"В Пскове как в Пскове", – написала Надежда Мандельштам в одном из писем. В 2022 году исполняется 60 лет с ее переезда в Псков, куда она приехала преподавать английский язык и два учебных года проработала в Псковском педагогическом институте. "Почему Псков?" – спросила её как-то Ахматова. "А что же делать? Псков выручает", – ответила Мандельштам.
Она долго прожила в провинциальных городах, то приближаясь к двум столицам, то отдаляясь. Правильнее сказать: это были скитания. Ульяновск, Чита, Чебоксары… Московская прописка была недосягаема.
"От Пскова у меня осталась дружба с прекрасными людьми", – напишет она позже.
"Жил рядом со мной в Пскове маляр…"
Осенью 1962 года близкую к Москве Тарусу она сменила на Псков, вернее – на Псковский педагогический институт. В 1958 году Надежда Мандельштам вышла на пенсию, но денег на жизнь не хватало. В Пскове она нашла работу. Институт расширялся, нуждаясь в новых преподавателях. Надежда Мандельштам была кандидатом филологических наук с опытом преподавательской работы.
Деньги у нее действительно появились. Да и город ей понравился. "А сам город очень хорош, работа лёгкая, хотя я и устаю, и приятно иметь деньги", – написала она в одном из писем.
Так что же значит эта фраза: "В Пскове как в Пскове"? Это развилка. От неё, пользуясь псковскими письмами Надежды Мандельштам, можно свернуть куда угодно. Временами ей было плохо и хотелось уехать навсегда как можно скорее. Но потом настроение менялось, и город становился притягательным – настолько, что и после отъезда она несколько раз в Псков возвращалась.
В то время Надежду Мандельштам, если не считать узкого круга людей, в СССР мало кто знал. "Тарусские страницы" она уже издала, но под псевдонимом "Яковлева". Но за ставшие позднее известными "Воспоминания" она уже взялась. Так что кроме преподавания в Пскове на инязе она работала над первой книгой "Воспоминаний".
Скитания продолжились и в самом Пскове. Постоянного жилья не было. Она снимала крохотные комнаты в центре – неподалёку от института. Бывало, ночевала у своих новых друзей Майминых или в институтском общежитии на улице Карла Либкнехта (ныне – улица Воеводы Шуйского) в комнате преподавателя-филолога Софьи Глускиной. Письма предпочитала получать до востребования на главпочтамте. Расположен он рядом с пединститутом в здании, построенном на месте дома, в котором жил писатель Вениамин Каверин.
Появлению в Пскове Надежды Мандельштам способствовала Софья Глускина – родственница её ульяновского знакомого востоковеда Иосифа Амусина. Она посоветовала ректору Ивану Ковалеву пригласить Надежду Яковлевну, и тот рискнул. Времена были уже не такие суровые. Хрущёвская "оттепель" не закончилась. Надзор над "неблагонадёжной" сохранялся, но ничего страшного не происходило. За ней скорее "приглядывали" – без каких-то видимых последствий. Хотя Надежда Мандельштам всё время ожидала какого-то подвоха.
Она была "ценным кадром". Её кандидатская степень оказалась институту очень кстати. Её зачислили в штат кафедры иностранных языков, и это означало, что по штатному расписанию теперь было можно создавать факультет иностранных языков и отдельную кафедру английского языка на базе межфакультетской кафедры иностранных языков.
Считается, что в "Воспоминаниях" Псков у Мандельштам показан как оплот сталинизма. Так может показаться, если признать, что Псков состоял только из людей, подобных её пьющим соседям вроде сталиниста-маляра – бывшего партизана. Однако круг общения у неё был гораздо шире. Прежде всего, это псковские филологи Евгений Маймин, Татьяна Фисенко, Софья Глускина, Лариса Костючук, Металлина Дюкова…
Хотя маляра Григория Семёновича и его жену из книги Мандельштам забыть трудно. "Мои псковские сталинисты упорно твердили, что до войны нужды не знали – только сейчас, мол, с ней познакомились", – рассказывала она. Её "псковские сталинисты", судя по воспоминаниям, действительно люди малоприятные и непоследовательные. Особенно жена маляра, которая умудрилась донести на другую соседку, сдававшую без прописки комнату Надежде Мандельштам.
При этом, Надежда считала, что жена маляра, до войны работавшая в столовой госбезопасности, донесла не со зла, а по привычке ("потом она горько плакала, просила у меня прощения и ходила в церковь замаливать грех"). Наверное, так оно и было. Сила привычки. Всю зиму она Надежде Мандельштам помогала, но когда наступила весна – побежала доносить.
Один день Григория Семеновича в описании Надежды Мандельштам выглядел так: "Жил рядом со мной в Пскове маляр, бывший партизан, пожилой человек, ещё и сегодня сталинец чистой воды. В дни получки он матом кроет обманувшего его бригадира, а к вечеру шумит в коридоре коммунальной квартиры: «Смотрите, как живёт Григорий Семенович: всё у него есть! Всё ему Сталин обеспечил»".
"Останавливалась она тогда в Любятово"
Псков – не Чита, добираться не так далеко. Так что к Надежде Мандельштам в Псков регулярно приезжали гости из Ленинграда и Москвы. Некоторые даже без предупреждения. В основном, это были переводчики и литераторы. Среди них были Вячеслав Иванов, Иосиф Бродский, Анатолий Найман, Виктор Хинкис, Наталья Горбаневская, Дмитрий Бобышев, Фрида Вигдорова, Ника Глен, Юлия Живова, Симон Маркиш…
По пути на балтийский курорт в Пскове был проездом на своём "москвиче" Александр Солженицын, но Мандельштам не застал, о чём она сожалела.
В 2013 году, когда в Псков ненадолго приезжала Наталья Горбаневская, я спросил о её давнем псковском визите. Мы с Натальей Горбаневской спустились в подвальное помещение, где находилось кафе. В 1963 году в соседнем доме как раз и жила Надежда Мандельштам. Горбаневская вспомнила, что после летней сессии к Надежде Мандельштам приехала в Псков автостопом на грузовике из Таллина, где гостила у однокурсницы. Цель приезда была одна – повидаться с Мандельштам, с которой она, студентка филфака ЛГУ, уже была знакома. "Это был очень неудачный визит, потому что я Надежду Яковлевну не предупредила, что приезжаю, – вспоминала Горбаневская. – Она жила у женщины, которая, по подозрению Надежды Яковлевны, на неё стучала. Увидев меня, Надежда Яковлевна сказала: "Вы с ума сошли. Разве так можно?" Так что какого-то нормального общения в тот приезд 1963 года не получилось".
Горбаневская была в Пскове и в 1972 году вместе со своим другом поэтом Дмитрием Бобышевым. Мандельштам в Пскове давно не жила, но зато в городе можно было увидеть их общего знакомого – священника о. Сергия Желудкова (крестного отца Бобышева). А крестной матерью Бобышева была Горбаневская.
О том, что о. Сергий Желудков (богослов, литератор, правозащитник) был связан и с Надеждой Мандельштам, в своих воспоминаниях подробно рассказала Екатерина Маймина – дочь Евгения Маймина и Татьяны Фисенко.
Ещё в 1954 году о. Сергий Желудков был назначен настоятелем Никольского храма в Любятове (на окраине Пскова). Позднее священника вывели за штат, но жизнь его и дальше была связана с псковской землёй.
Екатерина Маймина помнит, как встречала Надежду Мандельштам в псковском аэропорту и как они ехали на такси в Любятово.
"В начале 1970-х гг. был период (продолжался он, кажется, года два или три), когда Н. Я. стала приезжать на лето в Псков, – написала Маймина. – Останавливалась она тогда в Любятово – на окраине Пскова, у отца Сергия Желудкова. Отец Сергий был к тому времени уже отлучён от церкви – за несогласие с официальной её политикой… Все ехали в любятовский деревенский дом. Вокруг дома был яблоневый сад, казавшийся "Эдема списком сокращенным"... В доме была фисгармония. Отец Сергий прекрасно играл…" Это лишнее доказательство того, что не одни сталинисты Надежду Яковлевну в Пскове окружали.
"Кажется, что Псков вас приманит"
Ещё одной важной собеседницей Надежды Мандельштам была родившаяся в Пскове жена Юрия Лотмана – доктор филологических наук Зара Минц (профессор Тартуского университета).
Как только Надежда Мандельштам переехала в Псков в 1962 году, то написала Заре Минц в Тарту: "Теперь мы соседи. Установим дружбу Тарту – Псков. Кому-нибудь из нас, наверное, удастся съездить. У нас старина, которую я ещё не разглядела. Бывали ли вы в Пскове? "
Бывала ли Завра Минц в Пскове? Ещё бы. Она здесь родилась. А дружба Тарту – Псков действительно была и тянется много десятилетий. Города находятся вблизи, и нынешние государственные границы не могут их прервать. Некоторые преподаватели работают и там, и тут.
Псковские письма Мандельштам к Минц любопытны ещё и потому, что говорят как о литературных вкусах Надежды Яковлевны, так и о её непростом характере. Некоторые оценки просто безжалостны. Досталось, например, Иосифу Бродскому, Белле Ахмадулиной, Булату Окуджаве (его фамилию она писала через "А").
В марте 1964 года Мандельштам написала из Пскова Варваре Шкловской-Корди: "Варюша! Получила ваше письмо с Майминым. Он очень хороший, всё понимает в Тютчеве и Баратынском, но способен увлечься Ахмадулиной и Акуджавой (слышал их в Ленинграде). Я видела в "Юности" стихи и того, и другого. Ахмадулина кривляка невыносимая, а Ак – дурак. Песенки хорошие, – а в стихах он ничего не понимает, как в Гоголе".
Первые годы после отъезда из Пскова Надежды Мандельштам летом 1964 года семья Майминых с ней часто переписывалась. Так что слова Мандельштам: "от Пскова у меня осталась дружба с прекрасными людьми", – это, прежде всего, слова о её ближнем псковском круге – Майминых и других коллегах.
Хотя в псковских письмах сохранились и совсем другие высказывания: "Здесь мне сейчас очень трудно: устала, хочу на волю. Больше не вернусь. Внешняя обстановка вполне сносная – можно было бы продолжать работать. Но дело во мне…"
Речь, прежде всего, щла о здоровье: "Моя язва в ужасном виде – никогда такой не была. Очевидно, дело в воздухе…"
В какой-то момент Надежда Яковлевна поняла: всё, она в Пскове жить больше не может. Пора заканчивать скитания и двигаться через привычную Тарусу в Москву. Вскоре после возвращения из Пскова она закончит первую книгу своих воспоминаний.
А потом настанет время вспоминать уже о ней. Самая известная псковская история, с ней связанная, это визит с подачи Анны Ахматовой Бродского и Наймана. Этот визит описан и тем, и другим. Она была больна и немногословна. А как итог той зимней поездки 1963 года в Псков стало написание Иосифом Бродским стихотворения "Псковский реестр". Однако Мандельштам не была бы собой, если бы ту встречу не предваряло одно её высказывание, о котором Бродский не знал.
"Что я думаю про Бродского? Ровно ничего: я не люблю полу-абстракционизма в стихах, – написала она совсем незадолго до его визита в Псков 16 декабря 1962 года в письме к Варваре Шкловской-Корди. – Это потоки, льющиеся с равномерной силой и безразличием. Но что страшно, это часто пахнет самоубийством. В стихах. Это страшновато. А сам он рыжий пляшущий еврейский дервиш. Убедительно, но никому от этого легче не было…"
Видимо, в тот день у неё было плохое настроение. В том же декабрьском письме она написала: "Мне что-то тяжело живётся – болит сердце (психически) и душа (физически)". Эти письма можно обнаружить в книге "Посмотрим, кто кого переупрямит…"(составитель – Павел Нерлер).
"Кажется, что Псков вас приманит", – написала Надежда Мандельштам переводчице Юлии Живовой, приглашая её к себе на выходные. Так оно и произошло. Город на это способен, особенно если вам повезёт с собеседниками.
"С удовольствием вспоминаю славные дни в Пскове", - вспоминала позднее Надежда Мандельштам, стараясь не упоминать об институтских бюрократах, которые напоследок потрепали ей и без того расшатанные нервы.
***
В одном из псковских писем, написанных Надеждой Мандельштам в 1963 году, она о своих студентках написала: "Сейчас они у меня странные. С одной стороны – секс и спорт /…/ с другой – всеотрицатели, а всё же в них что-то есть. Но это – увы! – не деревня, как в Чебоксарах, а мещанский город".
"Нищенка-подруга"
Надежда Яковлевна Мандельштаам, девичья фамилия – Хазина (30 октября 1899, Саратов – 29 декабря 1980, Москва) – писательница, мемуарист, лингвист, преподаватель, жена поэта Осипа Мандельштама.
"Десятилетиями эта женщина находилась в бегах, петляя по захолустным городишкам Великой империи, устраиваясь на новом месте лишь для того, чтобы сняться при первом же сигнале опасности. Статус несуществующей личности постепенно стал её второй натурой. Она была небольшого роста, худая. С годами она усыхала и съёживалась больше и больше, словно в попытке превратить себя в нечто невесомое, что можно быстренько сложить и сунуть в карман, на случай бегства. Также не имела она никакого имущества. Книги, даже заграничные, никогда не задерживались у неё надолго. Прочитав или просмотрев, она тут же отдавала их кому-нибудь, как собственно и следует поступать с книгами. В годы её наивысшего благополучия, в конце 1960-х — начале 1970-х, в её однокомнатной квартире, на окраине Москвы, самым дорогостоящим предметом были часы с кукушкой на кухонной стене. Вора бы здесь постигло разочарование, как, впрочем, и тех, кто мог явиться с ордером на обыск. Отщепенка, беженка, нищенка-подруга, как называл её в одном из своих стихотворений Мандельштам, и чем она, в сущности, и осталась до конца жизни".
Иосиф Бродский. Из некролога.
