Профессиональные музыканты нечасто идут в политику. Более распространено суждение, что музыка и политика "две вещи несовместные". За последние десятилетия этот тезис по меньшей мере однажды уже был опровергнут: литовский музыкант, искусствовед и общественный деятель Витаутас Ландсбергис стал в 1990 году первым лидером Литвы после восстановления ею независимости. В интервью Радио Свобода 87-летний Ландсбергис рассказывает о том, что между музыкой и политикой больше общего, чем принято думать.
В 1989 году Витаутас Ландсбергис на съезде народных депутатов СССР инициировал депутатский запрос по правовой оценке "пакта Молотова – Риббентропа". А через год при его активном участии Верховный Совет принял декларацию о восстановлении независимости Литвы. Ландсбергис до сих пор во многом считается символом тогдашнего поворота в литовской истории, однако, по его собственным словам, музыка всегда играла в его жизни не меньшую роль, чем политика.
Моя мечта – проводить международные переговоры у рояля
– Я считаю, что нет преград между музыкой и политикой, между искусством и политикой. Политика – это тоже часть культуры. И люди, которые занимаются политикой, так же, как и в искусстве, выражают свои стремления, идеи, свои интересы.
– Допустим, у политика есть музыкальное образование, хотя бы на уровне музыкальной школы. Что оно дает? Помогает ли это ему или, наоборот, мешает?
– Содержание человека – это его стремление, это его творчество и реализация самого себя и своего окружения. Может быть, удачно или неудачно, но человек что-то делает не только для того, чтобы желудок набить, а с какими-то иными устремлениями. Конечно, некоторые ограничиваются только естественными потребностями, но мы в данном случае говорим о культуре.
– Но далеко не все политики являют собой пример культурных людей.
– Это их беда и беда общества. Вот возьмите, к примеру, медицину – у врачей часто бывает более серьезное отношение к искусству, чем к политике. Потому что врачи думают о человеке. А искусство – это именно про человека.
– О политике тоже часто говорят, что это искусство, но только искусство возможного.
– Это игра слов. Политика – это искусство возможного и даже невозможного так же, как, собственно, искусство. Ведь что такое искусство? Это творение и выражение своего понимания мира. Каждый, кто что-то добавляет к пониманию мира, становится творцом общего нашего понимания, он уже причастен к этому. Это все взаимосвязано, неразрывно и беспрерывно.
– Движущая сила политиков – это их эго. Насколько эго необходимо человеку искусства, и в частности, музыканту?
– Это просто неизбежно. Как человек может выразить себя, если у него нет эго?! Ему нечего тогда выражать. Оно может быть более индивидуальным, более ярким, выдающимся среди других эго, которое способно обратить на себя внимание и повлиять на окружающих, приспособить свое видение к общему пониманию мира. Так что эго неизбежно в любом случае. Если его нет, то не о чем говорить.
– Когда вы смотрите на современных политиков, какая музыка у вас с ними более всего ассоциируется?
– Почему только музыка? Я когда-то сказал, что моя мечта – проводить международные переговоры у рояля. Посредством музыки договариваться с людьми, находить общее, находить взаимопонимание, причем не только рациональное понимание, но и сердечное. Все-таки политик – это человек, который тоже что-то чувствует, о чем-то мечтает. Значительно легче договориться, когда ты общаешься с человеком прежде всего как с человеком, а не как с политиком или, скажем, генералом.
Если он заинтересуется и скажет: "Ну, ладно, послушаем, что она там заиграет?", это будет прорыв
– А вам приходилось использовать свои музыкальные знания в переговорах с другими политиками?
– Я бы не назвал это знаниями. Это скорее способность понимать людей через музыку или с помощью музыки, даже не говоря о ней. Человек без музыки – это опасное творение, это еще Шекспир отметил, по-моему, в "Венецианском купце":
"Тот, у кого нет музыки в душе,
Кого не тронут сладкие созвучья,
Способен на грабеж, измену, хитрость;
Темны, как ночь, души его движенья
И чувства все угрюмы, как Эреб".
– То есть в современном мире способность человека слышать музыку говорит о его способности слышать других людей?
– Понимаете, слушать музыку можно на ходу или между прочим, а можно слушать музыку и чувствовать ее, понимать, о чем она. Человек, который уже живет в музыке, открыт для нее, он открыт и для других людей. А если он глухой и для музыки, и для ближнего своего, то он опасен. Такие вот глухие идут и убивают людей тысячами, убивают взрослых и детей, потому что им надо завладеть какими-то кварталами или городами. Это люди глухие и к музыке, и к человечности. И вот эти существа и представляют опасность для человечества.
– Сегодня одна из лидеров оппозиции в Беларуси, где продолжается противостояние между режимом Лукашенко и оппозицией, Мария Колесникова – профессиональный музыкант, флейтистка. Используя свой опыт, чтобы вы пожелали или посоветовали ей?
– Я бы пожелал ей обратиться к сегодняшнему правителю Беларуси с предложением поиграть ему на флейте. Если он взбесится, это подтвердит, что он уже не человек. А если заинтересуется: "С чего вдруг она решила поиграть мне на флейте? Ну, ладно, послушаем, что она там заиграет?" – это будет прорыв.
Он заплакал – значит он спасен!
– Музыкант должен не только хорошо играть, но и уметь заставить слушать других. Вам это умение помогало в политике?
– Это как раз общая черта музыканта и политика! Тебя либо слушают, либо нет. Если у тебя есть способность затронуть слушателя, значит, ты уже делаешь свое дело. Если ты политик, то твое призвание – найти слушателей. Это бывает, но иногда и безумец может успокоиться от звука флейты. Такие чудеса тоже случаются.
– Вы верите в чудеса? В то , что того же Лукашенко можно убедить не убивать и не избивать свой народ?
– Уже упомянутый нами Шекспир говорил: "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам". Может быть, мудрецам не снилось, что Лукашенко может прозреть, почувствовать или расплакаться. Как в фильме Феллини "Дорога", когда страшное существо плачет в конце. И это искупление, это христианское понимание человека. Он заплакал – значит он спасен! Вот если Лукашенко заплачет… Его бы на пару часов оставить с молодыми людьми, которых убили его подручные. И пусть он посмотрит на них не пять минут, отмахиваясь рукой, а полчаса или час и подумает об их матерях. Может быть, что-то у него шевельнется. Я не знаю, прав я или нет, но если все же прав, то это многое может изменить.
