“Бульдозерная выставка” - первый глоток свободы

40 лет назад, 15 сентября 1974 года, на окраине Москвы в Беляево прошла легендарная "Бульдозерная выставка" - ключевое событие в борьбе неофициальных художников СССР за легализацию нон-конформистского искусства. В канун юбилея обозреватель Русской службы Александр Кан побеседовал с одним из участников и организаторов выставки, живущим теперь в США художником Виталием Комаром.

Би-би-си: О "Бульдозерной выставке" сказано и написано уже немало. Я хотел бы, что Вы попытались воспроизвести ту атмосферу, которая предшествовала 15 сентября 1974 года. Скорее всего, мало кто мог предположить, что дело дойдет до столь жесткого подавления, разгона выставки бульдозерами и ареста ее участников. Тем не менее, вряд ли вы могли предполагать, что столь вызывающая акция не вызовет негативной реакции властей. Почему все же вы пошли на этот шаг? Что двигало Вами и Вашими друзьями?

Виталий Комар: Для меня лично это было в первую очередь попытка преодоления невыносимого чувства одиночества. Находящиеся вне зоны официального советского искусства художники были загнаны на кухни. Распространились маленькие квартирные выставки, но сколько человек могло прийти на такую выставку? От силы десяток-другой. На одном из таких квартирных вечеров весной 1974 года мы с моим другом и партнером Аликом Меламидом устроили перформанс: он изображал Сталина, я изображал Ленина. Это была соцартовская пародия на соцреализм.

Играла музыка, марши, все ужасно веселились, но закончилось веселье довольно печально – в дверь позвонили, зашли люди в штатском, всех погрузили в машины и увезли в ближайшее отделение милиции, где нас продержали до утра. Дня через два наш друг, патриарх советского неофициального искусства Оскар Рабин, предложил повторить перформанс в доме искусствоведа и коллекционера Александра Глезера и пригласить туда западных корреспондентов – интересно, как отреагируют на такое событие? В доме Глезера все прошло без сучка и задоринки, что нас, безусловно, вдохновило и воодушевило.

Что-то, видимо, изменилось, стали думать мы. Все говорили о том, что Брежнев готовится через год подписать Хельсинские соглашения [подписанный 1 августа 1975 г. главами 35 государств документ подразумевал, в том числе, согласование обязательств по вопросам прав человека и основных свобод, в том числе свободы передвижения, контактов, информации, культуры и образования – АК], о возможном потеплении, и мы стали подумывать о более крупной выставке. Но где? Какая официальная советская организация – а других ведь не было - решится пустить нас к себе?

И тут я вспомнил, что мне рассказывали, как в Польше художники показывают свои работы под открытым небом. Как в Париже, на Монмартре: художники рисуют, публика смотрит, и над ними прекрасное небо. Эта идея завладела нами. Казалось, что специального разрешения, чтобы принести и показать работы где-нибудь на пустыре, не требовалось.

Но на всякий случай мы обратились в городской отдел профсоюза работников культуры. Разрешения мы не получили, но запрета тоже не последовало. Никто, видимо, не хотел брать на себя ответственность. Таким образом, в полной уверенности, что никто ничего не запретил, 15 сентября мы с работами пришли на пересечение улиц Профсоюзной и Островитянова. У большинства из нас были складные алюминиевые треноги, такую треногу легко можно поставить на землю и водрузить на нее холст.

Собралась изрядная толпа и художников, и зрителей, но ощущение было уже тревожным. Стояли бульдозеры, стояли грузовики с торчащими из кузова саженцами, а всем собравшимся было объявлено какими-то людьми в штатском, что на условленном месте именно в этот день и час запланирована посадка деревьев. Тут же, конечно, стали раздаваться шутки о двусмысленности слова "посадка".

Но вскоре стало не до шуток. Стоило нам развернуть свои треноги и попытаться поставить на них картины, как "садовники" на нас набросились, вырывая из рук работы. Ломались подрамники, ломались и сами работы, особенно те, что были сделаны на оргалите или картоне. Все это было совершенно неожиданно, и совершенно ужасно. А тех, кто пытался сопротивляться, били. Причем били очень грамотно, профессионально. Математика Виктора Тупицына бросили на заднее сиденье серой "Волги" и ударили ребром ладони между ног. Было реально страшно.

Прижав к груди одну работу – остальные были уже разломаны и валялись в грязи, их потом собирали и швыряли в кузов самосвала – я попытался пробраться на дальний участок поля, где народу было поменьше. Но меня настиг какой-то человек, толкнул в спину, и я упал в грязь – вместе с работой, а это был наш с Меламидом двойной автопортрет в виде Ленина и Сталина.

Он схватил этот круг оргалита и собрался его уже ломать, но я, подняв на него глаза из грязи, не стал ни кричать, ни возмущаться, а всего лишь кротко, в духе Толстого или Ганди сказал: "Ты, что? Это же шедевр!" Наши глаза встретились, и рука его дрогнула. Произошел контакт, и ломать нашу работу он не стал. Он всего лишь швырнул ее в кузов самосвала, а я, лежа в грязи, смотрел, как этот самосвал вместе с нашей и другими работами едет куда-то в историю.

Би-би-си: То есть, то, что увезли, пропало безвозвратно?

Виталий Комар: Эту работу никогда не возвращали, но некоторые другие, сломанные привезли на квартиру Оскара Рабина, и их можно было уже оттуда забрать. Но далеко не все, лишь малую часть.

Би-би-си: А бульдозеры-то, собственно, те самые, что дали название выставке? Они тоже на вас двигались?

Виталий Комар: Бульдозеры двигались в самом начале. Потом кто-то из более благоразумного начальства приказал им остановиться. Они чуть не раздавили художницу Надежду Эльскую. Я помню, как она с криком "Фашисты!" бросилась прямо под нож бульдозера. Ее, конечно, оттащили, скрутили. Все, кто пытался оказать хоть какое-то сопротивление, были арестованы.

Но уже через три дня они были выпущены. Объяснялось это тем, что наша история, якобы, вызвала конфликт на самом верху между Андроповым и Щелоковым [соответственно председатель КГБ и министр внутренних дел СССР. Теория о противостоянии и даже вражде между КГБ и МВД была в те годы очень популярной в кремленологии, на ней, в частности, был основан известный роман и фильм "Парк Горького" - АК]. Именно поэтому, считалось, задержанных так быстро отпустили и даже предложили вторую выставку – в Измайловском парке.

Би-би-си: Но, видимо, не обошлось и без воздействия скандала, разгоревшегося вокруг этой истории в западной прессе. Ведь среди приглашенных вами гостей было немало журналистов и даже дипломатов, так ведь?

Виталий Комар: Да, там были журналисты. Более того, корреспондентке Associated Press выбили даже зуб! Скандал получился огромный. Я помню, как обозреватель Русской службы Би-би-си Анатолий Гольдберг – я сам слышал это тогда по радио – сказал: "На Западе тоже есть бюрократия, которая с удовольствием пустила бы бульдозеры против современного искусства, но наши законы не дают им возможности это сделать". Эти слова произвели на нас тогда сильное впечатление.

И, видимо, именно этот скандал, огромное внимание прессы и вынудили советские власти идти на компромисс. Спустя буквально две недели они уже сами предложили нам провести выставку в Измайловском парке. Еще спустя какое-то время прошла уже совершенно легальная огромная нон-конформистская выставка в павильоне "Пчеловодство" ВДНХ.

Фактически была создана двухпартийная система, появился по сути дела второй "союз художников" при городском профсоюзном комитете художников-графиков, со своим выставочным залом – что самое главное! И сейчас, несмотря на весь страх и ужас, который нас тогда охватил, "Бульдозерная выставка" воспринимается как предперестроечное событие, как первый глоток свободы.