- В российские школы и колледжи рассылают методички о том, как рассказывать детям про войну и ее последствия.
- В Москве начались слушания по обвинению военного обозревателя Ивана Сафронова в госизмене.
- В Самаре судят шестерых полицейских, которые массово фальсифицировали дела о наркотиках.
Школа стала площадкой, которую различные структуры используют для реализации своих интересов
Особые уроки по особым методичкам прошли на этой неделе в некоторых российских школах. Педагоги рассказывали ученикам средней и старшей школы об успехах импортозамещения на фоне антироссийских санкций из-за войны в Украине. Чуть раньше, в марте, учителям предлагали разъяснять пользу проведения спецоперации. Тех, кто высказывал противоположную точку зрения, либо увольняли, либо штрафовали – по доносам их же учеников.
"Дайте учителю учить!" – петиция с таким требованием уже собрала более 36 тысяч подписей. Ее авторы, в частности, отмечают: "Школа стала площадкой, которую различные структуры используют для реализации своих интересов, весьма условно связанных с образовательным процессом. А воспитательные мероприятия часто идут в ущерб образовательному процессу". Об этом мы поговорили с оргсекретарем независимого профсоюза "Учитель" Ольгой Мирясовой.
Видеоверсия программы
На учителей кричали, оказывали давление, угрожали увольнением, обвиняли в отсутствии патриотизма
Ольга Мирясова: Примерно с начала марта добавились мероприятия в количестве трех штук. И это не так мало для школы, ведь там и так есть план воспитательной работы, программа по обществознанию и истории, и когда в нее пытаются вставить еще какие-то дополнительные темы, то остальные нужно уплотнить, и программу пройти очень сложно. Проблема еще в том, что учителям присылают материалы на те темы, в которых они не очень хорошо разбираются. Экономисты и сами пока не очень понимают, как санкции повлияют на российскую экономику, а учителя должны объяснить детям, что они повлияют хорошо. И неудивительно, что дети могут иметь по этому поводу свое мнение, спорить с учителями, а те часто оказываются некомпетентны.
Сейчас все это очень проблематично в связи с крайней политизированностью истории и с наличием административного и уголовного преследования за высказывание некоторых позиций. Учителя оказались в очень сложной ситуации. Те, кто не разделяет точку зрения власти на происходящее, вынуждены озвучивать какую-то информацию, но отчасти уверены, что она лживая. Иногда эти уроки проходят формально, они говорят: "Я вынужден провести, давайте я вам озвучу". Кто-то имеет возможность отказаться, потому что руководство школы тоже все понимает, а кто-то вынужден идти на сделку со своей совестью.
Учителя писали, что на них кричали, оказывали давление, угрожали увольнением, обвиняли в отсутствии патриотизма. Есть несколько случаев, когда выносили выговоры. Молодая учительница в самом начале так называемой "спецоперации" высказывалась прямо, и завуч пришла посередине урока и при детях отчитывала ее, включила видео с выступлением Путина. В итоге учительницу выдавили из школы, она уволилась, потому что ей угрожали уголовным делом. Я знаю об одном таком деле, которое было возбуждено, судя по сообщениям в СМИ.
Во всех остальных случаях речь шла об административных взысканиях, связанных либо с трудовой сферой, либо с задержанием учителей во время протестов, что приводило к увольнению. И, по-моему, есть случая три, когда увольняли за аморальный проступок, хотя непонятно, как они будут обосновывать в суде, если люди попытаются восстановиться, наличие этого аморального проступка. По Конституции учителя, как и любые граждане, имеют право на выражение своей гражданской позиции.
Марьяна Торочешникова: А что говорит закон об образовании: можно ли вообще политизировать учебу в школах и обсуждать с детьми политику?
Ольга Мирясова: Там задана очень широкая рамка. Агитация в школе запрещена, но никто не знает, где, с какого момента начинается политическая пропаганда и агитация, а где это еще выражение собственного мнения, обсуждение урока. Однако в большинстве случаев все-таки не доходило до уголовных дел или до увольнения.
Реальность, в которой живут люди, не очень соотносится с тем, что написано в этих методичках
Марьяна Торочешникова: Насколько политизировалась школа сейчас, после начала "специальной операции"?
Ольга Мирясова: В значительной степени политизировалась, хотя совсем монолитной картины нет. Крупные города все-таки ведут себя несколько иначе в этом плане, чем небольшие райцентры. Все эти материалы скорее порождают дискуссии, чем играют пропагандистскую роль, ведь реальность, в которой живут люди, не очень соотносится с тем, что написано в этих методичках. У людей есть интернет, альтернативные источники, и если не 100%, то 10-20% ими пользуются и имеют другую точку зрения. Видимо, наиболее активные в социальном плане учителя, имеющие собственную точку зрения, с большой вероятностью уйдут из школы.
ОЧЕНЬ СЕКРЕТНОЕ ДЕЛО
В Московском городском суде начались слушания по существу дела журналиста Ивана Сафронова, которого обвиняют в государственной измене. Суд проходит в закрытом режиме: следствие настаивает, что в деле есть государственная тайна. Сафронов остается под арестом с июля 2020 года. Его адвокаты заявляют: их подзащитный до сих пор не знает, в чем именно его обвиняют и в чем, по версии следствия, заключалась госизмена.
Следствие и оперативное сопровождение ведет ФСБ, из документов, подписанных сотрудником ФСБ, стряпаются доказательства
Мы созвонились с Иваном Павловым, руководителем правозащитной команды "Первый отдел", экспертом по делам о государственной безопасности. Недавно палата адвокатов Санкт-Петербурга по требованию Минюста приостановила его адвокатский статус, а еще раньше в России против Павлова возбудили уголовное дело из-за разглашения тайны следствия как раз по делу Ивана Сафронова.
Иван Павлов: Дело, конечно, уникальное, и не только потому, что судят журналиста за его профессиональную деятельность. Тут очень много моментов, которые можно назвать исключительными: например, уровень противодействия защите. Ведь с первого дня, когда Иван Сафронов был задержан и ему избиралась мера пресечения, от защиты скрывались те документы, которые в других делах защите предоставлялись, и там было более-менее понятно, в чем обвиняют их подзащитного. Это самое важное право – право на защиту, право знать, в чем обвиняется человек. И вот это право было нарушено и нарушается до сих пор, поскольку обвинение сформулировано таким образом, что из него невозможно четко понять, от чего надо защищаться.
Там есть еще очень много всяких вещей, которые в других делах тоже встречаются, но достаточно редко. Например, Ивана обвиняют в переписке с Мартином Ларишем. Он несколько лет работал в Москве с аккредитацией как иностранный журналист, никаких претензий к нему никто не выдвигал. Иван познакомился с ним в Москве. Мартин уехал к себе в Чехию, они переписывались уже как друзья, вместе путешествовали, ездили друг к другу в гости, постили в фейсбуке общие фотографии.
И тут Сафронова обвиняют в этой переписке и говорят, что Мартин Лариш, оказывается, кадровый сотрудник спецслужб. Этот тезис ФСБ доказывает просто справкой, подписанной генералом ФСБ. Чем можно опровергнуть справку, доказав, что человек не верблюд, если в этой справке написано, что он верблюд? Следствие и оперативное сопровождение ведет ФСБ, из документов, которые подписаны сотрудником ФСБ, стряпаются доказательства. К тому же наверняка приведут какого-нибудь секретного свидетеля, тоже сотрудника ФСБ, который подтвердит, что написанное в справке правда, только он никогда не объяснит, в связи с чем пришел к такому выводу. Это просто абсурд, который, к сожалению, мы встречаем не только в деле Сафронова, но и в других делах. Все это проходит за закрытыми дверями, и нам не всегда удается остановить этот беспредел.
Дела о госизмене были подготовкой общества к войне. Они обозначают тех самых "внутренних врагов"
А в военное время вообще очень сложно получить какую-то справедливость в суде. Ясно, что суды будут стряпать эти приговоры, несмотря ни на какие оправдательные документы. В мирное-то время было сложно добиться справедливости, а сейчас и подавно.
Марьяна Торочешникова: Для чего вообще потребовалось возбуждать дело о госизмене против Ивана Сафронова?
Иван Павлов: Дела о госизмене были некоторой подготовкой общества к войне. Они обозначают тех самых "внутренних врагов". Поэтому с 2015 года мы наблюдаем вспышку дел о госизмене: 15-16 дел в год, а не 2-3, как раньше. Это не значит, что граждане стали больше изменять своей родине, просто начал расти политический спрос на такие дела – для того, чтобы в обществе царила атмосфера шпиономании, милитаристская атмосфера, которая как раз и является предпосылкой к началу военных действий. Режим Путина требует штамповать этих врагов, для того чтобы поддерживать власть. Уйдет этот режим – уверен, что большинство приговоров по этим статьям будут пересмотрены, а люди освобождены.
ПОПРАВИЛИ ОТЧЕТНОСТЬ
Суд в Самаре суд рассматривает дело шестерых сотрудников полиции, которые массово фальсифицировали дела о наркотиках. На протяжении нескольких лет они подбрасывали запрещенные вещества и пытали людей, требуя подписать признательные показания. Вместе с полицейскими судят и 15 жителей Самары, которые, выступая в роли подставных свидетелей – так называемых "штатных понятых" и закупщиков наркотиков, помогали фальсифицировать дела. В результате их совместных усилий в колониях оказались десятки невиновных людей, большинство из которых вряд ли добьются реабилитации раньше, чем закончится суд над полицейскими, который длится уже полтора года.
Это дело – даже не вершина айсберга, а маленькая снежинка на нем
228 статью Уголовного кодекса, предусматривающую ответственность за участие в незаконном обороте наркотиков, называют "народной": почти четверть российских заключенных осуждены именно по "наркотическим" статьям. Об этом говорил даже Владимир Путин во время "прямой линии" в 2019 году. При этом в России по прежнему существует "палочная" система отчетности полиции, стимулирующая полицейских к "рисованию" дел, а судьи не слишком требовательны к качеству их расследования.
На видеосвязи с нами – юрист проекта Hand-help.ru Арсений Левинсон. Очевидно, процессов, подобных этому, должно быть в разы больше?
Арсений Левинсон: Да, это дело – даже не вершина айсберга, а маленькая снежинка на нем. Отдельные уголовные дела в отношении сотрудников полиции не решают проблему, пока эти дела легко проходят в судах и фактически нет судебного контроля над деятельностью наркополиции. Представление, что все можно решить силовым образом, неверно. При этом строгость наказаний растет, особенно по сбыту. За последние десять лет в разы выросло количество приговоров на сроки больше десяти лет лишения свободы.
Марьяна Торочешникова: Причем сбытом в России часто считают и передачу одной дозы от одного наркопотребителя другому, даже совершенно бесплатно.
Арсений Левинсон: И такие сроки зачастую получают при так называемом "социальном сбыте", когда наркопотребители вместе приобретают наркотики, и одного задерживают и принуждают сказать, что другой собирался ему эти наркотики сбыть, а другого обвиняют в покушении на сбыт. А требования к доказыванию этого умысла чрезвычайно малы: оперативник скажет, что имелась оперативная информация о том, что гражданин причастен к незаконному распространению наркотиков.
Марьяна Торочешникова: Наркопотребление в России – очень стигматизированная история. Человек, которого подозревают в хранении и употреблении наркотиков, уже априори для многих преступник, поэтому какая разница: фабриковали на него дело или нет?
Человек, которого подозревают в хранении и употреблении наркотиков, уже априори для многих преступник
Арсений Левинсон: А кто-то говорит: "Расстреливать надо!". Конечно, это негуманная, человеконенавистническая позиция. Но все это не приводит к решению проблемы. Пресловутая война с наркотиками, как и любая война, не может достичь никаких благородных целей, а может только увеличить количество ненависти, уровень насилия в обществе и создать новые социальные проблемы. Реагирование государства должно быть иным и лежать в социально-медицинской плоскости.
Марьяна Торочешникова: Выяснилось, что Россия сейчас является лидером по числу потребителей наркотиков в странах Восточной и Центральной Европы и Центральной Азии. Об этом было заявлено недавно созданной Международной комиссией по наркополитике. По оценкам экспертов, в этих регионах наркотики употребляют приблизительно 3 миллиона человек, и 1 миллион 8 тысяч из них – в России.
Арсений Левинсон: 20 лет наращивания репрессий и ужесточения наказания не привели к существенному сокращению уровня употребления наркотиков в обществе и к понижению их доступности. До последнего времени в России наркотики были доступнее, чем в большинстве стран мира, из-за того, что действовала всем известная DarkNet-площадка по продаже наркотиков, которую недавно закрыла не российская, а немецкая полиция в сотрудничестве с США и другими странами. А преследование десятков тысяч "закладчиков", работавших на эти магазины, ни к чему не приводило: вместо одного "закладчика" нанимали другого. Это не останавливало молодежь, ведь эта незаконная деятельность чрезвычайно прибыльна, а в регионах вообще нет другой работы для студентов и школьников, и люди шли на риск, чтобы заработать на велосипед или телефон.
Марьяна Торочешникова: А почему не ловят крупных?
Арсений Левинсон: Потому что не умеют.
Марьяна Торочешникова: Или не хотят? Часто можно слышать, что главная наркомафия – это те, кто борется с этой наркомафией.
Арсений Левинсон: В России никогда не было войны наркомафии с полицией, потому что, видимо, договаривались, если это не одни и те же лица. Чрезвычайно распространена коррупция, и это тоже влияет: "крышуют" и так далее. Мы не можем утверждать, что государство занимается наркобизнесом. Но довольно высокопоставленные сотрудники Наркоконтроля заявляли о том, что причастные к органам безопасности лица создавали в DarkNet магазины, распространяли наркотики и одновременно вербовали школьников и студентов, из которых потом делали организованные группы и отчитывались об успешной деятельности по борьбе с наркотиками, а магазин продолжал функционировать. Было видеообращение одного из сотрудников полиции, его можно найти в YouTube. Но никто не решает проблему, заявления и факты не расследуются. Тот сотрудник полиции, по-моему, сам был осужден "за разглашение сведений, составляющих государственную тайну".
В России никогда не было войны наркомафии с полицией, потому что, видимо, договаривалис
Марьяна Торочешникова: В этом докладе было отмечено, что российская наркополитика основана "исключительно на стигматизации и наказаниях, с полным пренебрежением к правам человека и научному подходу". В России большинство чиновников выступают категорически против заместительной, так называемой "метадоновой" терапии. Кроме того, в России нет "программ уголовной юстиции и общественного здоровья, которые могут уравновесить деятельность правоохранительных органов в вопросах борьбы с наркотиками". Почему так происходит, почему борются только насильственными методами?
Арсений Левинсон: Это неприбыльно и не кормит аппарат силовиков. Фактически нет вообще никакого лечения и реабилитации, а то, которое есть, очень малодоступно. Кроме того, обращение за наркологической помощью может привести к тому, что окажешься в полиции.
