Борис Филатов: Когда полетели первые ракеты, у тех, кто грустил по СССР, сразу исчезли иллюзии

О том, как Днепр пережил зиму, последствиях обстрелов, настроениях днепрян, отношениях с Офисом президента и целях Украины в войне – в интервью РБК-Украина рассказал мэр Днепра Борис Филатов.

С самого начала российской агрессии в 2014 году Днепр был, по сути, главным опорным пунктом Украины во время войны на Донбассе. При полномасштабном вторжении РФ эта роль города стала еще актуальнее – с 24 февраля 2022-го там зарегистрировались 150 тысяч внутренних переселенцев с восточной Украины.

Борис Филатов руководит Днепром с 2015 года, при этом у него нередко возникали конфликты с центральной властью, и во времена Петра Порошенко, и уже при Владимире Зеленском. Особенно остро Филатов критикует украинские силовые структуры – по его словам, они фактически занимаются шантажом местного самоуправления по всей Украине, фабрикуя множество уголовных дел.

Впрочем, в разговоре с РБК-Украина Филатов выражает "сдержанный оптимизм" после того, как в Офисе президента сменился главный ответственный за региональную политику, место Кирилла Тимошенко занял Алексей Кулеба. С ним, в отличие от предшественника, у Филатова и его коллег началась коммуникация. В целом же городской голова Днепра сейчас призывает всех объединиться вокруг президента в противостоянии российской агрессии – "а разбираться будем уже после войны".

– Как Днепр пережил зиму и что в городе сейчас со светом, водой, отоплением?

– Я один из первых в стране говорил, что война – это надолго, поэтому мы начали готовиться заранее, законтрактовали генераторы большой мощности, кое-кому потом их и одалживали.

Мы были подготовлены, но, естественно, на генераторах невозможно удержать всю систему, даже с точки зрения физики. Естественно, когда 23 ноября все случилось (один из самых мощных обстрелов украинской энергосистемы, – ред.), я опасался, чтобы не повторилась ситуация, как в свое время в Алчевске (в феврале 2006 года в Алчевске полностью замерзла система отопления, - ред.).

Но с божьей помощью и благодаря ПВО мы прошли эти все сценарии. Каждый раз, после каждого обстрела мы понимали наши узкие места, где мы можем что-то прикрутить, перекинуться на резервные линии, подстраховаться генераторами. Все учились, в том числе и "Укрэнерго", надо отметить, что специалисты "Укрэнерго" и ДТЭКа молодцы, они реальные титаны. Так что прошли зиму нормально, с учетом того, что мы были подготовлены.

Сейчас в городе все в порядке, нет отключений, но все зависит от общей энергосистемы Украины, все ведь взаимосвязано. И даже если у нас нет попаданий, но есть в других местах, то мы можем переходить в графики стабилизационные или аварийные.

– До большой войны в Днепре жил миллион человек. Сколько живет сейчас с учетом того, что в начале многие выехали, многие вернулись, плюс у вас наверняка много переселенцев?

– Проблема в том, что подсчитать точно невозможно, только по косвенным признакам. Мы считаем по вокзалу, по регистрации, по данным мобильных операторов.

Если мы говорим по регистрации ВПЛ, то Днепропетровская область на первом месте в стране. В Днепре 150 тысяч приехали после 24 февраля, а если считать ВПЛ с 2014 года, то всего – 187 тысяч, первое место в стране, больше чем даже во Львове. Для понимания: ходит эвакуационный поезд из Покровска на Львов, две трети людей выходят на нашем вокзале и остаются в Днепре. К нам едут из Донбасса и Харькова.

Но люди регистрируются и больше мы их не видим. По медицинским декларациям мы считаем, кто сколько обратился в лаборатории за первичным медобслуживанием, считаем по тем, кто детей устроил в школы, обращался за помощью и выплатами. Наверное, не мешало бы в масштабе всей страны провести вторую регистрацию. Насколько я знаю, Ирина Верещук собиралась этим заняться, но потом от этой идеи отказались, потому что есть политический момент.

Когда в Киеве были серьезные блэкауты, к нам даже киевляне приезжали, временные ВПЛ, которые до наступления тепла останавливались в Днепре. Очень много историй, когда люди регистрируются, а потом уезжают, например, в Полтаву, потому что там жизнь дешевле.

Что касается изначального оттока людей, то, конечно, многие вернулись, но тут же вообще никакой регистрации нету. Можем считать поезда, тех, кто централизованно уезжал на автобусах, но в основном ведь люди уезжали на частном транспорте.

– Что с размещением ВПЛ? Люди сами себе ищут жилье или есть общежития, модульные городки?

– Есть и общежития, и модульные городки, и шелтеров много, но понятно, что 150-180 тысяч человек разместить априори невозможно. Часто люди объединяются по несколько семей и снимают квартиру на всех. По половозрастному принципу это в основном женщины, дети и пожилые люди, мужчины не регистрируются, потому что боятся попасть на учет в военкомат.

– Сейчас "общаги" и модульные городки полностью заполнены, планируете ли вы еще что-то строить?

– Строить мы ничего не будем, сейчас капитальное строительство запрещено постановлением Кабмина №590, а если мы будем что-то строить, мы ничего не успеем, это все надо делать на сейчас. Люди размещаются там, где получается. Это проблема всей страны и решать ее надо в масштабах всей страны, сам Днепр решить ее не может.

– Что с жителями дома на Победы, где после январского обстрела разрушены два подъезда? Тогда вы говорили, что через две недели люди начнут получать компенсации.

– Мы пошли по такой логике. Первое, что-то построить – на это надо время, это минимум полтора года. Второе – законы урбанистики говорят, что людей, объединенных либо общей социальной стратой, национальностью, общим событием, вместе селить нельзя. Например, военные городки. Или национальные поселки – это фактически гетто.

Даже если бы у нас был свободен дом, поселить туда людей, у которых погибли семья, родственники – там бы каждый день были поминки… Естественно, этих людей для социализации нужно расселять в разные места.

Третья причина – с учетом общей антикоррупционной вакханалии в стране мы намеренно не пошли по пути приобретения жилья на вторичном рынке. Потому что, если бы мы купили у какого-то застройщика, нам бы сказали: почему вы купили у этого застройщика, а не у другого. Пришел бы дядя милиционер из "закарпатского котла": почему купили по такой цене за квадрат, а не по такой…

Потому мы решили пойти по пути монетизации выплат. Из горбюджета уже выплачено по миллиону гривен каждой семье, потерявшей жилье, плюс нам помогает областная администрация, добавили миллион гривен, плюс Монобанк и благотворительный фонд Kiddo тоже собрали собрали порядка 103 или 107 миллионов и тоже добавляют людям. То есть в среднем человек получает от 2 до 3 миллионов гривен, за которые он может либо приобрести себе жилье или уехать в другой город и там себе купить. То есть мы даем вариабельность. Мы уже выплатили большую часть этих денег.

Что касается дома на Победы, мы полностью демонтируем два подъезда, на их месте будет мемориальный сквер. По остальным подъездам мы закончили обследование – дом не нуждается в дальнейшей разборке, потому надо делать проект укрепления и расселять людей в неразрушенных секциях.

Дом на Набережной Победы в Днепре после российского обстрела (фото: https://t.me/dnipropetrovskaODA)

– А сколько всего в Днепре за время полномасштабной войны пострадало и разрушено домов?

– Опять же, как считать. У нас был очередной прилет в районе ЮМЗ, там есть дома, где стекла разлетаются уже по третьему разу. По бывшему Троицкому рынку были удары, мы дважды меняли окна. Русские с завидным упорством стреляют по одним и тем же локациям.

Если говорить о масштабных разрушениях, то вот это единственный дом на Победы. Плюс было разрушено большое количество разных объектов инфраструктуры: станция СТО, автозаправка, заводские цеха и около полутора десятков частных домов. Этим людям мы тоже выплачиваем по два миллиона.

– В днепровском горсовете фракция ОПЗЖ самораспустилась, на ее основе была создана депутатская группа. Как с ними идет сотрудничество, они в целом выполняют свои депутатские обязанности?

– Давайте говорить откровенно: когда мы говорим о партийных флагах в местных советах, то, как правило, это не более чем зонтичные организации. В разных каденциях они были под разными знаменами, сегодня в "Нашем крае", потом в ОПЗЖ, до этого в БПП и т.д. Они перерегистрировались в группу "За Украину! За Днепр!" и сидят себе просто голосуют. Никаких с ними проблем, связанных с голосованиями и посещением сессии не возникает. Политических требований они не выдвигали ни до, ни после.

– Как часто в Днепре обнаруживают коллаборантов и агентов врага?

– Это скорее вопрос к правоохранительных органам, но судя по медиа, по информации СБУ, периодически ловят. Как они ухитряются это делать, мне неведомо, потому что колаборанты общаются через закрытые мессенджеры, их очень тяжело идентифицировать.

Но у наших получается. В основном, конечно, потенциальные коллаборанты либо в результате оперативной работы "палятся", либо потому что сидят в соцсетях и всякие глупости пишут.

Последняя была нашумевшая история, когда дама работала на Южном машиностроительном заводе и наводила в том числе на свое собственное предприятие. Я не могу сказать, что массово, но с периодичностью раз в две недели кого-то обязательно выявляют.

– В проукраинской позиции днепрян сомнений не было с 2014 года. За этот год с лишним вы видите еще больший подъем проукраинских настроений?

– Меня каждый раз спрашивают, что вот Днепр – русскоязычный город, значит, должны быть пророссийские настроения… У нас тут никогда пророссийских настроений особых не было, в Днепре они были просоветскими, среди людей старшего поколения, которые ностальгируют по крупной промышленности, по соцгарантиям. А когда полетели сюда первые ракеты, то даже у тех, кто грустил за СССР, сразу любые иллюзии были утрачены.

Мне тяжело говорить о том, какой процент потенциальных коллаборантов. После того, как тебя начинают бомбить раз в десять дней, любые иллюзии уходят. В каждом народе присутствует процент коллаборантов, вспомним республику Виши во Франции. Главное, чтобы он не имел критического влияния на общественные настроения и социальные процессы.

– Вы последовательно критикуете центральную власть за ее политику в отношении местного самоуправления. За последнее время вы видите изменения в какую-то сторону, в частности, после того как ответственным за региональную политику в ОП вместо Кирилла Тимошенко стал Алексей Кулеба?

– Мы очень большие надежды возлагаем на то, что Алексей Кулеба придаст новый импульс, и со сдержанным оптимизмом можем сказать, что такой импульс есть. Как минимум, с ним есть общение. К Тимошенко невозможно было дозвониться. А с Кулебой за последние две недели я разговаривал три или четыре раза.

Плюс на недавнем Конгрессе местных и региональных властей были рассмотрены вопросы, которые реально интересуют местное самоуправление.

Сейчас все испытывают сдержанный оптимизм, что коммуникация будет налажена, и она с приходом Кулебы появилась. Будет ли она в дальнейшем идти в правильном направлении – будем надеяться и прилагать к этому все усилия. Пора объединяться все больше и больше вокруг президента на предмет противостояния внешнему агрессору. А разбираться будем уже после войны.

– История с отстранением от должности мэра Чернигова Владислава Атрошенко – это частный случай или начало какого-то тренда?

– Я бы разделил эту историю на субъективную и объективную. Надо хорошо знать Влада. Когда мы два года назад подписывали меморандум по тарифам, он был единственный, кто был против этого меморандума, в том числе публично обвинял меня в том, что я якобы лоббирую этот меморандум, потому что Днепру обещали 2 миллиарда гривен из центрального бюджета.

Я так понимаю, там был какой-то личностный конфликт с Офисом, с Чаусом (глава Черниговской ОВА Вячеслав Чаус, – ред.), я не знаю, не хочу в это лезть.

Другая история – то, как это сделали. Как бывший адвокат, я внимательно читал решение суда по Атрошенко – это чистый правовой беспредел. Суд вышел за рамки не то что любых норм материального и процессуального права, а за рамки здравого смысла. Судьи за вынесение такого решения должны сидеть в тюрьме. Не хотелось бы, чтоб подобного рода схемы начались мультиплицироваться, это подрывает идею не только местного самоуправления, а и правопорядка как такого в стране.

Будем надеяться, что история с Атрошенко имеет субъективный характер, причины мне тяжело объяснить, я в них не лезу, но исполнено это было безобразно.

– Задолго до полномасштабного вторжения вы говорили о том, что правоохранительная система ведет войну с местным самоуправлением, на примере Днепра и других городов. Во время полномасштабной войны прессинг продолжается?

– Первоначально, когда начались боевые действия, март, апрель, даже май – всех правоохранителей сдуло ветром, они начали защищать "закарпатский котел".

После этого они начали проявляться и задавать совершенно безумные вопросы. Условно, почему вы на строительство блиндажа положили десять бревен, а не восемь, почему коммунальная техника работала на строительстве окопов и т.д. Я подчеркиваю: это не по днепровской мэрии, такая ситуация везде. Они ходят и что-то пытаются найти. Ходят в основном по предприятиям критической инфраструктуры.

Прилетает ракета, а в это время у меня директор водоканала и директор горсвета или по судам или на допросах у правоохранителях. И такая ситуация по всей стране.

У меня есть этому объяснение. С учетом того, что меня считают агентом НАБУ, ко мне нет никаких неприличных предложений. Это не политическая воля, не команда, а сокращение кормовой базы, и граждане в разных погонах начинают искать, каким образом подхарчиться. А подхарчиться можно только по каким-то бюджетным историям. Иногда это выглядит откровенным, неприкрытым шантажом. Им нужно каким-то образом оправдывать свое существование: что они делают какую-то работу, потому что их спрашивают, за что они получают зарплату.

– Вы видите, что в целом дело уже идет к победе Украины в войне?

– Я не люблю давать прогнозы, потому что в отличие от высшего военно-политического руководства не обладаю всей полнотой информации. Любая война и любые прогнозы – дело неблагодарное, война всегда нелинейна, в ней есть масса факторов, которые нельзя учесть и спрогнозировать. Но, как все украинцы, я верю в нашу победу и делаю все возможное на своем рабочем месте, чтобы ее приблизить.

– Можно ли говорить, что украинское общество в связи с полномасштабной войной прошло определенные точки невозврата, качественно изменилось и многие вопросы, вроде споров о языке, церкви, истории, уже не актуальны, Украина уже перевернула эту страницу?

– И да, и нет. Недавно разошлась статья Валерия Пекаря "Выиграть войну, проиграть мир: инерционный сценарий". Я не могу сказать, что я полностью согласен с этой статьей, но у меня есть опасения, чтобы этот сценарий не состоялся. Для этого надо всем предпринимать усилия, и руководителям государства на высшем и региональном уровне, чтобы этот сценарий не сработал.

Это действительно может быть серьезная проблема. То, что политический ландшафт полностью обнулился, некоторые проблемы, которые казались нам первоочередными, оказались второстепенными – это действительно так. Но как будут развиваться события, я не могу прогнозировать, зависит от того, как каждый политический актор будет себя вести.

– А что касается самого общества? После 2014 года было много разговоров, что после пережитого стресса, агрессии России, все изменится, "мы повзрослели" и т.д. Тогда этого не случилось. А сейчас испытание еще сложнее.

– Это риторический вопрос. Кто-то повзрослел, кто-то остался на таком же уровне и продолжает верить в розовые истории, которые рассказывает, например, глубоко уважаемый мной Алексей Арестович по телевизору. Это зависит от конкретного человека.

Очень важно для будущего страны, чтобы росла проактивная и ответственная часть общества. Понятно, что все общество поменяться не может. Но процент тех, кто стремится к переменам, готовы к ним, людей действенных, которые имеют идеалы, должен не уменьшаться, а увеличиваться. В любом случае, политические и социальные процессы двигаются проактивной частью общества. Не может все общество поменять свои взгляды.

– По вашему мнению, Украина может пойти на какие-либо компромиссы, кроме максимальной задачи – восстановления полной территориальной целостности, наказания виновных в агрессии и т.д.?

– Я тоже придерживаюсь максималистских целей. Замороженный конфликт вернется нашим детям. Есть другая проблема: насколько наши максималистские цели совпадают с целями наших партнеров и насколько они готовы поддерживать эти цели своими возможностями.

У нас-то всех в обществе настрой максималистский, от президента до простого солдата. Но мы сейчас напрямую зависим от западной военной и финансовой помощи. Как говорят, проси больше – получишь больше.