Великие множества Боба Дилана. Почему нужно слушать его новый альбом Rough and Rowdy Ways★★★★★

Вышедший в свет в минувшую пятницу новый альбом 79-летнего Боба Дилана опровергает все подозрения в том, что великий бард "исписался" и безвозвратно погрузился в ностальгию. Rough and Rowdy Ways вполне соответствует своему названию - это жесткое, откровенное, безудержное, полное глубокой образности и настоящей боли художественное высказывание великого мастера.

В отличие от большинства своих коллег из мира музыки, Боб Дилан в течение всех трех месяцев карантина не появлялся с онлайн-выступлениями, не комментировал вынужденную изоляцию и был абсолютно безучастен к охватившей мир проблеме пандемии.

Тем не менее, в эти месяцы он умудрился держать в напряженном ожидании не только миллионы своих поклонников, но и весь медийный мир. Начиная с 27 марта - по сути дела с одного из первых дней погрузившего мир в изоляцию и самосозерцание карантина - Нобелевский лауреат, последний авторский альбом которого Tempest вышел еще в 2012 году, в течение полутора месяцев выпустил в свет три новые, одна другой мощнее и ярче песни.

8 мая, в день выхода последней из трех с ироничным (самоуничижительным?) названием False Prophet ("лжепророк") было объявлено то, что стало за это время на самом деле очевидным: Дилан готовит новый альбом. 19 июня альбом Rough and Rowdy Ways (что можно перевести как "Разбитый и растрепанный") увидел свет.

Отступление в прошлое

Отсутствие оригинального материала вовсе не означало молчания Дилана. Как и с концертами - все уже привыкли к растянутому на десятилетия его "never-ending tour" (бесконечный тур) - такой же нескончаемой чередой выходили и его записи. Помимо серии концертных пластинок, спрос на которые есть, пожалуй, только у самых преданных, закоренелых дилановских фанов (а их немало, и записи эти потому постоянно издаются), после Tempest вышли и три студийных альбома: Shadows in the Night (2015), Fallen Angels (2016) и тройной Triplicate (2017).

Ни на одном из этих трех альбомов не было ни единой авторской песни величайшего сонграйтера своего поколения. Все три - каверы так называемой Great American Songbook, сформировавшегося в 1930-50-е годы золотого канона американской популярной песни.

Дилан, который в начале творческого пути всячески приукрашивал свою биографию, здесь, в середине восьмого десятка, как бы раскрывал все свои карты: вот он я, вот мои корни. Вы все эти годы ищете какие-то глубокие философские экзистенциальные смыслы в моей музыке и моей поэзии, а я на самом деле родом из самого простого кантри и блюза, из самых что ни на есть расхожих, незамысловатых американских песенок из мюзиклов и рождественских шоу, кинофильмов и телевизионных мыльных опер, песен, которые обожали мои родители и на которых я сам, Бобби Циммерман, рос в мелкобуржуазной американской глубинке, еще не придумав свою героическую биографию странствующего барда и еще не взяв себе в качестве псевдонима имя бунтарского валлийского поэта-алкоголика.

Надо сказать, что этот уход Дилана в прошлое оказался в последнее десятилетие вполне в тренде стремительно стареющих его сверстников из первого рок-поколения.

Как и Дилан, Роберт Плант (Raising Sand, 2007), Пол Маккартни (Kisses on the Bottom, 2012), Том Джонс (Long Lost Suitcase, 2012) один за другим погружались в теплые, приятно обволакивающие и умиротворяющие ностальгические ванны. У каждого на это были свои причины, но неизбежно вкрадывалась мысль: "исписался, на новые песни пороху не хватает, хочется отдыха…".

Был, впрочем, и обратный тренд. Леонард Коэн и Дэвид Боуи в своих последних, предсмертных альбомах (соответственно, You Want It Darker и Вlackstar, оба 2016), преодолев болезнь и уныние, сумели взобраться на вершины откровения и погрузиться в глубины постижения себя и мира. Эти работы сопоставимы, а то и превосходят лучшее, что они сделали в годы своей молодости и зрелости.

Новым альбомом Дилан твердо и явственно вернулся к себе, показал, что он не исписался, что убаюкивающая ностальгия была всего лишь передышкой, небольшим отступлением. И что ему еще есть что сказать миру.

В мае этого года ему исполнилось 79. Дай Бог, как говорится, ему тыщу лет жизни, но, учитывая возраст и интервалы между оригинальными альбомами, в Rough and Rowdy Ways неизбежно вслушиваешься, как в возможное творческое завещание.

Одна из тех песен, что были выпущены в преддверии выхода альбома, и которой Дилан решил открыть сам альбом, называется I Contain Multitudes. Фраза эта - цитата из поэмы "Песнь о себе" Уолта Уитмана, и в русском переводе она известна как "Я огромен, во мне великие множества".

На закате жизни, Дилан, как Уитмен (заключительная версия "Песни о себе" была опубликована в 1891 году, когда великому американскому поэту было 72, за год до его смерти), подводит итог самому себе, пытается разобраться в том, кто он, кем он был свою уже немалую жизнь, и какие множества он накопил за эти годы.

"Я как Анна Франк и как Индиана Джонс/И как те "плохие парни" из Англии - Rolling Stones/Я иду до края, я иду до конца/Я иду туда, где все, что потеряно, возвращается вновь/И мне не за что просить прощения/Я пою песни опыта, как Уильям Блейк/Я играю сонаты Бетховена и прелюдии Шопена/Я сплю в одной постели с жизнью и смертью/Я человек противоречий, я человек многих настроений/Во мне великие множества".

Каждая новая песня эти множества многократно умножает.

В False Prophet он, отбрасывая всяческие оговорки, не опасаясь упреков в нескромности (хотя кто осмелится упрекнуть Дилана?), а, может, наоборот, провоцируя эти упреки, провозглашает:

"Я не лжепророк/ Я не помню, когда я родился/И я забыл, когда я умер/Я первый среди равных/Лучше меня нет/Я последний из лучших/ Остальные ушли на покой".

My Own Version of You - смесь "Пигмалиона" и "Франкенштейна". Начинается все забавно и смешно: автор намерен взять Аль Пачино из "Лица со шрамом" и Марлона Брандо из "Крестного отца", замешать их в миксере и получить робота-командос. Но чем дальше, тем требования к созданному гомункулусу растут: "Я учу санскрит и арабский, ты будешь у меня играть на рояле, как Леон Рассел и Либераче".

И, наконец, перед нами подлинно апокалиптическое видение и страшный экзистенциальный выбор:

"Скажи мне, что это значит: быть или не быть?/Ты меня не проведешь/Я вижу историю рода людского/Вот она, вырублена у тебя на лице/Разбить тебя вдребезги?/Или пасть перед тобой ниц?/Есть ли свет в конце тоннеля, скажи, не таись/Или мне прямая дорога в пылающий ад?/Где обретают самые страшные враги рода людского: мистер Фрейд со своими сновидениями и мистер Маркс со своим топором".

Даже самая простая, выдающая себя, на первый взгляд, за обычную лирику I've Made My Mind to Give Myself to You, стоит вслушаться в нее повнимательнее, предстает как обращение уже не к любимой, а к той высшей силе, что принимает нас в конце долгого пути:

"Я прошел долгий путь отчаяния/И никого по дороге не встретил/Многих уже нет, многих, кого я знал/Я странствовал от гор к морю/В надежде, что боги не станут гневаться на меня/Я знал, что ты скажешь да, и я говорю да/Я принял решение: я отдаю себя тебе".

"Убийство из убийств"

Ну и, наконец, песня, которую сам Дилан, по всей видимости, считает в альбоме главной. Именно ею 27 марта он открыл предварительную арт-подготовку к Rough and Rowdy Ways. Эта песня длится беспрецедентные даже для склонного к длинным опусам Дилана 17 минут. 17 минут сплошного, без музыкальных проигрышей, без припевов и повторений плотного, в высшей степени насыщенного текста.

Думается, что не только из-за длины при издании альбома на CD песне этой выделен специальный, отдельный диск, а фотография ее героя украшает оборотную сторону обложки альбома.

Один из самых удивительных, если не сказать поразительных фактов, относящихся к этой песне, состоит в том, что этот гигантский по песенным масштабам, перенасыщенный именами и названиями, и трудно усваиваемый на слух трек стал первой в почти 60-летней творческой карьере Боба Дилана песней, сумевшей взобраться на первую строчку американского хит-парада.

Называется песня Murder Most Foul. Фраза из шекспировского "Гамлета", которой явившийся принцу призрак его отца рассказывает сыну, что он пал жертвой подлого, "самого подлого убийства". Борис Пастернак, автор хрестоматийного перевода трагедии, передал эту фразу как "убийство из убийств".

Дилан обратился к шекспировскому образу для того, чтобы передать свои ощущения от самого громкого преступления ХХ века, убийства 22 ноября 1963 года в городе Далласе президента США Джона Кеннеди.

Убийство перевернуло Америку и перевернуло 22-летнего Дилана. Он помнит и воспроизводит его в мельчайших деталях: топография Далласа, ("место, где умерли вера, надежда и любовь"), слова и жесты действующих лиц - самого президента, его жены Джеки, губернатора Техаса Конноли и принимающего присягу на борту президентского самолета Линдона Джонсона. Мы видим Ли Харви Освальда, в отчаянии взывающего к схватившей его толпе: "да я просто козел отпущения!" и выпускающего в него роковую пулю Джека Руби.

Но за этими деталями кроется и осмысление исторической трагедии, трагедии, принимающей подлинно библейские масштабы. Президента ведут на забой, как "жертвенного агнца".

"Его убили раз и его убили опять/Убили как человеческую жертву/И в день, когда его убили/Кто-то мне сказал:/Сын, наступила эра Антихриста".

Дилан - дитя 1960-х, и образы и символы его эпохи важны для него не меньше, чем аллюзии на Ветхий и Новый Завет и Шекспира.

"Успокойтесь детишки, вы поймете/Придут "Битлз" и возьмут вас за руку".

Он имеет в виду, конечно, первый в Америке битловский хит I Want to Hold Your Hand, с которым начавшаяся спустя два месяца после далласовской трагедии битломания действительно принесла успокоение еще не оправившейся от шока и горя стране.

И тут же опять - надежда сменяется горьким разочарованием:

"Я еду в Вудсток, эра Водолея/А затем в Альтамонт и сижу у сцены".

Буквально через месяцы после Вудстока - зенита эры любви и мира, эры Водолея - случился и ее надир Альтамонт - рок-концерт, где прямо у сцены "Ангелы Ада" убили человека.

А в конце своей величественной литургии, реквиема не только по убитому президенту, но и по погибшему вместе с ним временем оптимизма и надежд, Дилан - как и в тех "ностальгических" альбомах, что предшествовали Rough and Rowdy Ways, - погружает нас в любимый им и дорогой ему музыкальный мир.

Обращаясь к популярному в 60-е годы диджею по имени Wolfman Jack, он просит его сыграть - и следует бесконечный набор песен кантри и блюзов, знаменитых рок- и джаз-стандартов и бетховенских симфоний. А завершается этот нескончаемый список - кто-то подсчитал, что в Rough and Rowdy Ways Дилан упоминает свыше 70 различных песен эпохи - просьбой сыграть подводящую этой эпохе печальный итог песню: "Play Murder Most Foul".

Поверьте, я коснулся лишь малой части бесконечного множества литературных, исторических, библейских и музыкальных аллюзий, щедро рассыпанных по всем песням альбома. Для того, чтобы раскрыть их все, потребовалась бы не статья, а книга.

Сайт Genius Lyrics опубликовал все тексты песен из альбома и снабдил их подробнейшим, практически построчным комментарием, в который желающие могут погрузиться за "великим множеством" деталей.

Но, как говорит в связи с насыщенным образностью и именами содержанием альбома сам Дилан, "важны не имена сами по себе. Сочетание, единство их дает больше, чем просто сумму составляющих. Углубляться в детали не имеет никакого смысла. Песня - как картина. При очень близком к ней приближении всю ее увидеть и понять невозможно. Отдельные элементы - часть целого".

Музыка

Ну а что же музыка? Как всегда у Дилана, музыка, как кажется, отодвинута на задворки смысла, ей отведено подчиненное по отношению к тексту положение. Отчасти это, действительно, так, но было бы большой и непростительной ошибкой эту музыкальную составляющую игнорировать.

Великим певцом он никогда не был, но вместе с тем его вокал и музыкальный язык его песен - меняющиеся на протяжении десятилетий - были всегда предельно адекватны для передачи его поэтических смыслов.

Музыкальное сопровождение дилановского речитатива - а в последние годы речитатив стал практически единственным методом его пения - лаконично, просто, оно никогда не выпячивается и вроде бы едва заметно. На протяжении всего 70-минутного альбома я не заметил ни одного инструментального соло.

Но вместе с тем группа - гитары, скрипка, изредка аккордеон - играет столь тактично, точно и столь аккуратно, мягко и со вкусом оттеняя дилановский вокал и дилановские смыслы, что наслаждаться этими песнями, как бы кощунственно это ни может показаться, вполне можно, не вслушиваясь пристально в текст и не погружаясь в эти самые смыслы.

Но, в конце концов, не этого ли ждет от нас и сам музыкант?

"Песня - как картина и воспринимать ее нужно, как единое целое".