Джаз: экспансия, дробление, эволюция и… свобода

Каким общим музыкальным термином можно объединить барочное вокальное многоголосие, жесткую современную электронику, концерт для свирели и струнного квартета, современную интерпретацию баховских "Вариаций Гольдберга", этнический квартет, исполняющий причудливую смесь турецкой, балканской, цыганской и еврейской музыки, хор религиозной негритянской музыки госпел, авангардный рок, итальянскую эстраду, песни времен Шекспира и арабское кабаре?

Все это и еще многое-многое другое можно было найти в программе завершившегося в воскресенье Лондонского Джазового фестиваля. Не говоря уже, разумеется, и о созвездии чисто "джазовых" имен – Джона Маклохлина, Брэнфорда Марсалиса, Ди Ди Бриджуотер, Яна Гарбарека, Маркуса Миллера.

Географическая экспансия

Я пристально слежу за ЛДФ вот уже почти два десятилетия, и с каждым годом фестиваль становится все больше, все шире, все разнообразнее. Ну, во-первых, расширение это чисто пространственное, внутри лондонской географии. Еще лет десять назад фестиваль спокойно умещался в три зала и фойе Southbank Centre, плюс Barbican, плюс – для особо крупных звезд – Royal Albert Hall ну и, разумеется, традиционная мекка британского джаза, легендарный клуб Ronnie Scott's.

Теперь одно лишь перечисление мест проведения многочисленных и разнообразных концертов занимает три полные страницы фестивальной брошюры. Наряду с концертными залами и клубами, джаз звучит теперь в пабах, кафе, церквях, книжных магазинах, музеях, мемориальном доме Генделя, даже в знаменитой Национальной галерее.

Для бессменного художественного руководителя фестиваля Джона Камминга такое "расползание" джаза по городу – предмет особой гордости. Лондон – огромная и не всегда удобная и дружелюбная для перемещения территория. Для многих людей, живущих в отдаленных "спальных" районах, выбраться в поздний и темный ноябрьский вечер куда-то в центр – непростое и нередко малопривлекательное транспортное приключение. Теперь джаз выбирается к ним. Есть тут правда и недостаток. Звезд на городские окраины не посылают, зато там нередко оказывается интересная, но еще не очень признанная музыка. "Сосланная" в отдаленный паб, она таковой рискует и остаться.

Но, с другой стороны, городская география стремительно меняется. Еще недавно заброшенные окраины на востоке – Долстон, Хакни – буквально на глазах превратились в модные артистические ареалы. В том же Долстоне, к примеру, на расстоянии пяти минут ходьбы друг от друга расположились два важнейших джазовых центра – клуб Vortex и Café Oto. Выступить здесь почитают за честь самые известные музыканты, в том числе и из-за океана.

Объединение и дробление

Ну, с географией все же разобраться проще. Чем больше и шире джазовая территория – тем, безусловно, лучше исполнителям и любителям этой музыки. Правда, неизбежно встает вынесенный в начало этих заметок вопрос: осталось ли хоть что-то общее в том безбрежном музыкальном океане, который мы все еще почему-то называем джазом? Не разбился ли он на множество мало связанных между собой морей, рек, озер, ручейков, а то и просто лужиц? И не искусственно ли стягивать их всех под одно одеяло, лишь по лености или по инерции определяя его привычным, но давно утратившим свой смысл музыкальным понятием?

Вопросу этому на самом деле почти столько же лет сколько джазу. Мало в истории этой музыки имен, пользующихся таким же всеобщим уважением и авторитетом джазового гения как великий саксофонист Чарли Паркер. Однако в 40-е годы, когда Паркер с друзьями изобрел бибоп - новый, и по тем временам далеко ушедший от зажигательного и незамысловатого довоенного свинга стиль джаза, другой гений - Луи Армстронг – решительно отказывал Паркеру и его компании в праве считаться джазменами.

Начавшееся в послевоенную эпоху эстетическое дробление ни на минуту не прекращалось. Панорама фестиваля его прекрасно отражает. В том же упомянутом Café Oto звучит исключительно радикальный авангард, бескомпромиссная импровизационная музыка, или жесткая электроника. Ян Гарбарек свой прощальный концерт с исполняющим барочную полифонию вокальным квартетом Hillard Ensemble давал в церкви Temple. Американский пианист Дэн Тепфер показал свою умную, тонкую и отнюдь не облегченную импровизационную интерпретацию Баха в традиционно классическом Wigmore Hall. Ну а песни шекспировских времен саксофонист Энди Шеппард играл – где же еще? – в шекспировском театре "Глобус".

Кроме огромного потока самой разнообразной музыки фестиваль отметил и несколько особо примечательных событий. 20 лет назад в Южной Африке был положен конец апартеиду. А еще тремя десятилетиями раньше, то есть в первой половине 60-х от этого самого апартеида из ЮАР сюда в Британии эмигрировала большая группа музыкантов – и белых, и черных. В немалой степени именно они – Крис Макгрегор, Дуду Пуквана, Монгези Феза, Луис Мохоло – заложили основу современного британского джаза. Большинства из них уже нет в живых, но барабанщик Луис Мохоло таки вывел на сцену свой Dedication Orchestra – оркестр, посвященный тому золотому поколению.

В этом году исполняется 75 лет знаменитой фирме Blue Note. И хотя сотворивших славу лейбла, созданного три четверти века назад двумя эмигрантами из Германии, великих Арта Блейки, Телониуса Монка, Ли Моргана и Джимми Смита уже давно нет в живых, молодые Джейсон Моран, Роберт Гласпер, Лайонел Луэке показали, что некогда заглохшая было Blue Note – вновь в центре джаза.

На грани свободного джаза и авангардного рока появилась в 1968 году легендарная группа Henry Cow. Из посеянного ею зерна дерзкой, экспериментальной музыки выросло целое течение rock-in-opposition. Оппозиция в нем была и остается и политической - большинство музыкантов своего рода культурные диссиденты, и эстетической – в противостоянии пресловутому шоу-бизнесу. Henry Cow распалась еще в середине 70-х, и концерт воссоединившейся в память умершей недавно фаготистки Линдсей Купер группы стало одним из самых примечательных событий фестиваля.

И все же: почему джаз?

И все же, почему столь разнообразные, зачастую не имеющие почти никаких общих музыкальных черт проявления искусства звука по-прежнему объединены этим общим, появившимся из грубого, малопристойного слэнга чернокожих обитателей Нового Орлеана словом?

Попытки отказаться от него предпринимались много раз и предпринимаются и по сей день. Еще один из величайших гениев джаза Дюк Эллингтон не любил, когда его музыку так называли. Убегал от этого слова и вступивший в оскорбительный для джазовых пуристов "мезальянс" с роком Майлс Дэвис, и проповедовавшие Great Black Music (Великую Черную Музыку) авангардисты из The Art Ensemble of Chicago, и стремившиеся уйти от облегченной развлекательной сути американского джаза суровые европейские адепты свободной импровизации.

Different Every Time ("Всякий раз по-новому") – так, по строчке из песни всю жизнь прожившего на грани между роком и джазом британского музыканта Роберта Уайатта названа только что вышедшая его авторизованная биография. Так же назывался и вечер с Уайаттом – одно из заключительных событий фестиваля.

Прикованный к инвалидному креслу Уайатт давно уже не выступает на сцене и вечер состоял из разговоров, воспоминаний, размышлений о музыке. Название это - "Всякий раз по-новому" – показалось мне, как ничто лучше, соответствующим природе джаза.

Слушая Уайатта и вспоминая другие концерты фестиваля, я пытался найти ответ на вынесенный в начало этих заметок вопрос. Ведь, несмотря на все дробление, несмотря на неоднократные похороны джаза – самый рьяный и убежденный пропагандист классического джаза Уинтон Марсалис убежден, что творческое развитие этой музыки закончилось где-то на рубеже 50-60-х годов – джаз по-прежнему жив. Он постоянно меняется, иногда до неузнаваемости.

Ответ, на самом деле, самый заурядный и давно известный. И Уайатт тоже об этом говорил. Джаз – это свобода. В этом его суть, его сила и его живучесть.