) лучше оберегает от опасностей. А четвертое и самое главное: самовладство подобно власти Божией! Ведь Бог - первый и подлинный самовладелец всего света. А всякий истинный (или полновластный) король является в своем королевстве вторым после Бога самовладцем и Божьим наместником». Стало быть, только при абсолютной монархии возможно проведение в стране всех необходимых преобразований.
В теории политической мудрости сохраняли силу доводы религиозного порядка, ссылка на Священное писание и сочинения отцов церкви; но над всем этим возвышалась идея «общего блага», «всеобщей справедливости», которая была воспринята идеологией российского просветительства
Л. Московские западники. Прошло немного времени, и рядом с пришлыми книжниками стали их ученики - первые московские «западники», «латинствующие». С ярой решимостью и нетерпением они принялись «в Москве невежества темность прогоняти», бесстрашно нападая на «мудроборцев» - защитников церковной ортодоксии.
а) Апостолом московских западников был Сильвестр Медведев (1641-1691), ближайший сподвижник и друг Симеона Полоцкого. Он происходил из семьи курского подьячего, учился в Заиконоспасской школе, где освоил латинский, греческий и польский языки, три года провел в Курляндии в составе посольской делегации, а после около одиннадцати лет занимал должность справщика (редактора) Печатного двора.
Заветной мечтой Сильвестра было учреждение в Москве Славяно-греко-латинской академии. Добиться этого он рассчитывал с помощью правительницы Софьи. Вручая ей в январе 1685 г. «привилей» (устав) академии, Сильвестр сопроводил его лестным посвящением:
Яко же Ольга свет веры явила, за еже небо вечно улучила, Тако и ты свет наук явити
хощешь России и в небе в век жити.
Однако Сильвестр ошибся в своих расчетах: царевна не решилась противостоять патриарху Иоакиму, возглавлявше
му

му партию московских «мудроборцев» И хотя академия была открыта в 1686 г., она не стала центром светских наук и просвещения - Иоаким отдал ее в руки братьев Лихудов - Со- фрония и Иоанникия, греков по рождению и воспитанию. Убежденные поборники церковности и мистики, они с самого начала решительно выступили против «всякого мудрования, несогласного с религией и православием», отвергли новейшую натурфилософию.
Откровенно охранительный характер носил устав академии. От ректора и профессоров требовалось, чтобы они были русские, рождены «благочестивыми» родителями и воспитаны в православной вере. Из православных-инородцев в учителя допускались лишь те, которые, подобно Лихудам, имели свидетельство от православных патриархов о «крепком утверждении их в вере» и притом прошли новое основательное испытание в самой России. Таково же было отношение к православным, жившим в Западной Руси и Литве.
Особым пунктом выделялись новообращенные из католиков, лютеран и кальвинистов: они вообще лишались права преподавать в академии. Более того, им даже возбранялось без санкции академического начальства обучать иностранным языкам в домах богатых московитов; опасались, что они могут внести «противности» в православную веру. Нарушителей ожидала конфискация имущества.
На академию возлагалось также наблюдение заумами приезжих иностранцев. Им разрешалось жить в Москве только после соответствующей проверки. Если обнаруживалось что- либо противное духу православия, они немедленно высылались из «царствующего града за пределы нашего царствия». Иноверцев, принимавших православие, записывали в особые академические журналы, и специально назначенные преподаватели академии должны были следить за тем, «кто из них како житие свое препровождает и крепко ли и цело ону (веру. -A3.) и церковныя предания содержит». За малейшее нарушение канона или обрядов их ссылали «в дальние... грады, на Терек и в Сибирь». Тех же, кто уличался в приверженности к прежней вере или ереси, сжигали «без всякого милосердия». Подобная участь ожидала и православных, прибывавших в Россию из других стран и принимавших иную веру.
Таким образом, вместо академии Россия получила фактически подразделение Преображенского приказа - новый карательный орган по делам инакомыслия.
Сильвестра это буквально потрясло, и он ринулся в бой с «мудроборцами». В своей «Книге о манне хлеба животного» - огромном, более чем на 700 страниц, фолианте - он осмеивал их за то, что они слушают «греческих учителей», как младенцы, будто на Руси не существовало уже несколько столетий истинное православие. «Ныне, увы! - восклицал он. - Нашему такому неразумию вся вселенная смеется... и сами тии нововыезжие греки смеются и глаголют: Русь глупая, ничто- же сведущая!»
Московским просветителем руководило пламенное желание противодействовать какой бы то ни было ортодоксии - православной или католической. Единственным мерилом человеческой духовности он признавал разум, провозглашая его «благодатью» Святого Духа, наравне с волей и памятью.
Ум умудряет, что есть благо, знати, волю же движет - благого жешти.
А память нудит, еже совершити дело благое, дабы ползе быти.
Само собой разумеется, Сильвестр сознавал, что такая интерпретация одной из ипостасей Троицы чревата противопоставлением разума и веры, но вместе с тем он не мыслил себе веры без разума, и само существование веры связывал с просвещением, образованием. Этого было вполне достаточно, чтобы выглядеть в глазах грекофилов настоящим вольнодумцем.
На него посылались доносы, Вскоре Сильвестра схватили и подвергли монастырскому заточению. Целый год он провел в самых нечеловеческих условиях, «в яковых можно пре- бывати», изолированный от всех людей, лишенный специальным указом бумаги и чернил. От него ждали отречения от своих идей, но не смогли добиться этого никакими пытками. Тогда его казнили как чернокнижника. Такова страшная ирония судьбы: мыслитель-рационалист, мужественный борец за просвещение стал жертвой нелепого обвинения в средневековом «чародеянии», колдовстве.
б) Видным деятелем русского просветительства конца XVII - начала XVIIIbb, был Карион Истомин (сер. XVII в. - 1717), тоже ученик Симеона Полоцкого и дальний родственник Сильвестра Медведева. Приняв монашество после окончания Заиконоспасской школы, он более двух десятилетий состоял справщиком Печатного двора и одновременно неутомимо занимался переводами и литературным творчеством. Наследие Кариона Истомина обширно, хотя представлено по преимуществу в поэтической форме. Он со всей страстью и убежденностью полемизировал с «мудроборцами», призывавшими во имя «греко-католической веры» немедленно и навсегда «угасить» в России «пламень западного зломысленнаго мудрования». Своим первостепенным долгом поэт считал защиту мудрости, научного знания. Его идеи соответствовали духу наступающих петровских реформ.
В стихотворном цикле «Книга желательно приветство мудрости» он обращался к царевне-правительнице Софье с настоятельной просьбой убедить братьев Иоанна и Петра, «российский скипетр в руках си имущих», ввести в России «семь свободных наук». Тут же он подробно исчислял все выгоды светского образования: «свободные науки» будут способствовать совершенствованию государственного управления, юриспруденции, воспитанию нравов, а также развитию философии, кораблевождения, астрономии, медицины. В сочинении Кариона София-Мудрость предстает как строящая, созидающая сила, благоразумная правительница:
Мудростию бо ecu цари царствуют,
и ecu велможи добре начальствуют Мудростию же вся управляются, и о том люди ecu утешаются. Ею здравствуют удобь человецы и счисляются времена и вецы, Ею по морям плавают удобно
во время люто и зело безгодно, Ею живуще люди благонестно
к Богу онима смотрят непрелестно, Ею девственны велма хранят цветы
и чисты сердцем зрят Божии светы, Ею во мире вся блага бывают,
разум, богатство люди обретают
Мудрости бо несть подобие кое, яко гонит лесть и всякое злое Каменье драго пред нею мент песок, понеже тоя чист разум и высок
Карион Истомин отстаивал теорию двойственной истины, открывавшую путь к секуляризации научных знаний. Мир представлялся ему своеобразными листами книги: первый лист - небо, второй - земля, третий - человек. Но человек вместе с тем объемлет весь мир, ибо если он «по телу земен», то «по душе - небесный». Благодаря наличию двух природ человек равно познает мирское и божественное. Поэтому богословие и науки не противоречат друг другу, обе они необходимы для существования человека. Все это очень напоминает позднейшие воззрения Ломоносова.
5. Поэты-просветители пытались учить «мудрости» царей, ставя в зависимость от сущности власти общественное благо. Подобные же усилия предпринимали «мудроборцы», ратовавшие за сохранение «чистоты» православия. Патриарх Иоаким незадолго до смерти составил завещание, в котором наставлял царей Иоанна и Петра Алексеевичей «веру... в Бога вседуш- не любовию имети, церковь святую... яко матерь, чествовати и пребывати в ея правом учении непоколебимо». Только тогда, утверждал он, «может целость государства в лепоте содер- жатися», когда «все люди... содержат благие и постоянные нравы и да не навыкнут иностранных обычаев непотребных и неутвержденных в вере». Поэтому патриарх требовал от русских государей всячески пресекать влияние «иноземцев»: «..да никако же они, государи, попустят кому христианом православным в своей державе с еретиками иноверцами, с латины, лютераны, калвины, безбожными татары... общения в содружестве творити, но яко врагов Божиих и ругателей церковных, тех удалятися; да повелевают царским своим указом, отнюдь бы иноверцы... обычаев своих иностранных на прелесть христианом не вносили бы, и сие бы им запретить под каз- нию накрепко».
Но труды его оказались тщетными. Россия жаждала новой правды, правды мирской, истинной. Она стояла на пороге Просвещения.

<< | >>

↑

Источник: Замалеев А.Ф.. Курс истории русской философии. Учебник для гуманитарных вузов. Изд. 2-е, дополненное и переработанное. - М.: Издательство Магистр, 1996- 352 с.. 1996

Еще по теме РУССКОЕ ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО НА РУБЕЖЕ НОВОГО ВРЕМЕНИ :

- Безопасность жизнедеятельности - Библиотечное дело - Бизнес - Биология - Военные дисциплины - География - Геология - Демография - Диссертации России - Естествознание - Журналистика и СМИ - Искусствоведение - История - Культурология - Литература - Маркетинг - Математика - Медицина - Менеджмент - Педагогика - Политология - Право России - Право України - Промышленность - Психология - Реклама - Религиоведение - Социология - Страхование - Технические науки - Учебный процесс - Физика - Философия - Финансы - Химия - Художественные науки - Экология - Экономика - Энергетика - Юриспруденция - Языкознание -