Экономист Алексей Ведев: о кризисе, курсе рубля и ошибках властей

Бывший замминистра экономического развития России Алексей Ведев, ушедший в отставку в конце февраля, рассказал Русской службе Би-би-си, почему от слабого рубля для промышленности больше вреда, чем пользы. Экономист также объяснил, какие реформы сейчас нужны России.

Ведев ушел с поста замминистра экономического развития с формулировкой "по собственному желанию" и сейчас работает директором Центра структурных исследований РАНХиГС (Российская академия народного хозяйства и государственной службы при президенте).

Известный экономист, в прошлом - директор Центра структурных исследований Института Гайдара, рассказал корреспонденту Русской службы Би-би-си, почему падение доходов населения в нынешний кризис было неизбежно и чтобы произошло, если бы "кризис залили" деньгами из федерального бюджета.

Сокращение доходов, в свою очередь, привело к крайне низкой потребительской активности, и это основное препятствие для возобновления роста российской экономики в 2017 году, считает Ведев. Однако призывы наращивать рост за счет ослабления рубля он называет "спамом".

Не заливать кризис бюджетными расходами

Би-би-си: В конце прошлого года экономисты стали оптимистичней оценивать ситуацию в российской экономике. Согласны ли вы с этим? Произошли ли структурные изменения, или рост возобновился благодаря увеличению цен на нефть?

Алексей Ведев: Если в 2015 году и в первую половину 2016 года меня критиковали за неоправданный оптимизм, то, наверное, сейчас я - один из пессимистов.

Я считаю, что 2015 год и середина 2016 года были периодом адаптации бизнеса к новым ценовым коридорам. Имеется в виду и новый обменный курс, и новая цена на нефть. Хотя, в принципе, на мой взгляд, у нас экономика не так сильно зависит от цены на нефть, как от обменного курса. Естественно, бюджет зависит и от того, и от другого достаточно сильно. На экономику цены на нефть воздействуют косвенно - через бюджет и сокращение бюджетных расходов.

Если мы говорим о 2017 годе, то основной риск для экономического роста состоит в крайне низкой потребительской активности. По-прежнему население придерживается сберегательной модели поведения. Более того, норма сбережения обычно колеблется от 9% до 12-14% располагаемых расходов. В январе она была практически 25%. С учетом того, что розничный товарооборот и потребление услуг составляют 50% ВВП, то, конечно, от потребительской активности будут зависеть перспективы экономического роста.

Второе - это неопределенность. Фактор неопределенности достаточно сильный. Мы видим достаточно высокий финансовый результат предприятий, упрощенно говоря, прибыль, которая была 54% в 2015 году, чуть больше 40% в 2016 году. То есть ресурсы для инвестиций есть, но инвестиции при этом не растут.

Би-би-си: От кризиса последних лет в основном пострадало население. Можно ли было этого избежать? Была ли возможность сделать кризис мягче для населения?

А.В.: Знаете, я еще до прихода в министерство в 2013-м и в 2014 годах предсказывал кризис в 2015 году при том, что цены на нефть, как я предполагал, останутся на высоком уровне. Расходы на труд, или доля оплаты труда в ВВП, превысили аналогичный показатель по 50 странам мира. У нас в экономике доля оплаты труда крайне высокая, а это означает высокие издержки. На мой взгляд, коррекция была необходима. Она, собственно, и произошла.

В 2009 году, когда падения располагаемых доходов населения вообще не случилось, кризис залили бюджетными расходами. Сейчас этого не произошло, потому что это не V-образный кризис, после которого идет отскок. Тогда нефть, как вы помните, вернулась на прежние уровни. Сейчас все происходит по-другому.

Была необходима коррекция по издержкам на труд, что дает нашим предприятиям большие конкурентные преимущества. При этом долларовые зарплаты сократились еще сильнее.

Я - не жестокий макроэкономист. Но я думаю, что это [сделать кризис мягче для населения] невозможно было сделать. Если бы население поддерживалось бюджетными расходами, то это спровоцировало бы бюджетный кризис.

Чтобы не допустить падения реальных располагаемых доходов населения, потребовался дефицит бюджета в 5-7% ВВП. Это рефинансируется заемными средствами, дальше мы ускоряем инфляцию и теряем финансовую стабильность.

"Это кризис среднего класса"

Би-би-си: Есть оценки, что зарплаты в России в долларах сейчас находятся на уровне Китая или даже ниже. Воспользовался ли этим бизнес? Дало ли это эффект в реальном секторе экономики?

А.В.: Очень сложно отделить один эффект от другого. Я думаю, без сомнения, бизнес воспользовался. Несырьевой экспорт растет.

С другой стороны, уже в 2016 году наблюдается противоречивая тенденция роста заработных плат в реальном выражении. Это происходит в силу разных причин. В том числе из-за отсутствия безработицы, из-за дефицита рабочей силы происходит некая конкуренция за сотрудников, за работников и заработные платы растут.

Экономического роста как такового нет, а издержки по рабочей силе уже растут. В принципе, это негативное явление - тот запас прочности, эффективности производства, который был создан в 2015-м-первой половине 2016 года, уже теряется.

Би-би-си: Были прогнозы минэкономразвития и Bank of America о том, что из-за плохой демографии в России будут расти зарплаты, что со временем приведет к формированию среднего класса. В силе ли эти прогнозы?

А.В.: Несомненно, они в силе. Вообще, в принципе один из факторов перехода к восстановительному росту состоит в том, что кризис 2015-2016 годов - это кризис среднего класса. Он больше всех потерял в доходах, при этом он наиболее экономически активен и условно не желает мириться с падением уровня жизни и, естественно, восстанавливает экономическую активность, в том числе чтобы компенсировать свои доходы и увеличивать расходы.

Би-би-си:Что будет дальше со средним классом?

А.В.: На мой взгляд, необходим переход на инвестиционно-инновационную модель. Модель роста за счет расширения конечного спроса, которая была в нулевых годах и до 2012 года, показала отчасти свою неэффективность. Прирост конечного спроса на 80% покрывался ростом цен и импортом.

Сейчас перейти на инвестиционную активность можно не за счет ограничения потребления, а за счет ограничения темпов роста потребления. Инвестиционно-инновационная модель предполагает большую реакцию российских производителей на конечный спрос.

Би-би-си: Что нужно для такого перехода?

А.В.: Я считаю, что для этого нужно улучшить определенность, повысить [рейтинг легкости ведения бизнеса] Doing Business. А все остальное должны делать сами предприниматели.

Би-би-си: А низкий уровень инвестиций сейчас вы связываете с неопределенностью?

А.В.: Да, я связываю с неопределенностью. Хотя я в целом не могу сказать, что уровень инвестиций низкий. В 2016 году мы и ожидали незначительного сокращения инвестиций. Значительно сократились государственные инвестиции в силу ограниченности доходов бюджета, сейчас они составляют в районе 10-11% от всех. А так выше 15 трлн рублей инвестиций в текущих ценах в 2016 году - это достаточно много.

Жесткий бюджет: как правильно сокращать расходы

Би-би-си:Проект федерального бюджета достаточно жесткий. Многие расходы сокращаются в реальном выражении. Как вы оцениваете последствия этой политики? Есть ли ей альтернативы?

А.В.: Мое принципиальное несогласие с бюджетной политикой, которая сейчас проводится, состоит в том, что в рамках ограниченных расходов происходит сокращение всех статей пропорционально. На мой взгляд, если расходы федерального бюджета с 19,5% ВВП сокращаются до 13-14% ВВП, то есть это существенное сокращение, то надо пересмотреть всю бюджетную политику.

Не сокращать у всех по 20-30%, а то получается, что все программы недофинансированы. Я считаю, что от каких-то программ надо отказываться, пересмотреть все просто по-другому. Я не исключаю, что какие-то расходы можно просто увеличить, а какие-то - отменить. Такое линейное сокращение, на мой взгляд, даже структурно плохо воздействует на экономику.

Би-би-си: От каких расходов можно было бы отказаться?

А.В.: Сложно сказать. Об этом много говорилось, начиная с программы-2020 ("Стратегия-2020" - программа развития экономики на ближайшие годы, которую написали российские эксперты. Большинство положений программы не было реализовано. - Би-би-си), о том, что социалка должна быть адресная, о том, что пенсионные перечисления должны идти по-другому. Пенсионная система не должна быть в хроническом дефиците и финансироваться трансфертами из бюджета. Это выбор экономической политики, каким образом сделать большую адресность.

Понятно, что линейное сокращение действует угнетающе и ни к чему не ведет. Точно так же понятно, что сохранять дефицит бюджета и финансировать его под 10% годовых означает, что доля расходов на обслуживание внутреннего долга будет нарастать. 10% - это очень высокие ставки.

Би-би-си: А какие расходы можно было бы, по вашему мнению, увеличить?

А.В.: Без сомнения, когда мы говорим об инвестиционно-инновационной модели экономики, то мы предполагаем не просто наращивание мощностей, строительство заводов, которые ни с чем не будут конкурировать, а об инвестициях в человеческий капитал, в том числе здравоохранение и образование. Предполагаются и инвестиции в инфраструктуру, которые имеют наибольший мультипликативный эффект. Это имеет смысл. Важно расширить инвестиции в инфраструктуру, которые будут содействовать развитию частного бизнеса.

Ловушка низкой инфляции и высоких ставок

Би-би-си: Осенью прошлого года в ходе форума "Россия зовет" глава ЦБ Эльвира Набиуллина и министр финансов Антон Силуанов много говорили о том, что удержание ставок и жесткий бюджет позволят снизить инфляцию. А это, в свою очередь, даст толчок для изменения структуры экономики в целом. Согласны вы с такой концепцией?

А.В.: Это необходимые, но недостаточные условия. Сейчас мы имеем инфляцию год к году где-то 4,6%. Перспектив снижения ключевой ставки и ставки по кредитам я пока не вижу. Плюс крайне низкая кредитная активность, я имею в виду и розничное кредитование, может быть, это и слава богу, но снижается объем задолженности предприятий по банковским кредитам. Получается некая ловушка, когда инфляцию мы снизили, финансовую стабильность обеспечили, а экономического роста не добились.

Би-би-си:А почему нет перспектив снижения ставки?

А.В.: Естественно, я как бывший представитель минэкономразвития, конечно, считаю, что ставку нужно снижать. Это избыточный консерватизм. С точки зрения монетарной инфляции я угроз не вижу. Под монетарной инфляцией я имею в виду предложение денег и, собственно, эти высокие и низкие ставки.

На мой взгляд, у нас основная угроза была от институциональной инфляции. Под институциональной инфляцией имеется в виду, когда у нас низкая конкуренция на рынках ведет к росту цен, как это было в предыдущие 15 лет. Сейчас очевидно, что у нас впервые за 25 лет снизились реальные доходы населения, снизился потребительский спрос.

Ограничение потребительского спроса на всех рынках и является основным фактором снижения инфляции, а не высокие ставки. Поэтому, я считаю, что можно было бы не так консервативно подходить к удержанию процентных ставок Центральным банком.

Почему слабый рубль не поможет промышленности

Би-би-си:Очень много говорится об импортозамещении. Многие эксперты говорили о том, что оно было успешным в сельском хозяйстве. Согласны ли вы с этим? Как проходит процесс импортозамещения в промышленности?

А.В.: Я понимаю импортозамещение как движение вниз по цепочке добавленной стоимости. То есть, когда мы от импорта конечной продукции переходим к промышленной сборке, от промышленной сборки к изготовлению запчастей, от изготовления запчастей - к покупке станков. С этой точки зрения, импортозамещение является еще и фактором роста. Собственно говоря, как в автомобильной промышленности, чем больше локализация, тем больше добавленной стоимости производится в России. Я исключительно так это воспринимаю.

Несомненно, санкции негативно воздействуют. Успех здесь есть, но он достаточно скромный в промышленности. Это связано, во-первых, с санкциями, во-вторых, с новым ценовым коридором.

Мне совершенно непонятны доводы о том, что низкий обменный курс способствует росту промышленности. Это абсолютно не так, на мой взгляд. При определенном ценовом коридоре у нас есть выигрывающие и проигрывающие. Я думаю, что, может быть, какой-то абстрактный производитель при обменном курсе в 80 рублей за доллар и получит преимущество. Однако я просто уверен, что половина отраслей у нас сразу просто встанут, начиная от девелопмента и заканчивая промышленной сборкой.

По моим наблюдениям, девальвация рубля усложнила процесс импортозамещения, потому что вес подешевевшего труда в ряде отраслей, в том же машиностроении, он ниже, чем комплектующих, которые закупаются за евро или за доллары. Это, конечно, притормозило.

Би-би-си: О слабом рубле действительно много говорят. Только рубль укрепится, начинаются разговоры о том, что экономике он нужен слабым. С чем вы это связываете?

А.В.: Я не знаю, я категорически против такого спама. Мне просто непонятен разговор об этом - декларировать таргетирование инфляции, то есть процесс, когда инфляция - это контролируемый параметр, а основная коррекция идет за счет обменного курса. В принципе, я всегда выступал против таргетирования инфляции и за поддержку ценового коридора для обменного курса.

Я категорически против декларирования политики слабого рубля. Если у нас рубль падает, то мы проводим инфляционное таргетирование, и он будет падать столько, сколько захочет. Если у нас он укрепляется, то мы забываем о таргетировании рубля и начинаем с помощью интервенций его скупать.

При этом я считаю, что ценовой коридор по обменному курсу достаточно важен, он может зависеть от цены на нефть или других показателей.

Би-би-си: Почему вы против таргетирования инфляции?

А.В.: У нас крайне высокая доля нефти в экспорте и, соответственно, в платежном балансе, в сальдо счета текущих операций. Если мы будем таргетировать инфляцию за счет колебания обменного курса, у нас обменный курс будет колебаться больше, чем цена на нефть. А цена на нефть может колебаться очень сильно. Соответственно, колебания будут настолько сильными, что они будут негативно сказываться на экономике.

На мой взгляд, неоправданно проводить политику таргетирования инфляции на фоне высокой доли нефти в платежном балансе. Кроме того, в бюджетных доходах доля нефтяных доходов также высока. При свободном обменном курсе мы будем иметь большие колебания. Для нефтедобывающих стран эта концепция очень опасна.

Риск стагнации и реформы

Би-би-си: СМИ писали о долгосрочном прогнозе минэкономразвития о долгосрочной стагнации России до 2035 года.

А.В.: Когда мы говорим о долгосрочном прогнозе, обычно прогноз раскладывается на два сценария. Первый сценарий - это крайне консервативный, о котором вы говорите. Он делается в основном для нужд минфина и бюджета. Это означает, что какая плохая траектория может быть, при которой мы будем выполнять свои обязательства. Он как раз направлялся минфину для таких расчетов.

У нас был сценарий базовый плюс в средне- и долгосрочной программе, там как раз наиболее вероятный сценарий. Третий сценарий целевой, он уже как раз в рамках наиболее вероятного о том, как мы можем еще в рамках экономической политики стимулировать, чтобы ускорить рост.

Прогноз, который озвучивал [бывший министр финансов России и глава Центра стратегических разработок Алексей] Кудрин, предусматривает удвоение ВВП. Мы его совместно делали. Это оптимистичный прогноз. Он как раз и основной.

Би-би-си: А этот прогноз предусматривает реформы?

А.В.: Там два варианта. Базовый плюс, то есть наиболее вероятный, и целевой, то есть реформы. Но оба они в целом неплохие.

Наверное, журналисты нас неправильно поняли, когда писали о том, что мы рассматриваем стагнацию. Нет, это просто был консервативный прогноз для минфина.

Би-би-си: А есть ли сейчас риск такой долгосрочной стагнации?

А.В.: Этот риск всегда есть. В принципе я даже в Совете Федерации на пленарном заседании, которое транслировалось, делал доклад о точках роста. Риски безусловно есть.

Первое - это ограничение по фондам. Для этого должны быть инвестиции. Второе - это негативные ограничения по труду. У нас действительно ежегодно экономически активное население сокращается на 200-300 тысяч человек. Третье - это факторная производительность труда.

Потенциальный рост ВВП, то есть рост ВВП при нормальной задействованности ресурсов, находится на уровне где-то в 2%. Все остальное - это экономика перегрева. В среднесрочной перспективе наша задача повысить с 2% до хотя бы 4%. Почему до 4%? Потому что это будет рост выше среднемировых, и российская экономика хотя бы не будет сжиматься, как это происходит сейчас.

Би-би-си:Большинство из перечисленных рисков довольно сложно исправить, например, демографию. Как с этим бороться?

А.В.: Демографию, естественно, так просто не исправишь, здесь можно только снижать риски - за счет мобильности рабочей силы. Если во всем мире считается нормальной структурная безработица в 6%, то у нас сейчас 5,5%, ее бы снизить хотя бы до 3,5-4%.

Этого можно достичь за счет мобильности населения. Один из недостатков рынка труда - это крайне низкая мобильность. Люди не хотят переезжать из района в район.

Потом риски можно снизить с помощью переобучения. Еще повышения пенсионного возраста. Я понимаю, что повышение пенсионного возраста - это такая больная тема, но это один из методов снижения дефицита на рынке труда.

Би-би-си:А как заставить людей стать более мобильными?

А.В.: В минтруде, если я не ошибаюсь, есть целая программа - начиная от финансовой поддержки при переезде и заканчивая выравниванием условий жизни, создания рынка арендного жилья, который сейчас практически отсутствует. Под арендным жильем имеется в виду не то, что ты снимаешь жилье без гарантий, а когда ты снимаешь социальное жилье у государства.

Приватизация как главная реформа

Би-би-си: Сейчас пишется много программ о реформах экономики. Есть программа, которую разрабатывает Центр стратегических разработок Кудрина, есть программа Столыпинского клуба. Какая стратегия вам ближе?

А.В.: Позиция минэкономразвития и Центра стратегических разработок были близки, а затем сблизились еще больше. Это как раз переход на инвестиционно-инновационную модель и расширение потенциального ВВП, чтобы рост был более устойчив, без перегрева и спада.

Со Столыпинским клубом я входил в рабочую группу по подготовке от правительства.

Би-би-си: У Столыпинского клуба очень много внимания уделено государственному стимулированию экономики.

А.В.: Я, во-первых, против количественного смягчения. Во-вторых, мы как министерство выступали против таких мер, как стимулирование покупки автомобилей.

Я совершенно не уверен в том, что 3 млн автомобилей в год для экономики - это нормально. В 2016 году мы продали 1,3 млн, то есть произошло падение с 3 до 1,3 млн, и ничего не случилось. Необязательно, чтобы средний класс раз в год или раз в два года должен менять автомобиль, а мы должны для этого его стимулировать.

Во-вторых, мы нарушаем некий баланс - если мы сегодня стимулируем покупки автомобилей, то завтра мы провоцируем спад.

Би-би-си: Доля государства в экономике очень высокая. На ваш взгляд, ее надо снижать?

А.В.: Конечно, надо снижать. Нужно идти по пути приватизации, причем приватизация не должна быть обязательно фискальная. То есть не должен обязательно звучать довод, что мы сейчас не будем приватизировать, потому что это дешево. На самом деле, государственные предприятия могут генерировать убытки. С точки зрения улучшения корпоративного управления по всему миру известны куча случаев, когда госсобственность продавалась за 1 доллар.

Би-би-си:Какие реформы, по вашему мнению, стоит начать в ближайший год или два? Какие из них являются первоочередными?

А.В.: Это один из провокационных вопросов. Всегда хочется, чтобы истина уместилась в один абзац на полстранички. Но этот секрет должен кто-то знать, я не знаю таких секретов.

Без сомнения, я за снижение доли государства и увеличение конкурентности среды. Вот это - да, нужно без сомнения делать.

Я исхожу из некого сложившегося консенсуса, что 70% экономики так или иначе контролируется государством. Я считаю, что это абсолютно запредельная цифра, которая, конечно, убивает и частные инвестиции, и конкуренцию, и экономический рост.