Иосиф Бродский

Назидание

I

Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,
в избах, банях, лабазах — в бревенчатых теремах,
чьи копченые стекла держат простор в узде,
укрывайся тулупом и норови везде
лечь головою в угол, ибо в углу трудней
взмахнуть — притом в темноте — топором над ней,
отяжелевшей от давеча выпитого, и аккурат
зарубить тебя насмерть. Вписывай круг в квадрат.

II

Бойся широкой скулы, включая луну, рябой
кожи щеки; предпочитай карему голубой
глаз — особенно если дорога заводит в лес,
в чащу. Вообще в глазах главное — их разрез,
так как в последний миг лучше увидеть то,
что — хотя холодней — прозрачнее, чем пальто,
ибо лед может треснуть, и в полынье
лучше барахтаться, чем в вязком, как мед, вранье.

III

Всегда выбирай избу, где во дворе висят
пеленки. Якшайся лишь с теми, которым под пятьдесят.
Мужик в этом возрасте знает достаточно о судьбе,
чтоб приписать за твой счет что-то еще себе;
то же самое — баба. Прячь деньги в воротнике
шубы; а если ты странствуешь налегке —
в брючине ниже колена, но не в сапог: найдут.
В Азии сапоги — первое, что крадут.

IV

В горах продвигайся медленно; нужно ползти — ползи.
Величественные издалека, бессмысленные вблизи,
горы есть форма поверхности, поставленной на попа,
и кажущаяся горизонтальной вьющаяся тропа
в сущности вертикальна. Лежа в горах — стоишь,
стоя — лежишь, доказывая, что, лишь
падая, ты независим. Так побеждают страх,
головокруженье над пропастью либо восторг в горах.

 

V

Не откликайся на «Эй, паря!» Будь глух и нем.
Даже зная язык, не говори на нем.
Старайся не выделяться — в профиль, анфас; порой
просто не мой лица. И когда пилой
режут горло собаке, не морщься. Куря, гаси
папиросу в плевке. Что до вещей, носи
серое, цвета земли; в особенности — белье,
чтоб уменьшить соблазн тебя закопать в нее.

VI

Остановившись в пустыне, складывай из камней
стрелу, чтоб, внезапно проснувшись, тотчас узнать по ней,
в каком направленьи двигаться. Демоны по ночам
в пустыне терзают путника. Внемлющий их речам
может легко заблудиться: шаг в сторону — и кранты.
Призраки, духи, демоны — дОма в пустыне. Ты
сам убедишься в этом, песком шурша,
когда от тебя останется тоже одна душа.

VII

Никто никогда ничего не знает наверняка.
Глядя в широкую, плотную спину проводника,
думай, что смотришь в будущее, и держись
от него по возможности на расстояньи. Жизнь
в сущности есть расстояние — между сегодня и
завтра, иначе — будущим. И убыстрять свои
шаги стоит, только ежели кто гонится по тропе
сзади: убийца, грабители, прошлое и т. п.

VIII

В кислом духе тряпья, в запахе кизяка
цени равнодушье вещи к взгляду издалека
и сам теряй очертанья, недосягаем для
бинокля, воспоминаний, жандарма или рубля.
Кашляя в пыльном облаке, чавкая по грязи,
какая разница, чем окажешься ты вблизи?
Даже еще и лучше, что человек с ножом
о тебе не успеет подумать как о чужом.

IX

Реки в Азии выглядят длинней, чем в других частях
света, богаче аллювием, то есть — мутней; в горстях,
когда из них зачерпнешь, остается ил,
и пьющий из них сокрушается после о том, что пил.
Не доверяй отраженью. Переплывай на ту
сторону только на сбитом тобою самим плоту.
Знай, что отблеск костра ночью на берегу,
вниз по реке скользя, выдаст тебя врагу.

X

В письмах из этих мест не сообщай о том,
с чем столкнулся в пути. Но, шелестя листом,
повествуй о себе, о чувствах и проч. — письмо
могут перехватить. И вообще само
перемещенье пера вдоль по бумаге есть
увеличенье разрыва с теми, с кем больше сесть
или лечь не удастся, с кем — вопреки письму —
ты уже не увидишься. Все равно, почему.

XI

Когда ты стоишь один на пустом плоскогорьи, под
бездонным куполом Азии, в чьей синеве пилот
или ангел разводит изредка свой крахмал;
когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,
помни: пространство, которому, кажется, ничего
не нужно, на самом деле нуждается сильно во
взгляде со стороны, в критерии пустоты.
И сослужить эту службу способен только ты.

1987 г.

 

Это одно из лучших стихотворений позднего Иосифа Бродского. Поэт на то и поэт, чтобы ощутить некий дух времени и места, даже там не побывав. Киплинг тоже не был солдатом, как и Высоцкий, а какие у них стихи...

Так что, предлагаю просто немного задуматься — про кого написал Бродский в одном из своих бессмертных творений.

Как всегда, очень интересно, хотя и непросто для восприятия. Путь в горах, что наверху, что в долинах — это путь воина. Надо быть внимательным к тому, что тебя окружает. От этого зависит жизнь. Восторженность притупляет остроту восприятия, она не всегда уместна. Всё это звучит слегка назидательно, как и у Бродского, но так оно и есть.

Азия — огромный континент, и на этом континенте много весьма разных народов и культур, думаю, побывав хотя бы в одной из азиатских стран, это хорошо чувствуется.

Давайте на минуточку забудем про политкорректность. Представьте себе: ночь, горы, освещённые светом луны — вы сидите (нет, коротаете одиночество) в кафе какого-нибудь швейцарского городка, в который только что приехали. А теперь представьте себя такую же ночь — не менее (я бы сказала, более) красивые горы, но вы первый раз (тоже в одиночку) попали в селение республики Дагестан. Ваши внутренние ощущения будут совершенно другими. Об этом в стихотворении и написано.

Бродский — мудрец... Насыпал поэт метафор... Если думать заставляет — уже хорошо. «Назидание» — это «Инструкция» к применению. Через опыт или видение?!! Инструкция по выживанию в этой жизни. Подумайте... Каждый своё понимает, исходя из личного опыта и своих представлений о мире и о себе в нём.

Азия разная, это и Монголия, и Китай, и Казахстан... Как-то очень небезразлично, кого и чего поэт так ужасался?! Мы и вправду такие?

Скорее всего, Бродский пишет не о географии земли, а географии души и неба. Азия — это место, где живём и мы. Возможно, так и есть... Трудно абстрагироваться, когда читаешь «бойся широкой скулы... предпочитай карему голубой глаз... в глазах главное — их разрез...»

Думаю, это касается даже голубоглазых. У него самого — карие глаза. скула, правда, не косая... Похоже на культурный испуг горожанина, утратившего свои азиатские корни, попавшего вдруг «из камерной цивилизации» в лес, пустыню, горы...

Бродский, на самом деле, не Азию, как таковую, как географическую часть света, имел в виду, а что-то иное — более глубокое и сложное. Что именно, конкретно поэт не называет — это работа для читателя. для развития его восприятия и понимания поэзии.

Вообще, всё стихотворение — гиперметафора, и скулы там — лишь деталь метафоры. Бродский — мастер деталей, не стоит принимать это совсем буквально. Кстати, у большинства русских широкие скулы, у меня тоже...

Конечно, есть страны, где отдыхаешь душой и чувствуешь себя комфортно, даже в смутные времена. А есть страны, где чувствуешь себя инородным телом, и пребываешь в постоянном напряжении. Даже в мирное время и даже не в Азии.

 

 

Шедевр Иосифа Бродского «Назидание» нельзя рассматривать в отрыве от личных эмоций автора. Поражает страсть, с который поэт, как нельзя более откровенно, передаёт атмосферу опасности и страха.

Для меня его Азия — метафорична. Это изображение пространства жизни Бродского за стенами комфортабельного кабинета профессора американского университета.  И истоки её — в том мире, где он появился на свет, боролся за своё призвание, думал, любил и страдал, и который его выдавил из себя в другую реальность.

Пространство — где есть все: головокружительный успех, признание, слава, деньги... Но — чего-то важного нет, какого-то безумного элемента Азии, которого поэту так не хватает. Иначе, он бы не пустился в такое поэтическое путешествие — где под конкретным описанием массы деталей просвечивается определённое политическое пространство.

Я частенько бывала на... Востоке. Часто думаю — зло ли, во благо ли ложь? И всегда неприятно понимаю — да, зло. Да, это — Азия Иосифа Бродского, но встречались там и такие светлые люди, что чётко прорисовывалось, виделось будущее этой самой Азии. Такие добрые сердца, такие чуткие души, живые, трепетные, пылкие. И не где-то там, в музеях — а в самом что ни на есть быту.

Да, Азия — сложно, да, им там, этим душам, очень непросто, среди своих. Но они есть, и здесь уже — на что заточен ум читателя: кто-то может это счесть  оскорбительным, кто-то увидит здесь надежду.

«... И сослужить эту службу способен только ты!»