Пакт Молотова-Риббентропа и курьезы недолгой советско-нацистской дружбы

80 лет назад в Москве был подписан пакт, названный именами Молотова и Риббентропа, хотя два министра, подписавшие документ, в данном случае сами мало что решали.

Случаев мгновенного и неожиданного превращения заклятых врагов в друзей (слово "дружба" фигурировало в договоре о новой границе от 28 сентября 1939 года и в декабрьской телеграмме Сталина Гитлеру) в истории международных отношений крайне мало.

Немудрено, что у советских граждан от этой внезапной метаморфозы ум заходил за разум. Случались невероятные вещи, над которыми не знаешь, смеяться или плакать.

Не трогай фюрера!

В июле 1940 года СССР в соответствии с секретными протоколами к пакту аннексировал (или вернул себе, кому как угодно) румынскую Бессарабию.

Оказавшимся на новых советских территориях этническим немцам было предложено либо отправляться в рейх, либо стать советскими гражданами. Практически все выбрали первый вариант.

Для репатриантов немцами были открыты регистрационные пункты. В том числе в селе Чобановка примерно в 40 км к юго-западу от Кишинева, где жили 342 фольксдойче - потомки колонистов, приехавших еще при Потемкине.

25 сентября немцы завершили свою миссию и начали паковать вещи.

А неделю спустя местные чекисты доложили заместителю Берии Всеволоду Меркулову и наркому внутренних дел Украины Ивану Серову, которому временно подчинялись "органы" вновь созданной Молдавской ССР, о чрезвычайном происшествии: работавший в пункте сторожем крестьянин Иван Нагорняк сжег висевший там немецкий флаг и изорвал портрет Гитлера!

Меркулов в тот же день распорядился тщательно проверить Нагорняка. Из Кишинева в Чобановку выехала опергруппа.

Выяснилось, что инцидент произошел 27 сентября. Надо думать, Нагорняк решил, что в суматохе отъезда портрета и флага не хватятся, но немцы подняли шум.

Сторож не был советским человеком, он прожил всю жизнь в Румынии, но, очевидно, относился к гитлеризму вполне определенным образом.

Дело об оскорблении чувств нацистов закончилось благополучно. По результатам проверки чекисты 8 октября доложили, что Нагорняк якобы не надругался над гитлеровской атрибутикой, а потерял ее. Взял домой, чтобы потом вернуть хозяевам, а оттуда ее украли неизвестные.

Версия выглядит шитой белыми нитками, и искать предполагаемого похитителя даже не пытались. Остается единственный вопрос: сам Нагорняк это придумал, или сжалившиеся оперативники продиктовали ему показания?

В рапорте он был назван "неграмотным, забитым крестьянином". По мнению историка Владислава Гриневича, это его и спасло. Был бы немного пограмотнее, имел бы все шансы отправиться в ГУЛАГ как английский шпион, пытавшийся подорвать советско-германские отношения.

Другая история произошла с человеком, занимавшим совсем иное общественное положение. О ней рассказали в воспоминаниях писатель Илья Эренбург, лично знавший главного героя, и ученый Иосиф Шкловский, знакомый с его зятем.

Летом 1939 года Николай Иванов был назначен первым секретарем советского полпредства во Франции.

В марте 1940-го партийное собрание дипмиссии единодушно и горячо поддержало "мудрую внешнюю политику СССР, разрушившую козни англо-французских империалистов".

Полпред Яков Суриц доложил об этом в телеграмме за своей подписью на имя Сталина и Молотова. Из-за ошибки технического сотрудника телеграмма была отправлена незашифрованной. Текст попал в парижские газеты. Хозяева объявили полпреда персоной нон грата.

Исполнять его обязанности стал Иванов как следующий по старшинству дипломат. Полноценного полпреда Москва не назначала, дабы выказать французам неудовольствие.

После разгрома Франции немцами в июле 1940 года Иванов начал спасать местных коммунистов и ранее эмигрировавших туда испанских республиканцев, укрывая их в полпредстве и помогая выехать в Швейцарию.

Работавший под прикрытием должности второго секретаря полпредства резидент разведки НКВД донес в Москву, что временный поверенный не понимает текущего момента и подрывает советско-германское сотрудничество.

В канун 1941 года Иванова вызвали в Москву. Прямо с поезда он явился к Молотову.

Тот приветствовал подчиненного сердечно: "Как добрались? Говорят, с немцами не можете сработаться? Ничего, завтра вас приму, все обсудим подробно, а пока отдохните с дороги".

Ночью за Ивановым пришли.

Следователи не спешили, и до Особого совещания дело Иванова добралось лишь в сентябре 1941 года, когда вермахт рвался к Москве и замкнул блокаду Ленинграда. Дипломат получил пять лет лагерей за антигерманскую пропаганду.

Иванов отбыл срок от звонка до звонка, выжил, но в МИД, конечно, не вернулся.

Красивая форма

Ну, а третий казус имел место в заоблачных кремлевских высях.

27-28 сентября 1939 года Риббентроп снова прилетел в Москву, чтобы окончательно разделить Польшу и подписать договор "О дружбе и границе".

На банкете в Кремле, как утверждал советник германского посольства Густав Хильгер, были подняты 22 тоста. Далее Хильгер, по его словам, сбился со счета, поскольку пил наравне.

По кавказскому обычаю Сталин почествовал всех присутствовавших, включая стоявшего за креслом Риббентропа 25-летнего адъютанта-эсэсовца Рихарда Шульце.

Пить в таком обществе ему не полагалось, но хозяин лично вручил немцу бокал, провозгласил тост "за самого молодого из нас", сказал, что Шульце, наверное, очень идет черная форма с серебряными нашивками, и потребовал, чтобы тот пообещал еще раз посетить Советский Союз, причем непременно в мундире.

Шульце дал слово и сдержал его 22 июня 1941 года.

В подготовке материала использованы следующие источники: