Сирийские беженцы о 10-летии войны: "Это цена нашей свободы"

Начавшийся десять лет назад конфликт в Сирии опустошил страну, унес жизни сотен тысяч и сорвал с места миллионы человек. Сирийцы рассказывают, как война повлияла на их жизнь.

"Я потерял так много друзей"

Гайят Абу Ахмед, 30 лет, журналист-фрилансер

Я был студентом, когда начались протесты в моем родном городе Дераа. Я смотрел на них через объектив камеры, снимая сцены, которые не мог и вообразить у нас в Сирии.

Нас вдохновлял пример Туниса и Египта, но я не думал, что наш народ тоже решится подать голос.

Увы, мечта продлилась недолго. В августе 2012 года в Дераа были убиты сотни человек. Я потерял так много друзей и соседей за каких-то два дня! Это был самый тяжелый момент для меня за все эти 10 лет.

На какое-то время вся молодежь в Дераа оцепенела от страха. Никто не решался выехать из города, чтобы протестовать.

Четыре года мы провели в изоляции на осадном положении. Мне становилось горько всякий раз, когда я видел на горизонте яркие огни Дамаска, а мы жили в полной темноте. Они свободно передвигались, а мы не могли даже купить еду и лекарства.

Когда в 2016 году я вынужденно эвакуировался из Дераа в Идлиб, то чувствовал себя совершенно потерянным, как рыба, которую вытащили из воды.

Мой брат погиб, мои родители были в заключении. Это цена, которую нам пришлось заплатить за стремление к свободе.

Я никогда не жалел, что принял участие в революции. Если бы можно было вернуться назад, я сделал бы то же самое. В моих потерях я виню не революцию, а сирийский режим, преступлениям которого не будет прощения.

Да, революция еще не одержала победу, но мы уже обрели свободу, о какой прежде и мечтать не могли. В Сирии всегда звучал единственный голос, которому никто не мог возразить. А теперь я журналист-фрилансер, пишу, что думаю, и делюсь своими мыслями с миром. Я не мог бы делать это, если бы не революция.

"Я больше не мечтаю о будущем"

Нур Шам, 28 лет, гуманитарный работник

Я жила с семьей в доме на юге Идлиба, а теперь живу на севере той же провинции, но в палатке...

Раньше у нас было все необходимое для жизни - за исключением свободы.

Сейчас я веду жалкое существование на клочке бесплодной земли, где установлены сотни примитивных палаток. Зимой под ногами грязевое болото, летом в воздухе пыль и насекомые.

Я больше не мечтаю ни о каком будущем ни для себя, ни для моего сына. Я только изо всех сил стараюсь отвлечь его от унылой реальности жизни в лагере для беженцев. Я не говорю с ним о войне - он еще так мал. Мой муж уехал работать в Турцию, и я боюсь, что больше его не увижу.

Раньше я мечтала доучиться, но в нынешних обстоятельствах это невозможно. Я была студенткой университета Алеппо, когда начались выступления, и я приняла в них участие. Через несколько месяцев мне пришлось уйти из-за угроз со стороны сил безопасности.

Я стала работать в гуманитарной организации и помогать людям. В 2019 году мы с мужем и ребенком бежали от артобстрелов, которым подвергался наш район, и в конце концов закончили свой путь в лагере.

Два моих кузена погибли от этих обстрелов. Моего брата арестовали в 2012 году, и с тех пор мы ничего о нем не знаем. Но я не жалею, что случилась революция. У нас была надежда избавиться от этого режима.

"Мир наблюдал и ничего не сделал"

Фали Мосилли, 40 лет, сотрудник Красного Креста

К концу 2012 года я понял, что оставаться в Сирии нельзя. После ареста нескольких моих близких друзей мне стали угрожать. Я боялся за детей, и сам не хотел оказаться еще одним безвестно сгинувшим в тюрьме.

Через Турцию я смог добраться до Германии.

Оказавшись за границей, я смог заговорить. Я участвовал в акциях в поддержку гражданских прав в Сирии и сирийских беженцев. Я даже вступил в одну из немецких партий. Я мечтаю когда-нибудь увидеть такую же демократию и свободные выборы в моей стране.

В Сирии, когда мы вышли на улицы, режим ответил нам пулями. Людей избивали и убивали на моих глазах. Мир наблюдал и ничего не делал.

Последние 10 лет тяжело сказались на мне, но я не утратил надежду когда-нибудь увидеть Сирию свободной, а виновников ее мучений - за решеткой.

Я - тело без души. Моя душа в Сирии. Там остались семья и друзья, деревья и улица, на которой я жил. Я смотрю на фотографии Дамаска и плачу. Самое ужасное, что я не могу побывать на могиле мамы, которая ушла два года назад.

"Десять лет, которые меня разрушили"

Сара Рами, 40 лет, учительница

Когда полыхнули протесты, я боялась выходить из моего дома в Дамаске. Я не понимала, что происходит и чем это закончится.

Все случилось внезапно, люди искали объединяющие идеи и лидеров.

Меня беспокоило, что пока одни говорили о свободе, другие разжигали вражду между последователями разных религий.

Мусульмане всех направлений и христиане жили рядом, и до начала кризиса не ощущали особой разницы. Но уже через несколько месяцев у меня разладились отношения с некоторыми друзьями по университету, которые принялись сугубо интересоваться, кто какой веры и кто откуда родом.

Потом нам на головы посыпались снаряды, а мы толком не знали, кто и в кого стреляет. Мою сестру убили в 2016 году в окрестностях Дамаска, когда она сидела в ресторане. Я не виню в ее гибели основную массу простых участников протестов, я понимаю, что они требовали своих базовых прав, но некоторые превратились в фанатиков и терроризировали нас.

Появились десятки мелких вооруженных групп, убивавших людей по разным признакам - например, государственных служащих. Я ужасно боялась за маму, которая работала в одном из министерств. Однажды по пути с работы ее автобус обстреляли, но мама, к счастью, благополучно добралась домой.

Эти десять лет разрушили меня. При любом громком звуке я вздрагиваю, и сердце начинает колотиться. Всякий раз, садясь в такси, я думаю, что вот сейчас машина взорвется.

Сейчас жизнь стала безопаснее, но экономическая ситуация невыносима. Надеюсь, что при новой американской администрации санкции с Сирии снимут. От них всегда больше страдают рядовые люди, а не правительство. Это нам приходится платить за все.

"Мы все-таки победили"

Гарун аль Асуад, 33 года, журналист

24 июня 2012 года я наблюдал по телевизору, как победивший египетский народ объявлял своим президентом Мохаммеда Мурси. Я был вдохновлен их революцией и мечтал о таком же исходе нашей борьбы. В тот день я пошел на акцию протеста в Дамаске и был арестован.

Год меня жестоко мучили, морили голодом и жаждой, не давали помыться, каждый день били и всячески издевались для забавы тюремщиков.

Иногда мне хотелось умереть, и думаю, так и случилось бы, если бы я утратил надежду.

Мне всегда нравилось рассказывать людям истории, хотя отец предупреждал, что в такой стране, как наша, журналистика до добра не доведет. Я часто вспоминал эти слова, когда бегал из одного места в другое, чтобы меня снова не арестовали.

Сейчас я живу в Турции недалеко от границы и рассказываю миру о зверствах против народа Сирии. Я надеюсь, что Башара Асада и его режим когда-нибудь призовут к ответу.

Наша революция не была исламской. Митинги происходили возле мечетей просто потому, что это обычное место сбора людей по пятницам. В толпе мы чувствовали себя сильнее и не боялись. Мы никогда не выдвигали религиозных требований, мы хотели только свободы, справедливости и конца диктатуры.

Я считаю, что в конце концов мы все-таки победили. Никто из больших держав нам не помог, но мы смогли преодолеть страх и нарушить глухое молчание, продолжавшееся десятилетиями.

"Я не надеюсь когда-нибудь увидеть родителей"

Сафия, 45 лет, домохозяйка

Мы с мужем и четырьмя детьми бежали из Хомса спустя год после начала революции. Мы рассчитывали вернуться, когда режим прекратит атаковать город, но так и не смогли.

Мы ехали в нашем пикапе под обстрелом от одного города к другому, стремясь на север, где было безопаснее. Как только мы решали, что добрались наконец до подходящего места, звук канонады возвращал нас к реальности. Смерть гналась за нами по пятам, а арест был еще хуже.

Самым тяжким временем была жизнь в осажденной Восточной Гуте. Нас долбили всем, чем можно: обычными и кассетными бомбами, снарядами, минами. Мы не получали лекарств и даже самой простой еды. В какой-то момент единственной пищей были капустные листья.

У меня сердце разрывалось, когда мой младший сын просыпался ночью и просил есть.

Много было такого, что хотелось бы забыть навсегда.

Когда мы перебрались из провинции Идлиб в Турцию, турецкие силовики избили моего мужа и троих старших сыновей, почему-то спрашивая, не журналисты ли они. Не представляю, как я выдержала все это. Помню только, как я кричала: "Оставьте их!". После этого я пугалась любого человека в форме.

Впоследствии турецкие власти извинились, сказав, что это было ошибкой отдельного сотрудника. Нас впустили в Турцию, где мы пробыли несколько месяцев и уехали во Францию.

Я не надеюсь когда-нибудь увидеть родителей. Я знаю, что мой отец умер, а меня не было рядом в его последние минуты.

Но я верю, что революция должна была случиться. Слишком долго мы молчали, боялись говорить даже дома. Хватит!

"Как лист, слетевший с дерева"

Юнес Карим, 40 лет, экономист

В 2014 году в Сирии я провел несколько месяцев под арестом за попытку создать политическую партию. Когда меня выпустили, я понимал, что мне всегда будет грозить опасность, и мы бежали.

До революции я был советником по экономике у крупного сирийского бизнесмена и преподавал в университете. Во Франции я работаю уборщиком в ресторане, хотя имею степень магистра. Моя жена тоже магистр, и раньше трудилась в сирийском Центробанке, а теперь она готовит обеды на продажу.

Самый угнетающий меня вопрос: "Чем вы занимаетесь?". Не знаю, что называть: мое прежнее занятие или теперешнее?

Иногда я спрашиваю себя: что ты тут делаешь? Я - лист, слетевший с дерева на чужую землю, которая никогда меня не примет. Однажды француз стал кричать, чтобы мы убирались туда, откуда приехали, и что все мы террористы. И никто ему не возразил.

Имена некоторых персонажей изменены для их безопасности