Виктор Цой: рождение рок-звезды - как это было. Воспоминания очевидца

К 60-летию Виктора Цоя в московском издательстве "АСТ" 30 июня выходит книга близко дружившей с Цоем американки Джоанны Стингрей "Виктор Цой. Последний герой". Наряду с текстом самой Джоанны и многочисленными фотографиями и документами из ее архива в книгу включены и размышления его друзей и соратников. Среди них - воспоминания нашего обозревателя Александра Кана, хорошо знавшего Цоя.

Сейчас, по прошествии 40 лет, мне уже трудно вспомнить, что произошло раньше - я познакомился с Цоем, увидел группу "Кино" на концерте или же услышал их музыку в записи.

Хотя, на самом деле, могли познакомиться и многим раньше - мы с ним чуть-чуть разминулись в Художественном училище имени Серова, куда я пришел преподавать в сентябре 1980-го и откуда Витя был отчислен годом-двумя раньше.

Наверное, все же сначала был концерт - тот самый, первый исторический концерт в Ленинградском рок-клубе в апреле 1982 года.

Миша Файнштейн, басист "Аквариума" и член совета клуба, рекомендовал обратить внимание на новую группу. "Кино" тогда состояло еще из двух человек.

Цой вышел на сцену - высокий, стройный восточный красавец с гривой черных волос до плеч и в широкой, развевающейся, как парус, белой рубашке с кружевным жабо. Деталей облачения его партнера Леши Рыбина не помню, но оно было примерно в таком же духе.

Уже этот внешний вид был для многих шоком - жабо ассоциировалось с ненавистной, пошлой эстрадой, но никак не с роком.

Их облик резко контрастировал с типичным то ли хиппистским, то ли панковским обличьем ленинградской рок-сцены, и лишь немногие самые продвинутые из нас понимали, что он соответствовал новой музыкальной, стилистической и визуальной рок-моде - британскому движению "Новые романтики", которому "Кино" чуть ли не первыми в Ленинграде, да и в стране, начали активно подражать.

Песен на том концерте совершенно не помню. Звук, как почти всегда на раннем этапе рок-клуба, был, прямо скажем, не ахти, слов было не разобрать. Да и не до слов было.

Осознавая слабость звуковой мощи дуэта, "Кино" обзавелись поддержкой старших товарищей-друзей. То и дело на сцену с большим барабаном наперевес выбегал Гребенщиков, на гитаре играл Майк Науменко, на басу - Миша Файнштейн.

Уже числившиеся по категории местных звезд музыканты "Аквариума" и "Зоопарка" своим появлением придали - если не музыкально, то статусно - изрядного веса группе-дебютанту. Всё вместе осталось в моем, да, думаю, и большинства присутствующих восприятии действием весьма невнятным, но зато невероятно веселым. И название "Кино" запомнилось.

Очень скоро кто-то дал мне катушку с записанным тогда же, в марте-апреле, первым альбомом группы - "45". Я был сразу покорен: "Алюминиевые огурцы", "Электричка", "Солнечные дни", "Время есть, а денег нет".

В песнях 20-летнего ленинградского пэтэушника мне послышалась какая-то отчужденность, отстраненность европейского интеллектуала, сродни мрачной образности любимого мною западногерманского кинорежиссера Райнера Вернера Фасбиндера.

Когда и как произошло личное знакомство - не помню. Тусовок было множество. По всей видимости, в какой-то момент в комнате БГ в коммуналке на восьмом этаже дома на улице Софьи Перовской, куда все мужественно карабкались без лифта.

Гребенщиков был уже, пусть и местного масштаба, но звездой, и стены подъезда сверху донизу были разукрашены граффити - его портретами, строчками из песен и прочим славословием.

Цой был всего лишь начинающим музыкантом и в извечной многофигурной композиции гребенщиковского жилища вел себя скромно, не выделялся, по большей части молчал. Да и я с разговорами не лез, тем более что на этот период, кажется, пришлось его "отмазывание" от армии через психушку.

В какой-то момент, вдруг утром в воскресенье, часов в 11, наверное, звонит БГ: "Слушай, мы тут недалеко с Цоем. Можно к тебе зайдем?" - "Ну, заходите".

Я тогда жил на проспекте Энергетиков, глушь по ленинградским меркам невероятная, самая окраина города, дальше пустырь. А Витя с женой Марьяной жили совсем неподалеку - на проспекте Блюхера ("Голубой хер", как называли его в народе). Боря у них заночевал, ну и наутро решил ко мне забежать с другом.

Мы пригласили их позавтракать. И опять Витя был тих и скромен. Пока мы с Борей болтали, он с удовольствием молча уплетал приготовленные моей женой оладьи.

Иным, конечно же, он был на тусовках с близкими друзьями. Главным местом таких дружеских тусовок в середине 80-х была квартира наших друзей Сергея и Ксении Савельевых в самом начале Литейного проспекта, в полуквартале от "Сайгона", и в двух кварталах от здания рок-клуба на улице Рубинштейна.

Место было самое что ни на есть идеальное не только благодаря его "центральности", но еще и потому, что тут же, в этом же дворе жил и всеобщий друг, лидер авангардной художественной тусовки Тимур Новиков. Ксения, кстати, впоследствии стала женой Тимура, а после его смерти занималась сохранением художественного наследия мужа.

Несмотря на наличие маленького ребенка (девочки Маши, которая, в свою очередь, уже после смерти матери продолжает опекать наследие Тимура Новикова), дом Савельевых был всегда открыт. К тому же там стояла превосходная двухкассетная японская дека и вполне приличный проигрыватель. Туда все друзья сносили появляющиеся новые пластинки и кассеты, и там они постоянно переписывались, снабжая всю компанию новейшей актуальной музыкой.

БГ, Сергей Курехин, Сергей Бугаев "Африка" и все "Кино" - Цой, Юрий Каспарян, Георгий "Густав" Гурьянов, Саша Титов - были завсегдатаями этого замечательного места, превратившегося в самый настоящий клуб дружеского общения. Частенько бывал там и я.

Виктор там чувствовал себя раскованно, шутил, дурачился, демонстрировал вновь освоенные любимые позы своего кумира Брюса Ли и приемы кунг-фу, вместе со всеми самозабвенно слушал музыку и высказывал свое мнение о ней - любимыми группами его тогда были The Smiths, The Cure, Duran Duran.

Всегда был дружелюбен, тактичен, уважителен к другим. Не могу вспомнить ни одной крупной ссоры или даже размолвки, хотя наверняка в более тесном кругу, внутри группы обойтись совсем без этого было бы невозможно.

Особым красноречием он не отличался, и я не переставал дивиться контрасту между этим, пусть и обаятельным, и веселым, но в общем-то довольно простым парнем и глубиной его хотя и простых, но таких точных, умных и образных песен.

Еще одним таким местом пару лет спустя стал огромная мастерская Тимура, на самом деле освоенная им бывшая коммуналка в расселенном доме на улице Воинова (ныне Шпалерная), окна которой, по иронии судьбы, выходили прямо на здание зловещего "Большого дома" - Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области.

После выхода фильма Сергея Соловьева место это получило название Галерея "Асса" и, по примеру знаменитой нью-йоркской "Фабрики" Энди Уорхола, стало мозговым центром и средоточием активности и созданных Тимуром "Новых художников", и группы "Кино", и курехинской "Поп-Механики".

Виктор Цой как ключевая фигура во всех трех образованиях неизменно бывал и там, и мы тоже там регулярно встречались и общались.

Ну и, конечно, Джоанна Стингрей. Появление Джоанны - в особенности с началом работы над собиранием и оформлением материала для будущего альбома "Red Wave. Four Underground Bands from the USSR" - стало огромным стимулом для всеобщего единения и усиленного общения.

Я как журналист и переводчик во всем этом принимал самое активное участие, что привело к более частым встречам в том числе и с Виктором. Это совпало со стремительным взрослением и созреванием "Кино" - Виктор на глазах превращался из скромного парня-пэтэушника в звезду, артиста и художника, чем дальше, тем больше прекрасно осознающего и то, что он делает, и свое место в развивающейся культуре русского рока.

Что, впрочем, нисколько не лишило его человеческого обаяния и простоты в общении - он оставался таким же непосредственным и милым другом, без какого бы то ни было апломба и фанаберии, с гипертрофированным чувством дружеского единства и солидарности.

Помню концерт в рок-клубе - год, наверное, 86-й. Саша Титов уже перестал играть в "Кино", полностью сосредоточившись на работе в "Аквариуме", и по какому-то теперь уже совершенно забытому и, скорее всего, совершенно незначительному поводу в антракте в фойе его "повязали" - то ли дружинники, то ли милиция, то ли прямо КГБ (такое бывало сплошь и рядом, я сам однажды стал жертвой такого "вязалова"). Случилось это как раз перед выходом "Кино" на сцену.

Титов был в клубе популярен и всеми любим, слух о произошедшем мгновенно разнесся по всему зданию и, конечно же, достиг и "Кино". Музыканты вышли на сцену, взяли в руки инструменты, и Виктор произнес в микрофон: "Мы не будем играть до тех пор, пока нашего товарища не отпустят".

Шаг по тем временам был беспрецедентный и, надо сказать, отчаянно смелый. Весь Ленинградский рок-клуб, все музыканты, вся рок-сцена были еще, строго говоря, самодеятельностью, андерграундом. Казалось бы, что властям до вызывающего демарша какой-то группы?

Однако сама решимость, отчаянная смелость Виктора, не побоявшегося бросить вызов беспределу, победила. Она вызвала всеобщую единую бурную поддержку зала, власти испугались, отступили. Титов был отпущен.

И "Кино" на всеобщем воодушевлении сыграли, наверное, один из лучших своих концертов. Овации были благодарностью и признанием не только музыки, но и мужества.

Главное, что в Викторе было, наверное, - безукоризненный вкус. Ни во внешнем облике его самого и всей группы, ни в текстах, ни в музыке никогда не было ни грамма пошлости или выпячивания себя. Отсюда же, от безукоризненного вкуса, шел и столь отточенный внешний стиль группы.

Практически с самого начала "Кино" были, да и по сей день остаются, наверное, самой стильной группой в истории русского рока. В немалой степени это, видимо, связано и с художественными корнями, художественным образованием двух музыкантов группы - самого Виктора и Георгия Гурьянова.

Неслучайно Георгий стал после гибели Цоя признанным художником. Да и работы самого Виктора тоже вошли в золотой фонд ленинградского художественного андерграунда 1980-х.

Кстати о "Поп-механике". Ко времени расцвета курехинского грандиозного мультимедийного шоу в конце 80-х "Кино" и, соответственно, Цой были уже суперзвездами. Виктор, однако, занимал свое скромное место в "поп-механической" шеренге гитаристов, ни в коей мере не пытаясь выпячивать свою звездность.

В последние годы его жизни мы уже почти не встречались. Железный занавес рухнул, границы открылись, все стали бесконечно ездить. С 1988-го по 1990 год я, наверное, больше времени провел за границей, чем дома.

За границей, в августе 1990-го, меня настигла и страшная весть о гибели Виктора.

Я был в Нью-Йорке, и рано утром меня разбудил звонок Джоанны Стингрей из Лос-Анджелеса. У нее и вовсе была еще ночь. Взяв трубку, я услышал на другом конце провода сплошные рыдания.

Лишь через несколько минут, сквозь всхлипывания и слезы, я с трудом смог разобрать ту скудную информацию, которую Джоанна получила от Юрия Каспаряна. Сказать, что это был шок - ничего не сказать.

К смертям молодых мы еще тогда не привыкли. Еще впереди были и смерть Майка, и смерть Курехина, только Башлачев опередил Виктора.

Наших друзей тогда в Нью-Йорке было немало. Я созвонился с Иреной Куксенайте, тогда еще женой Сергея Бугаева-Африки. Она жила у Марины Олби, которая двумя годами ранее вместе с Кеном Шаффером была главной связной между БГ и фирмой Columbia во время записи американского альбома Гребенщикова Radio Silence.

Вечером мы собрались втроем в квартире Марины и под бутылку вина, с зажженными свечами и под песни "Кино" помянули друга.

Мы все любили и ценили Виктора, но никто из нас не мог тогда предвидеть, какую роль он займет не только в жизни нашего круга, но и во всей русской культуре.

Все фотографии, кроме последней - из книги Джоанны Стингрей "Виктор Цой. Последний герой," - любезно предоставлены для публикации автором.