Киноблог. "Землетрясение": камни с неба и условности жанра

Новый фильм "Землетрясение" Сарика Андреасяна посвящен катастрофическим событиям в Армении в 1988 году. Еще живы свидетели, родственники жертв, спасатели. Как рассказать о национальной трагедии в кино, чтобы спокойно смотреть им в глаза?

7 декабря 1988 года я писала благодарственное письмо редактору ереванской газеты о кино, где вышел в переводе мой текст об армянских фильмах. В этот момент по радио сообщили о землетрясении в Армении. Сказали - сильное, но катастрофическим не назвали.

Я завершила письмо вежливыми, не более, словами сочувствия и поддержки, заклеила конверт и отнесла его в канцелярию ленинградской "Вечерки", где тогда служила.

Потом программа "Время" показала руины и горе. Спитак, Ленинакан, Степанаван, Кировакан… почти половина маленькой страны. Помню ощущение отчаянной беспомощности. И стыда за написанное днем.

Лишь спустя 16 лет я оказалась в Армении, на первом кинофестивале "Золотой абрикос". Каждая посиделка с ереванцами неизбежно приводила к рассказам о недавней войне: ее пережили, перетерпели, с ней справились. О землетрясении почти не говорили.

Понятно, почему: слишком много жертв, слишком много боли. Чересчур трудно вспоминать. Трагедия накрыла всех и каждого.

Землетрясение навсегда воочию - на кладбищах. Невозможно смотреть без тяжелого вздоха на пять, шесть, семь черных плит с разными портретами, но одной фамилией и датой смерти.

На могилах не оставляют цветов: армянское солнце на погостах жжет. Возле них нет никаких заборов и решеток. Все лежат рядом. Как и жили. Как и погибли.

От создателя хитов проката

Когда Сарик Андреасян объявил, что считает делом своей совести снять фильм о землетрясении 1988 года, я не знала, как реагировать.

Этот московский режиссер и продюсер известен исключительно так называемыми зрительскими фильмами, рассчитанными на самый непритязательный вкус.

Добрые люди называют подобные фильмы добрыми, критики - "низкопробными комедиями" и "душещипательными мелодрамами".

Почти каждая картина Андреасяна и его компании - хит проката, а потому его фабрика зрелищ - в лидерах по коммерческой успешности.

И вдруг - рассказ о подлинной трагедии народа. Спустя чуть больше четверти века, когда живы еще непосредственные свидетели. С ними и об этом влегкую говорить не получится. Требуется менять интонацию и инструментарий.

Молодой человек повзрослел, - примерно так рассуждаю я при первых сообщениях о будущем проекте "Землетрясение". - Чувствует моральный долг перед своей родиной. Он наверняка тщательно готовился. Посмотрел множество хроники и документальных фильмов. В российском военном кинематографе есть несколько картин, на которых можно поучиться, как через частный сюжет сказать о всеобщем бедствии… Вдруг получится?

А узнав, что к Сарику Андреасяну и его брату Гевонду, тоже продюсеру, присоединился один из виднейших российских профи - продюсер Рубен Дишдишян, работающий в диапазоне от телесериала "Ликвидация" Сергея Урсуляка до сугубо авторской "Сумасшедшей помощи" Бориса Хлебникова (называю из лучшего), - почти успокаиваюсь и просто жду премьеры.

Некоторые ожидания оправдались. Впечатления голливудского фильма-катастрофы авторам избежать удалось. Интонация взята верная: драматического повествования без лишнего пафоса.

Пыльно-серо-коричневый колорит изображения ее поддерживает. Никаких особых "эффектов", вмешательство компьютера деликатно и сугубо функционально.

Видно необходимое изучение иконографии (в момент землетрясения Андреасяну было всего четыре года, он жил тогда в Ереване). Видно высокое желание сделать честный, а не спекулятивный фильм. Не на продажу. И если получить за него славу, то - "неподкупную", заслуженную.

Но очень быстро обнаруживается, что создатели "Землетрясения" просчитались с инструментарием. Они взяли жесткую конструкцию жанрового фильма.

По ходу развития действия герои общаются почти исключительно друг с другом; каждая деталь, которую ярко покажут зрителю, обязательно затем всплывет снова; наличествуют настырно ударные реплики, впоследствии цитируемые рецензентами; персонажи чудесным образом оказываются в нужную секунду в нужном месте…

Авторы старательно укладывали в прокрустово ложе жанра событие, которое заведомо не помещается ни в какие рамки.

Но действия персонажей в четко заданных, постоянных локациях не могут передать масштабнейшей трагедии и всенародного горя. Замкнутость героев друг на друга и "пятачок" событий (пусть и была выстроена большая декорация) ограничивает историю, сколько ни прокладывай основные сюжетные линии кадрами с массовкой и видами сверху.

И лучшее в картине - именно молчаливые проезды-панорамы: люди на фоне руин и гробов штабелями (они там были уже на третий день?).

Аргумент "публика привыкла к такого рода сюжетам по американскому кино, а мы стараемся для публики" не работает.

Чуткий зритель неизбежно ощущает искусственность построения - притянутость, стянутость перипетий в некий драматургический узел.

Концептуальная ошибка усугублена ученическим мышлением авторов. По драматическому канону в сюжете "нужен враг", о чем простодушно и сказал Сарик Андреасян на пресс-конференции. - "Вот мы и придумали мародеров…". А чтобы "усилить", добавили убийство…

Тоска по братству народов

Подобная работа "на зрителя" означает недоверие к его интеллекту. Не хочу говорить: пренебрежение им.

Дело не в том, были мародеры или нет в реальности. И не в том даже, что их нелепое, неправдоподобное поведение в фильме горько-смешно.

Режиссер, вслед за сценаристами, похоже, не понимает главного: в подобном сюжете враг - это сила стихии, ее разрушительные последствия. Персонажи трагедии противостоят собственному горю и отчаянию, а не мелким позорным ворам с пистолетами. Да и сами пистолеты - открыто в советские годы?..

Увы, даже "канонический" сценарий не проработан. Дед Ерем внезапно на третий день достает из-под завала жену целехонькой. Она, не попросив даже воды, слушает, глядя в небо, слова своего старика: "Хорошо будем жить. Со всего света люди приходят нас поддержать. Три тысячи лет жили и еще поживем", - и лишь потом обнимает единственную дочь с новорожденным внуком, стоящую рядом. Невозможно поверить.

Специально не рассказываю основную сюжетную линию. Она полна логически необъяснимых моментов, не жизненна и не искусна.

Послушные адепты все того же американского коммерческого кинематографа, создатели "Землетрясения", судя по всему, усвоили и еще один урок: конкретную историю следует догрузить более общим смыслом. Он легко нашелся: человеческая солидарность.

На помощь пострадавшей маленькой Армении пришли люди из разных концов СССР и многих стран мира. Примчавшиеся по-соседски первыми, грузинские врачи в фильме не показаны, но упомянуты. Зрителю предъявлены ростовский крановщик и французский военный… наивно выглядят оба, тут уже не хватило режиссерского мастерства.

Заметим: обертоны фильмов "Землетрясение" и "28 панфиловцев", тоже связанного с историей, с народной трагедией, аналогичны. Авторы обоих произведений тоскуют по утерянному человеческому братству.

Да, нынче из-за конкуренции и страха в ходу буквально ненависть к "другим" и "чужим". Вот и кажется, что прежде повсюду золотел фонтан "Дружба народов".

Но разве тихонько не задвинуты в глубину памяти обычные в прошлые годы обидные прозвища и анекдоты - хоть про армянское радио, хоть про бедного чукчу?

Многим трудно признать в себе гнездящуюся гадость, называемую бытовой национализм, великодержавный шовинизм. Американское кино, кстати, изо всех сил, порой до абсурда, старается продвигать подлинное равноправие…

Когда директор кладбища сходит с ума

Признаю: рядом со мной девушка проплакала весь фильм. А я не узнаю в нем ни классических черт именно армянского народа, ни города Гюмри (бывший Ленинакан, место действия фильма), где до сих пор полно руин. Не чувствую обязательного для Армении присутствия Всевышнего.

И все же один образ в картине получился настоящим.

Более чем благополучный директор кладбища сходит с ума, поскольку нечаянно стал причиной гибели людей: послал их укрыться под арку дома, а та рухнула.

В полнейшем самозабвении он находит тела погибших и собирает, свозит их, чтобы уложить рядом на земле, впрягшись в прогулочную допотопную коляску, не заметив лошади, томящейся тут же.

Безумны и подлинно трагичны глаза этого человека, прежде обслуживавшего чужое частное горе, а теперь ставшего служителем самой смерти.