Фрагмент из программы Дмитрия Волчека "Июльское кинообозрение" (2012).

Дмитрий Волчек: В Карловых Варах есть конкурс “К Востоку от Запада”, в нем участвуют фильмы из постсоветского мира. Российских картин в этом году не было, а главную награду получил фильм украинского режиссера Евы Нейман “Дом с башенкой” по знаменитому автобиографическому рассказу Фридриха Горенштейна о мальчике, мать которого заболевает в поезде в 1943 году и умирает в провинциальной больнице. Это второй фильм Евы Нейман по прозе Горенштейна – пять лет назад вышла картина “У реки” по рассказу “Старушки”. Главную роль в “Доме с башенкой” великолепно сыграл восьмилетний Дмитрий Кобецкой, в роли матери снималась Екатерина Голубева: это одна из последних работ актрисы, покончившей с собой в 2011 году.

Диктор: “Мальчик плохо различал лица, они были все одинаковы и внушали ему страх. Он примостился в углу вагона, у изголовья матери, которая в пуховом берете и пальто, застегнутом до горла, лежала на узлах. Кто-то в темноте сказал:
– Мы задохнемся здесь, как в душегубке. Она все время ходит под себя... В конце концов, здесь дети...
Мальчик торопливо вынул варежку и принялся растирать лужу по полу вагона.
– Почему ты упрямишься? – спросил какой-то мужчина. – Твоя мама больна. Ее положат в больницу и вылечат. А в эшелоне она может умереть...
– Мы должны доехать, – с отчаянием сказал мальчик, – там нас встретит дед.
Но он понимал, что на следующей станции их обязательно высадят.
Мать что-то сказала и улыбнулась.
– Ты чего? – спросил мальчик.
Но мать не ответила, она смотрела мимо него и тихо напевала какой-то мотив.
– Ужасный голос, – вздохнули в темноте.
– Ничего не ужасный, – огрызнулся мальчик. – У вас самих ужасный...
Рассвело. Маленькие оконца товарного вагона посинели, и в них начали проскакивать верхушки телеграфных столбов. Мальчик не спал всю ночь, и теперь, когда голоса притихли, он взял обеими руками горячую руку матери и закрыл глаза. Он заснул сразу, и его мягко потряхивало и постукивало спиной о дощатую стенку вагона. Проснулся он тоже сразу, от чужого прикосновения к щеке.
Поезд стоял. Дверь вагона была открыта, и мальчик увидел, что четверо мужчин несут его мать на носилках через пути. Он прыгнул вниз, на гравий железнодорожной насыпи, и побежал следом.
Мужчины несли носилки, высоко подняв и положив на плечи, и мать безразлично покачивалась в такт их шагам.
Было раннее, холодное утро, обычный в этих степных местах мороз без снега, и мальчик несколько раз спотыкался о примерзшие к земле камни.
По перрону ходили люди, некоторые оборачивались, смотрели, а какой-то парень, лет на пять старше мальчика, спросил у него с любопытством:
– Умерла?
– Заболела, – ответил мальчик, – это моя мама.
Парень с испугом посмотрел на него и отошел”.

Дмитрий Волчек: “Дом с башенкой” – единственный рассказ Фридриха Горенштейна, напечатанный в СССР до отмены цензуры. Помню номер журнала “Юность” 1964 года с этой публикацией: моя учительница литературы хранила его на особой полке рядом с выпуском “Нового мира”, где был напечатан “Один день Ивана Денисовича”, и журналом “Байкал” с отрывками из книги Аркадия Белинкова о Юрии Олеше. Я спросил Еву Нейман, когда она впервые прочитала этот рассказ.

Ева Нейман: Я купила книгу, и когда открыла, первый рассказ в этой книге был “Дом с башенкой”. Это был первый том из трехтомника. Я в “Букинисте” нашла только один том писателя, которого мне очень хвалили.

Дмитрий Волчек: Издательство “Слово”, это первое издание.

Ева Нейман: Совершенно верно.

Дмитрий Волчек: Но вы живете в Германии, так что, вероятно, встречались с самим Горинштейном?

Ева Нейман: Да. Я ним познакомилась незадолго до его смерти.

Дмитрий Волчек: Но не обсуждали планы фильмов по его рассказам?

Ева Нейман: Обсуждали. Мы даже начали работать над фильмом “У реки” по его рассказам “Старушки” и “Разговор”. Мы начали работать, потом он очень сильно заболел, его не стало, его работу тогда продолжил сценарист Сергей Четвертков. И по поводу “Дома с башенкой” мы тоже говорили, он мне рекомендовал не начинать с него, а сначала снять “Старушек”.

Дмитрий Волчек: Он планировал сам сделать этот фильм с Тарковским, с Клепиковым. Расскажите, пожалуйста, об истории взаимоотношений этого рассказа с кинематографом.

Ева Нейман: Видите, к нему многие подступались, и что-то такое не получалось. Почему-то так сложилось, что материал, оказывается, ждал меня. Чему я очень рада. Я знала, что существует сценарий “Дома с башенкой”, я искала и, в конце концов, нашла его у Юрия Николаевича Клепикова. Они писали сценарий вместе с Горенштейном, это должна была стать дебютная режиссерская работа самого Клепикова. Тогда это не прошло, причем это было так травматично для Клепикова, что он даже отказался от идеи быть режиссером, так и остался сценаристом. Вот и все, что я об этом знаю. Сценарий я прочла, но его не использовала.

Дмитрий Волчек: Почему?

Ева Нейман: Он мне не подошел.

Дмитрий Волчек: Чем он отличается от вашего сценария?

Ева Нейман: Всем отличается. Я старалась придерживаться горенштейновской драматургии, это был для меня такой свет в окошке. Потому что, когда начинаешь анализировать все в этом рассказе, понимаешь, что это абсолютная и совершенная форма. Я это поняла и старалась этого придерживаться. Таким образом, рассказ помогал мне. Когда-то мне сам Горинштейн сказал: “Не думай о собственном сценарии, лучше адаптируй, это тебе даст больше места для твоего творчества”. Я послушалась его совета, и мне кажется, что для меня это подходит больше.

Дмитрий Волчек: То есть он вам даже не предлагал посмотреть свой сценарий? Вы его нашли случайно?

Ева Нейман: У него этого сценария не было даже. А, может, был. Во всяком случае, я потом обращалась к его сыну, никто не знал, где сценарий. Я с трудом добралась до Клепикова, он, спасибо ему большое, дал почитать. Но сценарий не пошел.

Дмитрий Волчек: Может быть, дело в том, что он адаптировал его для советского кино с какими-то цензурными соображениями?

Ева Нейман: Как мне показалось – не без того. Они очень хотели, чтобы фильм прошел. Сценарий не такой совершенный, как сам рассказ.

Дмитрий Волчек: А вы знаете, что-нибудь о замысле Тарковского снять этот фильм?

Ева Нейман: Об этом я, к сожалению, ничего не знаю. Я только знаю, что Тарковский собирался, у него была идея, но не сам “Дом с башенкой”, а якобы, продолжение. Но, честно говоря, я ни толком ничего не знаю, и сам Горенштейн мне этой тайны не открыл.

Дмитрий Волчек: Когда вы работали над фильмом, не нависала тень Тарковского над вами? !Вот Тарковский снял бы это так!. Когда думаешь, что Тарковский собирался это делать, это же очень сильный психологический прессинг, нет?

Ева Нейман: Нет. Достаточно собственного внутреннего прессинга, это тоже не из легкого испытания. То есть прессинга и так достаточно. Но то, что там Тарковский, Клепиков …

Дмитрий Волчек: Но вы учились у Киры Муратовой.

Ева Нейман: Нет, это неправда. Я училась в немецкой Киноакадемии, у Киры я проходила практику, сидела и наблюдала, как она снимала “Второстепенные люди”. Что вы хотели сказать?

Дмитрий Волчек: Ваше восхищение Кирой Муратовой заметно в этом фильме – там есть ее образы, ее манера строить диалог, например.

Ева Нейман: Я понимаю, вы мне хотите сказать, и я это очень часто слышу, что я такая копия, но побледнее, Киры Муратовой.

Дмитрий Волчек: Нет, ни в коем случае.

Ева Нейман: Плагиат – это я тоже слышала. Понимаете, я моложе Киры Муратовой где-то на 40 лет. Так случилось, что я родилась позже. Но она – один режиссер, она сняла много фильмов, она признанный мастер кино, мною, кстати, очень уважаемый и почитаемый, а я – другой режиссер, я в начале пути. Но то – Муратова, а это – Нейман, это – Тарковский, а это – Вася Пупкин. Не знаю, если вам кажется, что похожа манера, это вам виднее.

Дмитрий Волчек: Но в этом нет решительно ничего дурного, это замечательно.

Ева Нейман: Я в этом ничего замечательного не вижу, я вообще этого не вижу, тем более далека от оценки того, чего не вижу.

Дмитрий Волчек: Но вот эти повторяющиеся диалоги – муратовское?

Ева Нейман: Это не муратовские. Вы имеете в виду, наверное, когда мужчины разговаривают и повторяют все время. Дело в том, что это отец и сын. Сын говорит всегда только так, это мои знакомые, это никакие не актеры. Сын всегда говорит: “Спасибо, хорошо, ничего, спасибо…”. Папа всегда спрашивает: “Как дела?” Если у него спросить, как дела, он говорит: “А как вообще?”. То есть это я списала из жизни именно этих живых людей. Причем сын снимался у меня в картине “У реки” с абсолютно идентичным текстом. Я думаю, что другого текста этот молодой человек сказать и не может, и этим он мне симпатичен.

Дмитрий Волчек: Вы сказали, что для вас очень важна тема этого рассказа и сама история 40-х годов. Мне кажется, это рассказ о советском расчеловечивании. Плюс, конечно, у Горенштейна всегда есть очень сильный христианский мотив. Как вы для себя формулируете тему этого рассказа?

Ева Нейман: Для меня тема этого рассказа – это тоска по чему-то родному, тоска по теплому, и ярче всего эта тоска заметна, когда тебя что-то очень сильно угнетает. Во время войны такие жесткие обстоятельства, такая страшная жизнь, такие все чужие, очень чужие люди, и очень холодно, и так ты в это время тоскуешь по родному, так хочется домой, так хочется к маме. Вот это для меня главное.

Дмитрий Волчек: Последняя фраза фильма – “Неужели это никогда не кончится?”. Это о чем?

Ева Нейман: О кошмаре, который вокруг во время войны, об этих человеческих страданиях.

Дмитрий Волчек: Это не обязательно война. Советская жизнь вся была такая.

Ева Нейман: Советская жизнь была разная, и были люди, которые были счастливы, я даже таких знаю. Определенно были люди, которые любили, которые рожали детей, у которых жизнь была как жизнь, но вот такие условия игры были. Я не склонна вдаваться в такие политические вещи, я камернее смотрю на вещи.

Дмитрий Волчек: Но Горенштейн об этом думал, об этой советской мутации.

Ева Нейман: Это правда, он об этом думал. Но я не Горенштейн.

Дмитрий Волчек: “Псалом” об этом.

Ева Нейман: “Псалом” это обо всем. Но меня возбуждает не тема Советского Союза, а что-то человеческое. Я, когда делаю кино, стараюсь создать свой мир, мне дорогой, мне родной. Но сил и времени уходит на производство кино очень много, это значит, что мне долгое время приходится находиться в таком состоянии, и такие вещи, как возмущение Советским Союзом, системой или еще чем-то, надолго меня не возбуждают.

Дмитрий Волчек: Вы снимали в Одессе. Что вас в одесской атмосфере привлекает? Горенштейн – это же Бердичев….

Ева Нейман: Горенштейн – это не только Бердичев. Горенштейн – это Горенштейн, а я – это я. И я очень люблю Горенштейна, до сих пор я считаю, что это один из величайших авторов в литературе всех времен. Я им восхищаюсь, но это не значит, что у меня с ним абсолютно идентичные взгляды на все.
Я люблю Одессу, у меня моя жизнь, у меня было свое детство, свои переживания, свои родственники, своя история семейная, свои мироощущения. Горенштейн был меня намного старше, когда я с ним познакомилась, мне было 26, а ему 69. Поэтому, естественно, у нас разные мироощущения. То, что довелось пережить ему, мне, слава богу, не довелось, поэтому всего масштаба я оценить не могу. Не знаю этих переживаний. Но, во всяком случае, у него есть один очень благодарный читатель в моем лице.

Дмитрий Волчек: В моем тоже. Как вы нашли этот дом с башенкой? Это тоже какой-то дом, важный для вас?

Ева Нейман: Это декорация. А декорацию мы построили, в общем, она соответствует моему представлению, а, кроме всего прочего, она должна была кое-что скрыть. По техническим соображениям она вышла такой, какой вышла, и она мне очень нравится.

Дмитрий Волчек: Это же дом мечты, дом, в который он не мог войти, и в котором хотел бы жить.

Ева Нейман: И вот этот домик, который мы видим, это домик моей мечты. Я не знаю, какая мечта была у Горенштейна, но этот домик моей мечты, мне кажется, что в этом домике есть какая-то тайна, и образ этого домика – это что-то мне очень родное.

Дмитрий Волчек: Это ведь последняя роль Голубевой?

Ева Нейман: Нет. После съемок в моем фильме она еще играла где-то.

Дмитрий Волчек: Как вы выбрали ее на эту роль? Она ведь довольно мало снималась.

Ева Нейман: Она мало снималась, но дело в том, что я работала с оператором Римвидасом Лейпусом, а он когда-то снимал у Бартаса, и когда мы искали мать, он вспомнил о такой актрисе. Мы ее пригласили, она приехала, и мы подошли друг другу.

Дмитрий Волчек: Она смотрела материалы фильма, интересовалась его судьбой?

Ева Нейман: Она снялась, потом еще раз приезжала на озвучивание. Фильм еще не был готов, она только озвучивала свою роль. А вскорости ее не стало.

Дмитрий Волчек: А мальчик? Сколько ему лет?

Ева Нейман: Ему восемь тогда было.

Дмитрий Волчек: Невероятно сложная работа для восьмилетнего мальчика.

Ева Нейман: Да, очень сложная работа. Я им восхищаюсь, я своим маленьким актером горжусь. Могу только признаться, что разница между Димой Кобецким и тем человеком, которого мы видим на экране, невообразима, это абсолютно другой человек. Поэтому я горжусь собой тоже.

Дмитрий Волчек: Он видел фильм?

Ева Нейман: Нет.

Дмитрий Волчек: Будете показывать?

Ева Нейман: Конечно!

Дмитрий Волчек: Что для вас центр этого фильма? Может быть, есть какая-то сцена или движение, которые вы бы назвали для себя центральным, ключевым в фильме, как в архитектурном сооружении, конструкции?

Ева Нейман: Есть там такой жест, он повторяется, когда мальчик похлопывает маму по руке. Почему-то, когда я это вижу, я радуюсь. Я это сделала осознанно, это никакие не символы, но мне нравится этот жест, и каждый раз, когда я вижу его на экране, меня этот жест радует.