- Скорость – фетиш современного общества. От фаст-фуда до speed dating, от клипов до мемов – жизнь становится все более быстрой и сжатой.
- Большие современные города живут в ритме 24/7 в круглосуточной лихорадке потребления товаров и эмоций.
- В противовес этому темпу возникает движение slow movement, ориентированное не на скорость, а на качество, осознанность и простые радости жизни.
Сергей Медведев: Недавно я обнаружил в календаре новый праздник – 26 февраля, День медлительности (или День неторопливости), который отмечают, конечно же, итальянцы. Прекрасно ничего не делать, прекрасно отдохнуть после обеда, прекрасно замедлиться, ничего страшного не произойдет, если продуктовый магазин в субботу закроется в три часа дня. В самом деле, мы живем в мире, который все больше ускоряется, живем в ритме 24/7. Как нам выйти из этой спешки и пытаться жить осознанно, в медленном ритме?
Корреспондент: В мире набирает обороты движение Slow life. Его история уходит в 80-е годы Италии. Тогда как альтернатива фастфуду сформировалась идея о slow food, участники которого призывали людей готовить из натуральных продуктов, с любовью, никуда не спешить и принимать пищу в приятной компании близких и друзей, получая наслаждение от процесса. Вскоре появились и такие направления, как slow beauty, slow travel и slow art. Все эти течения объединяют людей, которые хотят получать удовольствие от жизни, отказываясь от ритма фастфуда, пропагандируя неторопливую, размеренную жизнь, где даже рутинные действия могут быть приятными.
В мегаполисах царит суета: везде успеть, не опоздать, добиться успеха в школе, в институте, на работе. Проживая жизнь в таком ритме, человек в погоне за будущими достижениями упускает сегодняшний день. Люди устают от стремительного современного мира, постоянный стресс и нервы дают о себе знать болезнями и психологическими недугами, и все это ради фантомного успеха в будущем. Нет возможности остановиться, сойти с этой карусели, чтобы отдышаться, посмотреть по сторонам.
Движение slow life не предлагает отказаться от благ современного мира, оно скорее призывает не спешить там, где это не нужно, получать удовольствие от каждого прожитого дня, найти свой ритм и темп жизни.
Сергей Медведев: У нас в гостях Оксана Мороз, культуролог, доцент Шанинки и креативный директор Фонда Гайдара, который недавно опубликовал манифест медленной жизни, и Антон Гуменский, исследователь медиа, преподаватель журфака МГУ и журфака МГИМО. Мы не случайно начали с Италии: там в магазине люди не торопят стоящих перед ними. А в России, если не открыта еще одна касса, людей колотит. Невероятная торопливость – это часть российской городской жизни?
Оксана Мороз: Это вообще не столько про какую-то генеральную российскую торопливость, сколько про коммуникативную культуру и про то, что в коммуникативной культуре вписана норма довольно модернистского достижительства. Нужно расставить реперные точки и пройтись по ним, добиваясь определенных статусов. Понятно, для того чтобы это сделать, нужно, как у Алисы, бежать в два раза быстрее. А поскольку мы живем в нестабильной ситуации, нужно постоянно бежать. Есть некоторый конфликт между, с одной стороны, историей про осознанность, про очень понятный график жизни, который регламентирован моими желаниями, а с другой стороны – большими структурами, которые говорят: ты можешь, конечно, жить своей жизнью, но сначала ты должен добиться того статуса, который позволит тебе это.
Антон Гуменский: Это имеет отношение к городской культуре. У меня есть приятель из Питера, он говорит, что, когда он приезжает в Москву, его на улице обгоняют все: беременные женщины, бабушки с колясками и маленькие дети на трехколесных велосипедах.
В мегаполисах царит суета: везде успеть, не опоздать, добиться успеха в школе, в институте, на работе
Сергей Медведев: Я приезжаю в Питер, выхожу с вокзала и попадаю в другое временное измерение. Тут задан совершенно другой ритм города. Вечно спешащий Кролик с часами – это модернистская фигура. Алиса вообще в каком-то смысле – манифест модернизма.
Антон Гуменский: Мы можем вспомнить, что такое XIX век в Англии, его до сих пор можно использовать в качестве символа. Но вопрос, есть ли здесь что-то специфическое для города или это какой-то более общий дух времени, который затрагивает и наших современников, живущих в других условиях.
Оксана Мороз: Может быть, это связано с установкой на урбанистическую культуру. А урбанистическая культура не одна, их много. Во многом те люди, которые много путешествуют, как раз обретают некоторую возможность критически посмотреть на свои привычки: ты включаешься в разные городские практики и понимаешь, что твоя – не единственно возможная. Это история в большой степени про какие-то институциональные вещи, про что-то, что является механизмом дисциплинирования человека, нормализации. Что значит быть нормальным субъектом в определенный момент времени, на определенных позициях, в определенных профессиях, в определенном возрасте? Можем ли мы, например, говорить о замедлении с помощью разных критериев как о чем-то, что позволяет нам при этом оставаться нормальными в глазах других людей? Или, например, нужно ли нам обретать какие-то механизмы самозащиты своей скорости жизни от других людей, чтобы при этом не происходило стигматизации: медленный – значит ленивый, быстрый – значит эффективный. И это очень во многом стыкуется с историей про осознанность. Если ты умеешь как-то концептуально описать себя, объяснить другим, защитить свои границы, неважно, в каком темпе ты существуешь, важно, что ты можешь объяснить людям, живущим вокруг себя, что ты не фрик.
Сергей Медведев: На мой взгляд, это вопрос социального статуса. Если ты достаточно многого достиг, ты можешь себе позволить быть медленным. А у молодого начинающего менеджера все должно быть очень жестко расписано.
Оксана Мороз: Дальше возникает вопрос, каким образом человек добивается этого статуса, какие у него остаются силы к этому моменту. Не является ли его замедление естественным процессом, а не выбором?
Антон Гуменский: Естественность в том, что касается медленности, это очень большой вопрос: сколько в этой медленности или скорости естественного, природного, органического, биологического и сколько социального и сконструированного. Кажется, что это привилегия, что медленность – выбор, который могут себе позволить не все. Если говорить о медленности и о современных средствах коммуникации, которые ей не способствуют, то перед нами есть образ руководителя, который отгорожен от мира грудью секретарши, охраны, у него может не быть мейла, мобильного телефона. Получается, что это выбор, который он может себе позволить. А человек, который приехал на заработки, это как на велосипеде – остановишься, упадешь: надо крутить педали.
Сергей Медведев: Это модный, трендовый, передовой способ жизни. Если посмотреть на город вокруг нас, вертящийся 24/7, где многие люди едут за покупками ночью, когда нет трафика, на количество курьеров, то это вообще фантастика!
Оксана Мороз: Это еще связано с привычкой гиперпотребления. В советское время мы не привыкли к качественному потреблению, а сейчас на рынке куча объектов, и люди наконец дорвались. Именно поэтому люди занимаются потреблением, а в кризисных условиях вместо спичек покупают холодильники, потому что могут себе это позволить. Если же мы встанем не только на левые политические и культурные позиции, то вместо гиперпотребления можно практиковать какое-то внимательное потребление. Мой любимый квазитермин "энафизм" – "достаточное потребление", когда ты просто определяешь, что у тебя есть некоторые объекты и практики, на которые ты готов тратить свои ресурсы, а есть что-то, что существует отдельно от тебя, тебе это не нужно.
Сергей Медведев: Культура и цивилизация: культура как сфера достаточности, а цивилизация как сфера безудержного потребления.
Антон Гуменский: Есть множество способов объяснить, почему нужна эта медленность. Информационная перегрузка, очень известная концепция, касается не только медиаповедения, но и неких возможностей человека. Когда мы говорим об информационной перегрузке, мы если не напрямую скатываемся в биологизм, то все равно имеем в виду, что физические возможности человека не вместят столько всего. Можно говорить о часах медиапотребления в неделю, и все равно появляется наложение. В сутках 24 часа, но если у нас три экрана: смартфон, телевизор, компьютер, – то в сутках уже не 24, а 48 часов.
Я вспоминаю статью, которая попалась мне в очень далекие времена. Журналист описывал свои впечатления от присутствия на борту ТУ-144 при испытании сверхзвукового пассажирского самолета: невероятное, очень сильное и плотное описание того, что человек не может находиться в таких условиях, эти условия античеловечны. Не иллюминаторы, а небольшие бойницы, почерневшее солнце: он описывает это как путешествие в какой-то другой мир, пишет, что это противоречит самому естеству, это настолько неправильно, что человек не должен в принципе оказаться в подобных условиях. Есть ли место антиприродности в этой скорости или мы просто под это адаптируемся?
Сергей Медведев: Это социальные конструкты: мы конструируем, что является нормальным. В свое время для кого-то и поезд был ненормальным.
Оксана Мороз: Если нас каким-то образом социализируют, через профессиональный мир погружают в то, что ценность – это стать более успешным, результативным и эффективным, то, соответственно, человек выбирает стратегии достижения этих ценностей, иногда соотнося их с объемом ресурсов, который он имеет, а иногда не соотнося, и тогда это выгорание.
Сергей Медведев: Ценностью может быть интенсивность опыта, интенсивность переживания. Но тут уже надо смотреть, что ты получишь, быстро прилетев куда-то на самолете или получив этот опыт от перемещения на поезде.
Оксана Мороз: Например, моя ценность – это встретиться с необычными соседями по купе, антропологически посмотреть на происходящее, или моя ценность – как можно быстрее прилететь на место проведения конференции и встретиться с близкими людьми из сообщества.
У молодых людей сильно проявляются постматериальные ценности, ценности сотрудничества, социальной ответственности
Сергей Медведев: Сейчас возникает некий альтернативный способ жизни? В 70-е он был в связи с нью-эйджем, когда появились восточные практики, люди занялись йогой, созерцанием и так далее. Сейчас я вижу новое поколение. Вот Грета Тунберг не летает самолетами, в Нью-Йорк она плыла две недели на лодочке. Понятно, что Грета отчасти гротескна, хотя я разделяю те тенденции, которые стоят за ней, она невероятно важна и символична. Я много общаюсь с молодыми людьми, и мне кажется, что у них очень сильно проявляются постматериальные ценности, ценности сотрудничества, социальной ответственности.
Антон Гуменский: Один мой приятель очень хорошо сформулировал разницу между тайм-менеджментом, дауншифтингом и медленной жизнью. Тайм-менеджмент – это признание совершенства мира и собственного несовершенства, недостаточности. Дауншифтинг – это противоположность: собственное совершенство, уникальность, неповторимость, самоценность и абсолютное несовершенство мира: я не хочу быть с этим несовершенным миром, я ухожу. А медленная жизнь – это признание несовершенства и того, и другого. Мир несовершенен, и я несовершенен, поэтому надо как-то договариваться. Я не стараюсь бежать за этим миром по правилам тайм-менеджмента, потому что знаю: бежать незачем, было бы за кем гнаться. Но с другой стороны, я понимаю, что и абсолютное отстранение от мира, такая поза: пусть мир меня подождет – это тоже неадекватно, некрасиво. Я стараюсь совпадать с миром там, где получается, и отпускать то, что не получается.
В тайм-менеджменте как будто нет человека, нет ценности самого индивида. Личность строит проект себя, и какая-то часть себя – это не я, а какой-то мой проект себя. Вопрос: где я? Я становлюсь тем средством, той машинкой, которая догоняет, выполняет этот проект, то есть становлюсь собственным инструментом, который должен работать эффективно. Если же ты признаешь ценность самого себя, свое несовершенство и несовершенство мира, это намного более гуманистический, человеколюбивый подход и к самому себе. Мы в ответе за самих себя, мы в ответе за тех, кто рядом с нами. Обращение внимания на себя и замедление – это не эгоизм, не желание стать совершенным за счет всех остальных и всего остального, а наоборот.
Сергей Медведев: Это осознанность?
Оксана Мороз: Это довольно осознанное отношение к самому себе и к окружающему миру, но оно может работать только в том случае, если человек по-настоящему осознанно к этому подходит, то есть настраивает систему этикетов, социальных контрактов, взаимодействий между собой и другими людьми. Если замедление происходит не за счет других, а за счет своих ресурсов, аккумулирования ресурсов сообщества, подстраивания и какого-то сообщения, то это событие может быть комфортным, не отягощающим. В случае молодого поколения я часто вижу, что действительно есть запрос на более спокойный ритм, большее взаимодействие, вовлеченность, эмпатию. Это все очень здорово. Но когда речь заходит, например, о конкретных экономических или финансовых ожиданиях, то тут выясняется, что все немножко по-другому. Или, например, когда эти люди приходят ко мне как потенциальные стажеры, коллеги, и мы начинаем с ними разговаривать, как выстроить комфортное событие, это все очень классно на берегу, но я хочу какого-то результата. В этот момент я получаю обвинения в том, что я чересчур токсично на них давлю, потому что хочу результата. По-моему, это свидетельство неосознаваемости процессов, которые ты запускаешь.
Сергей Медведев: В любом случае постматериальное, так или иначе, прорастает в XXI веке хотя бы в смысле шеринговой экономики: не иметь, а пользоваться вещами, коливинги…
Антон Гуменский: Кажется, что время все более проявляется как статус. В ХХ веке загар был признаком статуса (значит, я могу себе позволить загорать), а столетием ранее загорелый человек был человеком, который пашет в поле. Время – наиболее яркий нематериальный феномен.
Сергей Медведев: У нас же будет появляться все больше времени, если говорить о роботах, о появлении четырех-трехдневной рабочей недели, безусловном базовом доходе. Может быть, жизнь будет замедляться в силу технологического прогресса?
Оксана Мороз: Я не склонна считать, что она замедлится просто потому, что будут другие технологические условия. Надо будет сделать стори в инстаграм – это тоже, между прочим, довольно большая работа. Или, например, нужно будет специально задумываться над тем, как сделать свой досуг интересным и наполненным. Я, например, отношусь к тому типу людей, которые настолько трудоголичны, что любой вид деятельности могут проводить, только если ставят для себя задачу. Мне нужно все планировать, обустраивать, четко контролировать процесс. Лучше всего я отдыхаю тогда, когда у меня все четко запланировано, так же, как по работе. Я знаю, что если я специально не перестрою себя (возможно, с помощью терапии), в случае четырехдневной рабочей недели я буду ужасна для окружающих, я съем всех вокруг и придумаю кучу занятостей, которые будут просто некоторой сублимацией. Я думаю, так обстоит дело у многих.
Сергей Медведев: Говорит Виктор Майклсон, глава российского отделения международной организации медленной еды Slow Food.
Виктор Майклсон: Мы хотим жить так, как жили наши предки, соблюдать все традиции, есть эту еду, иметь сиесту и так далее. Это было сформулировано в определенную идеологию, которая потом развилась и встретила определенный прием со стороны других идеологов, говоривших об осознанном отношении к жизни, осознанном потреблении, экологии. Все эти вопросы слились в единую осознанность того, что ты делаешь. Когда ты бежишь, ты не можешь быть осознанным. Ты потребляешь много, и чем больше, тем лучше, соревнуешься в том, сколько ты потребил, сколько заработал, а затем – сколько у тебя машин, костюмов, сексуальных партнеров.
В какой-то момент мои призывы к осознанному потреблению стали популярными, мне начали писать. Вот человек написал: а есть slow art? Это значит, что картину надо долго рассматривать, чтобы увидеть несколько слоев смыслов. Люди начали прикладывать эту философию к себе. Ты распоряжаешься своим временем, а не идешь по какому-то маршруту с аудиогидом, осознанно выбираешь то, что тебе нужно, потому что нельзя потребить все, обойти, скажем, все музеи. Ты все равно не станешь чемпионом на этом пути. Есть люди, которые быстрее воспринимают и запоминают.
Slow travel: если вы едете в туристическом автобусе, то это все равно, как в кино или по телевизору, особой разницы нет, разве что кондиционер гудит и тебе что-то бубнят. Ты берешь велосипед или мопед (на худой конец машину), едешь по какой-то дороге и даже не очень знаешь куда. Ты останавливаешься на проселочной дороге, заходишь в семейный ресторан. Это ни с чем не сравнимый опыт взаимодействия с чужой жизнью, проникновения в нее, когда ты снимаешь виллу, ходишь в магазин, покупаешь местные продукты.
Цель жизни – познать себя. Чем больше ты понимаешь, что тебе нужно, что тебе вкусно, что тебе по кайфу во всех сферах жизни, тем лучше ты себя познаешь, тем ты счастливее, потому что ты не насилуешь себя, а осознанно выбираешь то, что твое, что тебе нравится, приятно, прикольно, кайфово.
Сергей Медведев: Может быть, это и есть две стратегии – модернистская и не модернистская. Модернист познает мир, а человек медлительный обращает зеркало внутрь себя и начинает фиксировать состояние собственной души. Какие еще направления slow существуют?
Оксана Мороз: Slow fashion – это производство модных объектов, которые не регламентированы сезонами. Сюда же относится все, что связано с потреблением продукции, не сделанной специально для показов или продажи прет-а-порте, а, например, приобретенной в секонд-хэндах. Интересно, что отдельное направление, фриганизм, предполагающий потребление продуктов, которые выбрасываются в больших торговых сетях, но на самом деле вполне доступны для потребления, тоже связан с слоу-движением. То есть то, что сторонники slow life маркируют как направления: slow fashion, slow TV, slow media, даже каноническое slow food, – получает дополнительные расширения.
Сергей Медведев: Очень экологичное движение: это сокращает наше потребление ресурсов.
Медленные медиа имеют отношение к экологии, которая состоит не только из твердых объектов, но и из информационного поля
Антон Гуменский: Слово "экология" связано с идеей медленности: медленное общение, медленные медиа имеют отношение к экологии, которая состоит не только из твердых объектов, не только из выбросов и так далее, но и из информационного поля. Чем меньше мы создаем и поддерживаем информационный шум, тем чище наше общение и те условия, в которых мы находимся. Медленное общение – одно из больших направлений в этой идеологии медленности. Люди стараются меньше пользоваться гаджетами, меньше производить и потреблять информацию. Мы стараемся меньше дергать друг друга по мелочам, больше молчать, прислушиваться. Если мы замолчим, то, возможно, услышим что-нибудь, что происходит вокруг нас и внутри нас самих.
Оксана Мороз: Я в какой-то момент задумалась о том, что эта история про замедление, прислушивание к себе, производство ценных смыслов может очень хорошо коррелировать с массовыми представлениями об интровертивности. Интроверт очень ценит время с собой. Но что делать с экстравертами, которых так долго пестовала большая цивилизационная машина? Не все люди хотят становиться активистами, выбрасываемыми в публичное пространство телами, многие хотят иметь возможность идти проторенной дорогой, чтобы им не говорили, что они ненормальные, потому что они до сих пор хотят достигать чего-то.
Антон Гуменский: Наш мир состоит не только из экстравертов, есть и вынужденные экстраверты, поневоле.
Сергей Медведев: А что такое slow media?
Антон Гуменский: Такие медиа не гонятся за кликами, вкладываются в проекты, которыми можно пользоваться на протяжении долгого времени. В конце нулевых годов – в начале десятых в интернет-новостном сообществе появился такой жанр, как "лонгрид". На какое-то время этот жанр захватил сердца, души и мысли наших деятелей медиаиндустрии, потому что показалось – вот оно, новое слово. Это проект, в который необходимо вложить очень много ресурсов. Вместо одной короткой новости, одного быстрого сообщения или потока информации, сменяющихся кадров, мы выдаем один очень насыщенный и многослойный материл, внутри которого есть разные выразительные средства. Новая журналистика как жанр, как направление, появившееся в Штатах, представляет собой использование литературного подхода к новостям: это тоже замедление. Появляется путешествие, погружение в среду, журналист становится наблюдателем, участником событий. Это тоже медленность, тоже качество вместо количества.
Сергей Медведев: Мы видели недавний пример – "Медуза" в погоне за скоростью опубликовала недостаточно проработанный, очень версифицированный материал по делу "Сети".
Оксана, в вашей статье мне запомнился пример про медленную жизнь – рекламный ролик IKEA.
Оксана Мороз: Контейнер, который плыл к месту назначения. Есть некоторое судно, которое должно было доставить груз из точки А в точку Б. Там были закреплены камеры, которые снимали, как этот груз плывет по океану, и можно было включаться в режиме непосредственного наблюдения и смотреть, какие там волны, закат, восход. Это очень красивая медитативная история, которая, с одной стороны, позволяла очень четко верифицировать, сколько на самом деле занимает логистика, увидеть, что стоит за бизнесом, который говорит, что "мы зайдем в каждый дом, в каждую страну, будем для вас очень удобны". А с другой стороны, можно посмотреть, как сочетается технологическая и экономическая логика с логикой природы. У тебя есть судно, которое плывет, море не сильно меняется за последние тысячи лет, корабли меняются, грузы меняются, а оно как было, так и есть.
С одной стороны, это действительно история про медленную коммуникацию, медленное наблюдение за производством и трансляцией смыслов, а с другой стороны, это такое отдохновение. Когда ты смотришь, как плывет этот груз, в каком-то смысле ты находишься в моменте этого путешествия, и это позволяет тебе одолеть ограниченность собственных ресурсов.
Сергей Медведев: Отвержение метафоры модерна как парохода или паровоза.
Лучшую оду неспешности, наверное, создал Милан Кундера в своей знаменитой книге "Неспешность". Там он приводит чешскую поговорку: они засмотрелись на окна господа бога. А кто засмотрелся на них, тому нечего скучать, он счастлив. Так что не спешите, не торопитесь, и будет вам счастье, как и Кундере, которому 90 лет, и он до сих пор продолжает радовать нас своим творчеством.
