"Родные" Жоры Крыжовникова - смешное и грустное кино о дисфункциональной семье, токсичных отношениях и постсоветских комплексах

Фильмом "Родные" Жора Крыжовников заканчивает начатую "Горько!" и "Горько! 2" трилогию о России, превращаясь в прямого наследника "Колумба Замоскворечья" Александра Островского. На сей раз "России айфона" и "России шансона" назначена встреча на Грушинском фестивале.

Тяга к путешествиям в период изоляции от заграничных поездок располагает к дорогостоящему, но меняющему восприятие реальности приключению - путешествию, например, на Дальний Восток.

Понимание, что живешь в стране, над которой можно лететь восемь часов кряду, действительно меняет сознание и дает совершенно новое ощущение пространства. То же можно сказать и об автомобильных путешествиях. Применительно к кинематографу это означает, что Россия - страна, которая располагает к жанру роуд-муви настолько, насколько это в принципе возможно.

Герой фильма "Родные" Павел Михалыч Карнаухов (Сергей Бурунов), впрочем, не замахивается на то, чтобы проехать любимую страну из конца в конец. Его цели куда более скромные: из Архангельской области попасть на Грушинский фестиваль - общепризнанную бардовскую мекку.

Там он хочет спеть песню собственного сочинения, написанную давным-давно.

Исполнению в свое время помешало знакомство на той самой "Груше" с супругой (Ирина Пегова). Теперь для осуществления мечты есть веские основания: у Карнаухова нашли опухоль, и русский фатализм толкает его не обратиться к врачам, а погрузить семью в минивэн и отправиться на фестиваль в Самарскую область.

Сопутствующая автопутешествию теснота способствует последовательным конфликтам Павла Михалыча с родственниками. С затюканной женой, с планирующим переезд в Канаду сыном Саней (Семен Трескунов) и невесткой (Катерина Беккер), с дочерью Настей (Монеточка), мечтающей о карьере певицы. Наконец, с собственным отцом (Сергей Шакуров), к которому семейство решает заехать переночевать.

Карго-культ: за и против

Российское кино (да и, признаем, многое другое в стране) давным-давно существует по правилам карго-культа.

Пытаясь встроиться в мировой контекст, мы склонны, совсем как туземцы Меланезии (благодаря им термин "карго-культ" появился на свет), воздвигать из подручных материалов какие-то конструкции, смутно напоминающие оригиналы.

В кино это выражается в попытках сделать "как в Голливуде" (когда речь идет о жанровом кино) или "как в Европе" - в случае с проблемным авторским кино. По чисто географическим, кажется, причинам подражание европейцам дается нам получше, но прототипам все равно неизбежно проигрывает.

Припертые к стенке, мы оправдываемся тем, что Россия - одна из важнейших для истории кинематографа держав (здесь обычно звучат заклинания "Эйзенштейн" и "Тарковский"), но эти аргументы, кажется, не работают уже даже с самыми доверчивыми. Русская жизнь не вписывается в прокрустово лекало иноземных жанровых схем - хотя бы потому, что двух одинаковых жизней в принципе не бывает.

В этом смысле появление восемь лет назад фильма "Горько!" произвело эффект разорвавшейся бомбы. И дело тут было даже не в том, что режиссер-дебютант Жора Крыжовников снял кино "про всех нас".

В фильме действительно были подробно показаны отношения "России шансона и России айфона", однако ключевой была именно механика.

Крыжовников принципиально отказался от попыток скопировать зарубежные образцы. Вместо этого он показал, что как минимум в области комедии у нас есть собственные рабочие схемы - Гайдай, Рязанов, Данелия.

Оказалось, что анализ классических фильмов этой великой троицы может дать результат, который не только приходится по вкусу критикам, но и способен покорить отечественный прокат.

Еду я по Родине

В "Родных" Крыжовников формально выступает автором сценария и продюсером, однако фирменный ("авторский") почерк ощущается сразу.

Соавтор сценария "Горько!" и "Горько! 2" Алексей Казаков называет новый фильм финалом непредумышленной трилогии о России, и здесь действительно отчетливо видны родовые черты. Это и узнаваемая типажность персонажей, и обязательные музыкальные номера, и съемки на телефон.

Эхом первого драматического проекта Крыжовникова - сериала "Звоните ДиКаприо" - отдается и болезнь главного героя.

Впрочем, это не сборник общих мест, а скорее, что называется, киновселенная, из которых сейчас состоит значительная часть мейнстримового кинематографа.

Крыжовников по-прежнему принципиально не пытается быть модным. Вместо осточертевшей стоковой музыки, которой грешат саундтреки русского кино, у него звучат "Катманду" "Крематория" и "Гудбай, Америка" "Наутилуса". Ключевой номер - Шакуров поет "Белые розы", а в рамках промо-кампании сняли еще и клип, где хит "Ласкового мая" исполняют Монеточка и Бурунов.

Узнаваемы и персонажи: здесь, в общем, нет однозначно положительных героев.

Фактически, "Родные" - это кино о дисфункциональной семье, токсичных отношениях и постсоветских комплексах - то есть о том, про что сейчас регулярно говорят в соцсетях и публицистических колонках. Это кино, как и "Горько!", безжалостное ровно настолько, насколько может быть безжалостна комедия.

Такими были поздние классические фильмы Рязанова - "Гараж" и "Забытая мелодия для флейты".

На всякого мудреца

С другой стороны, "Родные", постановщиком которых все-таки значится режиссер замечательного сериала "Мир! Дружба! Жвачка!", выглядят и ощущаются совсем иначе.

"Народность" прошлых фильмов критикам было легко списать на ловкий формальный прием. "Родные" же сняты в основном вполне классически, а мастерство здесь не выставлено на первый план, а спрятано за традиционно резкими монтажными склейками и жестким драматургическим каркасом.

На первый план выходит авторская интонация, которая звучит даже более самобытно, чем раньше.

Крыжовников - ученик Марка Захарова, а "Самый лучший день" имел в основе комедию Островского "Старый друг лучше новых двух". К Островскому ближе всего и тон Крыжовникова, выделяющий его голос из хора режиссеров, снимающих "народное кино".

Островский был чужд всякого почвенничества и опирался в своих пьесах на знание законов драматургии и наблюдения за купеческим Замоскворечьем. По его комедиям и драмам и по сей день можно изучать быт середины XIX века.

В "Родных" ощущается тот же острый взгляд, отсутствие попыток оправдать или обвинить героев и спокойное сочувствие. Сатира и гротеск здесь не самоцель, а лишь средства, правила жанровой игры. Ее цель - не столько ответ на вопрос "кто мы?", сколько развернутый портрет - ну или шарж.

Впрочем, жанр на сей раз - скорее трагикомедия, куда больше подходящая нынешним временам.

Но в качестве послевкусия здесь - ощущение, что вместо бесконечного карго-культа в кои-то веки предлагается язык, дающий шанс на взаимопонимание. А следовательно и на то, что рано или поздно "Россия айфона", "Россия шансона" и еще много разнообразных "россий" все же смогут договориться до чего-то путного.