"Мы солнце потеряли". Как Сибирь живет в дыму

В этом году масштабы лесных пожаров в России могут достигнуть рекордных значений. Только с начала года выгорело около 10 миллионов гектаров леса - это больше, чем Тверская область и примерно 40 площадей Москвы в ее новых границах. Смог от крупных лесных пожаров накрыл не только Сибирь, но и дошел до Урала.

Русская служба Би-би-си отправилась на северо-запад Иркутской области, а после добралась до небольшого села Ванавара в Красноярском крае, чтобы узнать, каково жить в дыму там, где от него не спрятаться.

Село в дыму и тайге

"Уважаемые ванаварцы! Примите к сведению рекомендации Роспотребнадзора по поведению населения в условиях высокой задымленности атмосферного воздуха", - разносится по улицам поселка голос из громкоговорителя на столбе.

Жителей Ванавары уведомляют, что пожаров поблизости нет, но нужно принять меры предосторожности из-за дыма.

Пока ванаварцев призывают почаще измерять давление, носить влажные маски, отказаться от поездок на личном транспорте и поменьше бывать на улице, мимо на велосипеде проезжает девушка-подросток, показывая рукой поворот отсутствующим машинам. На затуманенной детской площадке в 50 метрах от репродуктора качаются на качелях дети.

Село на 3,5 тысячи жителей на юго-востоке Красноярского края - это три десятка улиц деревянных домов. В 25 километрах от Ванавары находится Тунгусский природный заповедник, на территории которого 111 лет назад упал метеорит. В июле огонь прошелся по южной части заповедника.

Выбраться из села можно двумя способами.

Первый - простой, но не всегда надежный. Из местного аэропорта - одноэтажного деревянного здания с висящим над крыльцом цветочным горшком - можно улететь в Красноярск. Но когда ветер приносит густой дым от лесных пожаров в Ванавару, авиасообщение прерывается.

Второй способ - сложный, долгий и дорогой - это около 5 часов и 160 километров по реке Катанга, а затем еще столько же - по лесовозной дороге на юг сквозь дым и местами выгоревшую до черного пепелища тайгу, пока в конце этого маршрута, уже в Иркутской области, не покажется небольшой город Усть-Илимск.

Именно так в ванаварские магазины в основном и попадают продукты: машины довозят их из Усть-Илимска до реки, а затем местные перевозчики на плотах спускают по течению до села. В конце пути пачка чипсов стоит 150 рублей, литр питьевой воды из Хакасии - 43 рубля.

Топливо доставляют зимой с запасом на месяцы вперед. Продукты же надо привозить каждую неделю, и летом это не всегда возможно.

"В прошлом году нам водители передавали - там горит пожар, там задымление", - рассказывает местный житель Александр Карнаухов. Он работает инструктором по физкультуре в детдоме и одном из двух местных детских садов, а в оставшееся свободное время сплавляет грузы на лодке и плотах: "В этом году нам водитель звонил со спутниковой связи, говорит: здесь пожар, я проехать не могу… Развернулся".

Окутанный дымом репродуктор на одном из перекрестков продолжает предупреждать ванаварцев: "Категорически исключить курение, избегать употребления алкогольных напитков и пива. Для возмещения потери солей и микроэлементов рекомендуется пить подсоленную и минеральную щелочную воду, молочно-кислые напитки, обезжиренное молоко, молочную сыворотку, соки, кислородно-белковые коктейли".

"У нас все без масок бегают"

"Если нет задымленности, как было два-три дня назад, тогда более-менее была обстановка, я говорю, чтобы [оповещение] не включали, потому что так или иначе это все равно действует, бьет по мозгам, можно сказать, людям. Уже устали они от всего этого, еще и мы сверху их", - рассказывает глава села Александр Зарубин.

Пока мы разговариваем в его кабинете, на улице перед администрацией идет ремонт. Несмотря на призывы из громкоговорителя как можно меньше находиться на открытом воздухе, рабочие ремонтируют дорогу. Ни на одном из них нет защитной маски.

"Как только началось задымление, я сразу же написал письмо в Роспотребнадзор: пришлите нам специалиста замерять воздух для того, чтобы мы понимали, что на самом деле у нас творится, - говорит Зарубин. - Вот они человека отправили из Красноярска, мне ничего не сказали. Я в недоумении сижу, в интернете читаю, что такие-то параметры воздуха в Ванаваре. Думаю, откуда они взялись. Начал выяснять, звонить в Роспотребнадзор, а мне говорят: у тебя же там специалист сидит".

Работа специалиста в селе выглядит так: мужчина выходит из гостиницы, прихватывая с собой стоящую на крыльце скамейку, и удаляется за здание, там он взбирается на скамейку и снимает пробы воздуха, а затем с грустным вздохом возвращается обратно.

Говорить о своей работе с журналистами представитель Роспотребнадзора наотрез отказался, ограничившись размышлениями о целесообразности покупки огорода и крупного рогатого скота в Ванаваре в случае, если дым продолжит лежать такой же плотной пеленой.

В первые дни августа, когда задымление в селе было особенно сильным, содержание оксида углерода в ванаварском воздухе превышало предельно допустимую концентрацию в разы, признает Зарубин.

"Знаете, несмотря на то, что было возбуждение в сетях и все остальное, ни одной жалобы в администрацию села не было. То есть ситуация, наверное, привычная, хотя к этому привыкнуть сложно, - размышляет глава Ванавары. - Мы взяли 250 масок, чтобы раздавать. Взяли у нас шесть штук, и то это сотрудники администрации, больше никто [к нам] не заходил, и в аптеке не покупал".

"Нет, у нас все без масок бегают, - подтверждает продавец единственной в селе аптеки. - Это с 2013-го у нас так каждое лето. И голова болит, и глаза режет, а что делать".

"Мы не гуляем, - сокрушается воспитатель детсада "Северок" Ирина Нуреева, - дети у нас находятся в детском саду с утра до вечера, [у них] усиленный питьевой режим, батареи закрываем мокрыми простынками, чтобы хоть какой-то воздух был. Если развесить везде мокрые полотенца, это немного помогает уменьшить пыль. И дым проникает в здание, когда идет прием детей - двери открываются, закрываются".

Во дворе детского сада - мини-огород. Из грядки торчат несколько так и не распустившихся подсолнухов: им не хватает солнца, объясняет Нуреева.

По ее словам, пелена и запах горелой древесины влияет и на психологическое состояние: "Дети просто боятся дыма. Может быть, у них дома ведется такая пропаганда, что это же костер, это же горит. На некоторых детей это сильно влияет: "А мы не сгорим? А мы не задохнемся?" - такие вопросы слышим".

"Без "баллона" никуда не хожу"

25 июля, когда дым был особенно густым, на 10 вызовов врача пришлось шесть жалоб на проблемы с органами дыхания и сердечно-сосудистой системой, рассказывает помощник врача-эпидемиолога Людмила Блахова. В двух случаях из этих шести на ухудшение самочувствия жаловались дети.

"Конечно, большая часть - это взрослые старше 60 лет, потому что организм ослабленный. А дети сами по себе бегают, у них такая ситуация: когда уже лягут, вот тогда [родители] вызывают, через "скорую" их привозят", - добавляет врач.

Сопутствующие постоянному дыму жалобы - "аллергические реакции и у детей, и у взрослых, даже у здоровых людей: резь в глазах, слезотечение, першение в горле".

Астматиков, по оценке медика, в Ванаваре больше сотни: это и дети, и подростки, и взрослые.

Продавец небольшого магазина товаров для рукоделия Наталья Варфоломеева состоит на учете в больнице с астмой.

"Во-первых, дышать нечем, нету сна. Сильное сердцебиение, падает давление... Я на работу бегаю перебежками, из дома не выхожу. Во-вторых, голос, - сипит Варфоломеева. - Это я еще более-менее разговариваю. Зимой как бы подхрипываю, но разговаривать легче. А здесь - голосовые связки болят".

На те же проблемы жалуется и другой астматик - столяр Валерий Чуприн: "Без "баллона" [ингалятора] не хожу никуда, ни на работу, ни с работы. Единственное, что ночью еще можно поспать, пока дыма нету".

"Как в какой-то яме"

Если спросить ванаварцев, всегда ли летом село накрывает дым от пожаров, ответы будут такими:

"По крайней мере, я здесь живу 34 года, лет 10, наверное, может, чуть побольше. Фактически дым у нас всегда, но такой продолжительности - это третий или четвертый случай. В прошлом году было, но недолго, недели полторы, а здесь уже чуть ли не месяц барахтаемся", - говорит Наталья Варфоломеева.

"У нас четыре года подряд, как началось это горение. А тут еще ветер", - рассказывает 76-летняя заведующая Эвенкийским краеведческим музеем в Ванаваре Римма Пирогова.

"До 2012 года мы 16 лет не горели. У нас [в заповеднике] был один небольшой пожар, который очень быстро потушили", - говорит директор Тунгусского заповедника Людмила Логунова.

"Если раньше хотя бы чередовалось - задымление, шел дождь, показывалось ясное небо - то сейчас, как некоторые люди говорят, живем как в какой-то яме, которая нас окружила. Мы не можем вдохнуть", - утверждает воспитатель и лодочник Александр Карнаухов.

Глава Ванавары Зарубин говорит, что дымные года вроде 2019-го здесь случаются столько, сколько он себя помнит. Несколько особенно тяжелых лет подряд выпали на 1980-е.

В один из них старшая сестра, вспоминает глава села, по путевке улетела отдыхать на Украину. Смог застал ее на обратном пути: "Месяц и 10 дней не летали самолеты, потому что была вот эта задымленность".

До Ванавары тогда добирались через Кежму - ныне затопленное из-за строительства Богучанской ГЭС село на берегу Ангары, в 160 с лишним километрах от ванаварского аэропорта.

"И вот люди пешком шли оттуда до Ванавары. За пять дней, по-моему, дошли: дорога есть, направление есть", - невозмутимо рассказывает Зарубин.

Не только лесные пожарные

Ванавара - одно из многих сибирских сел, вынужденных дышать дымом от лесных пожаров.

Только в июле в России сгорело больше 4 миллионов гектаров леса - и в глубокой тайге, куда людям попасть сложно, а технике - невозможно, и в относительно легкодоступных зонах.

Сухопутную часть дороги между Ванаварой и Усть-Илимском, из которого в село идут поставки продуктов, местами прорезает пепелище: на протяжении двух десятков километров на стыке Иркутской области и Красноярского края по обеим сторонам из толстого слоя золы торчат обгорелые скелеты деревьев.

Крупные пожары вплотную к Усть-Илимску не подходят, но тайга вокруг города горит регулярно, рассказывает местный житель Виктор Феоктистов. Он сам когда-то был лесником, а сейчас работает в одной из компаний, которая занимается лесозаготовкой.

"В основном пожары случаются на удалении от города в 70-100 км", - объясняет бывший лесник. Мы долго петляем по условным дорогам среди просек и наконец проезжаем мимо дерева с указателем "Пожар" и номером участка.

"Этот пожар был обнаружен случайно. Мы поехали на другой и увидели большой столб дыма, потом сообщили в лесничество, совместно с ними поехали, посмотрели", - говорит Феоктистов.

Место, выгоревшее больше недели назад, выглядит как поле боя: с одной стороны от пробитой бульдозером просеки - полусгоревший и полуповаленный лес и вьющийся из обгорелых холмов дымок, с другой - выкорчеванные с корнями деревья, подпиленные и срубленные ветки, сучья, кусты.

"Тушат не только лесные пожарные. Это ребята, которые работают в лесничествах, в лесхозах, либо ребята, у которых уже есть какой-то опыт", - рассказывает Феоктистов. Часто "ребята, у которых есть опыт" - это сотрудники лесообрабатывающих компаний: так или иначе весь город живет заготовкой и обработкой древесины, и работников предприятий готовят к борьбе с огнем. Именно тушения борьба не предполагает.

Пожар в установленных границах

На обратном пути из леса, как только в нескольких километрах от Усть-Илимска снова появляется мобильная связь, телефон Феоктистова начинает разрываться, а сам он перезванивает коллеге: "Анатолич, ты уже слышал? Давай, я соберу людей и метнусь туда, ты пока отправляй бульдозера". В 13 километрах от города в районе дач загорелся лес.

Тринадцать километров - это расстояние по дороге. Дальше в лес уходит просека, затем она превращается в борозду, проехать по которой, кажется, может только вездеход.

Смена, которая будет всю ночь работать в лесу, едет по этой колее в автобусе-"вахтовке", медленно "перешагивающей" ямы и нарытые техникой холмы. Изредка из темноты возникают сотрудники лесохраны и указывают направление: "Километра три осталось". Эти три километра "вахтовка" преодолевает около часа: по мере того как лес становится все более густым и непроходимым, идущие впереди рабочие вручную распиливают поваленные деревья и отбрасывают их с дороги.

Первое, что кажется удивительным на месте пожара: здесь пахнет не древесным дымом, запах которого во время безветренной августовской погоды стоит в Усть-Илимске всюду, а свежей хвойной смолой спиленных деревьев.

Техника прокладывает вокруг горящей зоны полосу, которая не даст огню перекинуться на нетронутый лес. Один из бульдозеров врезается ковшом в наклонившуюся над полосой горящую сосну и в облаке искр валит дерево в противоположную сторону.

Обычно, когда направление ветра позволяет, пожарные делают отжиг - пускают встречный низовой огонь от кромки пожара в его центр, чтобы по периметру не осталось ничего, что могло бы перенести огонь еще дальше. В остальных случаях тушат то, что горит на границах участка, из ранцевого огнетушителя.

Очаги на отрезанном от остального леса участке будут догорать еще неделю, говорит Феоктистов и кивает на бульдозер, который расчищает место под небольшую площадку в паре десятков метров: "Ребята будут дежурить, пока не потухнет".

По дороге из леса мы проезжаем что-то вроде лагеря на обочине траншеи, рядом с потушенным костром и походным котелком: несколько человек из отработавшей смены спят на земле, укрывшись с головой.

Черные лесорубы, поджоги ради санвырубки или сухие грозы

"Сейчас пожары стараются хотя бы сдерживать. А 30 лет назад север Иркутской области никто не тушил. Никогда. Всегда горело само по себе", - рассказывает Феоктистов.

Один из сотрудников местного лесничества объясняет: принято считать, что в 95% случаев пожары происходят по вине людей, и только в 5% - из-за природных явлений, "а у нас все наоборот". "У меня была сильная гроза и от нее [загорелись] 11 очагов", - приводит пример собеседник Русской службы Би-би-си.

Феоктистов с этим согласен: в прибрежных зонах, например, около водохранилища бывают пожары из-за рыбаков, охотников или грибников, но это редкость, в основном же лес горит там, куда "народу незачем ехать, и туда мало на чем проедешь". Причем есть зоны, в которых на один квадратный километр случается по несколько попаданий молнии в день, утверждает он.

Пораженное молнией дерево стремительно прогорает, и огонь по хвойному подлеску перекидывается на соседние породы - "особенно если это кедрачи, елка, пихта, они горят гораздо интенсивнее".

Но многие жители - и в Иркутской области, и в Красноярском крае - не верят в то, что столько леса горит исключительно по естественным причинам.

Одна из популярных версий: лес поджигают сами лесозаготовщики, чтобы потом на выгодных для себя условиях оформить права на санитарную вырубку сгоревших остатков.

"Но оно не выгодно! - разводит руками Феоктистов. - Если даже чисто гипотетически допустить, что кто-то организовал эти поджоги, то чаще всего, особенно если пожар перешел в верховой, его даже в этом году никуда не используешь: процесс оформления - это, как правило, год!".

Вторая теория, которую часто можно услышать от жителей обоих регионов - поджоги ради сокрытия незаконных вырубок. Феоктистов считает эту версию надуманной. По словам лесозаготовителя, сейчас за вырубками строго следят как власти, так и сами арендаторы: "Сейчас все считают, какие объемы были разрешены и какие вывозятся".

Собеседник Русской службы Би-би-си, знакомый с судебной практикой по делам о незаконных вырубках в Иркутской области, рассказывает, что прецеденты нелегальных заготовок в регионе все же случаются. Однако, говорит источник, обходится без поджогов: "Они наоборот заинтересованы быстро-быстро набрать древесины".

Количество таких случаев, по его словам, существенно уменьшилось после введения ЕГАИС - единой системы учета древесины, которая в том числе агрегирует данные по сделкам.

"Документы же где-то еще надо взять, чтобы лес потом продать. У нас предприятия, которые перерабатывают [древесину], сейчас не берут ее без документов, без отражения сделок в ЕГАИС они вообще ничего не берут. Потому что купил - сделка прошла - пять дней для отражения в установленном порядке. Не отразил - штраф", - говорит источник.

Глава села Ванавара Александр Зарубин тоже не верит в "черных лесорубов": "Пни-то не сгорят! Если там спилили, пни-то остались бы хоть как-то! Придет любой лесник и поймет, что здесь была незаконная вывалка леса, хоть гори, хоть не гори".

"Мы солнце потеряли"

В офисе администрации Тунгусского природного заповедника в Ванаваре его директор Людмила Логинова показывает на карте место, где горело в июле - это южная граница охраняемой территории, вдоль реки Катанги.

Близость к воде, говорит она, на этот раз и спасла: по реке можно быстро доставить людей к пожару. Когда огонь появляется в более северных частях заповедника площадью в 300 гектаров, добраться до него гораздо сложнее.

В этот раз огонь помогали тушить с воздуха. "Прямо над Ванаварой ИЛ-76 летали - федералы, армия, - рассказывает глава села Александр Зарубин, - там [на земле] стояли лесопожарные, они руками тушили, а те еще пролетели, выкинули [воду]. Они нам два парных захода сделали".

Обычно же приходится справляться самостоятельно и с помощью региональных властей.

"Катастрофически не хватает людей, всего шесть инспекторов на такую площадь. По возможности на пожар я снимаю всех мужчин, бывает, что и рабочих, всех, кого можно собрать", - рассказывает Логинова. Штат заповедника - это тот состав, который отправляется сразу, на согласование помощи с краевыми МЧС, минприроды и лесхозом уходит от пяти дней до недели.

В год, по словам Логиновой, в заповеднике случается до трех пожаров. Но так было не всегда: по ощущениям директора, систематически они происходят в течение последних семи лет.

"В 2012 году, когда начались эти пожары, была паника у меня. Площадь была большая и уже такая засуха, когда горели болота: они высыхают и горят, как порох", - вспоминает Логинова.

Справиться с таким огнем на ранней стадии очень сложно: он может долгое время тлеть в низовьях, оставаясь незаметным для инспекторов, которые совершают облеты над заповедником.

"Мой личный горький опыт: в 12-м году, когда мы потушили всю площадь пожара, я облетела все лично, все посмотрела, ни дымочка, прошли хорошие осадки, ну я же не знала тогда еще [что так бывает], и через две недели у нас раздуло всю площадь. У нас самое плохое - шквалистый ветер. Раньше не было ветров. Теперь ветра и зимой, и летом".

Сильные ветра - только часть тех изменений, которые теперь приходится учитывать, говорит директор заповедника. Она вспоминает свой разговор с климатологами, каждый год приезжающими с научной экспедицией:

"Они, посмотрев на меня, сказали: "Напрасно вы, Людмила Николаевна, надеетесь. Идет стойкое изменение климата, особенно в Восточной Сибири". Мы видим, горит Якутия ежегодно, горит юго-восточная часть Эвенкии и горит северо-восток Иркутской области".

Об изменении климата говорит половина жителей села: вспоминают, что раньше такие жаркие и засушливые года случались гораздо реже, а реки в Эвенкии были полноводнее.

Некоторые винят масштабные вырубки. "Из-за этого снег быстрее тает. Давно нет осадков, река мелеет, она зарастает. Все вместе, мне кажется, несет в будущем экологическую катастрофу", - говорит воспитатель и лодочник Александр Карнаухов.

"Вчера ехал по реке, еле-еле Чамбинский порог поднял. Такого не было раньше, - рассказывает пенсионер Валерий Ёлкин. - Я охотник-любитель. Зверья гораздо меньше становится. В лесу численность соболя того же уменьшилась. Только ощенится, куда он побежит? Все погибает".

Ёлкин - один из немногих эвенков, до сих пор живущих в Ванаваре, член ассоциации коренных малочисленных народов Севера "Арун". В начале августа в селе отмечают День аборигена: в празднике обычно участвуют пять местных семей.

В августе 2019-го его переносили трижды - отметить национальный праздник мешал плотный дым от пожаров.

"Раньше говорили, что Эвенкия - это легкие России. А теперь чего они легкие? Сами задыхаемся сейчас уже! - вздыхает заведующая Ванаварского краеведческого музея Римма Александровна. - У нас четыре года подряд это горение. А тут еще ветер. Мы уже солнце потеряли".

.